Текст книги "Порочный 3 (ЛП)"

Автор книги: Брайан Смит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)

Ливия была рада, что в лазарете новая заключенная, с которой она могла поиграть. С Агнес и Самантой уже было невесело после того, как им провели лоботомию. Хотя ей нравился сам процесс операции, ее последствия были весьма плачевны.

Конечно, обе женщины к тому моменту были уже основательно сломлены и уже практически ни на что не реагировали. Имея под рукой нового подопытного для своих экспериментов, Ливия до конца ночи прикончила бы и других отработавших свое сучек, а тела отвезла бы в крематорий.

Салли застонала и повернула голову влево, ее веки на мгновение дрогнули, достаточно для того, чтобы Ливия поняла, что та наконец-то приходит в себя. Однако, глаза Салли тут же закрылись, и она больше не шевелилась.

Медсестра ударила женщину по лицу тыльной стороной ладони. Салли вздрогнула, и ее веки затрепетали, но по-прежнему оставалась без сознания.

– Очнись, сука!

Ливия ударила ее еще раз. И снова лишь малейшее шевеление.

– Проклятье!

Это портило все ее планы. Ливии нравилось мучить своих пациентов. Она любила причинять им боль и наслаждалась криками, проводя болезненные процедуры и ассистируя при операциях. Иногда ей казалось, что удовольствие, которое она испытывает при этом, превосходило все, что она чувствовала при сексе. Обычном сексе, во всяком случае. Все садистские штучки возбуждали ее. Несколько раз она даже кончала при особо жестоких и извращенно-болезненных процедурах.

И именно с этим у нее сегодня была проблема. В последнее время в лазарет почти не поступало пациентов, и она не могла насладиться своим любимым занятием в полной мере. И вот, как только долгожданна жертва появилась, она лежала как кусок мяса и не подавала признаков жизни.

Салли оказалось трудно привести в чувство, это одновременно и раздражало, и интриговало. Девушка давно должна была отойти от наркоза. Она должна была бы уже очнуться и кричать от боли, но вместо этого продолжала оставаться в своем наркотическом сне.

Наконец, Ливии это надоело. Она взяла скальпель медицинской тележки, которую поставила рядом с кроватью, и разрезала им спереди халат на пациентке. Распахнув его, она некоторое время любовалась подтянутым, стройным телом девушки. Салли была не самой привлекательной – Ливия видела девушек и покрасивее, но и уродиной не была.

Ливия ущипнула девушку за сосок, потянула за него, чтобы он максимально вытянулся, и скальпелем отсекла его от груди Салли. Пациентка резко выдохнула и, наконец, пришла в себя.

Глаза Салли открылись и мутными глазами она пыталась сфокусировать свой взгляд на медсестре.

– Что... что... происходит?

Ее обескураженный взгляд переместился вниз, глаза расширились, когда она увидела кровь, растекающуюся по груди.

– О... как больно! Что вы сделали?! Зачем?!!

– Я отрезала тебе сосок, – Ливия усмехнулась, услышав новый страдальческий стон пришедшей в ужас Салли. – Но могу вернуть его тебе, раз ты такая жадная.

Лицо девушки исказилось от боли и замешательства.

– Что... – Салли задыхалась от страха. – Что... вы имеете в виду?

Ливия держала окровавленный сосок двумя пальцами перед глазами пациентки. Улыбаясь еще шире, она сунула кусочек жесткой плоти в открытый рот Салли и закрыла ей рот ладонью, чтобы та не смогла его выплюнуть. Усмехнувшись, наклонившись ближе, она сказала:

– Глотай, сука! Глотай свою гнилую плоть, отвратительная мразь!

Салли делала глотательные движения, но у нее ничего не получалось. Сосок застрял у нее где-то в горле, и казалось, не хотел проходить в пищевод.

Ливия поднесла скальпель к горлу Салли, прижимая холодное и острое лезвие к ее коже, давая понять, как легко сможет рассечь ей шею, если та ослушается. Глаза Салли наполнились слезами, она уже полностью сбросила остатки сонливости и осознала весь ужас своего положения. Ливия завороженно следила за обезумевшими от страха глазами своей жертвы, ее усилиями успокоиться и сосредоточиться на глотании.

Сделав усилие Салли, проглотила свой отрезанный сосок.

Снова улыбнувшись, Ливия убрала руку ото рта пациентки и опустила окровавленный скальпель в судно на тележке. Она открыла одну из коробок на тележке и вынула два небольших предмета, оба завернутые в бумагу, намеренно медленно разворачивая свертки перед глазами. Выражение ужаса на лице девушки вызвало у Ливии приятное возбуждение.

Затем она продела отрезок шовной нити в ушко хирургической иглы и принялась за рану Салли. Она работала быстро, сшивая рваные края плоти и стягивая их вместе с ловкостью и профессионализмом, приобретенным за годы работы в этой области.

Как и у доктора, Ливия довольно долго проработала в государственных госпиталях и частных клиниках. Однако шлейф таинственно умерших пациентов, оставленный ею от одного места работы до другого, привлек внимание полиции. Именно в тот момент, когда ей грозило судебное преследование, с ней связался представитель Тюрьмы №13 и сделал предложение, от которого она не смогла отказаться. Это предложение звучало как воплощение мечты. Медсестра даже и не мечтала о том, что ей еще и будут платить за воплощение в жизнь всех ее самых темных, самых тайных фантазий. Что может быть лучше этого?

Салли кричала, когда игла снова и снова пронзала в ее плоть без анестезии. Она попыталась вывернуться, но все попытки были тщетны. Ее искалеченные руки были надежно привязаны к кровати. Она не могла ими пошевелить. Но она все равно сопротивлялась, дергаясь в путах со свирепостью бешеной собаки.

Ливия закончила работу и показала Салли шовную иглу, поднеся ее близко к ее покрытому потом лицу.

– Прекрати дрыгаться, или я заставлю тебя проглотить ее.

Салли сразу же прекратила сопротивление. Однако гнев девушки прорвался сквозь ее слезы:

– Ты, гребаное чудовище!

Ливия приподняла бровь, выбросив использованную иглу в мусорный бак.

– Я понимаю, что ты на меня обиделась. Я бы на твоем месте тоже была бы в ярости. Но я не на твоем месте, Салли. Здесь власть принадлежит мне, и я могу делать с тобой все, что захочу. Так что, на твоем месте я бы следила за тем, что говоришь. Никогда не знаешь, до чего можно договориться, – oна пожала плечами, улыбаясь. – Возможно, мне могут не понравиться твои оскорбления, и я отрежу твой язык.

Салли ничего не сказала, но было видно, что внутри она кипит в гневе. Ливию это даже возбуждало. Пока сучка подчинялась и держала рот на замке, ее все устраивало.

Ливия открыла папку, лежащую на тележке и достала большой конверт.

– Умничка, Салли. Тебе нужно учиться сохранять спокойствие. В дальнейшем тебе это очень пригодится. Видишь ли, боюсь, у меня для тебя плохие новости.

Салли нахмурилась.

– Плохие новости? Хуже, чем эта?

Ливия открыла конверт и достала лист рентгеновской пленки, протянув его Салли.

– Пока ты была без сознания, доктор провела тщательный осмотр. Она обнаружила некоторые тревожные симптомы и назначила рентген. Это рентгеновский снимок твоей грудной клетки. Как ты можешь видеть... – медсестра не глядя ткнула в середину снимка, – есть подозрение на опухоли. Боюсь, нам придется тебя оперировать.

Дыхание Салли участилось, черты лица исказились в растущем беспокойстве.

– Что? О чем ты говоришь? Покажи мне снимок.

Но Ливия положила рентгеновскую пленку обратно в конверт и вернула в папку. На самом деле это был не снимок груди Салли. Она просто вытянула снимок наугад и издевалась над девушкой, веселясь от бури эмоций, промелькнувшей на лице несчастной. Это была ее извращенная игра, жуткая пьеса, которую она разыгрывала много раз за годы работы в Тюрьме №13.

Ливия снова взяла окровавленный скальпель.

– При всем уважении, грязная шлюха, мы – медицинские работники, а ты – мразь. Ты должна быть благодарна, что мы вообще заботимся о тебе.

Салли дрожала. На ее лбу выступили капельки пота.

– Не делай этого. Пожалуйста. Господи, помоги мне. Пожалуйста, не надо.

Ливия засмеялась.

– О, пожалуйста. Богу нет дела до тебя, глупая корова. Посмотри на себя. Разве ты была бы здесь, если бы Он заботился о таких как ты?

Салли захлебнулась в приглушенном всхлипе.

– Пожалуйста. Я умоляю.

Медсестра засмеялась.

– Ах, умоляю, началось. Поверь, мы практические еще даже и не начинали.

Прежде чем пациентка смогла ответить снова, Ливия воткнула скальпель в живот женщины чуть ниже грудной клетки и сделала надрез. Салли кричала и визжала, когда из глубокого разреза хлынула кровь.

Ливия смеялась и продолжала резать.

* * *

Ее звали Ленор Флэнаган, но прозвище "Паучиха" она получила вскоре после прибытия в Тюрьму №13, восемь месяцев назад. Прозвище ей даже понравилось, оно пугало людей одной своей ассоциацией. И она полностью оправдывала свою кличку, часто подкрадывалась незаметно, внезапно появляясь там, где и когда ее меньше всего ожидали. Остальных это нервировало и приводило в замешательство.

Паучиха также была подходящим прозвищем для девушки, которую считали странной на протяжении почти всех двадцати трех лет ее жизни. В школьные годы ее называли гораздо хуже. Так что эта кличка была не так уж плоха, учитывая, что ее всегда привлекали арахниды.

При росте чуть меньше пяти футов^[2]и весе около ста фунтов^[3]в одежде, брюнетка с жесткими волосами была миниатюрной женщиной. Именно поэтому она могла передвигаться незаметно, словно фантом. Могла затаиться в самом узком пространстве, спрятаться за самым небольшим предметом, там, где никто другой никогда бы не поместился.

Она часто забиралась на самую высокую точку в помещении и наблюдала за всеми, что часто тоже нервировало заключенных.

Увы, ни одна из ее способностей не помогла ей сегодня ускользнуть от надзирателей. Она была в своей камере, как и все остальные, когда за ней пришли. После неудачной попытки проскочить между их ног и укрыться в одном из своих многочисленных убежищ, ее заковали в кандалы и доставили сюда, в спальню начальницы тюрьмы.

И вот теперь она была здесь, раздетая и стоящая на четвереньках в большой и роскошно обставленной спальне мисс Викман. Огромная кровать с резным деревянным каркасом ручной работы выглядела так, словно была доставлена сюда прямиком из музея. Сидящая на краю кровати и в одних только черных кружевных трусиках и бюстгальтере женщина с суровыми чертами лица показалась Паучихе ледяной королевой. В каком-то смысле эта женщина и была своего рода королевой, обладая такой абсолютной властью, что была почти богоподобна. Она могла совершенно безнаказанно делать все, что хотела, с каждым, кто был заключен в Тюрьму №13 или работал в ней.

Мисс Викман подняла подбородок в царственном жесте.

– Ползи ко мне.

На карачках Паучиха осторожно стала приближаться к мисс Викман, пока та не приказала ей остановиться.

Паучиха остановилась перед лежащим на полу листом липкой мухоловки, к которой прилипло несколько мух.

– Это твой поздний ужин. Ты ведь Паучиха, верно? – начальница тюрьмы рассмеялась. – Не трудись отвечать. Я знаю, как тебя называют. Этот деликатес был приготовлен специально для тебя, Паучиха. Наслаждайся.

Паучиха уставилась на липкий лист, нервно облизнув губы и почувствовав, как в горле встал комок.

– Попробуй то, что мы приготовили для тебя, девочка, – сказала мисс Викман более суровым тоном, не терпящим возражений. – Я буду считать это личным оскорблением, если ты откажешься. Ты же не хочешь меня расстроить?

Нет.

Тем не менее... Паучиха колебалась.

Она вздрогнула, услышав знакомый свист взмаха кнута, рассекающего воздух. Кнут хлестнул ее по спине, отчего на глаза навернулись слезы, и она вскрикнула от боли. Струйка крови из раны стекла по ее спине и капала на пол.

Хельгa фон Трампе насмешливо смотрела на Паучиху, помахивая кнутом. Она была так же полураздета, хотя и более вычурно. Вместо нижнего белья на ней было очень открытое красное бикини из двух частей с изображением свастики в белом круге. В промежности нижней части была изображена свастика в белом круге. На голове у нее была черный берет с эмблемой СС, который она никогда не снимала. Образ довершали черные туфли на шпильках.

– Выполняй приказы начальницы, мразь!

Она снова взмахнула кнутом, на этот раз хлестнув по полу, в нескольких сантиметрах от раздвинутых пальцев девушки.

Понимая, что у нее нет выбора, Паучиха опустила лицо к мухоловке. Сначала она попыталась всосать маленькие тушки с липкой бумаги, но это оказалось невозможным. Тогда она вытянула губы и, зацепив ими тушки, отрывала мертвых мух от листа и заглатывала, пока не съела их все до единой. Во рту остался мерзкий привкус, а из желудка поднималась тошнота. Мухоловка прилипла к ее лицу, и она дрожащими пальцами оторвала ее.

Мисс Викман улыбнулась.

– Вот, хорошая девочка. Теперь ползи дальше. Тебя ждет новое лакомство.

Сдерживая прилив тошноты, Паучиха проползла немного вперед, пока начальница тюрьмы не приказала ей остановиться.

Паучиха остановилась и посмотрев вниз, увидела на тарелке из тончайшего фарфора тело мертвой мыши. Тарелка была белой и сверкающей. Мертвый грызун лежал в соусе и веточках зелени.

Паучиха с мольбой посмотрела на мисс Викман.

– Пожалуйста, не заставляйте меня делать это.

Начальница сняла трусики, пока Паучиха пожирала мух и мастурбировала, пальцами правой руки лаская свой клитор.

– Это еще один деликатес. Разве ты не видишь, с какой любовью все было приготовлено? – Викман слегка поерзала на краю кровати. – Ешь, неблагодарная свинья, или я прикажу Хельге выпороть тебя до смерти.

Чтобы подчеркнуть серьезность этой угрозы, Хельга снова хлестнула кнутом по полу. На этот раз он прошел в сантиметре от оттопыренного мизинца девушки, заставив ту испуганно вскрикнуть.

Слезы хлынули из глаз, Паучиха потянулась за мышью.

– Нет! – прорычала Викман, в ее глазах вспыхнула неподдельная ярость. – Сколько раз я должна тебе повторять? Не трогай еду руками. Опусти морду к тарелке и ешь, как собака, которой ты и являешься.

Хныча, Паучиха выполнила приказ. Тошнота, которую она ощутила в этот раз, усилилась в геометрической прогрессии, когда она взяла мышь зубами и сжала челюсти; склизкие внутренности вместе с кровью расползлись у нее во рту подобно живым червям. Зажмурившись, она проглотила эту мерзость, пытаясь удержать ее внутри себя. Но рвотный рефлекс сработал против ее желания, и она тут же выблевала только что проглоченную разорванную зубами тушку.

– Жри, сука, – криво усмехаясь, проговорила начальница тюрьмы, еще яростнее двигая пальцами у себя между ног.

Девушка взмолилась о снисхождении. Вид пропитанной желчью тушки мыши заставил ее желудок болезненно скрутиться.

– Я не могу этого сделать! – плакала она, слезы снова полились ручьем. – Пожалуйста, пожалуйста... Я пыталась. Я правда пыталась!

Мисс Викман презрительно хмыкнула, покачав головой.

– Два удара плетью, Хельга. Если после этого она не будет делать то, что ей говорят, ты можешь делать с ней все, что захочешь.

Каблуки Хельги застучали по полу, когда она подходила к Паучихе.

– С удовольствием, госпожа.

Ужас Паучихи от той боли, которую ей предстоит испытать, пересилил тошнотворное чувство, терзавшее ее внутренности. Она прижалась лицом к тарелке и втянула мышь в рот. На этот раз она была полна решимости проглотить ее. Заключенная сжала зубы и усилием воли протолкнула маленькое тельце в пищевод, изо всех сил борясь с рвотным рефлексом.

На этот раз мышь благополучно опустилась в желудок.

Мисс Викман улыбнулась.

– Так-то лучше. Твоя покорность достойна восхищения. Однако, за свое непослушание ты должна понести наказание.

Паучиха всхлипнула.

– Пожалуйста...

Кнут снова прошелся по ее спине, сильнее, чем раньше, и ощущение было такое, словно молния пронзила ее насквозь. Кровь сильным потоком хлынула из этой новой раны, капая на пол, как вода из протекающего крана. Затем снова раздался свист, и кнут снова прорезал воздух.

Паучиха закричала.

Хельга и Викман рассмеялись.

Паучихе дали короткую передышку, чтобы прийти в себя после последнего удара, а потом вновь последовал голос госпожи.

– Ползи, шлюха. Ползи ко мне.

Паучиха стала перебирать дрожащими руками и ногами. Она была уверена, что не выйдет из этой комнаты живой. Такое иногда случалось. Заключенные часто по ночам исчезали из своих камер, и их больше никогда не видели. Но все знали, что они больше не вернутся, и уж точно не хотели знать, что с ними случалось. Обычно новичков, как она, не трогали. Забирали заключенных, которые уже не один год сидели здесь. Но, очевидно, для нее сделали исключение.

Все это было так несправедливо.

– Стой, шлюха.

Паучиха остановилась.

Теперь она была почти у кровати. Прямо под ней стояла еще одна тарелка. На этот раз это была дешевая бумажная тарелка, одна из тех, какие используют летом на пикниках. На ней было множество мертвых пауков. Большие и маленькие, они, очевидно, было последним из "угощений", которые приготовили для нее ее мучители.

Она не знала, радоваться этому или бояться. Девушка подозревала, что вдоволь наиздевавшись над ней, эти две мегеры убьют ее.

С одной стороны, конечно, это было страшно.

С другой стороны, ей казалось, что это будет ее избавлением от все мук в этом аду. Больше всего на свете она хотела выбраться отсюда, и ей было уже все равно, каким образом. Она только молилась, чтобы это было быстро.

Она посмотрела на начальницу тюрьмы.

Рука мисс Викман все еще находилась у нее между ног, ее пальцы работали все энергичнее, а дыхание ее участилось. Она прикусила губу, прежде чем сказать:

– Это последнее блюдо твоего сегодняшнего банкета, – oна улыбнулась. – И оно должно тебе понравиться больше всего. Тебя ведь не зря называют Паучихой, верно? Ты ведь любишь пауков, не так ли?

Паучиха ничего не ответила.

Ее спина словно горела, боль вызывала болезненное жжение. Ее тошнило, и ей хотелось выплеснуть содержимое желудка, чтобы избавиться от отвратительного привкуса во рту. Но боялась, что ее вновь заставят все выблеванное слизать с пола. Ей не оставалось ничего другого, кроме полного покорного подчинения садистским желаниям своих мучительниц.

Она наклонилась к тарелке и начала есть. Чувствуя все то же отвращение, что и при предыдущих поеданиях "деликатесов", девушка, тем не менее старалась отрешиться от всего и продолжала механически жевать пауков, хрустящих у нее на зубах. Да и на вкус они были не так уж плохи, как мышь или дохлые мухи. В большинстве случаев ей удавалось проглотить их целиком, не разжевывая. Только один или два более пушистых и крупных экземпляра потребовали пережевывания, но даже они не были слишком омерзительными.

Закончив, она срыгнула.

Хельга засмеялась.

Мисс Викман широко расставила ноги и придвинула свой зад к самому краю кровати.

– Превосходно. Я очень довольна. Должна признать, ты неплохо справилась. Я не был уверена, что у тебя это получится.

Паучиха решила, что сейчас самое время проявить "благодарность" и подлизаться к начальнице.

– Спасибо. Мне жаль, что я не проявила должной признательности раньше.

Мисс Викман улыбнулась.

– Ничего страшного, девочка. Мы учимся на своих ошибках, не так ли? Ты знаешь, что я однажды умерла? Да, я умерла. И это было для меня хорошим уроком.

Паучиха нахмурилась.

Мисс Викман усмехнулась.

– Я вижу, что ты в замешательстве. Не бери в голову. Дело в том, что я даю второй шанс тем, кто это заслужил. И ты заслужила свой. Я хочу, чтобы ты кое-что сделала для меня. Если ты согласишься, сегодня ночью ты не умрешь.

Наступила тишина.

Паучиха ни на миг не задумываясь, выпалила:

– Я сделаю все, что угодно. Что вы хотите, чтобы я сделала?

Мисс Викман убрала руку от своей промежности.

– Всему свое время, дорогая. Мы выпьем вина и обсудим это позже. А пока... – oна слегка покачала бедрами. – Иди и попробуй десерт.

Паучиха вздохнула, понимая, что ей нужно делать.

Она проползла остаток пути до мисс Викман и погрузила язык в ее раздроченную вагину.

А ТЕМ ВРЕМЕНЕМ...

В камере блока "А" женщина по имени Флоренс Вашингтон задушила подушкой свою сокамерницу. Из своих пятидесяти пяти лет Флоренс провела в Tюрьме №13 тридцать один год, из всех заключенных она была здесь дольше всех. В каком-то смысле, это было своего рода чудо, что она продержалась в тюрьме столько лет.

Возможно, "чудо" – не совсем верное слово. В любом случае, в конце концов, она решила, что больше не может этого выносить. Убив свою сокамерницу и любовницу, c которой провела последние десять лет, она полоснула лезвием ножа по своему горлу и рухнула на пол, истекая кровью.

В блоке "D" Кэрол Фергюсон плакала на нижней койке в своей камере. Она попала в тюрьму всего несколько месяцев назад. От ее плача сокамерница не могла уснуть и стонала в недовольстве, переворачивалась на верхней койке, веля ей заткнуться. Но Кэрол продолжала плакать.

Она не совершала никаких преступлений, всегда была верна своему любящему мужу, у нее не было врагов, о которых она знала, и была преданной матерью для своих троих маленьких детей. Женщина понятия не имела, почему оказалась здесь. Некоторые из более миролюбивых заключенных в блоке "D" уверяли ее, что со временем она перестанет плакать, засыпая каждую ночь, но Кэрол им не верила.

Она была уверена, что будет плакать до самой смерти.

В другой части блока Энджи Донован ее сокамерница, Донита Гаррисон, засунула лицом в унитаз. Она хрипела и пыталась поднять голову из воды, но другая женщина была крупнее и намного сильнее. Донита считала, что Энджи украла ее последнюю сигарету. Это было неправдой. Энджи вообще не курила, но Донита была под кайфом, и ее невозможно было переубедить.

Донита держала голову сокамерницы под водой, пока та не перестала сопротивляться.

В лазарете, пока медсестра Коллинз продолжала свои кровавые процедуры c Салли Нильсен, старуха по имени Агнес незаметно скончалась, не приходя в сознание.

И так продолжалось всю ночь – как и каждую ночь – по всей Тюрьме №13, крики боли доносились отовсюду, симфония страданий продолжалась и продолжалась без конца...

Глава 10

Проснувшись следующим утром, Джессика с удивлением не обнаружила трупа в камере. Само исчезновение тела не беспокоило девушку. Его заметили и убрали. Никакой загадки здесь не было. Однако ее несколько обеспокоило то, что ее не разбудили и не устроили допрос по поводу смерти сокамерницы.

За годы своей деятельности она научилась отключать поток мыслей даже в самой экстремальной ситуации, чтобы выспаться. Это было необходимостью в ее деятельности – организму требовался отдых, чтобы всегда находиться в тонусе. Но так же научилась и моментально пробуждаться, даже от самого крепкого сна от малейшего шороха, и быть готовой к отражению любой атаки.

Она предположила, что, возможно, тот, кто убирал тело, специально делал свою работу как можно тише, чтобы не разбудить ее. Однако это казалось маловероятным. Мысль о том, что кто-то из сотрудников тюрьмы станет убирать труп так, чтобы не потревожить сон заключенной, показалась ей абсурдной. Но если, конечно, этот сотрудник знал ее подноготную, возможно, скрытность была просто результатом настороженности.

Как бы то ни было, тело исчезло, а ее даже не допросили и не отправили в карцер. Она уже практически поверила, что убийство сокамерницы сойдет ей с рук.

А то, что она не проснулась во время извлечения тела, можно объяснить чрезвычайно высоким уровнем стресса и насилия, которому подверглись ее тело и разум за последние пару дней. Возможно, период глубокого, бессознательного восстановления был необходим, чтобы, так сказать, вернуть себя в строй.

Дверь в ее камеру была открыта. Она услышала голоса снаружи камеры, низкий гул приглушенных разговоров, похожих на гомон, по меньшей мере, десятка женщин. Она поняла, что время подъема уже наступило, и все заключенные пробудились ото сна и занимаются своими повседневными делами. Скорей всего, и она могла покинуть свою камеру, не страшась наказания.

Наблюдая со своей верхней койки, Джессика видела, как заключенные шаркают снаружи, направляясь каждый по своим делам. В обычной тюрьме они могли направляться в душевые или в столовую, чтобы позавтракать перед тем, как получат разнарядку на работу.

А здесь?

Кто, блядь, знал?

Джессика полагала, что скоро узнает. Тем временем, несмотря на долгий и крепкий сон, она все еще чувствовала себя разбитой. Перевернувшись на спину и заложив руки под голову, она уставившись в бетонный потолок, который находился всего в нескольких футах над головой. Потолок был расписан многочисленными граффити. Имена, даты, шутки, рисунки, ругательства и искренние выражения тоски по дому и отчаяния.

Джессика читала особенно яркий пример последнего, когда заметила тень на стене. Кто-то забирался к ней на койку. Она приподнялась, запоздало включив защитный инстинкт, но к этому времени маленькая стройная женщина уже уселась на ее койку у ее ног.

Женщина скрестила ноги, сложив руки на коленях, и смотрела на Джессику скорее с любопытством, не проявляя враждебности. Она была худой, с прямыми каштановыми волосами. Черты ее лица были приятными, даже привлекательными, но все внимание брали на себя ее огромные глаза. Они казались слишком большими для ее лица, что придавало ей некую пучеглазость.

Джессику больше беспокоила не сама женщина, а то, что ее инстинкты, отточенные до автоматизма, давали сбой. Она не заметила ни малейшего намека на присутствие женщины в камере, пока не увидела эту тень.

Это настораживало.

Джессика села и с минуту изучала женщину, прежде чем спросить:

– Кто ты, мать твою, такая?

Уголок рта женщины дернулся.

– Я – Паучиха.

– Паучиха. Серьезно?

Маленькая женщина кивнула.

– Да.

– Не говори мне, что это действительно твое настоящее имя.

Та пожала плечами.

– Зависит от определения "настоящего", я думаю. Сейчас меня зовут именно так, а то имя, которое дали мне родители, осталось далеко за пределами тюрьмы.

Джессика зевнула и потерла глаза кулаками. Она медленно моргнула несколько раз, прогоняя последние остатки сна.

– Ладно. Паучиха, так Паучиха. Но мне все равно хотелось бы знать, твое настоящее имя.

– Ленор Флэнаган.

Джессика кивнула.

– Это не такое уж плохое имя.

– Я никогда не говорила, что это не так. Просто, это больше не мое имя.

Джессика пожала плечами.

– Тебе виднее.

Она посмотрела сквозь решетку на коридор и услышала, как мимо проносятся заключенные. Теперь они двигались непрерывным потоком, некоторые из них держались более сплоченно. Возможно, члены одной банды. Или просто друзья, держащиеся вместе.

Джессика посмотрела на Паучиху.

– Что тeбe здесь нужно? Зачем ты пришла в мою камеру?

Не говоря уже о том, что забралась на мою койку без приглашения. Что это за дерьмо?

Впрочем, не было нужды спрашивать об этом. Она уже знала ответ. Девушка просто была со странностями. В этом нет ничего плохого, если только странность не переходит неприемлемые границы. Вот то, что она забралась на ее койку, было уже близко к переходу этой грани, но любопытство Джессики пересилило ее недовольство.

Уголок рта Паучихи снова дернулся.

– Я твоя новая сокамерница.

Джессика хмыкнула.

– Как быстро. Странно, что они уже определили мне новую сокамерницу.

Застенчивая улыбка Паучихи стала шире.

– Не так уж и странно, на самом деле. Есть еще одна причина, по которой я здесь.

– И какая же?

Улыбка немного сползла.

– Они хотят, чтобы я шпионила за тобой.

Джессика долго молчала, размышляя об этом. Затем вздохнула. То, что за ней шпионят, не удивляло.

– Под "они", я полагаю, ты имеешь в виду начальницу тюрьмы?

Выражение лица Паучихи было извиняющимся, она сморщила нос и нахмурила брови, сказав:

– Да. Извини.

Джессика рассмеялась.

– Почему ты извиняешься передо мной? Полагаю, тебе угрожали, так? Сделай это для нас или умри ужасной смертью, что-то в этом роде?

– Ну, что-то в этом роде.

– Тогда зачем ты вообще мне это рассказываешь? Не похоже, что это в твоих интересах.

Паучиха пожала плечами.

– Никто не любит стукачей.

– Никто не любит, когда его пытают и убивают.

Паучиха опустила взгляд и уставилась на сложенные на коленях руки.

– Да, и это тоже.

Наступило еще одно молчание. Затем Джессика сказала:

– Значит ли это, что ты не будешь шпионить за мной? Или, может быть, мы устроим этой сучке дезинформационный штурм?

Паучиха посмотрела на нее и покачала головой.

– О, нет. Я не буду играть в эти игры. Я расскажу им все, что ты мне скажешь, дам им знать о любом подозрительном дерьме, которое ты можешь затеять. И я точно не буду кормить их всякой ерундой. Они так или иначе узнают, а я этого не хочу.

Джессика нахмурилась.

– Так зачем вообще ты рассказала мне обо всем?

– Я тебя предупредилa. Я теперь стукач, но, по крайней мере, ты об этом знаешь. И не станешь мне говорить или ставить в известность о том, о чем не надо знать начальнице тюрьмы.

Джессика нахмурилась еще больше.

– Хм, – в этом был какой-то смысл. – Ладно, хорошо. Этот вопрос мы прояснили, и я благодарна тебе за честность. Не просветишь меня о здешних нравах? – oна качнула подбородком, указывая на группу женщин, проходивших мимо камеры по коридору. – Куда они идут? Что обычно происходит в это время дня?

Паучиха почувствовала облегчение от смены темы разговора:

– Эти сучки идут либо в душ, либо в столовую. Некоторые из них пропускают душ, чтобы урвать побольше и повкуснее на завтрак.

Джессика кивнула.

– Сколько времени дается на душ и завтрак?

– Два часа. Кажется, что это много времени, но в блоке "D" живет много сучек. Им всем нужно время, чтобы пройти через столовую и получить свою еду. Если ты хочешь успеть позавтракать, тебе лучше спуститься туда поскорее. Полагаю, ты давно не ела.

Она еще не думала о еде, но как только Паучиха упомянула об этом, желудок Джессики издал слабое ворчание.

– Да, хорошо. Мне не мешало бы подкрепиться. Кстати, насколько дерьмовая здесь еда?

Та пожала плечами.

– Не самая лучшая, но и не такая плохая, как ты думаешь. Все вполне съедобно, – oна скорчила гримасу. – Во всяком случае, лучше, чем то, что я ела прошлой ночью.

Джессика ничего не сказала, ожидая объяснений. Когда объяснений не последовало, она затронула эту тему.

– Что ты имеешь в виду?

Паучиха замешкалась. Она поелозила на месте, бросила взгляд в коридор и снова посмотрела на Джессику.

– Они заставляли меня делать некоторые отвратительные вещи.

Она рассказала Джессике обо всем этом.

Несмотря на отвращение, которое она испытывала к услышанному, Джессике удалось сохранить нейтральное выражение лица, пока она слушала рассказ.

– Мне очень жаль, – сказала она наконец, когда сокамерница закончила говорить. – Это ужасно.

Паучиха потрогала свой живот.

– Меня все еще тошнит.

– Наверняка, – Джессика размяла руки и тяжело вздохнула. – Думаю, мне лучше спустить свою задницу в столовую. Ты идешь со мной?

Паучиха улыбнулась.