Текст книги "Лучшее за год XXV/II: Научная фантастика. Космический боевик. Киберпанк"

Автор книги: Брайан Майкл Стэблфорд

Соавторы: Кейдж Бейкер,Гарднер Дозуа,Нэнси (Ненси) Кресс,Элизабет Бир,Пат (Пэт) Кадиган,Грегори (Альберт) Бенфорд,Роберт Рид,Грег Иган,Том Пардом,Кристин Кэтрин Раш
сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 31 страниц)

– Хотелось бы верить, – ответил ему другой голос. – Если, конечно, эти негроистребители не научились кой–чему у мистера Терри за последние полчаса.

Вторым высказался Бобби Докинс – бывалый моряк, разменявший четвертый десяток, известный обезьяньей ловкостью и саркастическими комментариями, которыми сопровождал все происходящее. Докинс вызвался первым после того, как Харрингтон удвоил приз.

Вдоль лееров работоргового судна выстроились вооруженные люди. Эмори пробежал глазами вдоль ограждения, отмечая особо свирепые или грозные лица. Когда он начал снимать сам, то желал получить оружие в состязании с Дживой, но теперь думал иначе. Ему очень хотелось обладать своей, личной записью происходящего – наподобие любительского видео, которое снимает турист. Конечно, выполнена она будет не столь профессионально, как у Дживы, но будет именно его личным взглядом на мужество предка.

Когда шлюпка оказалась на расстоянии пятидесяти ярдов, защелкали мушкеты работорговцев. Харрингтон надеялся, что они попусту растратят несколько пуль, но при виде первых вспышек его вновь передернуло от желания спрятаться. Всем остальным было чем заняться. Матросы гребли. Терри управлял рулем. А капитану оставалось быть мишенью.

Следовало бы сказать что–то ободряющее своим людям, но в голову Харрингтону не приходило ни единой фразы. Разум был словно чистый лист. Боялся ли он? Может, именно о таком состоянии говорят «впал в оцепенение»?

Работорговцы подтолкнули к лееру двух африканок. Матросы отступили в сторону, а их место заняли чернокожие.

– Свиньи, – прокомментировал Докинс. – Чертовы свиньи. Малодушные трусы. Ублюдки.

Черные лица уставились на приближающуюся лодку. По их ошеломленному виду Харрингтон понял, что рабы не имеют ни малейшего понятия о том, что используются в качестве прикрытия. Закованных в цепи их гнали по бездорожью, может, не одну сотню миль. Их сунули в трюм, словно бочонки с ромом. Их окружали люди, говорящие на другом языке. Вероятно, к настоящему моменту они были словно в тумане.

– Цельтесь хорошенько. Пусть эти звери прочувствуют каждую вашу пулю! – в бешенстве взревел он.

Он был готов рычать от ярости. Если бы не годы муштры, он бы вскочил на ноги в шлюпке. Харрингтон знал, что дает своим бойцам бестолковый приказ, ибо невозможно стрелять с подобной меткостью. Но не важно. Работорговцы пробудили в нем бурю эмоций, столь же неконтролируемых, как ураган.

К лееру подогнали еще несколько рабов. Щелкали выстрелы мушкетов. Работорговцы пристраивали ружья на плечах своих жертв, используя тех как щиты.

– Входим в зону обстрела, – крикнул Терри.

Харрингтон указал на корму:

– Правьте вон туда. Первый отряд – убирайте весла. Мушкеты – на плечо. Ждите моей команды.

Еще до посадки в шлюпку они разработали план действий. В последний рывок до вражеского корабля грести будет половина матросов. Остальные возьмут мушкеты и приготовятся к бою.

Более Джива не комментировала происходящее. На лице у нее пролегли напряженные сосредоточенные линии, как у музыкантов или атлетов, работающих на пределе возможностей. Она наблюдала драму, разворачивающуюся снаружи пузыря, и в то же время следила за изображениями на шести экранах, быстрыми решительными движениями ловких рук производя корректировку углов и объектов съемки.

Эмори отметил, что ее отношение к происходящему заметно изменилось, и обратил внимание на собственное любительское видео. Что ему за дело до ее чувств? Те, кто будет смотреть конечный продукт, увидят на экранах храбрецов, отважно идущих навстречу опасности. Будет ли кому–нибудь интересно, почему они это делали?

Мушкетные пули рассекали воздух вокруг шлюпки, звонко ударялись о борта. Четверо работорговцев бросились туда, где Харрингтон решил высадиться. Остальные стояли посередине и стреляли из–за живых щитов.

– Прижаться к борту! – скомандовал Харрингтон. – Бросайте крюки.

Четверо моряков, которым была адресована команда, кинули вверх, к планширу, крюки. Сидящий рядом с Харрингтоном матрос дернул трос и удостоверился, что тот держится крепко, а капитан дал первый выстрел по кораблю, затем передал пистолет одному из гребцов. Он схватился за трос и полез вверх, навстречу ружью, выдающемуся за пределы корпуса слева. На запястье висела абордажная сабля.

Он знал, что когда станет перебираться через леер, то более всего будет уязвим. Руки окажутся заняты. В него полетят пули, на него набросятся с кулаками. Как только он добрался до леера, сразу вцепился в пего обеими руками и подтянулся прежде, чем успел заколебаться.

На крыше кормовой рубки притаились четверо матросов. Раздался выстрел. Резким рывком Харрингтон рванул из–за пояса слева пистолет и выстрелил в ответ. И, замахнувшись саблей, бросился к рубке.

Вокруг капитана собралось уже человек шесть его людей, которые стреляли из мушкетов в работорговцев, порой попадая в щиты из плоти и крови.

– Сабли к бою! Пусть ублюдки истекут кровью!

С высоко занесенной над головой саблей он бросился вперед. И услышал, как сам закричал, словно дикарь.

Глаза африканцев расширились. Стремясь увернуться от устремившихся на них безумцев, негры давили на прячущихся за ними моряков. Работорговцы упустили из виду важный факт – они укрываются за живой стеной.

Прямо перед Харрингтоном оказалась женщина–африканка. Цепи мешали ей повернуться к нему спиной, но все–таки она сумела развернуться вполоборота. Маячивший за ней работорговец был настолько высок, что негритянка не доставала ему и до плеча.

Звук выстрела прогремел грохотом орудия. Харрингтон в два громадных прыжка покрыл разделявшее их расстояние – столь длинных прыжков ему прежде делать не доводилось – и обрушил на врага удар сабли, занесенной двумя руками.

Распоров ткань, сталь вонзилась под ключицу. Рот работорговца разинулся, и он упал назад. Харрингтон плечом оттолкнул рабыню в сторону и переступил через цепь, связывающую ее с пленником справа.

Эмори нервно потирал подбородок, словно фанат, переживающий за исход спортивного состязания. Джива подогнала пузырь поближе и остановила в двадцати пяти метрах от судна работорговцев.

Шестеро людей с «Воробья» присоединились к атаке капитана, пока остальные еще поднимались из шлюпки. Они, пригнувшись, бежали чуть позади Харрингтона. Один моряк выставил руку перед лицом, словно надеясь, что ладонью сможет остановить пулю. Эмори пересмотрел немало сцен сражений, но ни одному актеру не удавалось передать напряженной сосредоточенности лиц этих людей.

Работорговец попятился от разящих кулаков высоченного рябого раба и выстрелил в приближающихся моряков. На какое–то мгновение Эмори показалось, что пуля в цель не попала. Он взглянул в задние ряды нападающих с «Воробья». Моряк, только что перевалившийся через борт, повис на леере.

Джива вывела изображение уже на восемь мониторов. Руки ее порхали над экранами так, словно она дирижировала происходящим боем.

Под натиском Харрингтона работорговцы отступили. Большинство из них полезли на снасти или ныряли под шлюпки на палубе. Люди с «Воробья» стреляли в них с небрежной быстротой, предложенной капитаном. Им бы никогда не удалось с такой легкостью оказаться на борту вражеского судна и стрелять подобно красным мундирам, [61]61
  Красный мундир– прозвище английского солдата.


[Закрыть]успевавшим за минуту выстрелить трижды, если бы противники не были шайкой, привыкшей к борьбе с безоружными туземцами.

Между тем капитан Захария стоял на носовой рубке и поверх голов своих моряков внимательно смотрел на Харрингтона.

Настал момент, когда Харрингтону показалось, что все вокруг застыло на месте. Он отшвырнул саблю. Рука рванулась за пистолетом, заткнутым за пояс.

На рубке, не сводя глаз с Харрингтона, Захария засыпал порох на полку своего пистолета. Вот он поднял оружие и сжал двумя руками, приготовившись стрелять.

– Ты только посмотри! – вскричал Эмори. – Джива, ты это снимаешь? Они стоят друг против друга, словно дуэлянты!

Эмори подумал, что, если бы сейчас снималось кино, режиссер бы заснял единоборство Харрингтона и Захарии по крайней мере с трех ракурсов: один дальний общий план, чтобы показать их лицом друг к другу, а также крупным планом обоих. Но как быть, если снимаешь настоящий бой, когда невозможно делать дубли и устанавливать камеры в нескольких местах? Эмори обернулся посмотреть на экраны Дживы.

Ее руки мелькали. Перестрелку она снимала общим планом с верхнего ракурса и выводила картинку на втором экране в верхнем ряду.

Руки Захарии повисли плетьми. Осела крохотная фигура на экране. Находящийся на настоящем корабле человек схватился обеими руками за живот.

«Капитан работоргового судна был смертельно ранен, – писал Харрингтон. – Выход капитана из mêlée [62]62
  Рукопашная схватка (фр.).


[Закрыть]вскоре разрешил исход боя в нашу пользу». В рапорте ни слова не было сказано о том, что выстрел самого Харрингтона стал решающим.

– И это все? – вскрикнул Эмори. – Только общий план?

Дважды он окинул взглядом экраны, пытаясь увидеть крупный план. Но оказалось, что половина экранов сфокусирована на рабах.

Джива ткнула пальцем в экран номер три. Эмори взглянул на происходящее и увидел африканку, которую оттолкнул Харрингтон: она напряглась, словно ее скрутил приступ лихорадки. Последовал крупный план, камера мельком зафиксировала стеклянный взгляд, и голова женщины свалилась на грудь.

Джива отодвинула камеру, так что теперь на экране стало видно тело, растянувшееся на палубе. Вся одежда женщины состояла из кусочка синей ткани, обернутой вокруг бедер. Была отчетливо видна огромная рана прямо над левой грудью.

– Отлично, сэр! Вы попали ему в живот!

Бобби Докинс подскочил к Харрингтону и встал справа. Правой рукой он потрясал саблей, а левой – размахивал пистолетом.

К Докинсу присоединились остальные. Никто не вставал между Харрингтоном и его врагом, но все желали показать, что готовы идти вперед за своим капитаном.

– Только что вы упустили самое волнующее событие боя – нам никогда не узнать о деталях из рукописи!

– Во время монтажа я сделаю крупный план, – пробормотала Джива. – Я профи, Эмори. Позвольте мне спокойно выполнять работу.

– Но зачем вам понадобилось столько камер фокусировать на рабах? Разве нельзя было бы их тоже увеличить при монтаже?

Четверо моряков стояли подле Харрингтона. Еще трое – на пару шагов позади. Трое держали мушкеты на изготовку.

– Не стрелять! – рявкнул Харрингтон. – Держите противника на прицеле, но не стреляйте.

В своем голосе он ощутил нервозность. Так дело не пойдет. Нужен голос, который перекрывает вой ветра, сказал себе капитан. Представь себе, что надо сказать так, чтобы услышал Дейви Кларк в «вороньем гнезде».

И капитан, вскинув саблю над головой, прогремел:

– Ваш капитан ранен! Сдавайтесь! Бросайте оружие! Бросайте оружие, или я прикажу моим людям стрелять в вас!

– Вот так вы, Джива, отрабатываете грант – создаете очередную слезливую эпопею о несчастных страждущих жертвах!

Джон Харрингтон знал, что об этом моменте он будет говорить всю оставшуюся жизнь. И был рад, что голос его прозвучал так, как подобает голосу настоящего капитана. Это был голос человека, который полностью контролирует ситуацию и уверен, что каждый, внимающий ему, подчинится. Теперь предстояло узнать, подчинятся ли ему на самом деле.

Зажав руками рану на животе, капитан Захария тяжело сполз по переборке рубки на палубу. Рядом с раненым капитаном стояли двое его матросов. Заслышав голос Харрингтона, они повернулись. Их взгляды остановились на мушкетах, нацеленных им в грудь.

Захария поднял голову. Он что–то пробормотал, но Харрингтон не расслышал. Один из работорговцев тут же упал на колено. И положил пистолет на палубу.

– Капитан приказывает сдаться! – крикнул матрос. – Он говорит, пора с этим покончить.

Харрингтон опустил саблю и двинулся вперед.

– Благодарю вас, капитан Захария. Вы избавили нас от напрасного кровопролития.

– Этот мой проект, Эмори! Я контролирую съемку и конечный продукт! Подумайте, как вы будете выглядеть, если мне придется отказаться от проекта из–за того, что вы пытались меня запугать?

– Не пытаюсь я вас запугивать. В данной ситуации властью наделены вы. И не надо наговаривать. Я сам заснял поединок двух капитанов. Каждый, кто увидит обе записи, поймет, что вы пренебрегли главным событием боя, сосредоточившись на второстепенном.

– А вам не кажется, что ниггеры тоже достойны чуточки внимания, а? Думаете, им очень нравится находиться между двух огней? Каково им меж двух стай жадных берсерков?

Докинс собирал оружие врага. Пятеро других моряков с «Воробья» держали работорговцев на прицеле. Харрингтон распорядился, чтобы его люди стояли в шести шагах от потенциальных мишеней: достаточно близко, чтобы не промазать, и достаточно далеко, чтобы пресечь в пленниках желание броситься на противника.

В инструкции было сказано, что пленных следует перевезти на борт «Воробья». Сколько же пленников можно посадить в шлюпку и сколько человек отрядить на их охрану? Конечно, можно надеть на них кандалы. Но это, вероятно, будет перебор.

Харрингтон обратился к Терри:

– Мистер Терри, не спускайте с них глаз. Думаю, настало время спуститься в трюм.

Вокруг пространственно–временного пузыря внезапно сделалось черным–черно – более вязкой и беспросветной тьмы Эмори не видывал никогда в жизни. Было известно, что такое может случиться – их даже к этому готовили во время тренировок перед перемещением в пространстве–времени, – но действительность оказалась воистину леденящей душу. Снаружи пузыря ровным счетом не было ничего. Ничегошеньки.

Но вот мир вернулся на прежнее место. Разинув от изумления рот, на них глазел раб–африканец. Трясущейся правой рукой он указал на пузырь, и пожилой его товарищ взглянул в их направлении.

Харрингтон знал, что в трюме будет вонять. Каждому, кто служил в западноафриканской эскадре, это было известно. Он почувствовал скверный запах еще тогда, когда их шлюпка подо. шла к борту работоргового судна, но тогда ему было не до этого. Теперь же его желудок был готов вывернуться наизнанку, стоило капитану ступить на трап, ведущий в трюм.

Теоретически там должна была поддерживаться чистота, чтобы «товар» не испортился. На практике же ничто не могло заглушить зловоние сотен тел, словно тюки с хлопком, втиснутых на стеллажи.

Гвалт был не лучше запаха. Создавалось впечатление, что каждый запертый в трюме невольник или кричал, или, по крайней мере, что–то бормотал. Их взяли в плен или приобрели у местных вождей как узников межплеменных войн и до продажи работорговцам содержали в больших лагерях. Если полсотни из них говорили на одном языке – это было уже чудо.

У основания трапа капитан Харрингтон помедлил, глядя на лоскуток голубого неба, видневшегося в люк. Но он командовал британским военным кораблем. Манкировать обязанностями он права не имел.

Харрингтон снял лампу, висевшую рядом с лестницей, и вгляделся в назойливо шумящую темноту, из которой на него таращились блестящие белки глаз. Глядя на пленников, он понял, что капитан Захария применил стандартный принцип перевозки рабов. Каждый невольник размещался между ног лежавшего позади него раба.

Как он и предполагал, невольники располагались на трех полках. Большую часть путешествия они проводили, уставившись в потолок, нависавший над самой головой. Проход в середине трюма был едва ли шире плеч капитана.

– У нас неполадки. Мы столкнулись с нестабильностью пространства–времени, – прозвучал голос Хала. – Настоятельно рекомендую аварийное прекращение работы.

– Мы должны остаться, – сказал Эмори. – Мы еще не дождались освобождения рабов.

Правила были известны. Если нестабильность повторяется – Хал автоматически прекращает миссию. При первой нестабильной ситуации продолжать наблюдения можно, если риск того стоит.

Неизвестно, действительно ли уж так необходимы были эти правила. Их придумали чиновники, электронный представитель которых следил за их соблюдением. Временной туризм – явление парадоксальное, можно сказать, невозможное. К нему подходили со всей осторожностью, словно к бомбе с неизвестным взрывным механизмом.

Взгляд Дживы был прикован к экранам. Если она согласится с Эмори – они останутся. Если же их голоса разделятся, Хал поступит согласно «настоятельной рекомендации» начальства.

Похоже было, что нестабильность заметил только один невольник, показавший на них. Остальные, судя по всему, не увидели привидения, трепещущего возле корабля.

– Думаю, следует остаться, – сказала Джива. – Пока что.

– Каждые полчаса решение будет пересматриваться. Прекращение миссии может начаться в любое время.

Харрингтон заставил себя пройти до конца трюма. Через каждые три шага он вглядывался в полки по обе стороны прохода.

На палубе он испытал было сочувствие к Захарии, понимая опасность ранения в живот. Теперь же он желал Захарии целый месяц промучиться перед смертью. И чтобы до самого последнего вздоха он непременно оставался в сознании.

Назад к трапу он шел, глядя прямо вперед. Сегодня в шлюпке он вышел из себя, когда увидел, как головорезы Захарии используют пленников в качестве живых щитов. Дважды за день такого случиться не должно. От его хладнокровия зависит судьба «Воробья» и команды.

Харрингтон занял место на палубе, Терри взглянул на него. Пленники из команды работорговцев выглядели довольно жизнерадостно. Им было известно, что суд во Фритауне освободит их самое большее через месяц.

– Там по крайней мере четыреста человек, – сказал Харрингтон. – Минимум две тысячи фунтов. Плюс стоимость корабля.

Глядя, как первая шлюпка с пленными, тяжело осев в воде, медленно идет к «Воробью», Эмори занялся подсчетами. Учитывая скорость движения лодки, им придется ждать дальнейшего развития событий часа два.

Половину экранов Джива отвела команде, на другой половине красовались африканцы, но Эмори знал, что будет дураком, если снова начнет спорить с ней. Команда бесстрастно держала пленников под прицелом. Африканцы беседовали между собой. Двое из них, которые были связаны цепями с упавшей женщиной, опустились подле нее на колени.

Эмори считал, что кульминационным моментом всей истории станет выход рабов на солнечный свет. Он с таким энтузиазмом говорил об этом во время планирования миссии, что Питер Легрунди стал подтрунивать над ним, сказав, что Эмори рассказывает так, словно уже видел это.

«Как только позволили обстоятельства, я приказал вывести освобожденных рабов на палубу, – писал Харрингтон. – Они не могли в полной мере уразуметь изменений в своем положении, а я не мог объяснить им, ибо переводчика у нас не было. Но при виде стольких спасенных от ужасной судьбы душ в каждом сердце, способном сострадать, рождалось чувство глубочайшего удовлетворения».

– Как вы думаете, капитан, не оставить ли нам себе этого парня? Такие мышцы очень бы пригодились.

Харрингтон обернулся на голос. Докинс стоял перед негром с исключительно развитой мускулатурой.

– На твоем месте я бы не стал слишком близко к нему подходить, – сказал Харрингтон. – Пока что мы не дали ему повода считать нас друзьями.

В притворном испуге Докинс вскинул руки и отскочил на два шага. Харрингтон позволил себе улыбнуться.

– Если бы мы отвезли тебя в Бразилию, то получили бы куда больше пяти фунтов, – сообщил африканцу Докинс – Такой ниггер, как ты, принесет три сотни чистыми, если до конца своей черной жизни будет таким вот грозным взглядом смотреть на белых.

Джива усмехнулась. Она никак не прокомментировала то, что британские солдаты употребляли слово «ниггер», но Эмори был уверен: она примечает каждую мелочь. Впрочем, Питер Легрунди говорил, что британцы всегда придумывали унизительные прозвища всем иностранцам, попадавшимся им на пути.

– Французов они называли лягушатниками, – сказал тогда Питер. – Очевидно, потому, что им приписывали особую любовь к поеданию лягушек.

Харрингтон наблюдал за тем, как шлюпка отчаливает от борта работоргового судна с предпоследней партией пленников, количество которых сократилось уже до семи человек. Трое из них присели возле своего капитана, поили его водой и подбадривали.

– Мистер Терри, пожалуйста, возьмите с собой людей и выведите на палубу человек пятьдесят несчастных. Лучше женщин и детей. Справиться с таким количеством беспокойных самцов мы не в состоянии.

– Похоже, что ваш предок не уверен, что ему удастся совладать с этими животными, – съехидничала Джива. – Интересно, а как они называли африканских женщин? Самками?

– Если вы проделаете небольшое исследование перед тем, как займетесь монтажом, то наверняка выясните, что молодых британцев тоже называли самцами. Это было лишь определение молодого человека с неуемной энергией и юношеским мироощущением. Они бы даже вас, Джива, назвали самцом, если бы вы не родились женщиной.

Харрингтону не доводилось бывать с чернокожей. Его сексуальный опыт ограничивался встречами с определенного типа женщинами итальянских и южноамериканских портов, которые были не прочь задрать юбку перед моряком. Бонфорс утверждал, что чернокожие женщины более горячие, чем белые, но Бонфорс – болтун. Впрочем, большинство моряков считали, что любые иностранки более страстны, чем англичанки.

Члены команды Терри вывели на палубу женщин. У нескольких на руках были дети. На большинстве были только набедренные повязки, выставлявшие на обозрение ноги, руки и другие части тела, которые цивилизованные женщины прикрывают.

Еще будучи мальчиком, Харрингтон прочел речь Уильяма Питта, в которой тот ратовал за отмену работорговли. Когда дядя сообщил ему, что Адмиралтейство согласно доверить ему командование кораблем, он перечел эту речь. Питт утверждал, что жители древней Британии некогда были столь же дики и нецивилизованны, как население современной Африки; это было «во времена, когда на нашем острове даже приносились человеческие жертвы».

В те дни, говорил Питт, какой–нибудь римский сенатор мог, указав на британских варваров, заключить: «Вот народ, который никогда не сможет стать культурным. Это народ, которому не предначертано обрести свободу. Он не обладает разумом, необходимым для обретения навыков, нужных для развития искусства и ремесел. Сама десница природы указала ему место ниже уровня цивилизованного человека, дабы обеспечить рабами остальной мир».

Возможно, стоявшие перед Харрингтоном люди и были дикарями. Но, как говорил Питт, они обладали потенциалом, чтобы подняться до уровня жителей Британии. Они имели право быть свободными.

Появившаяся из люка женщина споткнулась и растянулась на палубе. Один из матросов склонился над упавшей африканкой. Его ладонь обхватила левую грудь женщины.

– Вот какая симпатичная молодка! – оценил ее моряк. Стоящий рядом матрос расплылся в ухмылке.

Офицер, которому надлежало руководить операцией, – командир артиллерийской части мистер Терри – стоял всего в шаге позади. Джон Харрингтон, наблюдавший за тем, как на солнечный свет выбираются рабы, отвернулся и стал смотреть на семерых плененных работорговцев у носовой рубки.

Следующим из люка появился худой мальчуган семи–восьми лет. За ним следом выбралась молодая женщина, вероятно, мать мальчика, которой перепал увесистый шлепок ниже пояса.

– Вероятно, африканцы – не единственные беспокойные молодые самцы на борту, – заметила Джива.

– Прошло уже полчаса с того момента, когда вы объявили о решении продолжать работу, – уведомил Хал. – Мистер Фицгордон, вы желаете остаться или хотите отправиться обратно?

– Остаюсь.

– Мисс Ломбардс, а вы?

– Конечно остаюсь. Мы тут проникаем в самую суть привлекательности африканских круизов.

Харрингтон обвел взглядом работорговый бриг. На нем в качестве команды следует оставить наиболее морально устойчивых моряков. Но сможет ли хоть кто–нибудь устоять перед искушением после месяцев, проведенных в открытом море?

Конечно же, он может объявить жесткие правила поведения. И приказать Терри претворить их в жизнь. Но в самом ли деле ему захочется наказывать кого–то плетью за то, что тот уступит самой естественной потребности? Ведь все они отличные ребята и только что бросились навстречу пулям и ядрам, чтобы спасти пятьсот человеческих душ от самого худшего из зол.

А что, если кто–то из женщин добровольно пожелает объятий моряков? Что, если некоторые будут не прочь предложить себя за деньги?

Можно сказать Терри, чтобы тот постарался свести плотские отношения к минимуму. Но не будет ли это равнозначно разрешению команде не отказывать себе ни в чем? Он же капитан. И все его приказы будут выполнены.

– Мистер Терри, будьте добры, подойдите ко мне.

Хотя беседа велась совсем тихо, микрофоны все равно улавливали ее содержание.

– Вас я ставлю во главе команды брига, мистер Терри. Вашему здравому смыслу и добропорядочности вверяю груз.

– Я понимаю, – отвечал Терри.

– Они хоть и дикари, но мы за них отвечаем.

Эмори кивнул. Во время беседы Харрингтон внимательно смотрел на матросов возле люка. Хмурый взгляд капитана как бы подчеркивал каждое сказанное им слово.

– Можно считать, что ситуация под контролем, – удовлетворенно хмыкнул Эмори.

Джива отвернулась от экранов:

– Неужели вы в самом деле думаете, что эта тирада возымеет действие, а, Эмори?

– А что, у вас есть повод полагать противоположное?

– Мы стали свидетелями обычной бюрократической неопределенности! Произнесены как раз те самые слова, которые говорятся лишь для того, дабы уберечь свою драгоценную репутацию.

– Все было настолько точно, насколько нужно, Джива. И Харрингтон, и его офицеры – выходцы из одного круга. Лейтенант точно знает, что следует делать.

– Интересно, когда в последний раз вы работали по найму? А я всю свою жизнь имею дело со всевозможными менеджерами. И они постоянно говорят что–то вроде этого. И когда умолкают, становится ясно: если что–то пойдет вкривь и вкось, то виноватым окажешься только ты.

Последняя группа пленников занимала места в шлюпке. Палуба звенела от гомона, выбравшиеся из трюма африканцы смешались с теми, кому прежде пришлось быть живыми щитами. Никогда Харрингтону не доводилось испытывать такого удовлетворения от происходящего. Пять часов тому назад стоящим на палубе людям была уготована адская судьба, ибо их будущая жизнь свелась бы к нескольким неделям мучений в трюме, за которыми последовали бы годы горького рабства. Теперь же им предстояло всего лишь трех–четырехдневное плавание до британской колонии во Фритауне. Половина африканцев, вероятно, станут фермерами поблизости от колонии. Некоторые присоединятся к британским полкам. Кто–то отправится в Вест–Индию, но не рабами, а работниками, вольными распоряжаться собственной жизнью после того, как отработают положенное по договору. Некоторые даже получат образование в школах, основанных миссионерами во Фритауне.

Харрингтон начал поднимать британский флаг на захваченном бриге. Двинувшееся вверх по мачте полотнище заметили несколько африканцев, показали на флаг руками и пустились в рассуждения. Если захваченные в рабство африканцы были с побережья, то определенно знали об антирабовладельческом патруле и понимали значение этого флага и синего мундира. [63]63
  Мундир морского офицера.


[Закрыть]

– Сэр, мы погрузились.

Харрингтон перевел взгляд с палубы на шлюпку. Последний пленный матрос занял место в лодке.

Он кивнул Терри, который ответил ему тем же.

– Теперь это ваш корабль, мистер Терри. Как только я переговорю с мистером Бонфорсом, я пошлю вашей команде последние указания.

– Мне кажется, что теперь нам пора домой, – сказала Джива.

– Уже? Но он вывел на палубу только первую партию рабов.

– Надеюсь, вам не кажется, что он собирается украсить палубу другими африканцами? Поглядите на экраны. Вот отличное изображение вашего предка, возвращающегося на свой корабль. Весьма трогательный финал. Не хватает только захода солнца.

– Но разве вам не кажется, что капитан позволит всем вдохнуть свежего воздуха?

– Просто капитан немного преувеличил, когда писал рапорт. Пошевелите мозгами, Эмори! Вы бы сами пошли на риск стычки с пятью сотнями ошеломленных туземцев, находясь всего лишь в четырех днях пути от Фритауна?

– Вы преднамеренно избегаете самой важной сцены истории, разыгравшейся перед нашими глазами. Мы никогда не узнаем, что произошло, если сейчас покинем это место.

– Вы просто цепляетесь за фантазии, вами движет игра воображения. Мы закончили. Время возвращаться домой. Хал, запрашиваю передислокацию на основную базу.

– Поступил запрос на перемещение к основному месту базирования. Подтвердите, пожалуйста.

– Не подтверждаю. Я настаиваю, что мы должны…

– Запрос подтвержден, Хал. Запрос подтвержден.

Время остановилось. Вселенная моргнула. Основанная на новейших современных научных теориях технология сотворила то, чего, как утверждали эти самые современные научные теории, быть не могло.

На мягкую площадку зоны передачи № 1 упал аппарат. Пузырь исчез. Через окружавшие зону окна на путешественников во времени смотрели люди.

Джива ткнула пальцем в циферблат часов на стене. По местному времени они отсутствовали семь минут и тридцать восемь секунд.

– Сколько же мы там пробыли! – вскричала Джива. Среднее затраченное на путешествие время равнялось трем минутам – оба отлично помнили это с того самого момента, когда услышали на первом инструктаже. Удар при приземлении показался гораздо более сильным, нежели все тренировочные столкновения с площадкой зоны передачи. Инженеры всегда устанавливали координаты возвращения в положение двумя метрами выше площадки – предосторожность, благодаря которой поверхность зоны передачи находилась вне пределов погрешности и гарантировала пассажирам то, что они не передислоцируются ниже ее. Они вернулись очень поздно. Так что у Дживы были весьма резонные основания для решения вернуться.

Под циферблатом распахнулся узкий бронированный люк. В зону прошел человек с медицинским чемоданчиком в руках.

– У вас все в порядке?

– Мне кажется, что все в норме, – ответила Джива. – За два часа до того, как мы велели Халу вернуть нас домой, возникло мерцание.

Эмори сорвал ремень безопасности и вскочил на ноги, но медик тут же принялся его усаживать:

– Вам нужно сесть, мистер Фицгордон. Пока мы вас не осмотрим, вставать нельзя.

Мягкие, успокаивающие интонации его голоса только подлили масла в огонь, пуще прежнего распалив Эмори. Вытянув ноги, Джива развалилась в кресле, изо всех сил стараясь выглядеть спокойной и уравновешенной. А вот с Эмори врач обращался как со вздорным нервным пациентом…

Он рванулся к доктору, и тот застыл на месте, увидев искаженное злобой лицо путешественника.

– Вы вернулись, мистер Фицгордон. Все в порядке.

В люк пролез Питер Легрунди и сверкнул своей всегдашней улыбкой. Тут Эмори понял, что следует взять себя в руки.

– Ну и как? – поинтересовался Питер. – Удалось ли путешествие?