Текст книги "Вратари — не такие как все"
Автор книги: Брайан Глэнвилл
Жанры:
Спорт
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)
Дэнни, он несколько раз ловко обернулся, хотя и явно переигрывал, пытаясь обвести лишнего игрока вместо того, чтобы дать пас, или идя к воротам, когда другой находился в более удобном для этого положении. Они с Томми были в этом похожи, хотя их стили разнились – Томми любил более плотный, короткий дриблинг шотландского типа. Но все же они на пару доставляли соперникам немало хлопот, и в конце концов Томми забил, красиво ударив с лета от линии штрафной после того, как защитник «Ньюкасла» головой выбил мяч с углового.
Во втором тайме «Ньюкасл» выглядел поувереннее. Они играли в основном в расчете на голову Уина Дэвиса, и должен сказать, я не завидовал Терри, настолько этот Дэвис был высок и к тому же здорово прыгал. Правда, он слишком часто откидывал мяч партнерам, будучи напрочь лишенным эгоизма, и это давало тебе дополнительный шанс. Я пытался представить, как сам стал бы играть против него: отбивал ли мяч или рисковал ловить. Терри иногда делал одно, иногда другое, но несколько раз, отбивая, не очень сильно попадал по мячу, так что возникала кое-какая суматоха прежде, чем мяч удавалось выбить в поле.
Примерно за пять минут до конца, когда счет был по-прежнему 1:0, Дэнни подобрал мяч аж на нашей половине поля, прошел двоих в своем стиле и дал прекрасный пас в разрез Бобу Каллену. Боб рванул вперед очень быстро, у него была чудовищная скорость. Он ударил, вратарь Макфоул отбил, но защитник Монкер, который со всех ног несся за Бобом, наскочил на мяч и загнал его в собственные ворота. Это было, конечно, везение, но ведь мы действительно разорвали их оборону на части и заслужили гол.
Я спустился в раздевалку поздравить ребят. Все были очень довольны, распевали и смеялись в душевой, и я, конечно, радовался за них. Но странное какое-то чувство, когда ты не играл; они все сделали, а ты просто смотрел на это, как бездельник. Я толком не знал, что сказать Терри Моргану, потому что, если бы я сказал «молодец», он мог бы подумать, что я издеваюсь после всех тех ляпов, которые он допустил. Поэтому я кивнул ему, улыбнулся и очень весело сказал: «Все в порядке, Терри?». Он улыбнулся в ответ. В следующую субботу, когда мы играли в гостях с «Волками», я опять был в составе.
Через несколько недель мы с Бобом Калленом решили снять квартиру. Бобу не очень нравилось жить там, где он жил, я тоже рассказал боссу про свои проблемы дома. Поначалу он не был в восторге от моей идеи.
– В чем причина? – спросил он. – Тебе не разрешают устраивать дома вечеринки или приводить девушек?
– Нет, босс, – ответил я, – дело не в этом.
– Я люблю, когда мои игроки живут дома, – сказал он. – Особенно молодые. Это помогает им держаться в форме – меньше соблазнов. Тебе очень повезло в том, что ты можешь жить дома. Знаешь, сколько мне было, когда я ушел от родителей? Четырнадцать – вот сколько. Тебя хорошо кормят, желают тебе только добра. Я видел твоих родителей – они мне нравятся.
– Я очень люблю их, – ответил я, – но дело совсем в другом.
– Ну, и в чем же?
– Во-первых, – я не знал, как ему сказать, – во-первых, я хотел бы быть поближе к клубу.
– И это все? – удивился он. – И сколько же ты тратишь на дорогу – теперь, когда у тебя машина? Как долго ты добираешься в Снэйрсбрук? Знаешь, сколько мне было, когда я смог купить себе авто? Двадцать восемь. Вот так. Я всюду ходил пешком. И вот что я тебе скажу: мне от этого было только лучше. Полезно для здоровья.
– Да, я понимаю, босс, но все же я хотел бы переехать, – настаивал я. – Так мне было бы легче.
– А твоей матери тоже было бы легче? – спросил он. – А отцу? – Но в конце концов он сказал, что подумает и что мне тоже надо подумать, а если через месяц я не изменю своего решения, то, может быть, он что-нибудь организует.
Естественно, я не изменил своего решения, даже укрепился в нем. Ничто не говорилось вслух, но было похоже, что старик теряет свое положение в доме. Не то чтобы я лез, куда не следует – я очень старался этого не делать, – но иногда, например, мама спрашивала меня в его присутствии о том, о чем обычно спрашивала его.
А тут еще приближалось мое восемнадцатилетие, и мы с ребятами решили собраться на квартире, которую снимали Джо Лайонс и Джесси Мод. Когда я сказал об этом родителям, они очень расстроились, потому что раньше мы всегда организовывали такие вещи дома.
– Но ведь мы всегда отмечаем твой день рождения здесь, Ронни, – сказала мама.
– Да, я знаю, – ответил я, – и мне бы тоже хотелось, но ребята пригласили. – Так и было на самом деле, но ведь я не мог позвать туда родителей, потому что ребята собирались придти с подругами, а некоторые с женами, и мама с папой почувствовали бы себя не в своей тарелке.
– Может быть, на следующий день сходим в этот итальянский ресторан в Ноттинг Хилл Гейте? – предложил я, и они согласились, но было видно, что они расстроены. Но вот проблема: у тебя есть семья и есть футбольный клуб, который в определенном смысле – думаю, вы понимаете, о чем я, – тоже твоя семья. Вы вместе играете, вместе всюду ездите, вместе живете.
В общем, вечеринка прошла, как и было задумано, и надо сказать, что все было довольно мило. Я пришел с Джилл, с которой тогда встречался, – она работала в магазине в Сохо. Мы много не пили – в основном пиво, а некоторые обошлись даже без него, хотя девчонки пропустили и кое-чего покрепче, и Томми Дугалл с ними. А потом мне преподнесли сюрприз: огромный торт с зеленым кремом, расчерченным, как футбольное поле. Там были даже ворота, и в них стоял шоколадный человечек. А по кругу шла надпись белым кремом: «С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ, РОННИ. ДЕРЖИ ИХ НА ЗАМКЕ». И восемнадцать свечек, разумеется.
Говорить маме и папе о том, что я перебираюсь на квартиру, было еще хуже, чем про день рождения. Мама даже заплакала:
– Неужели тебе плохо с нами, Ронни? Я думала, ты здесь счастлив!
– Я на самом деле счастлив, мам, – сказал я, обняв ее, – я всегда был счастлив, но просто мне хочется жить поближе к клубу.
На это она сказала в точности, как босс:
– Но ведь у тебя есть машина.
Что меня удивило – так это то, что старик встал на мою сторону.
– Рон теперь живет жизнью взрослого человека, дорогая, – сказал он, – и вполне естественно, что он хочет быть с другими игроками. Это его друзья, его мир.
Но маму это нисколько не успокоило. Она сказала, что боится, что я буду недоедать, что когда я заболею, обо мне будет некому заботиться, и в конце концов взяла с меня обещание разрешить ей приходить раз в неделю и готовить еду для нас с Бобом.
Когда она ушла на кухню с платком в руках, старик сказал: «Все нормально, Рон, я понимаю тебя. Мы не в обиде». В общем, через неделю мы с Бобом переехали в Масуэлл Хилл.
Надо признать, что поначалу испытываешь какое-то странное чувство. Дом, в котором мы снимали жилье, был довольно красивым, с садиками спереди и сзади, каждый из нас имел свою комнату и плюс общая гостиная с телевизором. Хозяйка, миссис Каммингс, была вдовой. Ее девятилетний сын болел за «Боро», и еще у нее была дочка семи лет. Для нас миссис Каммингс готова была на все – она годами сдавала комнаты игрокам «Боро». С мамой они моментально поладили; по ее словам, она привыкла общаться с матерями. Но когда мама спросила, можно ли ей иногда приходить и готовить, она сказала: «Не волнуйтесь, миссис Блейк, он у меня будет отлично питаться. Ни каких жалоб не будет, я вас уверяю». Приходя временами домой, я обращал внимание, что мама пристально смотрит на меня, не исхудал ли я. Но постепенно она перестала беспокоиться, увидев, что со мной все в порядке. И все же однажды она сказала: «По крайней мере, я могу хоть пару раз в неделю покормить тебя здесь».
С Бобом мы жили нормально, он был простым парнем и любил веселиться. Телевизионные вкусы у нас оказались одинаковыми – мы смотрели в основном комедии и вестерны; иногда ходили погулять с девчонками, ну а главное – можно было все время говорить о футболе с человеком, который действительно понимал в нем и который играл вместе с тобой. Этого мне всегда не хватало. Дома старик любил поговорить об игре, но с ним это было по-другому: не то чтобы он не понимал или; не разбирался, просто он всегда оставался человеком со стороны, и многого ты просто не мог ему объяснить.
То же самое было и с Майком, когда я встречал его или когда он сам заходил, что случалось время от времени. Только с Майком было еще труднее, он слишком верил в то, что знал, хотя нельзя не признать, что он дал мне немало полезных советов, когда я был моложе.
Однажды, когда я приехал домой, мы повстречались на Лэдброк Гроув и зашли в одну забегаловку. Он заказал пиво, я – лимонад: вы не поверите, как часто люди начинают думать черт знает что про твой клуб, если видят тебя в пабе, пусть даже ты выпьешь только стакан пива. Мы только что сыграли на своем поле с «Тоттенхэмом» вничью; это было самое настоящее лондонское дерби – очень быстрое, очень тяжелое и очень равное. Для нас результат был несколько разочаровывающим, поскольку мы стояли в таблице выше, чем они. Но зато хоть не проиграли.
– Тот навес, Ронни, – сказал Майк, – после которого тебе забили, ты должен был перехватить раньше, чем мяч попал к Гилзену.
– Вратарь не может доставать все, Майк, – ответил я, немного разозлившись. Он улыбнулся своей очень хорошо мне знакомой улыбкой, словно желая сказать: «Я знаю это лучше тебя», и возразил:
– Но, Рон, ведь тот мяч летел не дальше десяти ярдов от тебя.
– Нет, дальше, Майк, – не согласился я, – он был ярдах в пятнадцати, не меньше. И вообще, это был мяч защитника. Его должен быть перехватить Джеки Нокс, который присматривал за Гилли.
– Ронни, – сказал он, как всегда, тоном наставника, – вблизи ворот мяч не может быть его мячом, он вообще не может быть ничьим мячом, кроме твоего. Первый долг вратаря – руководить в своей штрафной, и кроме того, такой коротышка, как Джеки, неизменно сядет в лужу, борясь с таким высоким парнем, как Гилзен, который к тому же так здорово прыгает.
– Если так, то защитники вообще не нужны в штрафной. Они могут просто уйти и оставить все на вратаря.
– Не надо преувеличивать, Рон, – сказал Майк, – ты знаешь, что я имею в виду. Конечно, защитники нужны в штрафной. Но, по-твоему, выходит, что там не нужен вратарь.
– Ладно, Майк, – мне это надоело, – ты, конечно, знаешь лучше. Ты всегда все знаешь лучше всех.
– Ронни, ты разочаровываешь меня. Ты сильно изменился. Раньше ты был способен на самокритику. Что на тебя нашло, Рон? Это из-за той шумихи, что поднялась вокруг тебя? Но ты ведь по-прежнему ребенок. Тебе еще многому предстоит учиться.
– Я знаю это. И еще я знаю, у кого мне надо учиться, – едва успев сказать это, я тут же пожалел о своих словах, потому что Майк не желал мне ничего, кроме добра, – я это понял довольно скоро. Просто у него была такая манера.
– Хорошо, хорошо, Рон, – кивнул он, – если ты так считаешь... – Он поднялся. Я спросил, не хочет ли он еще пива, он ответил «нет» и, уходя, бросил: – Просто подумай о том, что я сказал.
Я подождал немного, чтобы быть уверенным, что он уехал, и вышел сам. Мне было стыдно, но все вокруг происходило так быстро, что у меня даже не было времени подумать о его словах. Мы шли на первом месте, газеты были полны всякой ерунды про «малышей «Боро» и все такое. У меня сложилось впечатление, что половина журналистов хотела, чтобы мы шли так и дальше, потому что это давало им возможность писать свои статьи про нас, а другая половина по той же причине ждала нашего провала. Были, правда, и такие, как Артур Брайт из «Газетт», которым вообще все равно, выигрываешь ты или проигрываешь. Если ты идешь вверх, они будут на твоей стороне, если же ты падаешь, они первыми втопчут тебя в грязь.
Был еще один парень, которого называли «человек в черном хомбурге». Ребята меня сразу же предупредили, чтобы я вел себя с ним поосторожнее, хотя поначалу он как будто не замечал меня. Так, иногда вставлял в свои статьи фразы, которые я мог бы сказать, – так делали и все остальные журналисты. Потом, когда я попал в центр внимания, он стал более дружелюбен, время от времени угощал меня пивом, спрашивал, как дела и все такое, хотя я заметил, что мои ответы его не очень-то интересовали.
Он присутствовал на первом проигранном нами матче – нас обыграл «Вест Бромвич» у себя на «Готорне». Им удалось забить два быстрых гола – сперва Джефф Эсл высоко выпрыгнул и ударил головой, а потом Тони Браун примчался и забил крученым ударом, – и хотя еще до перерыва Дэнни отквитал один, мы так и не смогли толком собраться. В раздевалке босс устроил нам настоящий разгон, обрушившись на Томми Дугалла за то, что он не прикрыт Тони Брауна, и на Рэя Макгроу, который позволил Джеффу Эолу обыгрывать себя в воздухе.
Рэй ничего не сказал, он обычно вел себя тихо, хотя на поле мог быть очень жестким. Но Томми не мог стерпеть и попытался возразить боссу. Он сказал: «В таких голах нельзя никого винить, это просто отлично забитые голы», а босс заорал в ответ: «Можно! Я виню! Я виню тебя!». Тогда Томми сказал: «Я не принимаю обвинений». Тут босс и вовсе вышел из себя: начал орать, что менеджер клуба – он, и если Томми не делает то, что он говорит, то может поискать себе другую команду, Томми сказал – очень тихо, я думаю, босс и не расслышал: «Может быть, я так и сделаю», ну а потом все кончилось. По-моему, они оба были в чем-то правы, но как сказал босс, пропесочивая Томми: «В твои ворота не бывает хороших голов, каждый гол забивают из-за чьей-то ошибки».
Не прошло и десяти минут во втором тайме, как мы опять пропустили. На этот раз забил Аса Хартфорд – он потрясающе ударил с лета, и я даже ничего не увидел, мне весь обзор закрыли. Джо Лайонс, выбивая мяч из ворот, сказал: «Ну вот и все», и это действительно было все. Томми как-то выпал из игры, Дэнни пришлось нелегка – раз или два его солидно «подковали», а когда мы все-таки создали более или менее удобный момент, Боб Каллен ударил выше ворот. Когда прозвучал финальный свисток, мне было страшно возвращаться в раздевалку, честное слово, но босс сказал только: «Что ж, когда-нибудь это должно было случиться, но лучше бы это случилось не сегодня». Никто из нас не произнес ни слова; нам и так всего хватило по горло.
Вместе с нами в автобусе на вокзал ехали трое или четверо лондонских репортеров. Один из них был Артур Брайт в своей черной шляпе, другой – забавного вида парень, который писал в одну из воскресных газет, Дадли Уэлш. Он, судя по всему, нравился всем ребятам. По-моему, он был похож на старого актера: и манерой разговора, и внешним видом, каким-то старомодным пальто, которое всегда носил. И еще, я полагаю, он был не дурак вышить. Войдя в автобус, он сел рядом со мной, а Артур Брайт, как я заметил, устроился возле Томми Дугалла, который сидел сгорбившись и ни на кого не глядя. Я слышал, как Артур Брайт сказал: «Соболезную», а Томми что-то ответил ему. Я не расслышал, что именно, но, судя по выражению лица, это было нечто не очень веселое.
Дадли Уэлш сказал мне:
– Бедняга. Тебя так безжалостно покинули сегодня. Оставили одного перед надвигающимся смертоносным валом, – от него довольно сильно разило виски.
– Всех не обыграешь, – сказал я.
– Не расстраивайся! – засмеялся он так, словно я сказал что-то очень смешное. – Ведь ты молод. Весь мир твой! Жизнь – это ведро черешни! Ешь, но не глотай косточки!
Я не знал, что ответить, да и что гут можно было ответить? Он казался довольно дружелюбным, держался без малейшего высокомерия, и, когда мы заговорили об игре, оказалось, что он кое-что понимает, – а это можно было сказать далеко не про каждого из них. Он спросил меня, закрыли ли мне обзор, когда я пропустил третий гол, не думаю ли я, что мы слишком увлеклись Джеффом Эолом и забыли про Брауна. Но это не были обычные репортерские вопросы, задаваемые просто так, чтобы заставить тебя сказать что-нибудь; ему, похоже, было действительно интересно.
Он заговорил о других вратарях, и слушать его было интересно: кого-то из них я видел, кто-то играл еще до меня, как Фрэнк Свифт и Берг Уильямс, а о ком-то, в основном об иностранцах, я вообще никогда не слышал. Когда он упомянул одного из довоенных игроков, Гарри Джексон, сидевший через проход от нас, сказал: «Осторожно, Дадли, не выболтай сразу всего, что знаешь», а он ответил: «Мой дорогой мальчик, я всегда стараюсь выболтать все, что знаю. Беда в том, что это никому не нужно!»
В поезде, в вагоне-ресторане, разговоров было не много, Все тихо ели и играли в карты – это, по крайней мере, могло хоть как-то отвлечь. Я обратил внимание, что Томми не играл со всеми, а сидел в углу и читал книгу. Артур Брайт уселся рядом с ним. Они оба пили – босс не запрещал пить после игры, – но разговор у них не клеился. Томми читал довольно много, гораздо больше, чем все мы; лично у меня чтение никогда так и не вошло в привычку.
В нашем поезде ехали несколько болельщиков, они расхаживали по вагону-ресторану, разговаривали с нами, просили автографы, и я должен признать, что это был один из тех случаев, когда без них спокойно можно было бы обойтись. В особенности без их дурацких вопросов типа: «Ну, что стряслось, Ронни?». Я слышал, как Рэй Макгроу раздраженно ответил одному из них: «Они забили три, а мы один – вот что стряслось. А теперь отвали!».
Дадли Уэлш однажды подошел к нашему столу. В руке он держал стакан виски и был уже хорош.
– Крепитесь, друзья мои, – сказал он, – одно поражение – не трагедия! Вы по-прежнему можете стать чемпионами!
– Думаешь, Дадли? – спросил его Джесси Мод.
– Думаю ли я, мой дорогой мальчик? – воскликнул он. – Я знаю! И я сейчас скажу тост: за победу «Боро» в чемпионате!
– За это я выпью, – сказал Джесси, и мы все выпили, а потом Дадли угостил всех пивом.
– Джентльмен! – похвалил его Джесси. – Человек!
А в понедельник на последней странице «Газетт» было крупным шрифтом написано: «ТОММИ ДУГАЛЛ КРИТИКУЕТ МЕНЕДЖЕРА МАКИНТОША». Обычная чушь про то, как Томми не понравилось, что его обвинили в поражении, как он считал, что босс сделал из него козла отпущения, и как он собирался попросить трансфер. Кое-что из написанного было похоже на его слова, кое-что, без сомнения, было придумано Артуром Брайтом, потому что он всегда так поступал, цитируя футболиста или еще кого-нибудь. Все эти выражения типа: «Я скажу вам, Артур: мне нет места в «Боро» при таком авторитарном режиме менеджера Макинтоша».
Мы с Бобом Калленом прочитали это за завтраком – над чем-то посмеялись, а над чем-то и задумались.
– Как ты думаешь, он говорил это? – спросил я.
– Что-нибудь, наверное, говорил, – ответил Боб, – не надо говорить много, чтобы этот парень раздул такую историю.
– Они ведь сидели рядом в автобусе и в поезде. Может быть, Томми говорил все это не для печати, – предположил я.
– Такому нельзя ничего говорить не для печати, – сказал Боб. – Если он действительно ему что-то сказал, значит, он болван.
В принципе, когда разговариваешь с журналистом, в особенности с тем, кого хорошо знаешь, можно иногда сказать лишнего и не волноваться: он всегда поймет, что не предназначено для печати. Но есть некоторые – в основном молодые, которые только появились и хотят побыстрее сделать себе имя, – просто свиньи, как этот Артур Брайт, они запросто тебя подставят.
В воздухе запахло грозою. Томми вел себя в Снэйрсбруке очень тихо, ничего не говорил, а босс вообще не смотрел в эго сторону. В раздевалке кто-то спросил: «Тебе достаточно заплатили за эту статью, Том? Хватит на штраф?», а Томми ответил:
«Этот подлец не дал мне ни одного пенни, чтоб ему пусто было». И это все. После тренировки босс вызвал Томми в маленькую комнатку, которую он здесь использовал как кабинет. Я ожидал, что стены вот-вот начнут содрогаться, потому что они оба были шотландцами и могли иногда дать волю эмоциям, но на самом деле не было слышно ни звука. Томми вышел, не говоря ни слова, сел в машину и уехал.
О том, что случилось, нам рассказал Билли Уоллис. «Том отстранен», – сообщил он. Так что вечером Томми опять попал в газеты: его отстранили на две недели и оштрафовали на полсотни. Потом началась очередная газетная болтовня про то, как он сказал будто бы, что ни разу больше не коснется мяча в «Боро». Но так или иначе, через две недели он снова появился в Снэйрсбруке, как будто ничего не случилось, и босс был с ним очень дружелюбен. Этих шотландцев иногда трудно понять – сегодня рвут друг друга на части, а завтра снова друзья. Но я был рад опять видеть Томми. Без него мы не очень-то хорошо выглядели: подарили дома очко «Саутгемптону», потом еще раз сыграли вничью в Лейстере.
Но хоть мы и взбодрились снова, победив «Манчестер Юнайтед», взяв очко в гостях у «Арсенала», все уже было не так, как раньше. Может быть, просто я раньше не замечал, но мне казалось, что все у нас шло гладко до этого случая. Все мы были вместе, все за босса. Теперь же чувствовались какие-то подводные течения. Томми и раньше любил поныть насчет жизни профессионального футболиста, но сейчас это звучало как-то более лично.
«Все за тебя делают, – говорил он, – составляют все твои планы, решают все твои проблемы. Даже рассказывают, как ты должен играть». Честно говоря, с его стороны это было не очень справедливо, потому что ему никто не рассказывал, как надо играть. Да он и сам, получая мяч, не смог бы сказать вам, что собирается с ним делать. Но истина заключалась в том, что босс не слишком-то поощрял несогласие с ним. Спрашивая на собраниях команды: «Есть вопросы?», он имел в виду, поняли ли вы то, что он сказал, а вовсе не то, имеются ли у вас свои идеи на этот счет, – а у Томми они обычно имелись.
Для меня все это не имело особого значения, потому что я был молод. Я еще учился – вообще-то я бы уже два сезона играл в юношеской сборной Англии, если бы не был нужен «Боро» в чемпионате, – и был счастлив хотя бы тем, что вообще играю. Но для таких, как Томми, который уже выступал за первую сборную, все было немного по-другому. После событий в Вест Бромвиче я заметил, что ему не требовалось много говорить на собраниях: и без слов было видно, когда он не согласен – он улыбался с таким видом, словно ему очень жаль, что все вокруг такие тупые. Босс иногда как-то по-особенному смотрел на него, но в целом они, казалось, избегали друг друга.
Когда пришло Рождество, мы все еще стояли на первом месте, на очко опережая «Лидс» и на три – «Манчестер Юнайтед». Мы дважды встречались с «Вест Хэмом» – это были две хорошие игры, впервые мне довелось играть против Джеффа Херста, и это оказалось нелегко, можете мне поверить. Он был, как Эсл, – такой же прыгучий, такой же сильный, его невозможно было сдвинуть с места, и к тому же он с дикой силой лупил с обеих ног. Один раз он здорово шарахнул по воротам на «Аптон Парке», ярдов, наверное, с двадцати. Удар казался легким, пока я не добрался до мяча – тут выяснилось, что он летел с такой бешеной скоростью, что я даже не смог поймать его. Он ударился мне в грудь и отлетел в поле – к счастью, не в направлении их нападающих, прибежавших на добивание. В общем, там мы взяли очко, дома сделали их 2:1 и были очень довольны собой.
Потом прошла жеребьевка третьего круга Кубка, и нам выпало играть в гостях с «Трэнмир Роверс» – трудно было придумать что-нибудь хуже. Маленькая команда четвертого дивизиона, которой нечего терять. На своем поле они должны были ринуться на нас, как сумасшедшие, и никто из нас не испытывал особой радости в предвкушении матча. Хотя для меня это было необыкновенно – первая кубковая игра, и я надеялся, что она не станет последней.
Босс призывал нас настраиваться серьезно. Он говорил: «Четвертый дивизион против первого: «Уолсол» победил «Арсенал» в 33-м (тут Дэнни вставил: «Я пропустил эту игру, босс»), «Колчестер Юнайтед» выбил «Лидс» в 71-м. Так что не думайте, что это не может случиться с нами. Они попытаются не дать нам сыграть в нашу игру, не дадут времени на раздумья, будут сразу же отправлять мяч вперед, начнут давить на Ронни».
– Черт возьми, босс, что же нам делать? Прятаться? – спросил Артур Прескотт, наш правый защитник.
– Прятаться – последнее дело, – ответил босс, – каждый, кто будет прятаться, ответит передо мной. На поле нет места трусам, особенно в таком матче. Если они сильны физически, мы должны быть сильнее, если они упорны, мы должны быть упорнее.
– А должны ли мы играть в футбол, босс? – спросил Гарри Джэксон.
– Конечно, мы должны играть в футбол. Но в простой футбол. В футбол в одно касание. Мы быстро избавляемся от мяча. Мы не передерживаем мяч. Мы быстро переходим от обороны к атаке. Мы используем длинные передачи; эксплуатируем скорость Боба Каллена. Здесь мне нужен результат; еще не хватало, чтобы мы довели дело до переигровки.
Что ж, до переигровки мы не довели, но не тем способом, каким хотел он. Начнем с того, что был ужасный день, дождь зарядил еще с ночи. Об этом мы узнали в Ливерпуле, и еще перед отъездом в Трэнмир настроение у нас было не ахти, как будто все поняли, что дела идут совсем не так, как надо. Это было не обычным напряжением перед игрой, а чем-то большим. Утром подвалили несколько болельщиков – из богатых, вполне нормальные парни. Одного из них звали Гарри Керман, другого – Джек Аарон. Они носили шарфы и шапки цветов «Боро», что у меня всегда вызывало улыбку, поскольку абсолютно не сочеталось с остальной одеждой – шикарными костюмами и дорогими пальто.
Джек Аарон сел рядом со мной. Это был довольно молодой парень, занимался недвижимостью или чем-то подобным, ездил на большом «Бентли», но любил считать себя одним из нас.
– Ну, как, готов, Ронни? – спросил он.
– Да, готов, Джек, – ответил я, как всегда в таких случаях, пытаясь представить, что случится, если я отвечу «нет».
– Ну и отлично, – сказал он.
Мы некоторое время посидели молча, потому что я не мог придумать, что бы такое сказать, а он явно ждал, что я что-нибудь скажу. В конце концов он предложил:
– Не хочешь сходить в «Хилтон» в понедельник? Посмотришь бокс. Будет весело, Джесси Мод придет.
– Ну да, спасибо, Джек, – ответил я, – давай я свяжусь с тобой поближе к делу. – Признаться, тогда мне уже порядком поднадоел этот «Хилтон» и всякие клубы. Дело тут не в боксе. Во-первых, я не любил пить, а кроме того, относился ко всему этому, как Томми Дугалл, хотя он довольно часто туда ходил. Про такие походы он говорил: «К тебе относятся, как к дрессированной собачке. Говорят: «Проси», ты встаешь на задние лапы и просишь, а тебе бросают кусочек сахара».
В общем, так мы и сидели – Джек и я, – не говоря ни слова, пока он не поднялся.
– Ну что ж, удачи тебе, Ронни, – сказал он и пошел искать кого-то другого. Все они одинаковы, эти прилипалы: одни богатые, другие бедные, но, как сказал Томми, «у них есть одна общая черта – им всем от тебя что-нибудь нужно».
Поездка в автобусе была не особенно приятной: дождь лупил по стеклам, плохое освещение, и все думали только о том, перенесут игру или нет. Наверное, добрая половина из нас надеялась, что перенесут. Нетрудно было представить, в каком состоянии находилось поле, и, когда мы приехали на место, оно таким и оказалось. В обычной обуви к нему было просто не подойти, повсюду лужи по колено, и не составляло ни малейшего труда догадаться, в какое месиво превратится оно после нескольких минут игры. Возле ворот понасыпали опилок, но при таком ливне толку от них не было никакого.
Дэнни посмотрел на поле с нескрываемым отвращением и сказал: «Если б я знал, что тут такое будет, прихватил бы с собой акваланг», а босс подошел ко мне и, пытаясь подбодрить, пошутил: «Не волнуйся, Ронни, если тебе придется туго, я приплыву в спасательной шлюпке». Я, конечно, засмеялся, хотя по большому счету не находил ничего смешного в той ситуации.
Игра была безобразной; а другой она быть и не могла. На таком поле нет ни малейшей возможности сыграть в футбол. Все без остановки катаются на пятой точке по всему полю, мяч то застревает в луже, то вдруг начинает скользить по мокрой траве с дикой скоростью. В самом начале игры я вышел вперед и бросился за мячом в ноги их центрфорварду – мяч-то я поймал, но продолжал скользить по грязи и чуть не выехал за линию штрафной. Поднявшись, я был сам себе противен: весь в грязи – свитер, трусы, перчатки. Кошмар!
Как босс и говорил, они ринулись на нас, и, надо отдать им должное, у них был отличный настрой. Сразу же было ясно, что ни у Дэнни, ни у Томми ничего в тот день не выйдет – такое поле не для техничных игроков; единственное, что можно было с мячом делать, – это пинать куда подальше, но стоило попытаться обработать и повести, как тут же по уши застреваешь в грязи. Несколько раз в самом начале Дэнни получал по ногам, пытаясь обыграть соперника, причем однажды ему двинули довольно сильно, так что он отошел за бровку и попросил помощи. Прав был босс и в том, что они делали ставку на верхние мячи, которые были очень опасны, поскольку мяч просто выскальзывал из рук. Ловить я не решался и все время отбивал, но все равно не мог быть уверен, куда после этого полетит мяч.
Так они нам и забили минут через двадцать или около того. Один из них, кажется, правый защитник, издалека навесил прямо на ворота. Я вышел на мяч вместе с двумя их нападающими, и они мне откровенно помешали; но в таких случаях никогда нельзя надеяться на то, что судья все правильно оценит, особенно если играешь на выезде. Так что хоть я и дотянулся до мяча, но не смог толком отбить его, и он не вылетел даже из штрафной. Кто-то с лета ударил, и у меня не было никакой возможности среагировать на этот удар. Джо Лайонс бросился под мяч, но он скользнул по его макушке и влетел в ворота. Поднялся самый громкий шум, какой я когда-либо слышал; на маленьких стадиончиках зрители всегда дышат тебе прямо в затылок.
Естественно, этот гол дал им громадный заряд энергии, как всегда бывает, если маленькая команда забивает большой. Умения-то у них не было почти никакого, но в тот день это не имело значения: стоит только захотеть сделать что-нибудь умное, как тут же либо сам окажешься в грязи, либо мяч в ней застрянет. К перерыву мне уже по горло хватило катания в слякоти, поскольку они лупили из любого положения. Однажды пришлось постараться и отбить довольно опасный удар в угол, в другой раз я смог использовать с выгодой для себя эти дурацкие погодные условия: бросился вперед ногами и доехал до мяча, который в обычной ситуации ни за что бы не достал. Это случилось, когда Джеки Нокс поскользнулся и выпустил их форварда один на один со мной.
Я догадывался о том, что нас ждет по приходе в раздевалку, и оказался прав: босс назвал нас всеми мыслимыми и немыслимыми эпитетами, сказал, что мы все делаем им на руку, пытаясь удержать мяч, что нам надо больше двигаться и использовать фланги, где поле было чуть-чуть потверже, не такое истоптанное.