Текст книги "Вратари — не такие как все"

Автор книги: Брайан Глэнвилл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)

Иногда было даже смешно видеть его каменное лицо, в особенности когда он сбивал кого-нибудь. Тут он просто испарялся, и уже в следующий миг его можно было увидеть ярдах в десяти, а то и пятнадцати от того места, поглядывающим в небо с таким невинным видом, словно все происходящее его никоим образом не касалось.

Билли заговорил с ним, я видел, как он пожал плечами и покачал головой, а потом Билли вернулся ко мне и сказал: «Джек сказал, что проблемы нет, ему все равно». Вообще-то Джек никогда не раскрывал рта, за исключением тех случаев, когда была не в порядке защита. Тогда он открывал его так широко, что я боялся, как бы он не вывихнул челюсть, и начинал орать на всех. Вам бы и в голову не пришло, что он на такое способен. Томми Дугалл называл его «Доктор Джеки и мистер Нокс». Как капитан он ничего особенного не делал, а когда я сказал об этом Томми Дугаллу, он ответил: «Вот поэтому-то он и капитан».

Когда Чарли Макинтош пришел в «Боро», капитаном был Берт Коу, но это продолжалось только один сезон. Как я понял, все дело было в том, что Чарли любил командовать. Он не поощрял дискуссий, даже на собраниях команды, но когда команда молодая, это не так уж страшно.

Настало время выходить. Самый долгий, самый медленный путь в моей жизни. Чарли Макинтош стоял в дверях, пожимая руку каждому, кто проходил мимо него. «Ливерпуль» вышел на поле первым, и поднялся такой шум, что сердце замирало. Потом настала наша очередь, и я пристроился за Джеком Ноксом. «Ладно, ребята, давайте покажем этому «Копу», – сказал он, и мы пошли.

Выбегая на поле вслед за Джеком, я не стал сразу же смотреть вверх, а сперва постарался освоиться в шуме. Благодарение небесам, нам достались дальние от «Копа» ворота. «Ливерпуль» всегда разминался перед «Копом», и я мог занять те ворота, о которых мечтал. Артур Прескотт и Джо Лайонс, два наших защитника, встали возле штанг, и ребята начали бить по воротам. Боб Каллен мягко набросил мне верхом, чтобы я смог поймать мяч над головой, Джесси Мод, правый крайний, навесил с угла, чтобы потренировать в игре на выходах. Потом я отбил несколько ударов, направленных прямо в меня, пропустил один или два, не стоивших того, чтобы бросаться за ними, и к тому времени, как разминка закончилась, я довольно хорошо чувствовал мяч.

Джек Нокс побежал к центру тянуть жребий, и только тут я взглянул на противоположный конец поля – на «Коп». Меня удивило, что он не так уж высок. Я ожидал увидеть огромную, как скала, стену, но он оказался куда ниже. Оттуда шел чудовищный шум: «И-эй-эдди-о» и все остальное, колыхалось море красно-белых шарфов, но все это не очень давило. По крайней мере своим видом.

Слава Богу, Джек Нокс вытянул жребий и сказал, что мы будем атаковать ворота «Копа». Когда я увидел, как он руками будто толкает нас, показывая что надо оставаться на месте, у меня на душе полегчало.

Итак, «Ливерпуль» начал с центра, и меньше чем через минуту мне пришлось вступить в игру – лучшее начало, о котором только можно мечтать. Мяч попал к их правому крайнему – Каллагэну, он навесил, закрутив так, что мяч уходил от меня, и я сразу понял, что не достану его. В то же время я увидел, что наш центрхав Рэй Макгроу отошел слишком далеко влево, и это давало возможность Джону Тошаку добраться до мяча, потому что он Тоже это заметил. Он не пошел за Рэем и остался ждать, а уж как он мог сыграть головой, я знал даже без предупреждений Грэма и босса.

Естественно, Рэй прыгнул, и ему не удалось достать мяч. Тошак ударил головой вниз, с отскоком, в правый от меня угол. Но находясь на линии ворот, я смог в прыжке дотянуться до мяча и рукой отвести его за штангу. Все стали хлопать меня по спине – Джеки Нокс, Джо Лайонс и Рэй Макгроу. Рэй сказал: «Спасибо, Ронни, за это я отобью для тебя угловой», и отбил, здорово выпрыгнув и послав мяч головой на правый край.

Я почувствовал себя хорошо; я вошел в игру, как всегда, когда удается сразу что-нибудь сделать. К счастью, не пришлось стоять в одиночестве и мерзнуть, ожидая, пока что-нибудь произойдет. Но вскоре кое-что действительно произошло. Эмлин Хьюз, кажется, это был он, дал длинный пас с середины поля, и Стив Хейуэй рванулся за мячом, как ракета; он был, наверное, на ярд впереди Рэя Макгроу. Джо Лайонс пытался срезать слева, но я видел, что у него ничего не получится. С другой стороны, на такой высокой скорости Хейуэй не мог полностью контролировать ситуацию. После того, что мне говорили, я был готов к подобным вещам и не дал застать себя врасплох. Зная, что оставаться в воротах опасно, иначе меня обыграют, я выбежал так быстро, как только мог, и просто шарахнул по мячу ногой. Он ушел вправо и попал к зрителям. Это тоже понравилось ребятам.

В оставшееся до перерыва время мы понемногу стали контролировать игру, по крайней мере, в середине поля. Мы играли скорее 4+4+2, чем 4+3+3, наш край, Джесси Мод, часто отходил назад. Он был потрясающим бегуном, этот маленький джорди, всегда шел на любой мяч до конца. И еще у нас были, два игрока, которые хорошо умели держать мяч: Гарри Джексон, лондонец из Стретхэма и Томми Дугалл. Томми часто критиковали за то, что он передерживал мяч до тех пор, пока всех партнеров не закроют, ко в той ситуации это было даже к лучшему, поскольку придавало команде уверенность в себе. Единственное, что меня беспокоило – что он как-нибудь переборщат, потеряет мяч поблизости от моих ворот, и мы попадем в неприятную ситуацию.

В целом все, что мне пришлось сделать в дальнейшем, – это поймать несколько навесов, хотя это было не так легко, как в игре за дубль. Здесь соперники по-настоящему шли на тебя, пытались задавить, особенно этот Тошак. Мяч летит, и ты думаешь, что он легко тебе достанется, но когда прыгаешь за ним, то – на тебе! – рядом с тобой уже чья-то башка. Обычно, как я уже сказал, Тошака. Мало того, что он и так высокий, но мог еще и слегка опереться на тебя.

Примерно за пять минут до перерыва мы вдруг пошли вперед и забили. В определенном смысле, эту комбинацию начал я. Джек Нокс откинул мне мяч, я подкатил его к линии штрафной, взял в руки, но, оглядываясь вокруг, увидел, что все наши прикрыты. Единственное, что оставалось, – выбить ногой, что я и сделал: не по центру, где у них был здоровый и высоченный центрхав Ларри Лойд, который доставал любые мячи, а на левый край, где я увидал Джэсси.

Несмотря на небольшой рост, он довольно хорошо прыгает, и ему удалось перевести мяч головой в центр, где его подхватил Боб Каллен. Затей Боб прокинул мяч вперед, куда рванулся Эрни Лич, как танк, смявший двух защитников и ударивший мимо Рэя Клеменса. Я танцевал в воротах, как лунатик, и услышал позади себя крик с трибуны: «Уберите его с поля! Он рехнулся!». Но зрители аплодировали нашему голу, надо отдать им должное, а потом мне сказали, что они аплодировали и мне, когда я хорошо играл, – но сам я этого не заметил. Таких зрителей, как на «Анфилде», совсем не много. Думаю, даже на «Боро» они не такие.

Уходя на перерыв, я чувствовал себя прекрасно; в раздевалке все бурлило, босс подошел ко мне и, положив руку на плечо, сказал: «Я горжусь тобой, Ронни. Я знал, что ты не подведешь меня». Билли Уоллис также подошел и поздравил меня, и остальные ребята тоже. Даже Джек Нокс со своим каменным лицом, и тот сказал: «Неплохо ты справился с теми двумя». Теперь меня не волновало даже то, что во втором тайме я буду играть перед «Копом». Когда же мы выбежали на поле, «Коп» дружелюбно встретил меня; это была просто фантастика, они аплодировали и кричали: «Молодец, парень, умеешь, сынок». Правда, все это сопровождалось и другими высказываниями, типа: «Ну, сейчас-то ты получишь пяток», и все такое, но это меня не трогало, Я не решался повернуться и что-нибудь ответить, поэтому просто стоял, не подавая виду, что слышу.

Чарли сказал, чтобы мы позволили им атаковать первые минут десять. «Поле тяжелое, – говорил он, – и если они все время будут с мячом, то быстро устанут. Ну, а если мы хотим забить еще, то делать это надо в контратаке; молоко скисает быстрее, чем поворачиваются их защитники».

Все получилось в точности так, как он сказал. Они наседали на нас минут двадцать, в основном по центру, но до настоящих ударов, дошло раза два не больше. Один из них нанес Эмлин Хьюз – низом справа, из-за штрафной, но я был начеку и, хотя поздно увидел мяч из-за спин защитников, успел упасть и поймать его возле штанги. А потом Тошак скинул головой под удар кому-то – кажется, Эвансу, но тут мне повезло, надо признать это: я просто вышел из ворот и бросился наземь. Мяч ударился об меня и куда-то отскочил, но куда, я сказать не мог. Когда я встал, все похлопывали меня по спине, а мяч был за лицевой линией – кто-то, наверное, выбил его. Иногда вратарю нужна удача.

«Коп» начал петь: «Боро» проиграет, «Боро» проиграет, и-эй-эдди-о, «Боро» проиграет», чтобы подразнить нас, наверное. Но, по-моему, все шло к обратному: мы по-прежнему вели в счете, и уж, если и было похоже, что если кто-то и проиграет, то не мы, а скорее они.

Примерно в середине тайма мы чуть не забили еще; опять все получилось так, как говорил Чарли Макинтош. Боб Каллен неожиданно убежал по правому краю – у него была огромная скорость, и он любил и умел ею пользоваться. Он увел с собой центрхава и прострелил вдоль линии штрафной, а Томми Дугалл налетел, как ураган, и ударил. Я думал, готово, но Клеменс взлетел и каким-то образом умудрился перекинуть мяч через перекладину. Это было потрясающе. С «Копа» мне закричали: «Вот так-то, сынок, учись. Вот как надо стоять».

Ими понемногу овладело отчаяние – как босс и говорил, – и они начали раз за разом навешивать: в штрафную на Тошака. Но к тому времени я уже совершенно освоился, понял, что любой мяч в двенадцати – пятнадцати ярдах – мой, и стал кричать на выходах, чего раньше делать не решался. Однажды я вышел, и меня сбили. Это ужасное чувство: ты совершенно беззащитен в воздухе, и когда тебя толкают, остается только молиться, чтобы судья заметил и чтобы у него хватило духу свистнуть, особенно когда играешь в гостях, да еще когда у него перед глазами такая штука, как «Коп». К счастью, этот не побоялся свистнуть, что было очень кстати, поскольку они добили мяч, пока я лежал.

Когда прозвучал финальный свисток, мы по-прежнему вели, и, услышав его, я подпрыгнул так высоко, как только мог, – это был самый счастливый момент в моей жизни. Так я и сказал репортерам после игры, и поэтому они поместили мою фотографию, где я как раз прыгаю, в понедельник в газете: «Самый Счастливый Момент В Его Жизни». Наконец-то в газетах появилось хоть что-то правдоподобное. Рэй Макгроу подбежал ко мне, и мы обнялись, Артур Прескотт обхватил, меня за шею, и даже Джек Нокс, улыбаясь во весь рот, сказал: «Отлично, вратарь!», а в это время «Коп», надо отдать ему должное, аплодировал, и я слышал крики: «Здорово сыграл, Ронни! Молодчина, малыш!»

В раздевалке все словно с ума посходили, жали друг другу руки, танцевали, хлопали меня по спине и обнимали. Чарли Макинтош ворвался, тоже обнял меня и закричал: «Ронни, ты ЛУЧШИЙ вратарь, какого я только видел! Лучший! Беру назад свои слова о том, что ты будешь играть за Англию в двадцать один! Девятнадцать! Ты будешь играть за нее в девятнадцать! Ставлю на это сколько угодно! Никто не хочет поспорить?» Потом подошел Билли Уоллис, как обычно, тихо, и сказал: «Горжусь тобой, Ронни, горжусь», что для меня много значило. И, наконец, президент: он вошел в раздевалку в своем котелке, пожал мне руку очень, очень торжественно и сказал: «Поздравляю, мой мальчик».

Когда мы вышли, чтобы садиться в автобус, вокруг собралось немало болельщиков «Боро». Они поздравляли нас танцевали и кричали: «Молодец, Ронни! Отличная игра. Рон!». Это мне нравилось, а когда мы приехали на вокзал, то там их оказалось еще больше. Кое-кто попросил автограф, и я успел подписать нескольким, пока Чарли Макинтош не прожал их со словами: «Дайте парню хоть передохнуть!» Потом он повел меня в буфет и спросил: «Что будешь пить, сынок: шампанское или пиво?» «Пиво», – ответил я. В то время я кроме пива, ничего не пил и к тому же был слишком взволнован, чтобы идти на разные эксперименты.

В поезде, в вагоне-ресторане, опять появились карты, и ребята заказывали бутылку за бутылкой. Все были очень счастливы, но самыми счастливыми были прилипалы, друзья директоров: мы еще не успели приступить к еде, а они уже были очень хороши. Один из них, здоровый такой – он, кажется, на телевидении работал или что-то в этом роде, – все время, поднимая бокал, смотрел на меня и кричал: «За нового вратаря! За нового вратаря Англии!» Поначалу это было нормально, но потом я уже стал немного смущаться, тем более, что ребята начали подшучивать, спрашивая, а знает ли Гордон Бенкс, что я вышибу его из ворот, когда мне будет девятнадцать, и если нет, то надо ему сказать, чтобы он подготовился к этому.

С нами ехали два репортера: Берг Грей из «Дейли ньюс» и Лью Прентис из «Курьера», который когда-то сам немного покрывал. Оба они казались хорошими парнями, ко мне относились здорово, задавали много вопросов, хотя не так много, как Дуг Грин. Артур Прескотт сказал: «Пусть платят тебе, Ронни. Десятку за раз». Но Берт Грей, парень довольно остроумный, отпарировал эту реплику с бесстрастным лицом: «Ладно, Ронни, мы тебя вместо этого похвалим в репортаже».

Когда я пришел домой, мой старик плясал от радости. Он послал телеграмму прямо на стадион, а еще одна пришла от Майка: «Поздравляю с первой из многих» – мир было очень приятно. Старик говорил: «Это великий матч, его завтра покажут по ящику!», Было довольно странно сидеть в воскресенье после ленча и смотреть на самого себя. Некоторые моменты они прокручивали в замедленном повторе, а комментатор говорил, что это один из лучших вратарских дебютов на его памяти. Должен сказать, что все это действительно выглядело неплохо, особенно первый эпизод, когда бил Тошак. А когда они показывали второй тайм, и все шло к тому моменту, где я бросился под мяч вслепую, у меня внутри все сжалось, я заново переживал все это. И, между прочим, не зря, потому что мяч отскочил от меня прямо к их игроку, но Рэй Макгроу рванулся к нему и успел подставить ногу, а Джеки Нокс уже выбил на угловой.

Майк пришел утром, чтобы поздравить меня – вел рядом свой старый велик, и конечно же, на нем были эти его прищепки. Он пожал мне руку и сказал:

– Ронни, я очень, очень горжусь тобой, – он улыбался во весь рот, – я прочел все репортажи, и, судя по всему, ты был великолепен. Я ведь говорил тебе, правда? Помнишь, когда ты еще был маленьким? Помнишь, как ты боялся, что у тебя ничего не выйдет? Ну, вы-то помните, мистер Блейк?

– Да, – сказал старик: он никогда толком не знал, как вести себя с Майком.

– Ну, – продолжал Майк, – вот это и свершилось. Ворота должны быть твоими, Ронни. На долгие годы.

– Надеюсь, – сказал я.

– Конечно, тебе надо надеяться! А что сказал Чарли?

– Чарли? – переспросил я, забыв, что Майк всех называет по имени. – Ах да, босс. Он был доволен.

– Еще бы! – воскликнул Майк, и тут мой старик сказал то, что мне не очень-то хотелось, чтобы он говорил:

– Он сказал, что Ронни будет играть за сборную в девятнадцать лет.

– Скостил два года? – улыбнулся Майк: он, конечно, все помнил. – Что ж, еще несколько таких игр и он может оказаться прав. Гордон Бенкс ведь не будет играть до бесконечности

Видеть себя впервые по телевизору было необычно. Это ты, но вместе с тем, если вы понимаете, о чем я, это и не ты. Мне, в общем-то, понравилось, потому что сыграл я хорошо, но я тут же стал думать: а что если я сыграю плохо – ведь рано или поздно такое должно было случиться – что если пропущу пару голов? Представьте себе: видеть это снова и снова, да еще в замедленном повторе.

И еще одна штука насчет этого телевидения, которую так просто не объяснишь. Вроде бы ты, а вроде бы и нет – улавливаете, к чему я клоню? Это кто-то другой, но в то же время это ты – делаешь такие вещи, каких никогда не можешь увидеть в своем исполнении, а если ты профессиональный футболист, то ты делаешь их перед тысячами зрителей. Это очень смущает: не потому, что тебе хочется казаться великим, а просто как-то неохота выглядеть дураком. Как на заставке, которую одно время показывали на Би-Би-Си каждую субботу перед матчем дня: Гордон Вест, вратарь «Эвертона», давал разнос своей защите, орал на нее, что есть сил – это было ясно, хоть и нельзя было ничего услышать, – и забыл про свою жвачку, а она залепила ему весь рот. Что он чувствовал, видя это на экране раз за разом, неделю за неделей? Так что, может быть, мне повезло, что, когда меня показали в первый раз, я так здорово сыграл; и тем не менее выдержать это было не так уж просто.

Но все это не шло ни в какое сравнение с тем, что случилось в понедельник. Во-первых, новый контракт. Когда утром я пришел в «Боро», мне сказали, что босс хочет меня видеть. Я поднялся к нему в кабинет, и он бросил мне через стол этот контракт со словами: «Вот, пусть отец подпишет». Не удивительно, что он даже не собирался обсуждать со мной детали – это была просто сказка. Во-первых, начальная зарплата мне устанавливалась в 50 фунтов в неделю. К ней прибавлялись различные призовые выплаты: за место клуба в чемпионате, с дохода от продажи билетов и все такое прочее плюс еще на тот случай, если мы что-нибудь выиграем – чемпионат, Кубок Англии или какой-нибудь из еврокубков. Голова у меня пошла кругом, я просто не мог поверить во все это и думал, что же скажет мой старик, который всю свою жизнь колесил по городу всего за несколько монет в неделю. Как ни странно, но это было первым, о чем я подумал, придя в себя: как же все это несправедливо, словно в лотерее какой-то, что ли.

Босс похлопал меня по спине и сказал: «Он вступит в действие сразу же, я поставил дату задним числом. В эту неделю получишь около семидесяти пяти. В клубе есть система накоплений, если хочешь, можешь подключиться. Я советую всем неженатым игрокам первой команды пользоваться ею. Расскажи отцу. Видел утренние газеты?»

«Да, – ответил я, – почти все». Честно говоря, я как раз пытался переварить их, когда мне на голову свалился этот контракт. Огромные фотографии, (интервью – что я сказал и что я должен был сказать. То, что написали Берт Грей и Лью Прентис, мне понравилось. Заголовки типа: «Вратарь-подросток: новая «звезда» и все такое. Это было здорово, но и страшно, с другой стороны: словно тебя вдруг поместили в огромную клетку, освещенную со всех сторон, и тысячи и тысячи людей смотрят на тебя и ждут, что ты будешь делать теперь.

По дороге в Снэйрсбрук Билли Уоллис сказал: «Неплохой контракт он тебе дал, правда?»

– Сказочный, – ответил я, – сказочный.

– Не сойди с ума, – сказал он, как обычно, не глядя на меня.

– Не сойду. Я буду копить как можно больше, – я действительно собирался копить, потому что мне не так уж много было нужно.

– Многие сходят с ума, – сказал Билли.

Я знал, что не сойду. По-моему, сходили с ума те, кто жил не дома, у кого не было окружения. Или же те, кто жил в плохом окружении. Я знал таких – лондонские ребята. За то время, что я играл в «Боро», у нас было двое или трое таких. Они держали себя в руках, с виду были вполне нормальными парнями, но, когда к ним попадали деньги, это становилось слишком сильным искушением для них. Так что я знал, что Билли имеет в виду: он ведь и сам был лондонским парнем.

На стадионе все уже ждали меня, чтобы поиздеваться: «Ну, как наша новая сенсация? Как поживает летающий мальчик? Каково быть телезвездой? Когда же ты напишешь книгу?» Один из парней сказал: «Подождите, когда ему будет девятнадцать, тогда уж точно напишет», а другой подхватил: «Здорово! Летающий мальчик: «Как я потряс «Коп». Я не возражал.

Но с этого момента я словно перешагнул через какой-то барьер. Босс хорошо сказал об этом: «Это твой старт, боевое крещение. Если ты выстоял против «Копа», значит, ты выстоишь против чего угодно. Есть две вещи в футболе, которые никогда нельзя предвидеть: как молодой игрок выдержит свой первый матч в лиге и как он выдержит первый матч в сборной».

Назад я вернулся в середине дня; по понедельникам мы обычно не много тренировались, хотя я частенько задерживался, чтобы поделать разные упражнения. Наш тренер Дон Коллинз здорово понимал в них: всякие движения, комплексы, гимнастики. Он всегда знал, что тебе нужно и что ты можешь выдержать, а это кое-кому из ребят не очень нравилось, потому что с ним не посачкуешь. Он очень любил упражнения на мышцы живота и занятия на поле. Когда я начал тренироваться с ним, у меня все тело болело, но вскоре я сам почувствовал пользу от этих занятий. Дон был физиотерапевтом, а не самоучкой, как другие тренеры, которые раньше играли сами и проделывали с тобой то, через что в свое время прошли. Мне приходилось слышать разные истории про них: как, например, они массировали сломанную ногу и все такое. Но старина Дон мог забить тебя своей наукой, он все знал про всякие там плюсны и мениски.

Мой старик был дома: в эту неделю он работал по утрам. Сидя перед камином в своих форменных синих с красным брюках с подтяжками, он читал «Ивнинг стандард»: там тоже кое-что обо мне было.

Он сказал: «Здорово, Рон, здорово. Все только о тебе и говорят на сортировочном пункте. И в городе тоже – те, кто знает, что я твой отец».

Тогда я показал ему контракт. Ничего не стал говорить, просто показал и стал смотреть на его лицо, чтобы увидеть реакцию; я чувствовал гордость и – даже не знаю, почему – вину. Чем дальше он читал, тем больше округлялись его глаза. Он был поражен, его нижняя челюсть стала отвисать, и он взглянул на меня так, словно не мог поверить. А потом сказал, глядя в сторону, в каком-то остолбенении: «Ну, это потрясающе. Я просто не верю, Рон. Ну, удивительно, да, удивительно».

Потом он позвал маму с кухни и сказал: «Посмотри! Посмотри, что они платят Рону!» – и она прочитала и застыла в своем фартуке – крайне редко можно было увидеть ее без этого фартука, – а потом сказала: «Великолепно, Ронни! Это просто великолепно», обняла меня и поцеловала.

Я сказал:

– Тебе надо подписать это, папа, – но он только качал головой и смотрел так, как будто боялся, что все это вдруг исчезнет. Он шевелил губами, произнося какие-то числа; я мог разобрать то «двадцать», то «сорок». Наконец, он спросил:

– Сколько, по-твоему, ты начнешь получать, Ронни?

– Босс говорит, семьдесят пять.

– Семьдесят пять. В семнадцать лет. Это похоже на сказку, правда?

– Правда, – согласился я, – похоже.

– Ну, – сказал он, – я горжусь тобой. Рон. Я очень, очень рад за тебя.

– Не только за меня, – возразил я, – за всех нас.

– Нет, – сказал он, – это твое, Рон, только твое. Цени это, береги. Куй железо, пока горячо. Ты ведь не можешь знать, что тебя ждет, Рон. Дай Бог, чтобы ты играл еще двадцать лет, но ты же понимаешь: ты – вратарь.

– Фред! – воскликнула мама, но я знал, что он прав.

– Босс говорит, что у них есть система накоплений для неженатых игроков, – сказал я.

– Воспользуйся ею, – посоветовал отец. – Копи свои деньги. Нам ничего не нужно, лишь бы у тебя все было хорошо.

Я чувствовал себя неуютно, не знаю, почему. Мне казалось, что между нами что-то нарушается, хотя я совершенно этого не хотел; словно делая то, что я делаю, зарабатывая то, что я зарабатываю, я как бы отсекаю себя от них.

В пятницу, когда нам дали деньги, я пошел в Вест Энд и купил маме сумку, отцу – плащ, потому что я знал, что он ему нужен, а сестре – шелковый шарф.

Все это напоминало сон. Известность, звонки из газет, которые уже знали, что в субботу я опять буду в составе. Честно говоря, я еще больше полюбил тренировки – за то, что там ты хоть твердо знаешь, что стоишь на земле.

В ту субботу мы принимали дома «Лидс», который тоже был трудным соперником. Мик Джонс, Аллан Кларк, Питер Лоример со своими ударами правой с тридцати ярдов, Джек Чарльтон, встающий на твоем пути на самой линии ворот. Но теперь я не» волновался, несмотря даже на то, что это был мой первый домашний матч, в котором, как говорил босс, мне тоже придется нелегко. «Ты увидишь, что на выезде играть легче, – сказал он, – поэтому я рад, что поставил тебя в Ливерпуле. Пусть это нелегко, но зато в гостях. Теперь же ты будешь в центре внимания. Все зрители будут на твоей стороне».

По-моему, это могло быть как хорошо, так и плохо. Хотя, конечно, лучше, чем когда все против тебя. Я был рад, что не буду жить вместе с Грэмом, который начнет мне расписывать весь «Лидс». Я представляю, как бы он это делал: следи за Миком Джонсом, он прыгает на десять футов вверх, следи за ударами Аллана Кларка, следи за прорывами Билли Бремнера. Босс сделал одно-два хороших замечания на установке, особенно насчет Кларка. Он сказал: «Кларк ходит по полю, как во сне, и этим-то и опасен: он просыпается, когда ты меньше всего этого ждешь. Следи за его движениями, за его правой ногой, он почти не замахивается. Так он обманывает вратарей: бьет, когда они не ожидают».

В его правоте я убедился на первых же минутах. Был навес слева, Джеки Нокс выпрыгнул и головой отбил мяч к линии штрафной на Кларка, и, едва увидев это, я пошел вперед, и это здорово помогло, потому что – бах! – он тут же ударил правой, потрясающе поймав мяч на ногу. Удар получился сильный и низкий, но я был уже в движении и смог поймать мяч. Мне захлопали с трибуны за спиной; я стоял в южных воротах, а оттуда шел основной шум и вообще все буйство.

Когда я прибежал в эти ворота с другого конца поля, где мы разминались, меня очень тепло поприветствовали, и это меня подбодрило: первая домашняя игра, а зрители уже на моей стороне. И то, что Мне сразу же пришлось вступить в игру, тоже подбодрило меня; первая домашняя игра, а все складывается, как на «Анфилде». Это было здорово.

Как и в Ливерпуле, я заметил, насколько быстрее все происходило в первой команде, насколько больше на тебя давили. Этот Джонс был очень силен, даже сильнее Тошака. В самом начале, когда Грэй подал угловой и я вышел и поймал мяч, Джонс толкнул меня. Судья назначил штрафной, но я понял, что тут рисковать нельзя, и в следующий раз, когда он опять оказался рядом со мной, я отбил мяч кулаком.

После этого мы стали переигрывать их потихоньку. В середине поля у нас игра была поставлена довольно хорошо. Томми Дугалл и два других хава, Гарри и Грэм, уверенно держали мяч и точно пасовали, но хоть мы и имели преимущество, никаких серьезных моментов создать не могли.

Я не люблю, когда так получается. Чем больше играешь в воротах, тем лучше понимаешь, как это опасно – иметь преимущество и не забивать. Если ты беспрерывно атакуешь, попадаешь в штанги, в перекладину, в ноги вратарю – тогда держись. Они когда-нибудь пойдут в контратаку и, может быть, даже забьют. Хуже всех вратарю – тебя могут застать врасплох. Это и произошло. Оставалось всего несколько минут до перерыва, когда кто-то из них дал длинный пас от самых ворот налево, на Эдди Грэя, а тот помчался вперед, как танк. Артур Прескотт пытался выбить у него мяч в подкате, но он перепрыгнул через его ноги, и их нападающих уже оказалось больше, чем наших защитников. Рэю Макгроу пришлось уйти из центра, чтобы приблизиться к Грэю, тот сместился на самый край, а потом неожиданно откинул мяч назад, ближе к середине.

Рэй купился на это, а я нет; я ждал атаки по центру, даже если бы он стал обыгрывать Рэя на фланге. Краем глаза я увидел, как кто-то несется на меня слева. Времени у меня хватало только на то, чтобы выбежать из ворот и прыгнуть на мяч ногами вперед. Мяч ударился в мою ногу и отскочил. Поднявшись, я увидел, что это был Мик Джонс, а мяч ушел в аут. Он сказал: «Повезло тебе, парень», то это было не везение. Я отрабатывал броски вперед ногами в Снэйрсбруке с боссом. По его словам, этот прием пришел с континента, хотя я видел его в исполнении Гордона Бенкса на «Бридже» и по ящику. Такой бросок позволял тебе добраться до мяча на самую малюсенькую долю секунды раньше, чем если ныряешь за ним вперед руками.

Босс был очень доволен мною в том эпизоде. «Это был выдающийся бросок, – сказал он в перерыве, – выдающийся. Теперь ты понял, что я тебе говорил? Убедился, как он помогает?». Потом он учинил разнос защите за то, что она позволила создать такой момент, и атаке – за то, что она злоупотребляла однообразными навесами. «Мы можем побить их на земле, – говорил он, – Джеки Чарльтона на земле можно уничтожить. Играйте ногами, играйте через Боба:, он может дать хороший пас или обвести любого верзилу».

Но мы были очень молодой командой, и все это было не так просто. У «Лидса» большой опыт и отличная организация. Мы играли, так сказать, с листа, а они могли все делать с закрытыми глазами. Босс много говорил о том, как они разыгрывают штрафные удары и другие стандартные положения, когда Джеки Чарльтон выходит вперед. Как ни странно, в первом тайме они подали только пару угловых, и он не приходил на них, но когда они получили право на корнер в самом начале второго тайма, он был тут как тут. Встал на самой линии, прямо передо мной, так что у меня не было никакой надежды добраться до мяча через него.

Босс говорил: «Если он сделает так, иди прямо на него: хватай мяч, хватай его самого – все, что угодно. Ни один судья не накажет тебя, а если ты упадешь, то сам получить штрафной, особенно дома». Но глядя на него сейчас, на его громадную фигуру, я думал о том, что сказать это куда легче, чем сделать. С таким же успехом можно бороться с телеграфным столбом.

Артур Прескотт подошел к нему и спросил: «Может, подвинешься, а?» и еще прибавил пару словечек, но он ответил: «А что, нельзя тут стоять, что ли? Не знаешь правил, иди спроси у судьи». Но когда подали угловой, мяч полетел слишком далеко от ворот, чтобы он достал его. Впрочем, это был и не мой мяч: Рэй Макгроу выбил его головой, и на том все и закончилось.

Но они постоянно, в любой ситуации старались надавить на тебя. Томми Дугаллу вообще дышать не давали. Потом он говорил: «Это стоячая команда, команда штрафных ударов, вот и все. Если им удается забить гол с игры, они, наверное, пьют шампанское в раздевалке». Для него это был не футбол, так же, как и тот, кто не мог в течение пяти минут жонглировать мячом или удерживать его на голове, не был футболистом.

Они действительно были дьявольскими, эти штрафные, которые бил Джайлс. Справа или слева, той ногой или этой – все равно мяч всегда попадал туда, куда он хотел, при этом уходя от тебя, если ты собирался поймать его, и точно опускался на чью-нибудь голову. И еще было удивительно, как Джеки Чарльтон, такой здоровый, умудрялся незаметно подкрасться и подставить свою голову под мяч, когда никто этого не ожидал.