Текст книги "Оковы призрачных вод (СИ)"

Автор книги: Бранвена Ллирска

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 32 страниц)

Глава 38. И все выглядят одинаково

– Они ничего не смогут сделать, Этт.

Как будто она не знала! Видела уже дважды, теперь и вот в третий раз. После первой потери сознания Киэнна перевели в отделение интенсивной терапии, врачи, медсестры и санитары бегали вокруг хороводом, но состояние больного стремительно и неуклонно ухудшалось. В сознание он периодически приходил, но как будто сам по себе, когда меньше всего ждали, и ни анализы, ни рентген и томография не вносили ясности, понемногу порождая пока еще локальную, ограниченную стенами клиники, но все же неизбежную панику.

– И никто не сможет. Но пусть продолжают, убеди их продолжать – может быть, я протяну еще хотя бы сутки. Нам очень нужны эти сутки.

В горле застрял горький колючий комок. Что дадут нам сутки?

– Слушай, Этт, я не брежу, хотя может получиться очень похоже. Ллеу украла Фьёльреанн, мара. Думаю, чтобы отомстить. За Айнэ. Кажется, малышка Айнэ была ей дочерью. Я запер ее… – Он отдышался, похоже, говорить ему было трудно. – Запер в ячейке камеры хранения, в аэропорту. Запиши номер. И код тоже. Нет, ты запиши!

Эйтлинн записала. Хотя и вправду не слишком-то верила. Запер кого? Как?

– Она… в банке. В смысле, в пластиковом контейнере. Я запаковал ее в тело тарантула. Ты осторожней с ней, я не ручаюсь, что она безопасна! Но забери ее, на всякий случай. Если вдруг она мне все же… наврала, сними с нее чары и еще разок… это… поспрашивай. Она сказала, что оставила Ллевелиса в Бристоле, но мне кажется, что его там больше нет.

– Как нет? Он жив?

Сердце вообразило себя иллюзионистом, запертом в тесном ящике, твердо намереваясь выбраться наружу.

– Надеюсь, что да. Потому что… Нет, я уверен, что да. Просто… В общем, адрес в Бристоле тоже запиши, на всякий случай.

Киэнн вновь на секунду впал в забытье, и Эйтлинн уже открыла рот, чтобы позвать медсестру, когда стеклянные глаза опять прояснились:

– О чем я? А, да, так и не спросил: Нёлди и Снарг не появлялись?

Эйтлинн помотала головой. Эти двое ее сейчас меньше всего интересовали:

– Ты говорил о Ллеу. Обещал адрес, в Бристоле.

Так хотелось верить!

– Я еще не сказал? Да, пиши. Узнай, кто живет на Пэсидж стрит шестнадцать, спроси, есть ли у них дети и… дома ли они все. Если нет… – Он опять перевел дыхание: – В общем, свяжись с Дублинским паромом, найди капитана судна под названием «У. Б. Йейтс», скажи… Скажи, что дети, которых подобрали вчера… да, думаю, вчера, или сегодня утром… В общем, мальчик и девочка, которых подобрали в Кельтском море по пути в Шербур-Октевиль – скажи, что это твои. Убеди их!

– Девочка? Какая девочка? – Всё действительно изрядно походило на бред. При чем тут какая-то девочка?

– Не знаю, Этт. Но уверен, что Лу будет настаивать, чтобы ее тоже забрали.

– Куда? Смертная девочка? Или фейри?

– Понятия не имею. Но это важно. Поезжай. Ты можешь успеть обернуться за сутки или чуть больше, я постараюсь продержаться. Звони мне иногда, ладно? Нет, я сам позвоню. Но и ты тоже звони. Телефон зарядить не забудь. Если не доживу – скажи этим, санитарам, чтобы Плеть не трогали. Пусть Лу заберет.

Ноги перестали держать ее окончательно, спина раскисла, точно картон под дождем. Эйтлинн упала на колени перед больничной койкой, уронив голову на грудь умирающему королю Маг Мэлла.

– Ну, не надо, моя королева, – прошептал он. – Ты же всегда знала, что однажды так будет. И я восхищался твоей отвагой. Прости, я потерял то снадобье Эрме. Вероятно, оно могло это все как-то отсрочить. Не судьба.

Эйтлинн несколько раз вдохнула злые иглы воздуха:

– Это мой гейс?.. – Спрашивать было страшно.

– Не думаю, что он. – Киэнн покачал головой, и Эйтлинн почти сразу ощутила, что он врет. Просто не хочет этого допускать, старается убедить не только ее – себя самого. – Я же успел. Минута в минуту…

Если бы ты был в этом уверен.

– Ты тут ни при чем, – усердно продолжал врать он. Даже как будто сил прибавилось. – Просто, ну, я же не бесконечный, это только память у меня… Знаешь, ее ведь вместе с именем отдали. Я не говорил? Ну, я ж подменыш, сложно было, вот и… Что-то вроде «бесконечная вязь дневного пламени» означает. На древнем наречии сидов. Ну, это очень закручено, «дневное пламя» – это они про солнце так. А вообще у нас похожим словом цветочек мелкий зовут, желтенький такой, знаешь, у людей он тоже, кажется, есть. Он еще долго не умирает, даже если срезать. Бессмертник, кажется. Гелихризум... Ну, хватит меня поливать, Этт, гелихризум хорош в икебане, а ты на меня воду льешь! Хреновый из тебя флорист!

Эйтлинн выдавила из себя улыбку, наверняка тусклую, как сухоцвет в зимнем букете:

– Ты невыносим!

– Я знаю. А теперь давай, шевели своей очаровательной задницей, хозяйка Аннвна! К башне приду, как обещал. Будешь делать со мной, что пожелаешь.

В мозгу полыхнуло яркой вспышкой:

– Киэнн, – торопливо, жарко заговорила Эйтлинн, – слушай, не мне, конечно, за тебя решать, но, может, сделай так, как хотел Эрме? Это выход же, правда! Может, единственный. Освободи воды Ши-Ланэ, верни их в Маг Мэлл! Я помню, про них пишут, что они несут смерть живым, но, может, это совсем не о том, может, это иносказательно даже? Поэтически? Или просто о том, что водой Источника нельзя злоупотреблять, чтобы лекарство не стало ядом? Живая вода мертвой?

Он так же бесцветно улыбнулся в ответ – призрак улыбки, тень, слуа:

– Не соблазняй меня, Этти, меня сейчас… очень легко соблазнить. Я, видишь ли, все-таки до безобразия люблю эту сучку жизнь и очень не хочу снова подыхать. Это… неприятно…

Веки тяжело упали, но ресницы продолжали едва заметно подрагивать. За спиной дежурным ангелом смерти материализовалась суровая медсестра с новым флаконом препарата для капельницы, и Эйтлинн стали ненавязчиво намекать, что пора бы оставить пациента в покое.

– Езжай, Этт, – проговорил Киэнн, словно почувствовав ее нерешимость. – Я подумаю. Обещаю.

И она поехала. Сама не зная, почему это делает – точно он загипнотизировал ее. Как в забытье, долго тащилась в такси по ночному городу, потом, как зомби, бездумно шла вдоль рядов с камерами хранения, плохо соображала, что и зачем ищет…

За железной дверцей сонно, точно увязнув в собственной сети, ворочается восьминогая тварь. Эйтлинн нашла бы ее, даже не зная номера ячейки – ощутила. Мохнатая паучиха, с ладонь, не меньше. А вот цифры кода хорошо, что записала.

Эйтлинн открыла камеру и вытащила чей-то старый, засаленный и пропахший дешевым табаком рюкзак. Тарантул в полупрозрачном ведерке, похоже, был прекрасном здравии, а гостье и потенциальной освободительнице нисколько не обрадовался: вздернул передние лапки вверх, приняв боевую позу. Ну что ж, паук точно не был галлюцинацией, может, и все остальное Киэнну не примерещилось. Эйтлинн сунула контейнер в спортивную сумку и пошла брать билет на последний рейс до Бристоля. Только потом сообразила, что надо бы сначала и вправду как-то их прозвонить. Но по ту сторону Атлантики стояла то ли глубокая ночь, то ли раннее утро, и на звонки все равно никто не отвечал. Разыскать же владельцев дома на Пэсидж стрит в интернете тоже не получалось, слишком мало входных данных. Остается только поехать и позвонить в дверь. Благо, по крайней мере, такой физический адрес действительно существовал, даже картинки в Сети нашлись: серая, невыразительная пятиэтажка, номер квартиры, правда, ей не сообщили, но в сумке болтался предполагаемый информатор. Если же окажется, что он не слишком сговорчив и вообще всего лишь паук, или по пути ненароком околеет, можно и просто по соседям пройтись, расспросить о мальчике и девочке. Будет, конечно, глупо, если никаких детей там в помине нет и не было, или напротив – их столько, что узнать, который Ллевелис окажется непростой задачей. Даже если она увидит его воочию – узнает ли? Сердце подскажет? – Сказки это все, про сердце. Сердце – мышца, она кровь перегоняет, отстань от нее!

Внизу за бортом лайнера комками плыла вязкая манная каша, обжора-ночь то подливала в нее молочка из черной чашки неба, то зачерпывала большой ложкой до самого донышка. Знать бы когда, в какой именно момент и в чем ты сделала неправильный выбор, свернула не в ту сторону? Когда запросила с него эти злосчастные девятнадцать часов? Когда произнесла сами слова гейса? Когда отпустила на третью Лунайсэ одного? Или когда раскроила череп безумной королеве, приходившейся ему дочерью? А может и вовсе, когда запрыгнула в раскаленную вращающуюся воронку на полу, у подножия собственной кровати? Или даже, когда ответила на обжигающий взгляд светловолосого незнакомца в толпе…

И что, если бы не свернула туда, пошла по другой тропе? Где была бы сейчас?

Как выбирать правильный путь на перекрестках судьбы, если они все выглядят одинаково?

А потом солнце, а вместе с ним и западноевропейское время галопом поскакали ей навстречу. В Лондон (прямых рейсов до Бристоля не было) Эйтлинн прибыла к половине второго после полудня, утешало только то, что в Чикаго сейчас только половина восьмого утра и на обратном пути она будет удирать от времени, а лететь прямиком к нему в пасть. А еще то, что ехать в Бристоль ей, похоже, не придется – уже из самолета все же удалось связаться с морской жандармерией Франции в Шербуре, и там радостно подтвердили, что мальчик и девочка с потерпевшей крушение в проливе Святого Георга рыболовной яхты только что прибыли на пароме, идущем из Дублина. Правда, путь от Лондона до Шербура отнял еще пять часов, с учетом очередной смены часового пояса – все шесть.

Он узнал ее сразу. Несмотря на странноватый наряд и срезанные волосы. От костюма готки Эйтлинн, конечно, отказалась еще вчера утром – сменила его на привычные когда-то леггинсы и широкую рубашку с длинным рукавом, гримироваться тоже бросила – не до того было. И все же выглядела не совсем собой. Но он узнал – с криком бросился на шею. А она… Она смотрела на этого тощего, неуклюже сутулящегося мальчишку с болотно-серыми глазами и красной обветренной кожей, как Анджелина Джоли на своего «подменыша» в прославленной кинодраме. Это Ллеу? Но ведь он совсем не похож! Наверное, я очень плохая мать. В сказках родители узнают своих заколдованных детей во что бы то ни стало! Хотя нет, на самом деле им тоже обычно просто подсказывают.

Немолодой жандарм тоже начинал подозрительно поглядывать в ее сторону:

– Все в порядке, мадам?

Такой непохожий на Ллеу ребенок тоже нахмурился:

– Мама? – И тут же перешел на родной шилайди: – А папа разве не приехал?

Занозой под кожу, битым стеклом по обнаженной ране. И одновременно – разбивая ледяную стену сомнений, врываясь в мертвую пустыню безудержным ураганным ветром:

– Нет, солнышко. – Эйтлинн горячо прижала непохожего мальчишку к груди, давясь слезами. – Папа немного занят. Он ждет нас… по ту сторону.

– В Маг Мэлле?

– Н-нет… В Чик-каго… – Ее лихорадило.

– С ним все в порядке?

– Конечно!

– Зачем ты врешь?

И вправду, зачем она врет ему? Это же все равно бессмысленно. Эйтлинн вдохнула под завязку, чтобы не разрыдаться в голос:

– Ты прав. Не совсем. Он… кажется, он умирает.

Забрать девочку оказалось немного сложнее. И не совсем понятно куда и зачем. Она была просто девочкой, обычной смертной, даже не подменышем, куда ее девать? Но на предложение вернуть ее к родителям, девочка по имени Мэдди-просто-Мэдди (называть свою фамилию она наотрез отказывалась) разразилась сочной тирадой, нафаршированной отборной бранью, и в придачу даже как-то посерела. Да и Ллеу, как то и предрекал Киэнн, настаивал. Эйтлинн не стала пререкаться с детьми, а потому живо промыла мозги жандармам и первым же паромом увезла обоих обратно в Лондон. Новоявленная сестренка Ллевелиса дергалась и ерзала, как грешник на сковороде, пока ее не усадили в самолет до Чикаго, и даже тогда еще раз десять уточнила у бортпроводниц, куда летят. Кажется, она бы сейчас с радостью отправилась хоть к черту на рога, только не в родной дом. Когда самолет наконец оторвался от земли, Мэдди точно хмель в голову ударил: она принялась болтать без умолку, радостно повествуя о побеге из Бристоля, загадочном Зове, дожде, тюленях, выпрыгнувшей из камышей утке, которая потом оказалась настоящим лебедем, ночи под чужой перевернутой лодкой, сбитом о камни на пляже большом пальце, страшном утреннем тумане над старым кладбищем, ночи в заброшенном вагончике, рыбе и чипсах «за просто так», ночи в настоящей комнате с душем и зеркалом, занавеской, электрочайником и полосатым ковриком на полу, тетеньке с непохожими близнецами и собачкой на поводке-рулетке, огромном грузовике, который отвез их на молочную ферму, о развалинах старого-престарого замка, о буре, о черепахе, о магии...

Ллеу молчал. Хмуро и как-то не по-детски. Киэнн теперь звонил сам, звонил по началу чуть ли не каждый час, а то и по два-три раза подряд, потом чуть пореже стал. Долго успокаивал по телефону разбушевавшегося наследника – Ллеу орал во всю глотку: не смей! Я кому сказал, не смей умирать! Потом швырнул телефон и ушел в туалет. Вернулся с красными глазами. И больше не говорил. Вообще. А примерно через два часа его начало знобить.

Эйтлинн отчаянно убеждала себя, что мальчик всего лишь простудился, перенервничал, пускай даже подхватил грипп или дизентерию – что угодно, из того, что лечится! Киэнн мрачно расспросил о симптомах, уточнил, как чувствует себя она сама, сообщил (как-то с особым нажимом и дрожью в голосе), что Рико не полегчало и минут сорок не выходил на связь.

Может, больше.

Кажется, она и сама стала понемногу проваливаться в топкое болото небытия. Воздух истончался, пробираясь внутрь скупыми каплями из выжатой досуха ваты, вены рвались, точно тысячелетний потрепанный пергамент. Медленный спазм нежно пеленал еще живое тело в колючий шерстяной саван. Из свернувшегося молока вечности скалилась слепая жаба, скрипел за дверью белый мелок Анку, чертя маленький неприметный крестик в самом уголке…

Вынырнула, ощутив будоражащую кровь вибрацию телефона. Голос, чей? Сперва даже не поняла.

– Я принял решение, Этт. Наверняка снова неправильное, но…

– Все пути выглядят одинаково, – безотчетно закончила за него Эйтлинн.

Киэнн немного помолчал.

– Да. Как-то так.

– У тебя получится.

– Посмотрим. Если что… я не в обиде. И ты тоже прости.

Она кивнула и пошла прочь сквозь черный гранит темноты, туда, где в его источенном железным зубом времени, дрожащем под весом пустых надежд нутре раненым мотыльком трепещет крохотная лампадка. Шла, раздвигая сбившиеся колтунами космы Большой Медведицы, сбивала ступни в кровь на острых ступенях Замка Гвидиона, а когда добралась, то поняла, что лампадой, пылающей во тьме, было испепеляющее око Балора…

– Мама!

В глазах все еще немного двоилось. Ллеу, мокрый, как угодившая в воды Аннвна мышь, по-прежнему непохожий на себя самого, смотрел на нее требовательно и нетерпеливо.

– Твой телефон.

Эйтлинн нашарила вопящую в кармане птицу и несколько секунд бессмысленно заглядывала ей в глаза: один зеленый, другой красный.

– Мама! – уже почти негодующе.

Он отобрал у нее говорящего галчонка и прижал к щеке:

– Это я, пап. Мама… тупит. Наверное, не выспалась. Я хорошо, кажется, уснул тоже. Было холодно, эта штука, железный дракон… ага, самолет, она высоко летит, бр-р, холод, как на Савинэ! Знаешь, мне снилось, что я умер. Тоже. Я не буду на тебя кричать. И бить не буду. Ты только не уходи.

Сознание Эйтлинн медленно прояснялось. Ллеу сбросил плед, который принесла ему бортпроводница, мокрые, должно быть, две недели немытые волосенки стояли дыбом, как иглы ежа, чужие болотно-серые глаза провалились еще глубже, неровная корочка на пересохших губах лопнула в двух или трех местах, но от слабости и апатии не осталось и следа. Он зло слизывал кровь с нижней губы и по-мальчишески беспокойно перекидывал смартфон от одного уха к другому, бурно, кипуче перебрасываясь репликами с невидимым собеседником. Эйтлинн почти инстинктивно потрогала его лоб – жара не почувствовала. Ллеу порывисто оттолкнул ее руку:

– Мам, ну, не мешай! – Его глаза сверкнули радостными искорками, трубка – новая игрушка – снова перелетела от левого уха к правому: – Правда? Честно-честно? Нет, ты точно скажи!

Получилось? Или ничего и не было? Ложная тревога?

Да какая уж ложная!

– Можно мне? – осторожно попросила она.

Ллеу немного разочарованно вернул ей мобильник. Жадных глаз не оторвал. Ясных, хотя и все таких же болотно-серых.

– Киэнн?..

– Ты как, Этти?

– Я еще не знаю. Но, кажется, жива.

– Мне минуту назад сказали, что Рико очнулся. – Он как-то чуть замялся, точно подбирая слова. – Знаешь, Этт, а ведь можно было и не врать насчет группы крови. Оказывается, она совпадает. По-настоящему. Все совпадает, до мелочей.

Эйтлинн лихорадочно соображала, на что он намекает и при чем здесь группа крови. Потом поняла: одна на миллион! Беглая русская царевна, разрази ее гром!

– Подожди, но ты… Хочешь сказать?..

– …что я дурак. И, по-видимому, многодетный отец. Ах да, и я их больше не слышу. Несущие жизнь мертвым. Полагаю, теперь они свободны. Уж не знаю, на благо или на беду, и… Боюсь, я не могу сказать точно, как того требует от меня Лу, но очень похоже, что я снова надул свою старую знакомую и вечную кредиторку Смерть. Так что, наверное, баньши обо мне пока не плачет.

Глава 39. Дьявол живет на перекрестках

Лайнер усадил свой железный драконий зад на взлетно-посадочную полосу аэропорта за три минуты до полуночи. До этого долго кружил над городом, выклянчивая место для посадки. Теперь уже Ллеу говорил без умолку, точно подменяя крепко уснувшую Мэдди, не отлипал от молящего о пощаде и срочной подзарядке телефона, хвалился тем, как хорошо выучил английский (говорил он с вполне ощутимым британским акцентом, что еще больше озадачивало Эйтлинн), запоем перечислял все заковыристые названия городков и сел Уэльса, через которые они проходили и проезжали, хотя и безжалостно коверкал их, тоже как настоящий англичанин, потом, то и дело бледнея, грозился, что прикончит некого Гарри Хикса, гордо расписывал, как пел буре и как спас тонущую Мэдди, превратившись в черепаху. Эйтлинн не перебивала. Надеялась, что до посадки заряда все же хватит. И все еще пыталась привыкнуть к тому, как он выглядит сейчас. Да будет тебе, Этта, в самом деле! Уж точно не самое страшное, что могло случиться. Какая разница, похож ли он на себя прежнего, если это он? Главное, что он жив, цел, с ним все хорошо. И будет хорошо, теперь с нами всеми все будет хорошо!

Медперсонал клиники встретил их усталыми, но радостными улыбками. Они наверняка считали, что все это – благодаря их стараниям. Ну, давай не кривить душой и не жадничать: их заслуга тоже была немалой. Эйтлинн на ходу наврала что-то про французскую бабушку, нимало не смущаясь того, что дети нисколько не похожи на них двоих и, чувствуя себя роем заплутавших мотыльков, влетела в палату Киэнна.

– Ну, здравствуй, бессмертник! Гелихризум.

Он хитро приложил палец к губам:

– Не сглазь!

Ллеу с ходу запрыгнул в койку к отцу, точь-в-точь как бесшабашные хоббиты Мерри и Пиппин к бедняге Фродо Бэггинсу, спасенному Орлами Манвэ из гибнущей цитадели зла, повис на шее самым драгоценным украшением, с каким не сравнится ни Кольцо Всевластья, но Брисингамен богини Фрейи. Эйтлинн хотелось сделать то же самое, но конкурировать с Ллевелисом за место в объятьях она все же не собиралась.

– Ты мне точно не соврал? – в который раз переспросил юный Дэ Данаан.

– Тебе соврешь! – усмехнулся Киэнн.

Еще через минуту восторженной возни, такой не похожий на Ллевелиса мальчуган, непохожесть которого Киэнна, кажется, нисколько не смущала, тоже вспомнил о своем превращении.

– Пап, а ты меня расколдуешь? Ну, чтобы я снова был фейри.

– Ты и так фейри, Лу. Этого у тебя никто не отбирал.

– Да-а ну-у? – недоверчиво протянул он. – А почему я тогда не мог колдовать?

– Но ведь уже можешь?

– Да, но все равно не так хорошо, как раньше! – В голосе витали нотки тревоги и даже обиды.

Киэнн погладил его по взъерошенным коротким волосам:

– Научишься. Это просто потому, что мы далеко от дома. А в этом мире очень мало своей силы. Я не рассказывал тебе, как однажды приехал сюда, когда еще только начинал учиться?

Ллеу помотал головой и хищной зверушкой чуть подался вперед, точно подстерегая новую историю.

– С меня слетела фит фьята прямо на глазах у одного очень-очень противного копа. Который меня знал и ой как сильно не любил. Да еще и в двух шагах от места, где перед этим кого-то застрелили.

Глаза Ллевелиса блеснули азартом:

– И что ты сделал? Что ты сделал?

«Ох, нелегко тебе с ним приходится, Киэнн! – подумалось Эйтлинн. – И ведь не приврать, не приукрасить…»

Когда время старых баек тоже наконец закончилось, а Ллеу, как налакавшийся досыта из блюдечка котенок, перестал скакать и свернулся калачиком у отца под боком, Киэнн посерьезнел и осторожно спросил:

– Лу, ты понимаешь, что я тебе ее сейчас не отдам? Плеть? Не потому, что я такой жадный. Просто, боюсь, это все же небезопасно. Не против, если я еще немножко побуду королем?

Ллеу только блаженно улыбнулся и промурлыкал под нос беспечное «угу». Но потом вдруг вскинулся, резко сел и, сдвинув брови, внушительно ткнул Киэнну пальцем в грудь:

– Только не вздумай умирать!

Киэнн не сдержал улыбки:

– Слушаюсь, мой волшебный король!

А потом он подозвал к себе чуть смущенную Мэдди – «сестру», о которой Ллеу уже прожужжал ему все уши – и, как полагается, обещал любой дар в награду за ее заботу о маленьком короле – теперь уже все-таки принце – Ллевелисе, любое желание, какое только будет в его власти исполнить.

– Одно? – настороженно уточнила девочка.

– Можно больше.

Она снова нахмурилась, вне сомнения выискивая подвох:

– Три? Как джинн?

Киэнн беззвучно захохотал:

– Набери воздуха побольше. Больше-больше! И теперь говори, сколько успеешь загадать на выдохе.

Мэдди покраснела, вытаращила глаза, с сипением вдохнула под завязку и затарахтела:

– Хочу в Новую Зеландию и в Фейриленд, чтобы мама выздоровела, и Микки тоже, а папаша отправился в ад, хочу быть взрослой и самой красивой, наушники, планшет, котенка и свой…

Тут воздуха ей больше не хватило и на обветренной детской мордахе нарисовалось крайнее отчаяние. А потом она покраснела еще больше:

– Это все глупости, да?

– Не глупости, – покачал головой Киэнн. – И можешь закочить. Еще одно, последнее, которое недоговорила. Свой что?

– Дом, – потупилась она.

– Получишь. Только взрослой тебя сделать не могу, это к другому волшебнику. – Король фейри снова усмехнулся с едва различимой хитрецой в уголках губ и добавил: – И, будь добра, уточни: как, по твоим представлениям, выглядит ад, кто такой Микки, чем болеет он и мама и как надолго тебе нужно в Фейриленд?

Известие о том, что Микки – младший брат, страдающий шизофренией, и, скорее всего, тот самый подменыш, внешность которого сейчас носил Ллевелис, конечно, несколько озадачило дарителя, шансы вылечить этого ребенка оставались ничтожными, да и время пребывания в «Фейриленде» пришлось ограничить, ради блага самой одариваемой в том числе. В остальном сторговались без особых проблем: выбрали породу кошки, модель планшета и технические характеристики будущего дома. Эйтлинн, конечно, все еще с трудом представляла, как пройдоха-фейри собирается сделать хозяйкой настоящего дома тринадцатилетнюю девочку, но этот вопрос ее сейчас не слишком волновал.

Пока разбирались с дарами, Ллеу окончательно засопел носом. Киэнн шепотом попросил Мэдди немного посидеть в сторонке и снова перешел на шилайди:

– Этт, я запросил тест ДНК, чтобы знать, насколько верны мои подозрения. Результатов пока нет, но, если все подтвердится… Боюсь, я снова в очень большой жопе. Хотя эта жопа, в любом случае, поменьше той, откуда мы только что как будто выбрались. Но, ты понимаешь, да? Я не могу просто взять и бросить его здесь, и не могу забрать его с собой. Даже не знаю, что хуже. Если брошу, Маг Мэлл очень скоро снова получит безумного короля, фамильное проклятье церемониться не станет, и разбираться, человек он или фейри – тоже. Да и кем я буду, если поступлю с парнем так же, как та женщина, которую я предал смерти за такое же преступление? А заберу – и залы Карн Гвилатира почти наверняка украсят две новых статуи. Интересно, что чувствуешь, когда заживо обращаешься в камень?..

– Но, если у него твои гены, твоя кровь, – нервно хрустнула пальцами Эйтлинн, – разве это не в счет?

– Сама знаешь. Нет. Этого недостаточно. Ну, или, скажем так, я не рискну проверять. С силами природы и силами магии шутить небезопасно, а спорить бессмысленно, они не делают поблажек, не рассматривают апелляции и вообще исключительно скоры на расправу. Остаться здесь с ним здесь, что, наверное, сделал бы в противном случае, я тоже не могу, пока я – король Маг Мэлла. По крайней мере остаться надолго… Так что… есть один выход… но он дерьмовый.

Эйтлинн спешно кивнула. Она поняла. Была уверена, что поняла правильно.

– Я останусь. Вместо тебя.

Вопреки ее ожиданиям, Киэнн возмущенно замотал головой:

– Я не это имел в виду. Этот выход тоже дерьмовый, может, даже дерьмовей дерьмового!

– Почему же? – Она беспечно улыбнулась. – Все честно. Надо же мне чем-то расплачиваться… за все, что наворотила.

– Ни хрена не честно! – Киэнн невольно повысил голос, потом спешно зажал рот ладонью, покосившись на Ллевелиса. И продолжил уже снова шепотом: – Ты тут ни при чем, это моя забота и моя ответственность. Да и сомневаюсь, что, останься ты вместо меня, мне это хоть как-то зачтется. И ничего не ты наворотила. Может быть, и не я. Так… получилось. Как ты там сказала? Пути выглядели одинаково. Иногда выбор есть, но все равно, что и нет его. Нас дурачат. Одна лишь видимость выбора. А делать его все равно приходится, и брать на себя ответственность за выбор. Одна дорога может быть честнее трех, перекрестки… ну, знаешь же, да? Не даром их любит Дьявол.

И, обменявшись с ней долгим молчаливым взглядом, наконец спросил:

– Ты забрала паука?

Она даже не сразу сообразила, о чем он. Потом вспомнила и торопливо полезла в сумку, вытащила ведерко с апатичным, вероятно, полудохлым тарантулом.

– А что ты собираешься с ним..? – И вдруг щелкнуло: – Цена подмены??? Мару на ребенка??? И кем же он тогда станет???

Киэнн отвел глаза:

– Не знаю. Говорю же – выход дерьмовый. И не уверен, что он на такое согласится. А против его воли я действовать не стану. Но можно попробовать.

Эйтлинн насилу справилась с потрясением, демонстративно приложила ладонь к его лбу:

– Ты уверен, что с тобой все в порядке? Или тебе что-то укололи? Смахивает на бред, Киэнн, честно. Ты станешь проводить над девятилетним мальчиком, вероятно, собственным сыном ритуал с непредсказуемым результатом? Это не просто очень дермовый выход, Дэ Данаан, это вообще никакой не выход! И даже не вход. И не крысиный лаз.

Ллеу заворочался во сне, заворчал себе под нос.

– Не буди! – едва слышно напомнил Киэнн. И, минут десять помолчав, наконец продолжил: – Возможно, ты права. Я хватаюсь даже не за соломинку, а за спящего голодного аллигатора. Но… Ты действительно готова отказаться от Маг Мэлла и, давай уж напрямик, отправиться в добровольное изгнание ради… чужого ребенка? А как же Ллеу? Ему ты тоже нужна!

Она хмыкнула и тихо прижалась к его плечу:

– Чужих детей не бывает, Киэнн. Тем более, если он твой. А у Ллеу будешь ты. И ведь вы же будете нас навещать, правда? А мы вас. Иногда. Ненадолго. – Потом вскинулась и пытливо заглянула ему в глаза: – Но ты должен мне историю. Ллевелису сказки-были рассказывал, теперь мне гони! Как такое вообще могло статься? Разве у тебя не абсолютная память? Или та женщина не была его настоящей матерью?

Киэнн пожал плечами, снова виновато пряча глаза:

– А я знаю? Рико, часом, не говорил, как ее звали? Спросить-то я не изволил.

Эйтлинн покопалась в собственной, отнюдь не безупречной памяти:

– Патрисия?

Киэнн поморщился, как от удара:

– Тича. Знаешь, если честно, я даже не очень сожалею, что придушил ее.

И, еще чуть помедлив, нехотя начал:

– Это было как раз десять лет назад, в конце октября. В Маг Мэлл уже наверняка пришла Савинэ, а когда она приходит, сюда тоже наползают отголоски. Я тогда гастролировал по Мексике, и… меня впервые «накрыло». Тоской, страстной тягой к «родным берегам», гребаной жалостью к себе самому. В общем, я пил с утра. И уже давно в долг. Еще чуть-чуть, и меня бы благополучно выперли из бара, и все бы обошлось. Но мне не повезло. Где-то между тринадцатой и пятнадцатой рюмкой ко мне подсело… что-то. На тот момент я с уверенностью мог сказать только, что оно, скорее всего, женского пола. И, в отличие от меня, в великолепном настроении. Что-то представилось как Тича. И у Тичи была кока. Много. Тиче было не жалко белого порошка для белого парня, Тича вообще любила грингос.

Он выдохнул, снова покосился на Ллевелиса, точно впервые в жизни не хотел говорить о чем-то в его присутствии. Юный принц безмятежно спал.

– Короче, после коки, мы пошли трахаться в туалет. А потом меня накрыло и вовсе по-полной – я услышал Глейп-ниэр. От травки-то я ее особо не слыхал, нас так просто не пробьешь, а тут – бабах! На тебе Хиросиму! И атолл Бикини в комплекте. Кажется, я орал и бился башкой об умывальник. Или это меня ее дружки уже потом били, не знаю. Но, по словам копов, которые, похоже, спасли мне жизнь, нагрянув в самый разгар веселья, Тича умыкнула коку у своего хахаля, а потом, когда ее там же в баре прижали, спихнула все на меня. Я валялся в сортире в помраченном сознании и, кажется, со спущенными штанами, ну и объяснить, конечно, ничего не мог. В клетке меня тогда продержали всего-то недели две – при себе у меня дури не было, на квартире, которую я снимал, тоже ничего не нашли, парней тех я видел в таком же тумане, как и Тичу, так что для следствия был бесполезен. В общем, копы в тот раз оказались просто ангелами. Хранителями.

Киэнн снова замолчал. В темноте за окном одиноко поскрипывал сверчок, невесть как занесенный к голому унылому зданию городской больницы. По коридору шаркали чьи-то подошвы – то ли кто-то из пациентов тащился посреди ночи в туалет, то ли дежурный совсем измотался за день.

– Вот такая сказка. Тича незабываема, и, вместе с тем, вынужден признать, что ни хрена не помню о ней. Ни как она выглядела, ни как разговаривала, ни что мы с ней там успели, а чего нет. Но очень похоже, что именно ее я встретил снова в чикагской Виннетке. И на этот раз ей не повезло больше.

– И много у тебя в личном досье еще таких «накрыло»? – осторожно уточнила Эйтлинн.

Он решительно помотал головой:

– До такой степени точно ни одного. Не поверишь, но иногда я все же способен извлекать уроки – особенно, когда так доходчиво объясняют. Так что нажраться до беспамятства с тех пор больше не пытался. Ну, а что такое презерватив и как им пользоваться, по счастью, выучил еще на самом старте своей головокружительной карьеры. Нет, я не настолько дурак и осознаю, что это все равно не гарантия, но, скажем так, второй «Тичи» у меня не было.