Текст книги "Реквием патриотам (СИ)"

Автор книги: Борис Сапожников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

Взрывом Кэнсина, действительно, не убило, но контузило очень сильно. Из ушей его текла кровь, он ничего не слышал, разум его помутился, он полностью ушел в мир своих воспоминаний.

– Мы уходим из столицы и поселимся в провинции Тори, в доме, снятом на деньги Ёсио-доно. Мы станем жить как торговец лекарственными травами и его жена, чтобы не вызывало подозрения то, что у нас постоянно водятся деньги.

Звона и скрежета стали Кэнсин не услышал, тело вновь сработало быстрее разума. Он покатился по снегу – результат принятого на клинок удара здоровенного масакари, который сжимал в руках крупного телосложения ниндзя. Как только Кэнсин попытался подняться на ноги, как в плечо его вонзился мощный сюко, напоминающий более медвежью, нежели тигриную, лапу, обладатель его засел в ветвях сосны, нависающих над дорогой. Юный хитокири взвыл от боли, даже не заметив, что не слышит собственного крика.

Что это была за скачка! Наверное именно так мчатся всадники Дикого Гона, мчащиеся ночами при полной луне, звезды мелькали рядом с нами (клянусь, так оно и было!), землю под ногами вороных не было видно, даже пыль не вылетала из-под них и характерный стук звучал совсем иначе, нежели при обычной скачке. Я лишь раз оглянулся на Делакруа и едва не ослеп – на месте человека в черном плаще возник сияющий белизной воин в роскошных, хоть и несколько старомодных, доспехах (естественно, материкового типа), за спиной развевался победным штандартом длинный плащ того же цвета. Кто же такой, адрандец?!

И вдруг все кончил в одно мгновение. Мы вылетели на самую тривиальную дорогу, вставало солнце, из-под копыт летят комья снега. Словно и не было дикой скачки по ночному небу.

В лучах солнца сверкнул какой-то странный вытянутый предмет. Лизука рухнул на дорогу, по которой мы мчались, под головой его растекалось багровое пятно. Мы остановили коней, я спрыгнул с седла, чтобы получше рассмотреть лежащего на земле главу убийц. Из горла его торчал длинный сюрикэн – значит, ниндзя Кога уже ждут нас.

– Его убийца скрылся, – бросил Делакруа. – Он сидел на дереве и бросился бежать как только метнул свой, – он замешкался на мгновение, подбирая адекватное слово в адрандском (он снова говорил на этом языке) для обозначения сюрикэна, – кинжал.

Я кивнул ему и вскочил в седло. У меня прибавился еще один стимул, чтобы подогнать лошадей.

Левая рука сама собой нащупала вакидзаси, не смотря на жуткую боль, причиняемую сюко, даже на пороге смерти Кэнсин не собирался сдаваться. Юный хитокири рванулся вниз, освобождаясь от «когтей», вонзенных в плечо, рука не до конца подчинялась ему, но убийца этого также не чувствовал. Кэнсин изо всех сил ткнул катаной вверх, не глядя, практически на удачу, но ему повезло – он попал. Ниндзя взвыл и рухнул с ветвей – по стволу сосны потекла кровь.

На сей раз оба ниндзя атаковали одновременно, пользуясь тем, что оказались с двух сторон от Кэнсина. Но это не дало ничего – слишком силен был противник. Кэнсин припал на колени, делая одновременно два выпада – катаной вперед и вакидзаси – назад. Опять же, вслепую, наугад, и вновь удачно! Они так и замерли, все трое, чудовищной скульптурой, изображающей сцену смерти.

– Среди наших врагов есть маги, – сделал неожиданный вывод Делакруа. – Иначе как бы они так ловко подгадали засаду под наш выход из Темного Коридора?

– Ты все усложняешь, – покачал я головой, указывая назад, на опушку леска, где засел убийца Лизуки. – Там было просто идеальное место для засады. Мы бы волей-неволей осадили коней перед лесом, не въезжать же в него на полном скаку, следовательно, в нас проще прицелиться. – Закончив разглагольствовать, я решился-таки задать один из весьма интересующих меня вопросов: – Ты отлично говоришь на такамо, так почему же теперь со мной разговариваешь на адрандском?

– Это, все же, мой родной язык, – пожал плечами Делакруа, – мне проще говорить на нем. Ты же можешь отвечать на такамо, если хочешь, я – пойму. К тому же, в твоем языке нет аналогов некоторым словами, ходящим на материке.

Я выразительно поглядел на него, прося пояснить, и он усмехнулся.

– Например, магия, – сказал он, явно первое, что пришло в голову. – Что за слово у вас обозначает магию?

– Дзюцу, – подумав, ответил я. – Техника, искусство. Хоно-дзюцу, мидзу-дзюцу и все в том же духе, как определение для магии стихий.

– А как с остальными, кроме стихий.

– Да хотя бы синнэ-дзюцу, – тут же нашелся я.

– Искусство смерти? – удивился Делакруа.

– Некромантия, – рассмеялся я.

– Синнэ-дзюцу, – произнес Делакруа, словно пробуя это слово на вкус, – синнэ-дзюцу, значит. – Он рассмеялся и меня продрал по коже мороз, не имеющий никакого отношения к достаточно холодной погоде.

***

Последний бой дался Кэнсину очень дорого. Он едва переставлял ноги, но все равно упрямо шагал вперед, опираясь на катану. Вакидзаси так и остался в теле ниндзя с сюко, вынимать его сил у Кэнсина уже не было. Воспоминания уже полностью поглотили его. Небо над головой стало красным, как в ту ночь, когда ронины вырезали караван работорговцев, он шагал не по снегу, а по цветам камелии, холода больше не было, тело буквально горело от жара, словно внутри пылал пожар.

... я не знаю как мне быть и что делать. Этот юноша убил Рики, но в сердце моем нет ненависти к нему. Даже наоборот, зарождаются какие-то чувства, не имеющие к ненависти никакого отношения. Мне страшно подумать об этом, но я начинаю влюбляться в него

Мое сердце разрывается, когда я думаю о том, что любимого Рики нет больше рядом, что он умер далеко от меня, в Химэндзи, что не вернется ко мне, не обнимет... Они предложили работать на них, помочь отомстить за Рики. Как я могла ответить "нет"?

– Он ведь убил твоего приятеля, – неожиданно для Томоэ произнес Иэмицу, – как же ты теперь спишь с ним?

Она не нашла что ответить на столь непристойный вопрос. Более того, он разжег в ее душе пожар ненависти к этому человеку с длинными седыми волосами, густыми усами и бородкой. Очень давно, еще уходя из дома в Химэндзи, она спрятала за широкий пояс-оби своего кимоно короткий кинжал – аигути, передаваемый женщинами их семьи из поколения в поколение. Он верой и правдой служил им многие годы для обороны, теперь же послужит восстановлению попранной чести гордой женщины – дочери самурая.

Иэмицу видел каждое движение Томоэ, хоть и сидел практически спиной к ней. Он легко обезоружил ее, швырнув на пол дома.

– Определись кто тебе дороже, глупая женщина, – усмехнулся он, поигрывая аигути. – Твой Рики или его убийцу, а?

Томоэ свернулась на полу калачиком и заплакала. Сквозь слезы ей привиделась знакомая фигура – в углу комнаты стоял Тосю Рики, ее любимый Рики, а за спиной его простирала свои крылья тьма Подземного мира. Он посмотрел на нее и сделал призывный жест правой рукой – так он всегда звал ее прогуляться, стоя у окна дома, с самого их детства. Томоэ закрыла лицо руками, но фигура Рики никуда не делась, он все так же звал ее с собой.

Кэнсин увидел маленький дом, стоящий у дороги, каким-то чудом. Он прорвался сквозь пелену его воспоминаний, обуревавших молодого самурая. Он помотал головой, окончательно избавляясь от них, и увидел еще и высокого буси в коричневом кимоно без рукавов и кобакама, заправленных в сапоги. Предплечья его украшали наручи хан-готэ, выдавая скорее рукопашного бойца, нежели человека, привыкшего обращаться с оружием, не смотря даже на то, что в правой руке воин держал аигути.

– Я гэнин ниндзя Кога, – представился буси, поигрывая кинжалом, – мое имя Сайто Иэмицу. Ты можешь не утруждать себя представлением, я знаю кто ты. Я пришел сюда, чтобы убить тебя, ты, думаю, это понимаешь.

– Где Томоэ? – прохрипел Кэнсин, тяжело опираясь на меч, вонзенный в снег. – Что с ней?

– Ты о нашей девице, – усмехнулся назвавшийся Иэмицу гэнин. – Она выполнила свой долг и ушла. Для нее будет еще много работы. Вылавливать таких же убийц, как и ты.

Он рассмеялся и атаковал. Правый кулак рванулся к челюсти Кэнсина, однако тот сразу заметил, что противник – левша, тот слишком неуверенно поигрывал аигути. Хитокири ушел вниз, скользнув под руку, но тут же получил апперкот – гэнин не зря ел свой хлеб. Кэнсин покачнулся, голова его откинулась назад, но на ногах он удержался. Иэмицу тут же ударил его снизу правой – самурай буквально повис на его кулаке, укрепленном к тому же сталью хан-готэ. Иэмицу быстро крутнулся вокруг своей оси и наотмашь врезал Кэнсину. Юный хитокири завертелся волчком и рухнул в снег.

Томоэ поднялась на ноги. Она не могла больше сопротивляться призывам Рики, становившимся все настойчивей и настойчивей. Девушка и не заметила, что из угла он каким-то неведомым способом сместился к двери и теперь за его спиной разливалось белоснежное сияние. Шаг за шагом Томоэ направилась к нему.

Кэнсин поднялся на четвереньки, сплюнул кровью на снег – и без того окрашенный алым.

– Поднимайся, Кэнсин, – усмехнулся Иэмицу. – Я большего ожидал от почти легендарного хитокири Токугава.

Кэнсин ничего не ответил ему. Контуженный, он попросту не слышал его слов. Молодой самурай поднялся на ноги и атаковал как ему показалось молниеносно. Но от прошлой скорости, свойственной ему еще несколькими часами ранее, не осталось и следа. Иэмицу легко блокировал его выпад хан-готэ, тут же ударив Кэнсина ногой в живот. Сила удара швырнула юношу обратно наземь, к тому же, гэнин добавил ему, нанеся мощный апперкот.

Иэмицу перехватил аигути, приготовившись к последнему в этом поединке удару. Кэнсин рванулся прямо с земли, готовясь нанести вертикальный удар. Он совершенно ослеп от побоев и в третий раз бил, полагаясь на одну лишь слепую (как и он сейчас) удачу.

Образ Рики растаял перед глазами Томоэ, как только она вышла из дома. Девушке со всей отчетливостью, во всех деталях увидела страшную картину – Иэмицу с ее аигути в руки и рвущегося ему навстречу Кэнсина. Она кинулась навстречу им, вынырнув из-за спины юного самурая в последний момент, так что Иэмицу не заметил ее до самого последнего мига, когда сделать хоть что-то было невозможно. Томоэ перехватила руку Иэмицу, в которой он сжимал аигути, а следом все тело ее пронзила острая боль.

Все трое рухнули на снег почти одновременно. Иэмицу с Томоэ разрубленные одним ударом катаны Кэнсина и сам молодой хитокири, которого полностью оставили силы. Взгляд юноши прояснился и он увидел, что на руках его лежит Томоэ и из чудовищной раны, рассекающей ее тело почти надвое течет кровь. Иэмицу валяется в нескольких шагах от них, он упал на спину и больше не подавал признаков жизни.

– Помни меня, Синта, – прошептала умирающая девушка. – Я любила тебя...

– Я... я люблю... – прошептал Кэнсин, он не слышал ее. – Люблю... Томоэ...

Томоэ сумела в последний миг выхватить из руки Иэмицу аигути и теперь подняла его к лицу Кэнсина и провела по лицу кинжалом, чертя линию перпендикулярную длинному шраму, оставленному катаной Рики.

– Это... мой прощальный... подарок... тебе, Синта. Твоя... рана... больше никогда... не откроется... вновь...

Кровь на лице юного убийцы, хладнокровного хитокири Токугава, Химуры Кэнсина смешивалась со слезами.

Мы опоздали! Не смотря на предупреждение Лизуки, не смотря на бешенную скачку через ночь, – мы опоздали! Около небольшого дома на Северной дороге мы увидели лишь три трупа. Кэнсина, Томоэ (девушки, шпионки Токугавы, как выяснилось) и некоего немолодого воина в коричневом кимоно без рукавов. Мы выехали к дому, где жили юноша и его «жена», но там никого не застали и по четким следам (спасибо недавнему снегопаду) вышли на Северный тракт и добрались до дома, стоявшего на его обочине. На дороге произошло явно не одно сражение – о том явно говорили трупы в черных кимоно и небольшая вороника от взрыва. За Кэнсина взялись всерьез – и достали-таки!

– Юноша жив, – произнес сидящий в седле Делакруа.

Я как раз в этот момент бежал к замершим фигурам, на которые уже начал оседать снег. Я рухнул перед ними на колени, схватил в руки лицо Кэнсина – он и вправду был жив, по щекам его катились смешиваясь с кровь слезы. Только тут я заметил, что к вертикальному шраму на его лице прибавился еще и горизонтальный. Теперь его щеку украшал своеобразный крест.

Кэнсин был сильно избит и контужен, самой серьезной раной на его теле был след от удара чем-то вроде сюко – однако когти не достигли легких, лишь разорвав мышцы и сухожилия. Я честно сказал юноше, что возможно он уже никогда не станет столь же молниеносным фехтовальщиком как прежде, на что он среагировал с обычной для него с некоторых пор флегматичностью. После смерти Томоэ он погрузился в какую-то апатию и едва реагировал на нас с Делакруа.

Как только Кэнсин более менее пришел в себя, он тут же настоял на том, что должен вернуться в Химэндзи и поговорить с Ёсио-доно. Мне хотелось того же уже не один месяц, так что не стал его отговаривать, к тому же отлично понимая, здесь все напоминает юноше о потерянной любви, а значит лучше здесь не задерживаться. Делакруа также возражать не стал.

Кэнсин перед уходом залил дом маслом, заготовленным на зиму для разжигания сырых дров, и перед уходом швырнул в него горящий факел. Дом занялся и вспыхнул через мгновение, в нас ударила волна почти нестерпимого жара. Но мы уже шагали прочь, оставляя за спиной полыхающий дом и пару свежих могил. Вороные жеребцы Делакруа растворились в утренней дымке того дня, когда я нашел Кэнсина, как сон златой, и вновь их призывать загадочный адрандец не стал. Нам некуда было торопиться.

Чоушу Ёсио сидел напротив Химуры Кэнсина и внимательно слушал его. Он не мог понять юного самурая, потерявшего возлюбленного, сам дайме был женат (как ни странно, по любви) и счастлив в браке.

– Я понял, что мой учитель, Сейдзюро-доно, был прав, – закончил свою повесть Кэнсин. – Убивая людей, я не смог защитить самого дорогого для меня человека. Я был глупцом, когда покинул его, я наговорил ему гору глупостей, но в одном учитель не был прав – он не был глупцом, когда взял меня в ученики.

– Значит, ты покидаешь меня, – более утвердительно, нежели отрицательно, произнес Ёсио, – и возвращаешься к своему учителю.

– Нет, – совершенно неожиданно для молодого дайме покачал головой Кэнсин. – Я остаюсь и продолжу убивать людей для вас и ва... – он осекся, – нашего дела. Однако после того, как власть вернется в руки микадо, я покину ваши ряды и никогда более не отниму жизни у человека. Но пока, я стану убивать, чтобы приблизить то будущее, в которое верите вы и наступления которого так желаю я. Я не сумел спасти Томоэ, убивая врагов, значит я стану убивать ради будущего.

"Это слова не восторженного мальчишки, – подумал Ёсио, – каким я помню его всего несколько месяцев назад, но человека, заглянувшего в самые глубины Подземного мира. А, может быть, всего лишь внутрь себя. Что же он там увидел?"

У Лизуки были все основания быть довольным жизнью. Он провернул самое крупное в его жизни дельце, вывел ниндзя Кога на Кэнсина, сдал Синсэнгуми дом госпожи Масако и ловко вывел себя из-под удара. Этот глупец Кэндзи (одевается как гаидзин, вот и стал таким же тупым, как и они) считает его мертвым, а значит, можно ничего не опасаться.

– Эй, – бросил он темной фигуре, загораживавшей ему выход из переулка, по которому шагал бывший глава убийц клана Чоушу, – отойди с дороги. – Лизука положил ладонь на рукоять меча. – У меня сегодня слишком хороший день, чтобы портить его твоей смертью.

Шпион не придал особого значения маленькому язычку пламени, вспыхнувшему где-то на уровне живота темной фигуры. Он даже не связал его в той болью, что рванула его грудь. Он так и не понял, что же его убило.

Лизука упал на землю. Я подошел к его трупу, на ходу пряча пистоль в за пояс. Шпион Токугавы был еще жив, когда я склонился над ним. Левая рука его так сильно сжала бумажный кошелек, что пальцы разорвали его и на землю выкатились золотые монеты. Я не прикоснулся к этому золоту – полученное за предательство или шпионаж, оно не принесет счастья, ибо проклято теми, кто умер по вине Лизуки – бывшего начальника хитокири клана Чоушу.

Глава 8.

Я пнул камушек и тот, издав бульк, канул в воду. Отличное место для предстоящего сражения и погода самая подходящая. Я поднял глаза к небу и был вынужден прищуриться и прикрыть лицо рукой – солнце светило очень ярко.

– Командующий Сего вызывает вас, – подбежал ко мне молодой солдат – вестовой Иидзимы Сего.

Я кивнул и зашагал к холму, где расположил свои части (тяжелую кавалерию) Сего, командующий войсками патриотов, точнее клана Чоушу.

Вот уже два с лишним года на островах Такамо идет подлинная гражданская война. Страна разделилась на два лагеря и начались боевые действия, лишь Химэндзи они обошли стороной (там продолжались уличные схватки с Синсэнгуми). У купцов из Страндара были куплены винтовки более нового образца, нежели те, какими владели солдаты сегуната, и меня поставили обучать стрелков, а позднее и командовать ими. По этой причине я давно не видел Кэнсина, воевавшего в где-то на севере, наши пути с ним давно не пересекались, и Делакруа – тот все больше торчал в Химэндзи, ведя некие тайные переговоры с заграничными купцами, а через них – с правительствами их стран (на этом поприще он, видимо, преуспел куда больше меня).

– Пускай твои стрелки прикроют атаку моей конницы, – произнес Сего. – Я ударю прямо с этого холма и сброшу этих поганцев в воду.

– Нам нечем разрушить второй мост через реку, – покачал я головой. – Враг попросту зайдет нам во фланг, а мои стрелки не продержатся и пяти минут против войск Токугавы. Не забывай, они всего лишь крестьяне, которые умеют стрелять из винтовок, против нас же будут опытные, закаленные во многих поединках самураи.

– Что же ты предлагаешь? – поинтересовался Сего. Не смотря на вспыльчивый характер, он был великолепным полководец и прислушивался к моим словам, когда дело касалось использования стрелков в бою.

– Винтовки прицельно бьют где-то на сто футов, в то время как дайкю– едва ли футов на тридцать, – пустился я в объяснения. – Пороха у нас достаточно, так что мост я со своим отрядом смогу удерживать хоть от всей армии сегуната. Форсировать его у противника не выйдет.

– Допустим, – кивнул Сего, – но как быть мне без прикрытия? Как мне проехать эти твои тридцать футов под огнем сегунатских лучников. От моей кавалерии не останется и следа – нас просто перестреляют с того берега. Не забывай, у противника троекратное преимущество.

– Думаю, ты сумеешь использовать стратегию противника против него же, – усмехнулся я. – Они ведь первыми погонят через мост простых асигару, на убой.

– Думаешь, мне снова удастся опрокинуть их лихой атакой и смешать ряды врага, как тогда, при Масанигэ. Я бы не стал полагаться на удачу снова.

– Делай, как считаешь нужным, – пожал плечами я, – однако я считаю, что только атака тяжелой кавалерии сможет спасти ситуацию. Кобунго двинул на нас элиту своего клана, у него почти нет копейщиков – одни только асигару – самураи вооружены, в основном, нодати и дайкю, а конницы – вовсе нет. Не самый лучший расклад для переправы через реку.

– Это немыслимый риск, Кэндзи, – усмехнулся Сего, – но боги благоволят смелым, отчаянным и сумасшедшим.

Мы пожали друг другу руки и я двинулся обратно к мосту, около которого расположились мои стрелки. Две сотни вчерашних крестьян с земель клана Чоушу, согнанных с родной земли и кое-как обученных стрельбе из винтовки (поначалу они пугались одного вида выстрела, крича что бог грома гневается на них), им придется останавливать атаку элиты клана Язаки, славящегося на всю Такамацу своими мечниками (по счастью, не конницей, иначе от нас не осталось бы и следа). Главное, не довести до рукопашной, тогда шансов не то что победить – выжить, практически не останется. Значит, надо использовать нашу позицию по максимуму.

– Эй, Кай! – окликнул я одного из своих десятников. – Бери половину солдат и двигай вон туда.

– Не понял? – удивился тощий, как жердь, крестьянин. – Зачем мы делимся?

– Так надо, – отмахнулся я. – Шевелись, давай! Время уходит. Будете следить за нашими перестроениями и повторять их.

Кай изумленно пожал плечами, однако противиться приказу не стал и бегом бросился исполнять его. Вскоре сотня человек отделилась от отряда и заняла позицию справа от моста, тогда как я с остальными остался слева. Я плюхнулся на землю и вытянулся во весь рост. Однако отдохнуть мне, конечно же, не дали. Тут же подошел Сино – один из оставшихся со мной десятников.

– Зачем мы разделились? – спросил он.

От него было не отделаться простым рыком, он был не простым крестьянином, а сыном самурая, мечтающим о славе и военной карьере. Юноша со всей страстью, доступной лишь в его возрасте, постигал военную науку, как на поле боя, так и постоянно донимая меня, приходилось объяснять буквально каждое свое действие. Очень хотелось послать его куда подальше, но не обижать же мальчика.

Я сел и начал чертить палочкой по земле.

– Смотри. – Я провел прямую линию и две, лежащих примерно под сорок пять градусов к ней (получилось что-то вроде стрелы, как ее рисуют дети). – Это мост, – (длинная линия), – это – мы, – (две покороче). – Таким образом мы сможем обстреливать врага не в лоб, но с флангов и одновременно с двух сторон, что существенно увеличит их потери.

– Не проще ли расстрелять их на том берегу? – удивился Сино.

– Они намерено побегут рассеянным строем и половина пуль пройдет мимо, – объяснил я, – хотя это не значит, что мы вовсе не станем стрелять до того как они вступят на мост – пороха достаточно, к счастью.

– А что если они перейдут мост?

– Ты был когда-нибудь на мосту в базарный день? – поинтересовался в ответ я. – Теперь представь, что начнется, когда по людям на нем начнут стрелять.

Судя по несколько побледневшему лицу юноши он весьма живо представил себе эту картину.

Я усмехнулся и вновь вытянулся на земле. Сино понял намек и ушел, но буквально через минуту его сменил вестовой. На сей раз от разведчиков. Он упал на колено, смиренно ожидая когда обращу на него внимание. Я повернулся на бок и сказал:

– Слушаю тебя.

– К войскам Язаки Кобунго присоединился отряд ямабуси, – доложил вестовой.

Я кивком отпустил его, в душе порадовавшись, что Сино отошел достаточно далеко и не слышал доклада. Монашеские ордена (за исключением пожалуй что Фукэ-сю) соблюдали, в основном, нейтралитет, однако если и выступали на чьей-то стороне, то лишь на стороне сегуната. Это началось с тех пор, как Мицухара Мэйдзи, боровшийся за власть с Токугавой Ёсинобу разрешил вновь строить церкви последователей Веры на островах Такамо, запрет на это был наложен еще Тоетоми Хидэеси. Теперь многие считали, что лао нанесен непоправимый ущерб и это отнюдь не прибавило сторонников движению патриотов, даже несколько проредило его ряды.

– Что же, – тихо произнес я, – будет кому отпеть погибших.

А на горизонте уже показались сасимоно солдат Язаки Кобунго.

Предки Язаки Кобунго были родом из далекого Раджастана и поэтому раз в несколько поколений в роду рождались дети необычайно высокого (не только для Такамацу, чьи жители ни ростом ни телосложением не выделялись, но для уроженца материка) роста и впечатляющего телосложения. Кобунго был как раз из таких и на его фоне предводитель ямабуси, назвавшийся Ран-по несколько терялся, хоть и был несколько более крупного телосложения нежели обычные жители островов. Макушка Ран-по, покрытая ритуальным головным убором, закрывающим нижнюю часть лица, едва достигала груди Кобунго.

– Ты прислан из своей обители, – неспешно произнес густым голосом генерал, – в помощь моей армии. Я благодарен вашему настоятелю.

Они шагали плечом к плечу – ради пешего ямабуси Кобунго спрыгнул с коня.

– Я поступаю полностью под ваше командование, Кобунго-доно, – кивнул Ран-по.

– О вас мой враг не знает и это очень хорошо. – Обстоятельность и неспешная манера вести разговор могли ввести собеседника Кобунго в заблуждение, убедив в том, что он – тупица или, в крайнем случае, тугодум, но это было далеко не так. – Я атакую восточный мост, противник, увидев это сосредоточит все силы там, ты же со своими людьми... Кстати, сколько вас?

– Пятьсот воинов, – ответил Ран-по.

– Так вот, ты поведешь их на западный мост. Я свяжу Сего руки у восточного, ты же, когда битва будет в самом разгаре и Сего не сможет без потерь отвести людей с моего участка сражения, перейдешь западный, зайдешь во фланг Сего и ударишь.

– А что если западный мост охраняется? – поинтересовался Ран-по, перекладывая нагинату с одного плеча на другое.

– Думаю, твои ямабуси сомнут войска противника, – позволил себе улыбнуться Кобунго, – навряд ли Сего оставит там сильное охранение.

***

– Подъем! – скомандовал я своим людям, которые по моему примеру разлеглись на траве в ожидании сражения (правда эта безмятежность была более наигранной нежели реальной, как у меня), и сделал знак тем, кого оставил под командованием Кая. – Стройся! Четыре каре!

Мои люди резво подскочили на ноги (кто еще сидел или лежал), движения их выдавали некоторую нервозность, однако в каре они строились достаточно резво и сноровисто. Много ли останется от их сноровки, когда дойдет до дела. Слишком многому я был свидетелем за эти два с лишним года. Люди, стоявшие по ту сторону моста, отточено повторили наши движения. Надо будет отметить Кая и продвинуть его на командную должность.

И вот появились наши враги. Я порадовался тому, что люди почти не дрогнули, увидев их. Это были ямабуси – неистовые "горные воины", те самые, о ком говорил вестовой. Многие ли из вчерашних людей станут стрелять в лаосцев, которых многие почитали едва ли наместниками богов на земле?

– Товьсь! – Я вскинул свою тати, одновременно по привычке сунув руку за спину и нащупав рукоять пистоля.

Ямабуси бежали с приличной скоростью. Они быстро миновали расстояние до моста и, даже не бросив лишнего взгляда на нас, бросились вперед, застучав голыми пятками по дереву.

– Цельсь! – Теперь уже мои люди изготовились к бою. Первый ряд упал на колено, вскинув винтовки к плечу, второй ряд – прицелился стоя. Остальные два остались стоять, как стояли, их час придет позже.

Я уже мог во всех деталях разглядеть нехитрый доспех ямабуси – простенькие кирасы – до, деревянные пластины, скрепленные кожей; и длинные нагинаты, чьи клинки – ха, так и сверкали в лучах летнего солнца. Интересно, прячутся ли под их просторными головными уборами шлемы – кобуто?

– Удэ! – рявкнул я, рывком опуская саблю.

Кай не подвел меня, как и остальные люди. Полсотни человек одновременно нажали на курки. От грохота выстрелов заложило уши. Пули без труда пробили деревянные до ямабуси – "горные воины" падали с моста, поливая дерево кровью.

– Удэ! – крикнул я снова.

Выстрелил второй ряд и тут же солдаты попадали на колено, перезаряжая винтовки.

– Удэ!

Стреляет третий ряд.

– Удэ!

Четвертый.

Солдаты Кая стреляют в тот же миг, что и мои. Ямабуси падают в воду, окрашивающуюся багровым с чудовищной скоростью. Дым начал застилать глаза и я вздохнул с облегчением. Теперь мои люди станут стрелять чисто рефлекторно, не думая о том, кто противостоит нам, навыки взяли все же верх над религиозным воспитанием.

– Огонь по готовности! – крикнул я, опуская тати.

А ямабуси все бегут и бегут, не обращая внимания на потери. Если хоть десяток прорвется... Об этом и подумать было страшно. Разъяренные ямабуси не оставят от нас и памяти, даже отпевать будет нечего.

Но боги были в тот день не на стороне их верных слуг, лаосских монахов. Лишь один из ямабуси пересек мост. Его до было продырявлено в пяти или шести местах, кровь хлестала из многочисленных ран, однако ямабуси бежал прямо на меня, занося для удара нагинату. Остальные стрелки были заняты огнем по тем, что пересекали (вернее гибли) мост, и я был предоставлен самому себе. Меня это ничуть не смущало.

Я спокойно вынул из-за спины пистоль, навел его на ямабуси и нажал на курок. Выстрел отшвырнул лаосца на несколько футов, разворотив ему грудь еще сильней, чем была до того. Я сунул пистоль обратно в кобуру и передвинул второй поудобнее.

И вот последний ямабуси упал с моста в воду и тело его понесло течением вниз, как и многие (очень многие!) до него. Я спрятал тати в ножны и дал команду отрядам объединяться. На этом участке фронта с врагом покончено, надо поглядеть, что творится у Сего.

Иидзима Сего повел плечами, проверяя хорошо ли сидит его мару-до, и надел судзи-кабуто, прикрыв лицо мэмпо, изображающее искаженную яростью морду демона-якши. Конь его был экипирован соответственно – тяжелая попона, седло с высокой лукой, мощное наголовье-умадзура, тоже весьма угрожающего вида. Сего отдавал себе отчет, что один его вид может обратить жалких асигару, да и все самураи его отряда выглядят ничуть не хуже, и этим полководец не мог не воспользоваться.

Первыми на мост вступили (как и предполагал Кэндзи) асигару. Крестьяне в хараатэ и дзингаса, посланные Язаки Кобунго на убой, рассеять их не составит никакого труда, однако что делать дальше? За их спинами стоят самураи с дайкю и нодати, а с ними "сладить" будет куда тяжелее. "Да и не удастся, – мрачно подумал Сего, глядя на асигару, медленно и осторожно переходящих мост. – Но менять план поздно, ставки сделаны и кости брошены!"

Сего одним быстрым движением выхватил из заспинных ножен свой нодати и дал шпоры коню, выкрикнув:

– ВПЕРЁД!!! ЗА ИМПЕРАТОРА И ЧОУШУ!!!

Он и сам не заметил, что мэмпо его окрасился кровью, но не снаружи, а изнутри. На губах его выступила кровавая пена.

Сино сидел прямо на земле и отчаянно тер ладонями лицо, что-то шепча себе под нос. Я прислушался.

– Неправое, неправое, неправое... – повторял он раз за разом. – Неправое дело. Неправое, неправое, неправое...

Да уж, он вслух озвучивал мои мысли. Пора прекращать эти брожения, а не то мои воины, вышедшие из боя, начнут всерьез задумываться – а стоит ли сражаться за тех, кто убивает лаосских монахов?

– За мной! – скомандовал я. – Мы переходим мост.

Я хлопнул Сино по плечу.

– Подъем, Сино. Твои люди ждут тебя.

– А зачем? – Он поднял на меня красные глаза. – Новые неправые дела?..

– Правые или неправые, – пожал я плечами. – Мы должны делать их, за остальное отвечают наши предводители. Все ваши грехи падут на меня. Поднимайся.

Сын самурая встал на ноги, долго глядел мне в глаза (я выдержал его ставший таким тяжелым взгляд) и уверенно зашагал к своему десятку.

– В колонну по два, – скомандовал я. – Шагом марш!

Солдаты, услышав привычные уху звуки командного голоса, сноровисто построились и зашагали вслед за мной. На мосту их ждало новое испытание. Он весь был завален телами ямабуси, доски потемнели от крови и ноги скользили по ним. Многие ежились, аккуратно переступая через трупы, те кто был пожестче короткими движениями сталкивали тела в воды прикладами винтовок. Многие шептали молитвы, просили прощения у богов за то, что столь жестоко расправились с их слугами в миру.