Текст книги "Незримая паутина: ОГПУ - НКВД против белой эмиграции"

Автор книги: Борис Прянишников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 37 страниц)

* * *

В 1939 году пути братьев вдруг разошлись. Борис восстал против политического курса своего брата. В брошюре «Не могу молчать», изданной в Брюсселе в апреле 1939 года, Борис встал на защиту РОВСа и его генералов. Писания Ивана в «Нашей Газете» он назвал преступлением против русского дела. Многие его возражения были справедливы. Но по его «глубокому убеждению, дело Н. Абрамова нужно было замять во что бы то ни стало».

Борис и «Внутреннюю линию» представил как полезную контрразведку РОВСа, якобы, разоблачившую Н. Абрамова и другого советского агента А. Рыбальченко. Обличая прегрешения Ивана, Борис призывал эмиграцию быть к нему снисходительным:

«И. Л. нужен эмиграции. И. Л. – крупный мыслитель, публицист, и особенно полемист, и именно в этом качестве он нам нужен… какая-то часть деятельности И. Л. уже идет параллельно с работой наших худших врагов. Никто, разумеется, не скажет, что это делается сознательно, но в политике не это важно – важен объективный результат».

* * *

1937 год проходил в СССР под знаком ежовщины, косившей направо и налево кадры ВКП(б) и Красной армии. Чистка перекинулась и за рубежи СССР. Советские дипломаты, вызываемые под благовидным служебным предлогом в Москву, попадали в ежовский застенок и подвергались жесточайшим репрессиям.

Но не всем была охота нести голову на плаху. Не захотел и Федор Федорович Раскольников, полпред в Софии. Вызванный в Москву, он выехал из Софии 1 апреля 1938 года. Но ехал так медленно, что до 5 апреля не успел доехать до советской границы. И в этот день в Москве было принято решение об увольнении Раскольникова с поста полномочного представителя СССР в Болгарии. Естественно, что после увольнения Раскольников решил не возвращаться под десницу Сталина.

17 июля 1939 года Верховный Суд СССР объявил Раскольникова вне закона и приговорил к высшей мере наказания. Объявленный «врагом народа», Раскольников предал гласности темные дела Сталина и на страницах эмигрантской печати в Париже отверг обвинение в дезертирстве со своего поста.

В гневном «Открытом письме Сталину» бывший соратник Ленина, командовавший после октябрьского переворота Балтийским флотом, а затем перешедший на дипломатическую службу, разоблачал истребительную деятельность советского диктатора:

«Пользуясь тем, что вы никому не доверяете, настоящие агенты гестапо и японской разведки с успехом ловят рыбу в мутной, взбаламученной вами воде, в изобилии подбрасывают вам ложные документы, порочащие самых лучших, талантливых и честных людей.

В созданной вами гнилой атмосфере подозрительности, взаимного недоверия, всеобщего сыска и всемогущества Наркомвнудела, которому вы отдали на растерзание Красную армию и всю страну, любому перехваченному „документу“ верят – или притворяются, что верят – как неоспоримому доказательству.

Подсовывая агентам Ежова фальшивые документы, компрометирующие честных работников миссии, „внутренняя линия“ РОВСа в лице капитана Фосса добилась разгрома нашего полномочного представительства в Болгарии от шофера М. И. Казакова до военного атташе полковника В. Т. Сухорукова».

12 сентября 1939 года Раскольников умер в Ницце от приключившегося с ним воспаления мозга.

Скоблин и «дело» Тухачевского

11 июня 1937 года весь мир был поражен сообщением ТАСС о молниеносном суде над маршалом М. Н. Тухачевским и семью выдающимися военачальниками РККА – Уборевичем, Якиром, Корком, Эйдеманом, Фельдманом, Примаковым и Путной.

Тухачевский и его товарищи по несчастью якобы сознались в организации заговора против режима Сталина, в связях с военными кругами враждебного СССР государства и в передаче этим кругам информации о Красной армии. На следующий день смертный приговор был приведен в исполнение.

В годы великой профилактической чистки коммунистической партии и других советских организаций Сталин истреблял не только заведомых оппозиционеров. Достаточно было малейшего сомнения в ком-либо или оговора, и любой заподозренный превращался во «врага народа» и обрекался на гибель в застенках НКВД.

Своим существованием и укреплением советский режим был во многом обязан Тухачевскому. Бывший подпоручик лейб-гвардии Семеновского полка, вернувшись из немецкого плена, присоединился к большевикам. Талантливый самородок, Тухачевский успешно командовал красными армиями, победившими Белую армию адмирала Колчака. С неменьшим успехом Тухачевский руководил армиями, нанесшими поражение Белой армии генерала А. И. Деникина. Он подавил опасное для советского режима восстание матросов в Кронштадте, а затем разгромил крестьянскую армию Антонова в. Тамбовской губернии.

Несмотря на все его заслуги, по отношению к Тухачевскому у Сталина было давнишнее недоброжелательство. Во время советско-польской войны 1920 года правофланговые армии Тухачевского приблизились к Варшаве и готовились к решительному удару. Для успеха ему была нужна поддержка Конной армии Буденного и Ворошилова, в то время наступавшей на Львов. Политическим комиссаром этой армии был Сталин. Главное советское командование подчинило кавалерию Буденного и 12-ю армию Тухачевскому с приказом наносить удар на Люблин. Но Сталин не подчинился приказу, и Конная армия продолжала вести безуспешные затяжные бои за Львов против хорошо укрепившейся пехоты поляков.

Действия красных армий в расходящихся направлениях польское командование использовало умело. Сосредоточив ударную группу, поляки обрушились на левый фланг группы армий Тухачевского и, выходя ему в тыл, нанесли решительное поражение. Чудо на Висле спасло Польшу от превращения в советскую республику.

В 1923 году были изданы доклады Тухачевского о злосчастном походе на Польшу, прочитанные в советской Военной академии. В своем анализе он сравнивал поведение Сталина под Львовом с бездействием генерала Ренненкампфа во время разгрома 2-й русской армии генерала Самсонова в Восточной Пруссии в августе 1914 года.

Такого сделанного Тухачевским вклада в биографию Сталина диктатор не забыл и не простил. Мстительный, коварный и беспощадный, Сталин ждал только удобного момента и повода к кровавой расправе. К прежнему недовольству Тухачевским добавились вести о толках в среде русских эмигрантов – в нем многие хотели видеть нового Наполеона Бонапарта, способного укротить разбушевавшуюся социальную революцию.

Старшие начальники и глава Политического управления РККА Гамарник были обеспокоены падением морали в войсках вследствие насильственной коллективизации сельского хозяйства. Они не скрывали своего беспокойства настроениями красноармейцев и опасались снижения боеспособности Красной армии.

Различия во взглядах на внутреннюю политику было Сталину вполне достаточно для проведения жестокой чистки командного состава армии. Нужны были и подобающие случаю уважительные причины – измена генералов. А если такой измены не было, то следовало сфабриковать обвинение.

«Доказательство» измены Тухачевского было делом рук НКВД и гестапо. Агент НКВД Скоблин, часто бывавший по делам в Берлине, установил связи с гестапо и начал поставлять немцам сведения о Красной армии. Постепенно его отношения с гестапо углубились. После поездки маршала Тухачевского за границу в 1936 году Скоблин приступил через подручных к распространению слухов о «заговоре» в РККА. Эту ложную информацию Скоблин довел и до ушей гестапо.

Помощник Гиммлера Гайдрих, знавший о намерении Гитлера завоевать за счет России «лебенсраум» для Германии, пришел к мысли о большом действе на благо планов фюрера. В конце 1936 года на совещании с Гитлером и Гиммлером Гайдрих сообщил о полученных от Скоблина сведениях. В дальнейших беседах Гайдрих убедил Гитлера и Гиммлера в пользе вмешательства во внутренние дела СССР. В предвидении войны с СССР было решено обезглавить Красную армию, приписав обреченным военачальникам «заговор» против Сталина.

Техническое выполнение задуманной операции было поручено генералу эсэс Герману Беренсу. В апреле 1937 года в подвальном помещении гестапо на Принц-Альбертштрассе в Берлине была устроена особая секретная лаборатория, занявшаяся изготовлением поддельной переписки Тухачевского и других советских генералов с немецкими военными. Дело облегчалось тем, что в после-версальской Европе установилось тесное сотрудничество между рейхсвером и Красной армией. Из подделанной переписки явствовало, что при осуществлении заговора против Сталина «красный Наполеон» мог рассчитывать на помощь немецкой армии.

В кратчайший срок фальшивые документы были изготовлены так хорошо, что могли сойти за подлинные. Помимо писем и разных документов, были подделаны расписки советских генералов в получении крупных сумм за сведения, доставленные немецкой разведке. На поддельных письмах Тухачевского были все нужные штампы и печати; на письмах были подделаны пометки генералов фон Зекта, Гаммерштейна, главы Абвера адмирала Канариса и других немецких генералов, якобы читавших эти письма. От имени Канариса были изготовлены письма с благодарностью Тухачевскому и другим генералам за доставленные ими сведения о РККА.

Ознакомившись с папкой в красном переплете, Гитлер разрешил Гайдриху подкинуть ее советскому правительству.

Через третьи руки Гайдрих довел сведения о наличии компрометирующей папки до президента Чехословакии Эдуарда Бенеша. В свою очередь, Бенеш дал знать об этом Сталину. Узнав о папке, Сталин поручил Ежову уполномочить одного из агентов приобрести фальшивку за три миллиона рублей. Прибывший к Гайдриху советский эмиссар заявил, что сам Сталин поручил ему ведение переговоров о покупке материалов. Гайдрих получил одобрение Гитлера, и на следующий день Беренс вручил посланцу Ежова папку с фальшивыми документами в обмен на объемистый пакет с тремя миллионами советских рублей.

Впрочем, впоследствии эти деньги немцам не пригодились. Три немецких агента, расплачивавшиеся этими бумажками на территории СССР, были арестованы чинами НКВД. И Гайдрих возмущался, что за фальшивые бумаги советы расплачивались фальшивыми деньгами.

* * *

В конце апреля Тухачевский и другие генералы были плотно обложены агентурой Ежова. 1 мая Тухачевский появился на параде на Красной площади. Но никто не приветствовал маршала, когда он занял свое место на трибуне вождей. 4 мая ему сообщили, что он назначен главой делегации, отправлявшейся в Лондон на коронацию короля Георга VI. 11 мая он был понижен в должности, с назначением на пост командующего войсками Приволжского военного округа. К месту назначения он не доехал. На пути его арестовали в поезде и доставили в Москву. В эти дни командующий войсками НКВД М. П. Фриновский сообщил своему окружению, что в армии раскрыт заговор, не имевший прецедентов в истории.

Суд состоялся при закрытых дверях, и с «красным Наполеоном» было покончено. Провокация Скоблина повлекла за собой жесточайшую чистку в армии. Около 80 процентов высшего командного состава подверглись репрессиям. Многие погибли в застенках НКВД. Остальные были сосланы в концентрационные лагеря.

Немцы торжествовали – наиболее выдающиеся красные военачальники были уничтожены. Сталин был доволен тоже. Памятуя заветы Ленина, осуждавшего якобинцев за непредвидение контрреволюции и бонапартизма, Сталин смел с лица земли ту среду, из которой, как он думал, мог выйти новый Наполеон.

На скамье подсудимых

В течение многих дней следователь Марша допрашивал Плевицкую. На допросах присутствовали ее защитник, мэтр М. М. Филоненко, гражданские истцы Н. Н. Миллер, К. К. Миллер и их адвокаты, мэтры М. Рибе и Н. А. Стрельников. Были и очные ставки со многими свидетелями. В кабинете Марша побывали генералы Шатилов и Кусонский, адмирал Кедров, полковники Мацылев и Трошин, капитан Григуль, лейтенант Павлов, редактор газеты «Возрождение» Ю. Ф. Семенов. И многие другие появлялись в кабинете Марша со своими свидетельствами. Все в один голос утверждали, что о деятельности своего мужа Плевицкая знала всё.

Плевицкая отрицала. После потрясения первых дней к ней вернулась уверенность, внешне она выглядела элегантно. Осторожно, взвешивая каждое слово, она по-русски отвечала на вопросы следователя. Ее ответы переводили на французский язык присяжные переводчики Н. Цацкин и М. Блюменфельд.

Цепко Плевицкая держалась за алиби. Но 1 марта, прижатая к стене, она ответила следователю:

– Пока я была в модном доме «Каролина», возможно, мой муж мог отлучиться. Но если он уезжал, то не знаю куда.

– Если ваш муж нагнал вас тотчас по выходе из модного дома, то вы были должны перейти улицу, чтобы сесть в автомобиль? – вмешался Рибе.

– Когда я вышла, мужа не было. На Северный вокзал я поехала в такси одна. Минут через десять на своей машине приехал мой муж.

– Вы раньше говорили, что в моторе была неисправность, и что это было причиной задержки выезда от «Каролины», – продолжал Рибе. – Неправда! Вы знали, где был ваш муж и что он делал! Вы ему помогали, вы – соучастница преступления!

– Нет, нет, клянусь! Я ничего не знаю, ничего! – истерично воскликнула Плевицкая и громко, по-бабьи, разрыдалась.

– Если гражданские истцы откажутся от иска, и если следователь прекратит расследование, то я буду просить вас, Надежда Васильевна, рассказать всю правду, – сказал Филоненко.

– Госпожа Миллер, К К. Миллер и мы согласны, – после минутного совещания произнес Рибе.

– Конечно, в таком случае вы заслужите снисхождение, – обещал Марша.

– Теперь вы не должны бояться, умоляем, скажите правду.

Нервная гримаса пробежала по лицу Плевицкой, что-то невнятно про себя пробормотала. И неожиданно для всех сказала:

– Я хочу поговорить наедине с Наталией Николаевной.

– Хорошо, даю вам десять минут, – согласился Марша.

Из кабинета вышли все, оставив двух женщин с глазу на глаз.

– Наталия Николаевна, неужели вы думаете, что я способна на предательство? Ведь я так любила Евгения Карловича, он такой милый, хороший. Помогите мне выйти из тюрьмы. На свободе я разыщу Колю и узнаю, что случилось с Евгением Карловичем.

– А как вы можете это сделать?

– Я поеду в Россию, куда, как говорят, бежал мой муж.

– Да и я думаю, что он там.

– Я в этом уверена, – вырвалось у Плевицкой. Схватив руку H. H. Миллер и пытаясь ее поцеловать, дрожащим голосом она продолжала: – Я узнаю, я разыщу его.

У Коли в России остались два брата. Они у большевиков. Я узнаю, где ваш муж.

– Ничего вы не узнаете, вам не скажут.

Ощутив бесполезность тягостного разговора, Н. Н. Миллер отвернулась. Но Плевицкая в исступлении продолжала:

– Вы не верите мне! Я не пала так низко, как вы думаете! Пусть меня накажет Бог, если я лгу вам. Знаете что, я готова ехать в Россию в сопровождении французского инспектора.

– Но ведь это невозможно.

Десять минут истекли. В дверь постучали.

– Я еще хочу остаться вдвоем, – умоляюще сказала Плевицкая. – Я тоже несчастна, ничего не знаю о муже. О, я его ненавижу! Он меня обманул и предал, как предал других. Я в тюрьме, а он счастлив в России…

Н. Н. Миллер встала и отвернулась, направилась к двери. Схватив ее за рукав платья, вся в слезах, Плевицкая умоляла:

– Вы такая чистая и благородная, я вас всегда любила, вами восхищалась. Помогите мне уехать. Клянусь, я разыщу наших мужей.

– Довольно! – оборвал ее Марша. – Будем продолжать.

После этих странных полупризнаний, разбитая и подавленная, исчерпавшая свой артистический талант, Плевицкая впала в безразличие. На вопросы следователя и адвокатов почти не отвечала, устало отмахивалась рукой:

– Никакого алиби для мужа я не подготовляла. Ничего не знаю…

* * *

В конце августа следователь Марша передал материалы следствия в камеру предания суду. Изучив дело, 9 сентября камера постановила предать суду присяжных виновников похищения генерала Миллера: Скоблина, ввиду его безвестного отсутствия, заочно, и его жену как сообщницу.

5 декабря 1938 года в переполненном зале величественного Дворца Правосудия открылся процесс Плевицкой. В свидетельской комнате множество русских лиц. Журналисты, фотографы, художники заняли места поудобнее.

Фотографы упросили защитника Плевицкой снять ее до открытия заседания. Плевицкая охотно согласилась. В сопровождении двух жандармов она стала около скамьи подсудимых, высоко подняв голову. Щелкнули фотоаппараты, запечатлев героиню громкого процесса. В черном шелковом платье, с гладко зачесанными и стянутыми черным шелком волосами, в черных лайковых перчатках и в туфлях черной замши, с переброшенной на левую руку котиковой шубкой, Плевицкая спокойно взирала на быстро рисовавших художников. Она позировала, словно вышла на привычную ей эстраду в ожидании аплодисментов.

В зале появились и заняли свои места жена, сын и брат похищенного Е. К. Миллера. Вновь щелкнули фотоаппараты.

В час дня раздался звон гонга:

– Суд идет!

Все встали. Вошли председатель суда Дельгорг и два заседателя, заняли свои места.

Председатель Дельгорг обратился с краткой речью к присяжным. Он сказал, что дело сбежавшего Скоблина будет разбираться заочно после вердикта по делу его жены. Через переводчика Дельгорг объяснил Плевицкой, что она обвиняется как соучастница в преступлении ее мужа. Плевицкая молча выслушала, кивнула головой и опустилась на скамью.

Член суда Вильм огласил обвинительный акт, начинавшийся словами:

«26 января 1930 года генерал Кутепов, председатель Русского Обще-Воинского Союза, ассоциации с центром в Париже, 29, рю дю Колизе, исчез при таинственных обстоятельствах. Бывший русский офицер стал жертвой похищения; все поиски обнаружить его след остались безрезультатными; виновники не были раскрыты.

22 сентября 1937 года, в свою очередь, исчез его преемник, председатель РОВСа генерал Миллер».

Описав события 22 сентября, мэтр Вильм указал на уличающие Плевицкую факты, на влияние, которое она оказывала на мужа, на записную книжку Скоблина, которую она пыталась утаить, на продуманное заранее алиби. Назвав ее злым гением Скоблина, всегда во всех делах сопровождавшую его, он закончил словами:

«Полное согласие проявлялось между обоими обвиняемыми, как в повседневной совместной жизни, так и в действиях, которыми были отмечены подготовка и проведение покушения, жертвой которого стал генерал Миллер».

Дельгорг подробно допросил Плевицкую. Перед аудиторией предстало всё ее прошлое, от села Винниково до виллы в Озуар-ля-Феррьер. Дельгорг назвал ее умной, властной женщиной, имевшей большое влияние на мужа.

Переводчик перевел ей сказанное Дельгоргом. Иронически улыбнувшись, Плевицкая возразила:

– Скажите ему спасибо, что сделал меня министром. Но министром я никогда не была. Влияния на мужа не имела.

– Вы ничего не знали о подготовке покушения на генерала Миллера? – спросил Дельгорг.

– Клянусь, не знала ничего, – подняв руку, торжественно произнесла обвиняемая.

– Эксперты установили, что вы и ваш муж жили не по средствам. Значит, деньги поступали к вам из тайных источников?

– Никогда счетами не занималась. Считать я не умела. Все хозяйственные дела вел муж.

– Вы получали деньги от господина Эйтингтона. Кто он такой?

– Очень хороший друг, ученый психиатр. А его жена – бывшая артистка Московского Художественного театра.

– Вы были в интимных отношениях с Эйтингтоном?

– Я никогда не продавалась. Подарки получала от обоих. А если муж одалживал деньги, то этого я не знаю.

– Как же так? Ведь вы сами говорили, что Эйтингтон одевал вас с головы до ног?

– Нет… Так я сказала случайно. Подарки от мадам Эйтингтон получали и другие, например, Жаров с женой.

– Русских нравов я не знаю, – разводя руками сказал Дельгорг. – Но всё-таки странно, что жену русского генерала одевал человек со стороны.

В зале прокатился громкий смех. Обиженная Плевицкая встала и медленно, отчеканивая каждое слово, сказала:

– Своей женской чести я не марала и никогда не получала дары ни за какие интимные дела. Кто знает Эйтингтона, никогда не поверит, что тут были какие-то пикантные происшествия.

* * *

У свидетельского барьера Леонид Райгородский. Он рассказал, как в ночь с 23 на 24 сентября он приютил Плевицкую в своей квартире.

– Где сейчас ваш шурин, господин Эйтингтон?

– Он проживает в Палестине.

– Верно ли, что он с ног до головы одевал Плевицкую и давал Скоблиным большие деньги? – спросил Рибе.

– Марк Эйтингтон – богатый, независимый человек. Помогал ли он Плевицкой деньгами, я не знаю. Через меня эти деньги не проходили. Но Эйтингтон помогал многим. Его отец основал госпиталь в Лейпциге, там его именем названа улица. После смерти он оставил сыновьям 20 миллионов марок. Марк Эйтингтон – почтенный человек, уважаемый ученый, ученик Фрейда, друг принцессы Марии Бонапарт. Он чист как снег.

– А не он ли сбывал в Лондоне и Берлине советскую пушнину?

– Это не он, а его брат. В такой торговле нет ничего предосудительного, но к ней Марк не имел отношения, – волнуясь и раздражаясь, отвечал Райгородский.

* * *

Комиссар судебной полиции Андре Рош не оставил камня на камне от алиби Скоблиных. Он сказал, что Скоблин явился в модный дом «Каролина» пять минут спустя после ухода не дождавшейся его Плевицкой. На пять минут позже Плевицкой вышел он и на перрон Северного вокзала. Значит, приехали раздельно, и тому была причина.

Технический эксперт Эрар, осматривавший автомобиль Скоблина, отверг утверждение Плевицкой о неисправности в моторе. Мотор был в порядке, и опоздание Скоблина вызвано чем-то иным.

* * *

Выслушав показания Роша, Дельгорг обратился к Плевицкой:

– Вам известны обстоятельства исчезновения генерала Миллера. Ради его жены, сына и брата, скажите, где он. Поймите, еще есть время. А после допроса будет поздно. Я уверен, что вы знаете, где Миллер и Скоблин.

– Суду французскому, – всхлипывая отвечала Плевицкая, – я могу смотреть в глаза с чистой совестью. Господь Бог – мой свидетель. Он видит, что я невиновна.

Дельгорг всплеснул руками. Судоговорение продолжалось. Яростные схватки происходили между мэтром Рибе и защитниками Плевицкой мэтрами Филоненко и Швабом. Перед судом выплывали и посторонние дела, вроде неудачной подготовки убийства Льва Троцкого людьми генерала Туркула.

Всё больше процесс становился политическим. Рибе обвинял в похищении советское правительство. Шваб утверждал, что к тому нет решительно никаких доказательств.