Текст книги "Незримая паутина: ОГПУ - НКВД против белой эмиграции"

Автор книги: Борис Прянишников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 37 страниц)

В. В. Шульгин в сетях «Треста»

Член 4-й Государственной Думы, волынский помещик, редактор газеты «Киевлянин», Василий Витальевич Шульгин вписал свое имя в историю февральской революции. Вместе с А. И. Гучковым, главой октябристов в Думе, Шульгин приехал в Псков к императору Николаю Второму с требованием отречения от престола. Акт отречения был подписан в их присутствии.

В годы Гражданской войны Шульгин был на юге России. В 1918–1919 годах он возглавлял конспиративную организацию «Азбука», действовавшую против большевиков с ведома главнокомандующего Добровольческой армией генерала А. И. Деникина. Агенты «Азбуки» были во многих городах России – в Петрограде, Москве, Киеве, Одессе, в Крыму и на Кавказе. У них были клички по буквам азбуки, Шульгин значился под буквой «Веди».

В дальнейшем, оставаясь частично конспиративной, «Азбука» превратилась в Южно-Русский Национальный Центр, возглавленный Шульгиным. В этот Центр вошли многие известные политические деятели, профессора, журналисты, сторонники белого движения.

В начале двадцатых годов Шульгин жил в Сремских Карловцах. Летом 1925 года на совместной прогулке в близлежащей старой крепостце Петроварадин Чебышев спросил Шульгина:

– Правда ли, что вы собираетесь ехать в Россию?

– Да, собираюсь.

– В Сремских Карловцах все знают об этом. Даже и говорят.

– Да, поговаривают, я об этом знаю.

– Василий Витальевич, вы имеете полное право распоряжаться своей жизнью, как вам угодно. Но как политический деятель, вы должны учитывать грозящую вам опасность. Если вы окажетесь в руках большевиков, то они припишут вам такие политические отречения, как приписали уже не так давно Савинкову.

– Это я учитываю и приму меры, – холодно ответил Шульгин.

Еще раз Чебышев пытался отговорить Шульгина от поездки, но безуспешно. Шульгин упорствовал:

– Если «Трест», как вы утверждаете – отделение ГПУ, во что я не верю, то в таком случае я совершенно спокоен лично за себя. Если Федоров и все они – провокаторы, то им полный расчет выбросить меня обратно, ибо я сам не представляю для них лакомой добычи. Мое благополучное возвращение создаст в их пользу доверие, которое они смогут широко использовать.

Тогда Чебышев просил генерала Врангеля повлиять на Шульгина:

– Вы согласны со мной, что Федоров – провокатор. И вот на ваших глазах Якушев-Федоров увозит от вас в Чеку такого человека, как Шульгин. Помешать ему можете только вы.

Врангель говорил с Шульгиным, но Шульгин своего решения не изменил. Не подействовали на него и слезные мольбы его жены Марии Дмитриевны.

Мысль о поездке в Россию была у Шульгина давнишней и навязчивой. Уже в 1921 году он отправился из Варны на шхуне в Крым. Он и его спутники высадились близ Гурзуфа. Сына он не нашел, пятеро его спутников пропали без вести, а самому Шульгину и остальным едва удалось выбраться живыми из опасной экспедиции.

Познакомившись у генерала фон Лампе с Якушевым, Шульгин возложил свои надежды на «Трест». Через Климовича, переписывавшегося с Якушевым, Шульгин условился с «Трестом» о поездке. Якушев, не гарантируя полной безопасности, пригласил его в Москву.

Поездка Шульгина как нельзя больше была на руку ОГПУ. После сенсационно трагического конца С. Рейли благополучное возвращение Шульгина за границу лишний раз доказывало бы добротность «Треста», укрепляя его реноме в глазах связавшихся с ним иностранных штабов и русских эмигрантов.

В сентябре 1925 года Шульгин выехал из Югославии в Польшу. В Ровно, где его хорошо знали до революции, он прожил несколько недель. Здесь он отрастил длинную бороду и стал похожим не то на факира, не то на раввина.

В Варшаве совещался о поездке с представителем «Треста» Артамоновым. Затем выехал к «окну» вблизи от пограничной станции Столбцы.

В ночь на 23 декабря 1925 года, с паспортом на имя Иосифа Карловича Шварца, он проследовал через «окно». Сопровождал его Иван Иванович, в действительности агент ОГПУ Михаил Иванович Криницкий.

На советской стороне Шульгин познакомился с известным чете Шульц Антоном Антоновичем, бывшим до революции товарищем прокурора Стародубского окружного суда Сергеем Владимировичем Дорожинским. С ним он доехал до Киева. Шульгин остановился в скромной гостинице «Бельгия», его спутник – в «Континентале». Приставленный к Шульгину Дорожинский сообщал ОГПУ о своих беседах с ним. Толковали о делах эмигрантских. Шульгин сказал, что считает Врангеля выдающимся человеком с железной волей, подтвердил, что Врангель не ладит с Кутеповым. И добавил, что ему пришлось не раз защищать «Трест» от нападок Врангеля и Чебышева.

На улицах Киева чекисты неотступно следовали за Шульгиным. Они предполагали, что у него могли быть неизвестные «Тресту» явки. Заметив слежку, Шульгин то убегал от филеров на извозчике, то трамваем, то совсем не выходил из гостиницы. Своими опасениями он поделился с Дорожинским, но тот успокаивал его, заверяя в полной безопасности.

Отъездом в Москву Дорожинский положил конец киевским страхам Шульгина. 4 января 1926 года на вокзале в Москве их встретил Шатковский, бывший жандармский подполковник, ставший сотрудником ОГПУ.

В Москве Шульгин трижды беседовал с людьми из «Треста». Первая беседа состоялась 13 января на квартире Якушева в присутствии двух других «трестовиков». Вторая – на другой квартире, куда его привез Дорожинский.

В «Послесловии» к своей книге «Три столицы» Шульгин писал:

«Сначала мы говорили с Федоровым вдвоем. Он получил письма из заграницы и возмущался эмигрантскими распрями. Затем разговор соскользнул на генерала Врангеля, к которому Федоров относился с большим уважением, но сокрушался, что барон Врангель под разными предлогами отказывается иметь с „Трестом“ дело. И тут я принял деликатное поручение: если, даст Бог, я благополучно вернусь в эмиграцию, попытаюсь изменить точку зрения генерала Врангеля на „Трест“ в благоприятную сторону. Должен сказать, что я с величайшим удовольствием и даже, можно сказать, с энтузиазмом принял его поручение».

Затем обсуждали план Шульгина об устройстве базы для врангелевских офицеров в его имении в Польше, находившемся в двух верстах от границы, замаскировав ее под фабрику гнутой мебели. Потапову этот план понравился. После деловой части беседы вспоминали доброе старое время, жизнь императорского двора, убийство Распутина и начало революции.

Во время обеда, на котором присутствовали Якушев и Дорожинский, появился Опперпут. Его Якушев представил Шульгину как «министра финансов» «Треста».

После обеда Дорожинский отвез Шульгина на дачу в Лосиноостровской, расстался с ним и поручил его чете Шульц. Свое пребывание на даче, уже после захвата его агентами НКВД в 1944 году в Сремских Карловцах, Шульгин описал так:

«Я был отдан Марии Владиславовне Захарченко-Шульц и ее мужу под специальное покровительство. Муж ее был офицер. По ее карточкам, снятым в молодости, это была хорошенькая женщина, чтобы не сказать красивая. Я ее узнал уже в возрасте увядания, но все-таки кое-что сохранилось в ее чертах. Она была немного выше среднего роста, с тонкими чертами лица. Испытала очень много, и лицо ее, конечно, носило печать всех испытаний, но женщина была выносливой и энергии совершенно исключительной. Она была помощницей Якушева… Оба супруга, она и муж, часто навещали меня, они жили там же, возле меня, постоянно выезжая в Москву, оттуда примерно час езды до их дома… Мне приходилось вести откровенные беседы с Марией Владиславовной. Однажды она мне сказала: „Я старею. Чувствую, что это мои последние силы. В „Трест“ я вложила все свои силы, если это оборвется, я жить не буду“.

Позже Захарченко жаловалась на медлительность Якушева: „Разочаровавшись постепенно в Якушеве, она идеализировала другого члена этой организации“.

Этот другой был приставленный к чете Селянинов-Опперпут-Стауниц.

* * *

У Шульгина были сведения, будто его сын находится в Виннице в больнице для душевнобольных. Он хотел выехать туда, но „Трест“ его не пустил. Якушев обещал послать в Винницу человека с запиской сыну. Тем и кончились бесплодные поиски давно погибшего сына.

Шульгин захотел побывать в Ленинграде. Когда об этом зашел разговор, кто-то стукнул два раза в окно. Якушев вышел и вернулся с человеком, принесшим пакет и уходя сказавшим по-польски „До видзеня, пан“. Шульгину Якушев объяснил, что это был связной из польского посольства, доставивший пришедшую из Варшавы для „Треста“ почту.

Пребывание Шульгина в России Дзержинский решил использовать с максимальной пользой. От него деятели „Треста“ получили задание подсказать Шульгину мысль о написании книги, полезной советской власти. 16 января Якушев предложил Шульгину подробно описать поездку в Киев, Москву и Ленинград. Шульгин согласился.

В ночь на 6 февраля 1926 года Шульгин выехал в Минск. Сердечно распрощался с провожавшим его Дорожинским. Перевел его через „окно“ тот же „контрабандист“ Криницкий. Приехав в Варшаву, через Артамонова он отправил „Тресту“ благодарственное послание.

Вернувшись в Зарубежье, Шульгин рассказывал, что виделся со многими деятелями „Треста“ и не допускал, что все они – агенты ОГПУ. Он писал: „…я был в совершенном восторге от моих „контрабандистов“ и одновременно огорчен тем, что П. Н. Врангель моими чувствами I“ воспламенился и „контрабандистами“ заинтересоваться не захотел».

Свою книгу «Три столицы» Шульгин по частям пересылал Якушеву для прочтения и одобрения. Рукопись читал не только Якушев, но и руководители ОГПУ. Одобренная чекистами, книга «Три столицы» благоприятно для советского строя описывала перемены, происшедшие в России с 1920 по 1925 год. Внося смуту в умы эмигрантов, эта книга рассеяла сомнения в «Тресте», возникшие после гибели С. Рейли.

Стауниц и Мария Захарченко

20 июля 1926 года умер Феликс Дзержинский. На посту главы ОГПУ его заменил ближайший помощник, тоже поляк по происхождению, Вячеслав Рудольфович Менжинский. Сподвижник Ленина, убежденный марксист, Менжинский был образованным человеком, владевшим несколькими языками. Как и Дзержинский, был он жестоким чекистом, безжалостно расправлявшимся с врагами большевизма. Под его руководством были проведены последние операции «Треста».

В течение добрых пяти лет Якушеву и Потапову удавалось морочить голову доверчивым эмигрантам, удерживая их от сколько-нибудь опасных для большевиков действий. Динамичную Марию Захарченко и Радковича тяготило отсутствие «настоящих дел». Тем более, что и генерал Кутепов стремился к проведению террора и диверсий, которые, как думал он, пробудят волю народа к борьбе с коммунизмом.

Для осуществления террористических актов Кутепов договорился с Якушевым об отправке в Россию групп офицеров. С ведома «Треста» осенью 1926 года прибыли три офицера: Сусалин, Каринский и Шорин.

Полковник Сусалин, ознакомившись в Москве с обстановкой, усомнился в «Тресте». Несмотря на советы четы Шульц соблюдать осторожность, он высказал свои сомнения «трестовику», чекисту Старову, и бесследно исчез. Обеспокоенные Шульцы узнали от Опперпута, что Сусалина якобы опознали болгарские коммунисты, знавшие его по Софии как белогвардейца, после чего он погиб в застенке ГПУ.

* * *

Недовольная медлительностью Якушева, противника террора и сторонника накапливания сил, Мария Захарченко сблизилась со Стауницем. Не раз говорила она с ним о необходимости террора – наедине. Эти частые беседы вдвоем сблизили их, они стали любовниками. Думала ли Мария, что в постели она больше узнает о «Тресте» от Стауница? Зато Стауниц знал безошибочно, что самый верный путь к Кутепову был через Марию Захарченко. Мало-помалу он стал соглашаться с Марией, не мешая ей строить планы террористических актов. Об откровенных беседах с Марией Стауниц немедленно докладывал Якушеву, каждая высказанная ею и Радковичем мысль становилась достоянием. КРО ОГПУ.

Якушев, отлично осведомленный о настроениях и нетерпении Марии, совещался с Артузовым. Тем строже были и требования Артузова к Стауницу. Накануне своей очередной поездки в Париж Якушев поучал Стауница:

– Эдуард Оттович, ваша дама сердца и ваши с ней отношения меня устраивают только в том смысле, если я буду через вас знать все, что затевает Мария и ее покровитель Кутепов. Мы должны это знать. При авантюризме Кутепова можно ожидать любой дикой выходки. Ему ничего не стоит ради эффекта подставить под удар «Трест».

– Я вас понимаю. Вы будете знать все.

20 ноября 1926 года Якушев прошел через «окно» на эстонской границе и прибыл в Ревель. Здесь его ожидала Мария Захарченко, заранее отправленная сюда по решению ОГПУ. В честь Якушева майор Пальм дал обед, на котором присутствовала и Мария. Пальм провозгласил тост за будущую монархию в России. Затем пили за здоровье Якушева – будущего министра иностранных дел. Доверие эстонского штаба произвело впечатление на Марию, ее отношение к Якушеву улучшилось, хотя и ненадолго.

В Париж Якушев выехал один. Накануне намеченного отъезда Якушева и Марии в Париж из Москвы от Стауница пришла шифровка: он звал Марию обратно, чтобы при ее участии угомонить запившего Георгия Радковича. А запил Радкович из ревности, интимные отношения Марии со Стауницем терзали безумно ее любившего, преданного ей Георгия.

* * *

На вокзале в Париже Якушева встретил Кутепов. С паспортом на имя Келлера Якушев остановился в гостинице на Елисейских Полях. Говорили они о многих делах. Якушев жаловался на горячность и неугомонность Марии. Кутепов защищал Марию, отмечая ее храбрость, верность долгу, готовность пожертвовать жизнью.

Якушев заговорил о желательности встречи Кутепова с Политсоветом «Треста» в России. Но Кутепов отклонил это любезное приглашение.

Затем они отправились в Шуаньи к великому князю Николаю Николаевичу. Великий князь высказался за более энергичные действия. Якушев старательно объяснял, какие трудности препятствуют решительным действиям в ближайшее время.

Якушев просил великого князя написать обращение к Красной армии, а Политсовету дать его портрет с собственноручной подписью. Под конец аудиенции Якушев обещал собрать военный совет «Треста», предварительно условившись с Кутеповым о времени и месте встречи.

Разговоры о деньгах для «Треста» продолжались. В известном всем гурманам ресторане «Дрюан» Кутепов, Коковцев и Якушев обедали и толковали, как и где добыть крупные средства. Обменивались тостами. Подняв бокал, Якушев пил за здоровье Коковцева, будущего премьер-министра освобожденной от большевиков России…

В тот же день, 5 декабря, Якушев навестил Шульгина, жившего недалеко от Булонского леса. Шульгин встретил его дружески. От него Якушев узнал, что Чебышев своего мнения о «Тресте» не изменил.

На следующий день Якушев беседовал с представителем пражского отделения Союза Галлиполийцев. Слушал он рассказы о жертвенных молодых офицерах, жаждавших настоящих дел и готовых идти на подвиг в Россию.

Накануне отъезда Якушева в Москву к нему в гостиницу приехал Кутепов. Он вручил Якушеву портрет великого князя, сидящего верхом на коне, и воззвание к Красной армии.

Довольный успехами, 14 декабря через Франкфурт-на-Майне Якушев уехал восвояси.

Исчезновение генерала Монкевица

Поездка Якушева в Париж совпала с большими неприятностями, выпавшими на долю Кутепова. В первые годы подпольной деятельности одним из его ближайших помощников был Генерального штаба генерал-майор Николай Августович Монкевиц. Белому движению этот генерал известен не был, славы за ним не было никакой. Был он назначен к Кутепову великим князем Николаем Николаевичем и рекомендован Высшим Монархическим Советом.

С дочерью и сыном Монкевиц проживал в Фонтенбло. Там же тогда жил со своей семьей генерал А. И. Деникин. По службе в царской армии Деникин и Монкевиц были старыми знакомыми. По вечерам Монкевиц часто навещал Деникиных. В ноябрьский вечер 1926 года он пришел так же, как обычно, но засиделся. Выглядел озабоченным, одет был кое-как, рукава пиджака были коротковаты, и он силился вытянуть их до должной длины.

Было уже поздно. Антон Иванович переглянулся с Ксенией Васильевной, недоумевая, когда же удалится гость. Наконец, во втором часу ночи Монкевиц попрощался с Деникиными, вышел на улицу и бесследно исчез.

Утром к Деникиным прибежала встревоженная дочь Монкевица. Она спросила, где ее отец? Деникины ответили, что он был у них допоздна, но куда ушел, сказать не могли.

Дочь известила полицию и просила помочь ей разыскать отца. Зная, что у Монкевица могли быть дома важные бумаги, Деникин просил дочь Монкевица принести их к нему до прихода полиции. Бумаги были доставлены к Деникиным, но по ним нельзя было установить причину исчезновения Монкевица.

Деникин совещался с Кутеповым, пытаясь разгадать загадку. Но Кутепов не смог объяснить причину пропажи своего помощника. В записке, оставленной Монкевицем, значилось: «Во избежание лишних расходов на погребение, прошу моего тела не разыскивать».

15 ноября 1926 года генерал Врангель писал своему другу генералу Барбовичу:

«…в области „работы“ генерала Кутепова – крупный скандал. За последнее время целым рядом лиц получены сведения, весьма неблагоприятные для ближайшего помощника ген. К. – генерала Монкевица. Недавно в управлении генерала Хольмсена были получены документы, подтверждающие преступную связь этого генерала с большевиками. Предупрежденный сам генерал Кутепов, однако, этому отказался верить. На днях Монкевиц исчез, оставив записку, что, запутавшись в деньгах, кончает жизнь самоубийством. Однако, есть все основания думать, что это – симуляция. Трупа нигде не найдено, и следы генерала Монкевица следует, видимо, искать в России…»

«Трест» перезрел

Совещание Кутепова с военными представителями «Треста» было назначено на конец марта 1927 года в небольшом городке Териоки вблизи от советско-финской границы.

Менжинский вызвал к себе на Лубянку Потапова, в то время руководившего кафедрой иностранных языков в Военной академии РККА. Потапову Менжинский изложил решение коллегии ОГПУ:

– Мы посоветовались и решили придать совещанию «Треста» с Кутеповым сугубо военный характер. Якушев не поедет в Финляндию. Поедете вы, как начальник штаба «Треста», и один товарищ, по фамилии Зиновьев, как представитель флота. Прошу вас, Николай Михайлович, взять на себя эту нелегкую миссию.

Потапов не возражал. Просьба главы ОГПУ – равносильна приказу.

– В последних полученных «Трестом» письмах Кутепов настаивает на приезде Стауница-Опперпута. Но вы знаете, что это нежелательно. Вам придется дать объяснение, почему Стауниц не поехал: совещание чисто военное, ставится, мол, вопрос о сроке военного выступления. Придется встретиться там и с известной вам Марией Захарченко. Она выедет вслед за вами. А ее пожелал видеть Кутепов. Кстати, знали ли вы Кутепова в свое время?

– Нет, никогда с ним не встречался в те времена, но знаю, что это за человек. Мне о нем много рассказывал Якушев.

– Уязвимое место у Кутепова – Врангель. По отношению к Врангелю советую вам держаться позиции грустного недоумения: как это барон мог допустить распад белой армии? Полезно будет беседовать с Кутеповым как с будущим главнокомандующим вооруженными силами России. А себя мыслите как начальника штаба. Срок выступления оттягивайте, есть много причин, чтобы не спешить. Они, мол, вам известны, а ему нет. Теперь о терроре: всеми мерами старайтесь скомпрометировать идею террора. Ссылайтесь на то, что даже такому специалисту, как Савинков, когда он был во главе Боевой организации эсеров, террор ничего не дал.

Помолчав немного, Менжинский продолжал:

– Надо сказать, что существование «Треста» несколько затянулось. В конце концов они же не считают ОГПУ слепым учреждением. Такую солидную контрреволюционную организацию оно не может проглядеть. Так долго «Трест» мог сохраняться только благодаря соперничеству между эмигрантскими организациями и разочарованию иностранных разведок в эмигрантах. Иностранцы делают ставку на так называемые внутренние силы. Но и господа иностранцы, которым нужны чисто шпионские сведения, тоже их не получают. Мы могли бы однажды сделать вид, что «Трест» провалился, что мы его поймали. Но за этим последуют попытки развернуть террор. Нам будет труднее сдерживать Кутепова и кутеповцев. У нас достаточно сил, чтобы ловить их и обезвреживать. Но еще лучше, если мы будем действовать на них изнутри, сеять мысли о вреде и никчемности террора. Пусть их молодцы играют на балалайках в ресторанах Парижа, мы им мешать не будем. И, наконец, маннергеймовская разведка попробует выведать от вас разные военные секреты. Ну, вы сумеете напустить им тумана, в этом я уверен.

Потапов почтительно наклонил голову, ему было все понятно.

– Мне кажется, – продолжал Менжинский, – что «Трест» почти изжил себя. Как вы думаете? Вернетесь из Финляндии, и мы обсудим, как быть дальше с «Трестом».

* * *

25 марта 1927 года Потапов и Зиновьев прибыли в Териоки. Захарченко приехала днем позже и приняла участие в совещании. Кутепов был огорчен отсутствием Стауница, Мария возмущалась решением Политсовета, о котором ей сказал Потапов.

Совещание началось. Потапов спросил, какими силами располагает Кутепов для активных действий в России.

Кутепов ответил, что в его распоряжении большие офицерские кадры во многих странах Европы. Кроме того – террористические группы. Первую группу из восьми человек можно отправить в любой момент.

Кутепов задал вопрос о сроке вооруженного восстания. Потапов отвечал уклончиво, ссылался на недостаток денег. Помимо денежных дел, обсуждались вопросы международного характера. Говорили о работе иностранных разведок и неизбежности сотрудничества с ними. 28 марта совещание закончилось. Потапов, Зиновьев и Мария Захарченко вернулись в Москву.

С каждым днем «Тресту» становилось труднее сдерживать террористические намерения Боевой организации Кутепова. Вернувшись из Финляндии, Мария Захарченко в пылу откровенности предложила Стауницу срочно подготовить террористический акт. К тому же она знала, что боевики Кутепова готовились к переходу границы помимо «окон» ОГПУ.

А Стауниц хорошо знал о настроениях на верхах ОГПУ: Артузов и другие чекисты толковали о том, что «Трест» перезрел и пора кончать игру.