Текст книги "Незримая паутина: ОГПУ - НКВД против белой эмиграции"

Автор книги: Борис Прянишников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 37 страниц)

Озадаченный Миллер с большим вниманием отнесся к дополнительным разъяснениям Поремского. Перечитывая несколько раз наиболее поразившие его откровения Закржевского, генерал повторял:

– Это вижу впервые. Странно. Удивительно.

Миллер благодарил Поремского. Прощаясь, крепко пожал руку.

После этой беседы Миллер издал дополнительные распоряжения по РОВСу об усилении своего контроля над «Внутренней линией» во Франции.

Дело Линицкого-Коморовского

Русский Белград был крупным центром Зарубежья. К счастью для эмигрантов, Югославия не признавала советского правительства законной властью России. Благодаря покровительству короля Александра, воспитывавшегося в Пажеском корпусе в Петрограде и признательного России за ее братскую помощь в роковом 1914 году, около 30 тысяч русских эмигрантов нашли убежище в Югославии. Многие устроились на службу в правительственных учреждениях. Воинские части армии Врангеля получили работу на строительстве дорог, некоторые из них охраняли границы королевства сербов, хорватов и словенцев.

По сравнению с эмиграцией в других странах, здешние русские эмигранты чувствовали себя на привилегированном положении.

Крупнейшими организациями эмигрантов были IV Отдел РОВСа под начальством генерала Ивана Гавриловича Барбовича и Югославянский Отдел НСНП, принявшего в начале 1936 года новое наименование – Национально-Трудовой Союз Нового Поколения – НТСНП. В Белграде находилось Исполнительное Бюро Совета НТСНП. Местонахождение центра НТСНП в стране, не признававшей власти большевиков, казалось бы, благоприятствовало его безопасности. Но в действительности безопасность оказалась относительной. Органы НКВД протянули свои щупальцы и сюда, завербовав к себе на службу эмигрантов, состоявших в рядах РОВСа.

5 декабря 1935 года в Белграде вспыхнуло нашумевшее в эмиграции дело Линицкого – Коморовского.

Ранним утром 3 декабря в казенной квартире инженера-химика, председателя НТСНП В. М. Байдалакова раздался настойчивый, повторный звонок.

Байдалаков отворил дверь. Вошедший представился:

– Я из криминальной полиции.

– Чем могу быть полезным? – спросил изумленный Байдалаков.

Оглядев внимательно скромное жилище Байдалакова, полицейский чин неожиданно заключил:

– Значит, это – не криминальное дело. Вот что: от агента мы знаем, что сегодня днем будет ограблена Ваша квартира, а завтра вечером квартира Марии Пепескул, когда она будет на балу. Уберите Ваши ценные вещи и бумаги, предупредите госпожу Пепескул. Мы возьмем под наблюдение Вашу и ее квартиры.

Подумав немного, полицейский спросил:

– Скажите, не знаете ли вы, кто пригласил ее на бал?

Вечером на балу выяснилось, что пригласил ее ротмистр Альбин Николаевич Коморовский, секретарь генерала Барбовича.

Мария Дмитриевна Пепескул в это время была казначеем Исполнительного Бюро НТСНП. Незадолго до событий Коморовский обратил свое благосклонное внимание на незамужнюю женщину. Встревоженный, Байдалаков не раз пытался убедить ее в опасности увлечения Коморовским, известным руководству НТСНП крупным агентом «Внутренней линии». Но все деликатные попытки отговорить ее от рискованной связи успехом не увенчались. С каждым новым днем крепли и углублялись ее отношения с Коморовским. Было решено на заседаниях Исполнительного Бюро в ее присутствии ничего секретного не говорить.

Днем 3 декабря налетчики проникли в квартиру Байдалакова. В ночь с 4 на 5 декабря они пытались войти в квартиру Пепескул и были пойманы с поличным – дамской сумочкой, украденной у Пепескул на балу, с ключом от ее квартиры. Идя по следам налетчиков, полиция пришла к Линицкому, у которого были обнаружены вещи, похищенные у Байдалакова.

5 декабря полиция арестовала доктора Леонида Леопольдовича Линицкого, капитана Ивана Андреевича Шклярова, военного чиновника Дракина и ротмистра Коморовского.

12 декабря в Белград прибыл из Вены тайный советский курьер, торговец Самуил Яковлевич Иншлихт, не знавший об арестах. Полиция нашла у него письмо, адресованное Линицкому советской разведкой, с инструкциями о работе в среде эмигрантов. В свою очередь был арестован и Иншлихт. Арестованные, заподозренные в военном шпионаже, были преданы Суду защиты государства.

Линицкий и Шкляров с большой легкостью проникли в РОВС. С ведома и при содействии Коморовского, оба они вступили в 1933 году в Белградское отделение Общества Галлиполийцев, и уже 21 июня были кооптированы в состав правления. С 3 января 1934 года и вплоть до ареста Линицкий состоял действительным членом правления. В ноябре 1934 года он занял весьма удобный пост секретаря правления, через него шла вся переписка местного отделения Общества Галлиполийцев. В то же время он был частым гостем Коморовского в управлении IV Отдела РОВСа. Здесь через его руки проходили доверительные бумаги РОВСа.

Тесть Линицкого Дракин вступил в Общество Галлиполийцев в январе 1934 года. Вскоре он снял комнату в квартире генерала Барбовича и переехал с женой к нему для постоянного наблюдения за деятельностью своего ничего не подозревавшего хозяина.

Собраниями галлиполийцев в Белграде руководил Коморовский, проводник политического курса «Внутренней линии» и начальник ее сети в Югославии. На собраниях выступали не только галлиполийцы. Читали доклады гости: руководители НТСНП В. М. Байдалаков и М. А. Георгиевский, представитель Лиги Обера Г. Г. Миткевич и члены многих других эмигрантских организаций.

Обычно Коморовский оглашал свой еженедельный политический бюллетень, представлявший «полную картину происходящих событий».

В начале 1935 года Линицкий стал помощником Коморовского. Выступая с краткими еженедельными информационными сообщениями, в тон Коморовскому Линицкий призывал эмиграцию к активным действиям. Он требовал проведения террористических актов против советской власти. Он поддерживал высказанный Коморовским «принцип малых дел, которые в сумме дают великие достижения… есть высший героизм, более трогательный и более трагический. Это героизм борцов, гибнущих без фанфар и реляций в борьбе с врагом низким и жестоким. Это героизм высокой духовной ценности, ибо имена гибнущих только случайно становятся известны широкой массе»…

Слушая пламенные призывы Линицкого, кто смел бы усомниться в белизне его риз?

* * *

16 ноября 1936 года Суд защиты государства, заседавший девять дней при закрытых дверях, вынес решение по этому делу.

Линицкий, виновный в нарушении закона о защите общественной безопасности и порядка в государстве, был приговорен к двум годам и восьми месяцам каторжных работ, двум с половиной годам лишения прав и высылке из Югославии навсегда;

Шкляров, укравший сумочку М. Д. Пепескул, был осужден на 10 месяцев тюремного заключения и к изгнанию из Югославии навсегда;

Иншлихт – к трем годам строгого тюремного заключения, трем годам лишения прав и к изгнанию из Югославии за принадлежность к шпионской организации.

Коморовский, не подпавший под статьи уголовного уложения, был выслан в административном порядке в Болгарию. Югославские власти оценили по достоинству скользкую личность Коморовского. Высылая его из страны, они не дали ему нансеновского паспорта.

В Софии Коморовского встретили с распростертыми объятиями Фосс и его помощники. Изгнанному из Югославии Коморовскому они поручили работу среди русской молодежи в Болгарии, уже подмятой незримыми руководителями.

Расследование сенатора Трегубова

Встревоженный арестами чинов РОВСа в Белграде, генерал Миллер назначил комиссию для расследования этого дела. В комиссию вошли: председателем сенатор С. М. Трегубов, членами генерального штаба генерал-майоры Черемисинов и Тараканов. Е. К. Миллер требовал выяснения дел и обнаружения всех виновных в работе на большевиков не только в Белграде, но и в других странах с тем, чтобы удалить из РОВСа всех вольных или невольных пособников советской власти.

Трегубов присутствовал на закрытых заседаниях суда И, помимо собственного расследования в среде РОВСа, мог ознакомиться со всеми подробностями судебного процесса. По завершении работ комиссии Трегубов представил Миллеру объемистый доклад.

25 марта 1937 года начальник канцелярии РОВСа генерал Кусонский подписал и разослал помеченный «Не для печати» циркуляр начальникам отделов и подотделов РОВСа. Осуждая предателей Линицкого, Шклярова и Дракина, канцелярия РОВСа рукой Кусонского защищала Коморовского:

«…расследованием с точностью установлена полная неосновательность распространявшихся врагами ротмистра Коморовского слухов о том, что по его вине погибли многие офицеры, чины Русского Обще-Воинского Союза и члены Национального Союза Нового Поколения, посылавшиеся в СССР. Фамилии их всех и условия отправления из Югославии вполне установлены. Ротм. Коморовский в отправке большинства из них участия не принимал, а постигшие многих из них неудачи объясняются, главным образом, отсутствием конспирации со стороны самих пострадавших».

Не пролив ни слезинки по якобы по собственной вине погибшим активистам, Кусонский упрекал его лишь в доверии к Линицкому и в некорректном поведении в отношении генерала Барбовича.

В заключение Кусонский утверждал:

«…Ротмистр Коморовский, уже понесший тяжкую кару, превышающую его вину, отнюдь не был предателем, каковым он представляется своим врагам, но и не показал себя таким выдающимся офицером, каким считали его начальники и друзья».

Подкрепляя Кусонского, «Галлиполийский Вестник», официоз «Вн. линии», в номере от 20 мая 1937 года пером Н. Плавинского категорически утверждал:

«…Никаких интересных для себя сведений Линицкий, несмотря на кажущееся приятельство с Коморовским, получить от него не мог, как выяснилось в суде и следственной комиссии».

Еще до окончания судебного процесса, 11 сентября 1936 года сенатор Трегубов писал генералу Миллеру:

«..лицо, ведшее следствие, вручило мне также протокол очной ставки Линицкого с Коморовским, перевод которого на русский язык прилагается. Я очень удивлен тем, что в этом протоколе обнаружил точный и полный список лиц, отправленных в советскую Россию. Линицкий назвал имена, которые я не мог узнать в ходе производившегося мною расследования. От кого он мог бы узнать их? Линицкий утверждал, что от Коморовского».

Заявление Линицкого

(Выдержка из протокола очной ставки между доктором Линицким и ротмистром Коморовским от 5 января 1936 года. Перевод с сербского):

«Я утверждаю, что в течение нашей совместной работы я получил от вас, помимо всевозможных сведений, имена 14 русских эмигрантов, посланных в СССР, и указания о целях отправки их. Так, вы дали мне сведения относительно отправки в советскую Россию следующих лиц: Богдановича, Димитриева, Андреева, братьев Северьяновых, Марии Чавчавадзе, Буркова, Иванова, Стафиевского, Цечко, Полякова, Трофимова, Платонова, Петровского. Равным образом вы мне указали, что РОВС намеревался отправить в СССР Китина и Бакуревича».

Коморовский ответил, что Линицкий лжет.

* * *

Комиссия Трегубова опросила многих офицеров, причастных к тайной деятельности РОВСа.

8 марта 1936 года капитан Борис Карпов, член тайной организации «Фаланга», представил комиссии свои показания. «Фаланга» отправляла эмиссаров в Россию. Пять членов «Фаланги» были переправлены в Россию через Румынию под руководством проживавшего в Бухаресте генерала Геруа. Эти отправки прошли благополучно. Один из вернувшихся в Югославию в 1933 году, Северьянов, просил дать ему в помощь еще двух человек. За неимением кандидатов в РОВСе, генерал Барбович обратился к Байдалакову. НТСНП предоставил «Фаланге» Ирошникова и Флоровского. На этот раз отправка производилась не через генерала Геруа, а при посредстве полковника Жолондковского, агента «Вн. линии» в Бухаресте. Эмиссары погибли. Тем не менее Коморовский известил Карпова о том, что Ирошников и Флоровский живы. Откуда Коморовский получил такие вести, Карпов узнать не смог. Коморовский осведомил его также и о провале отправки двух офицеров, проведенной через Жолондковского: офицеры были арестованы в Ленинграде и погибли от руки НКВД.

Подполковник Е. Месснер, участвовавший в делах «Фаланги», подтвердил свидетельство Карпова своими письменными показаниями от 19 апреля 1936 года:

«Я знаю, что в течение нескольких лет группа лиц занималась отправками офицеров в советскую Россию; ею было отправлено около десяти человек. Отправки производились через Румынию, и переход границы всегда удавался. Никакой измены не было. Если впоследствии некоторые эмиссары и погибли, то в силу опасности их работы или в бою. В конце 1932 года эта группа прекратила отправки эмиссаров, ибо эта работа должна была проводиться в тесном контакте с РОВСом. Однако группа считала, что ведение дела РОВСом не давало никакой гарантии. Основаниями для ее впечатлений были: чрезмерная централизация, пользование почтой для связи, хранение документов и писем в архивах, выполнение работы плохо подготовленными людьми, не имевшими никакого опыта в деле. Как пример таких недостатков, можно привести письменный запрос из центра о маршруте и дорожных расходах эмиссаров. Это требование мотивировалось желанием центра вести учет предоставленных средств».

Сбоку на документе генерал Миллер написал:

«Кто требовал этого?»

* * *

25 мая 1936 года юнкер Гавриил Орлов дал комиссии свои показания. В феврале полиция «арестовала» Орлова на два дня и подсадила его к Коморовскому и Линицкому.

Первый день Орлов провел в большой камере с Коморовским в обществе сорока арестованных. Орлов и Коморовский были давними знакомыми. Завязалась беседа. Коморовский жаловался Орлову, что его спровоцировал Линицкий, которому он оказал слишком большое доверие. Он признал, что с Линицким виделся часто и что у него с ним была очная ставка.

На следующий день Орлова перевели в небольшую камеру, где в числе арестованных был Линицкий. В лице Орлова Линицкий нашел приятного собеседника. Ему он поведал:

– Я коммунист-идеалист. Как коммунист, я – агент большевиков. Моя задача состоит в работе по разложению русских эмигрантских организаций путем провокации.

– Разве эти организации опасны большевикам? – спросил Орлов.

– Видите ли, отсюда засылают в СССР агентов с поручениями саботажа, уничтожения важных строек или порчи турбин. Впрочем, – продолжал Линицкий, – я занимался и другими делами. Как-то раз, в компании с Коморовским, я сделал несколько снимков Панчевского железнодорожного моста. Да откуда-то взявшийся жандарм помешал мне закончить работу.

Под утро Линицкий разбудил Орлова и сказал:

– Все же Коморовский дурак. Он был слишком доверчив.

Но никто из знавших Коморовского не считал его дураком. Наоборот, это был умный и дельный человек. Он был своевременно предупрежден женщиной-врачом Лисовой, учившейся с Линицким в университете. Она писала Коморовскому, что Линицкий – беспринципный человек, лишенный белогвардейского патриотического чувства, и что на него нельзя полагаться. Тем не менее он стал правой рукой Коморовского.

* * *

На суде Линицкий признал, что собирал сведения о русской эмиграции и получал за это деньги от Феликса, советского агента в Праге. Летом 1935 года Коморовский спросил, какому Богу поклонялся Линицкий? Тот ответил – богу Кремля. И тотчас же донес об этом разговоре Феликсу. Узнав об этом, Феликс решил закрепить молчание Коморовского. Он рекомендовал Линицкому забраться в квартиру Коморовского, напечатать на его пишущей машинке письмо по старой орфографии и отправить письмо советскому посольству в Софии. Но до такого письма дело не дошло – нужды в нем не было.

Подведя итоги расследованию, комиссия Трегубова пришла к тревожному выводу:

«…выходит, что, помимо направлявшейся Линицким шпионской организации, должна существовать другая, более замаскированная большевистская организация, поставившая целью сбор сведений о видных лицах русской эмиграции. Поэтому следует рекомендовать различным русским организациям всё больше и больше уделять внимания большевистским провокациям, щупальца которых всё больше и больше проникают в среду РОВСа».

Выводы Трегубова и циркуляр Кусонского расходились в диаметрально противоположных направлениях…

Борьба Е. К. Миллера с «Внутренней линией»

Неоднократные предупреждения со стороны НТСНП, обвинение полковником Федосенко Скоблина в работе на большевиков, странности в деятельности «Внутренней линии», дело Линицкого – Коморовского и заключения комиссии Трегубова встревожили Миллера.

«Линия» по-прежнему пряталась от него, сведения о ней были далеко не полными. Скоблин, которому он доверил руководство «Вн. линией» во Франции, сообщал о ее делах только то, что считал нужным. Всей правды Миллер не знал, как и не знал он о содержании секретной переписки между Скоблиным и Фоссом. В начале 1936 года он отдал себе отчет в явной недоброкачественности «Линии» и намеревался покончить с нею.

29 января 1936 года Скоблин писал Фоссу:

«…Миллер проявляет большое неудовольствие „Внутренней линией“. Каждый рапорт, присылаемый из Болгарии, тщательно изучается Кусонским, который затем докладывает Миллеру. Так было и со злосчастной информацией от 20 декабря, которая вызвала следующую резолюцию: „Я не имею ничего против возвращения Закржевского, но хочу предупредить вас, что вопрос существования Внутренней линии подвергнется самому решительному пересмотру и реорганизации мною. И потому пусть Закржевский не рассчитывает получать какие бы то ни было суммы, ибо вполне возможно, что само существование Внутренней линии будет прекращено“. Я думаю, что это будет – упразднение Внутренней линии».

Уклонение Скоблина от представления полного списка «линейцев» во Франции, естественно, вызвало у Миллера понятное раздражение. Началось охлаждение в их отношениях. 26 декабря 1936 года Миллер отрешил Скоблина от обязанностей руководителя «Внутренней линии». Да и сам Скоблин был не прочь отойти от официального возглавления «Линии». К тому были важные соображения на близкое будущее.

* * *

В 1936 году, под личиной австрийского антиквара, в Гааге проживал начальник советской военной контрразведки на Западную Европу комдив В. Г. Кривицкий.

В начале декабря в Гаагу прилетел специальный курьер от начальника ИНО НКВД Слуцкого, вручивший Кривицкому короткое послание на фотопленке. Проявив пленку, Кривицкий прочел:

«Отберите из ваших людей двух человек, способных сыграть роль немецких офицеров. Они должны обладать достаточно представительной наружностью, чтобы сойти за военных атташе, должны изъясняться как военные, и быть исключительно надежными и смелыми. Отправьте их ко мне в срочном порядке. Это чрезвычайно важно. Через несколько дней надеюсь увидеться с вами в Париже».

Вскоре Слуцкий и Кривицкий обедали в персидском ресторане около Пляс де л’Опера в Париже. Как военный, Кривицкий не хотел ослаблять свою сеть в Германии, тем более отдавая своих лучших агентов в распоряжение НКВД. Но Слуцкий многозначительно сказал, что приказ исходит от самого товарища Ежова. Пришлось покориться, и два лучших агента были вызваны в Париж. В течение нескольких недель они сидели в Париже без дела. Затем их поблагодарили и сказали, что намеченные было действия переносятся на более позднее время.

* * *

28 декабря 1936 года генерал Миллер письменно известил подполковника Мишутушкина о переменах:

«Генерал-майор Скоблин должен был известить Вас, что, в силу его повторных просьб, он освобожден мною от обязанностей начальника Внутренней линии. В будущем я прошу Вас обращаться ко мне непосредственно по всем вопросам, относящимся к этой работе. Я категорически запрещаю личному составу Внутренней линии исполнять приказания других лиц, даже и тех, кто в прошлом руководили Внутренней линией».

По существу, распоряжение Миллера Мишутушкину было актом отчаяния и одновременно объявлением войны Шатилову, Скоблину и за ними стоявшим. «Линия» умирать не собиралась. Вопреки Миллеру, Скоблин и прочие главари «Вн. линии» продолжали за кулисами руководить ею.

По-настоящему у Миллера не было чувства реальности. Чины РОВСа, привлеченные в «элиту», давшие свою подпись под «Идеологией», знавшие, что выход из «Организации» грозит им смертью, скомпрометированные неблаговидными поступками в отношении самого Миллера и непричастных к «Линии» честных начальников, этому приказу не подчинились. Простым росчерком пера распустить «Линию» или руководить ею Миллер был не в состоянии.

Софийский центр «Вн. линии» был вообще недосягаем для Миллера. Комиссия Трегубова так и не смогла допросить Коморовского, укрытого генералом Абрамовым и Фоссом в Софии после окончания белградского процесса. Миллер даже не смог распорядиться о дознании по новому местожительству Коморовского.

Казалось бы, Миллер должен был созвать честных генералов, рассказать им о «линии» и назначить комиссии по всем отделам РОВСа для выяснения всех чинов и дел таинственной «Организации». Но до этого он не додумался. И пытаясь лично руководить ею, хотя бы только во Франции, он толкал ее на еще более ожесточенное сопротивление.

Прежде всего Скоблин принимал меры противодействия, особенно в среде корниловцев, давшей в «Линию» немало офицеров не только во Франции, но и в Бельгии, Болгарии, Эстонии, Латвии, Польше и Финляндии.

В январе 1937 года Миллер решил назначить капитана Киселева начальником группы корниловцев в Финляндии вместо преданного Скоблину капитана Батуева.

И 25 января 1937 года Скоблин сообщал Добровольскому:

«В течение последних недель я много говорил с Е. К. М. о положении в моей гельсингфорсской группе. Я категорически заявил Е. К. М., тотчас после назначения Киселева, что не потерплю ухода Батуева, и предупредил его, что отдам распоряжения, которые будут неприятны для Миллера, то есть, считая нахождение Альтфана[90]90
  Генерал Владимир Алексеевич Альтфан – начальник групп РОВСа в Финляндии.


[Закрыть] на его посту вредным, я прикажу моей группе не подчиняться Миллеру и перейти под мое личное командование».

Это был явный бунт, с которым Миллер справиться не мог. Скоблин был в состоянии увести из подчинения Миллеру не только группу в Гельсингфорсе, но и в других местах.

Освобожденный от официальных обязанностей по «Вн. линии», Скоблин развернул вовсю работу по подрыву авторитета своего начальника. В том же письме он настраивал Добровольского против Миллера:

«…ему некогда заниматься делом, которым он обязан заниматься, будучи на своем посту. Наконец, это становится до такой степени раздражающим, что едва удерживаешься от того, чтобы не наговорить ему неприятностей. Его туманная политика в Союзе в последнее время сильно пошатнула его авторитет в среде наших офицеров. Вот почему мы, командиры отборных частей, всего три человека в Париже, составили блок, чтобы не дать рассыпаться в прах тому, что с таким трудом мы создали в годы Гражданской войны. Сознаю, что некоторые наши действия могут со стороны показаться несовместимыми с воинской дисциплиной… Я буду держать вас в курсе наших дел. Прежде всего, мы требуем отстранения нашего командира корпуса, генерала Витковского, законченного лентяя. Как бы это ни казалось странным, но когда поднимаешь такие вопросы перед Е. К. М., когда начинаешь доказывать ему о неспособности того или иного начальника, то у него только один ответ: решение, ранее принятое, изменить невозможно…»

«Бунт маршалов» продолжался. Скоблин плел интриги всюду, где только мог. Подговорил командира марковцев генерала Пешню. И особенно преуспел в обработке возглавителя дроздовцев генерала Туркула. В парижском кафе «Мариньян» на Елисейских Полях только и были разговоры о бездарности «старческой головки». Спровоцированный Скоблиным, Туркул с жаром убеждал своих дроздовцев в необходимости боевой работы и ясной политической программы. 7 января 1936 года он писал некоему Михаилу Михайловичу:

«…Некоторое время тому назад Скоблин, Пешня и я часто встречались и разговаривали о занимавшем нас вопросе… Мы не знали, как и когда развернутся события. Мы могли лишь предвидеть их и, ожидая их, нам было необходимо быть готовыми, едиными. Наше главное руководство должно было перейти к генералу Абрамову, человеку родному по духу и спаянному с нами кровью».

Распаляемый Скоблиным, летом 1936 года Туркул перешел от слов к делу. Он организовал Русский Национальный Союз Участников Войны. 16 июля в зале Лас-Каз под председательством Туркул а состоялось первое открытое собрание Союза, возвестившее о его политической программе и целях. Выражая недовольство пассивностью РОВСа, Туркул и его соратники, полковник В. В. Чернощеков, капитан Б. В. Тряпкин и другие, призывали к активным действиям против советской власти. В тон ему вещал о неумирающей белой идее капитан Ларионов, неизвестный Миллеру видный чин «Вн. линии».

В действиях Туркула Миллер усмотрел нарушение дисциплины. Вернувшись из водолечебного курорта Баньоль-де-л’Орн, Миллер вызвал 27 июля Туркула на рю дю Колизе для объяснений. Разговор был резким и неприятным. Туркул заявил о своем уходе из РОВСа, и Миллер на следующий день исключил его из списков.

Генерал Витковский пытался примирить Миллера с Туркулом и образовал комиссию, в которую вошли Скоблин и полковники Соколовский и Ягубов. Примирения достичь не удалось.

3 августа в Галлиполийском Собрании состоялась экстренная встреча дроздовцев. Царило возбуждение, по адресу Миллера было отпущено много горьких, жестоких и несправедливых упреков. Дроздовцы постановили выйти из РОВСа. Однако Миллер не признал постановления и решил по-прежнему считать их чинами РОВСа.

Обычно благожелательно настроенная к РОВСу газета «Возрождение» встала на сторону Туркула. А враждебная РОВСу газета «Последние Новости» пером Н. Вакара писала:

«Неожиданно в июле перешли в нападение „активисты“. Генерала Миллера, видно, было решено побить собственным его оружием. Ген. А. В. Туркул, мечтающий занять место ген. Миллера, произвел нападение врасплох».

Скоблин довольно улыбался. Интрига развивалась успешно. Были рады в КРО НКВД – разложение крупнейшей эмигрантской организации шло полным ходом.