Текст книги "Незримая паутина: ОГПУ - НКВД против белой эмиграции"

Автор книги: Борис Прянишников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 37 страниц)

Размышления о белом терроре

Пребывание в Москве воочию убедило Бубнова в значительном усилении охраны партийных учреждений: всюду множество милиционеров, охрана внешняя и внутренняя. Кремль охраняется как крепость.

Взрыв на Мойке был для властей неожиданным, но ОГПУ сразу же сделало должные выводы:

«…мы давно знали, что в ГПУ сидят не дураки, а энергичные и умные люди, пусть прохвосты, но тем не менее знающие свое дело, умеющие и нападать, и защищаться. Даже без поездки в Москву заранее можно было знать, что после прошлогоднего покушения меры охраны ими приняты…

…Я далек от мысли признать невыполнимым проведение в жизнь белого террора, но, ознакомившись на месте с деталями и возможностями, я отдаю теперь себе ясный отчет, насколько трудно нам, при теперешнем положении вещей и при наших ограниченных возможностях, достигнуть положительных результатов, оправдывающих потери. Бросить бомбы в какое-либо собрание второсортных коммунистов, убить десяток, другой партийных марионеток… поджечь склад, взорвать мост – все это, хотя и трудно, но выполнимо и при теперешних наших возможностях… Такого рода акты могут быть полезны лишь тогда, когда они будут следовать непрерывной цепью один за другим, появляться в разных частях СССР, пробудят активность самого населения, ни на минуту не давая противнику покоя. Красивая мечта… на основании своего собственного опыта, а не из головы фантазии, я категорически утверждаю, что такого террора нам не провести – не по силам – и вот почему… Прежде всего, рассчитывать на массовое пробуждение активности в СССР нам не приходится. Хорошо мечтать о народном терроре, сидя за границей… а войдите в шкуру полуголодного, вечно борющегося за кусок хлеба забитого обывателя СССР, постоянно дрожащего перед гипнозом всемогущества ГПУ, с психологией, что сильнее кошки зверя нет… Общий вывод: помощи оттуда, пробуждения активности и самостоятельности самого населения нам ждать не приходится… надо рассчитывать на свои собственные средства. А это значит, что для каждого такого маленького акта, путем напряжения всех наших ресурсов, мы должны перевозить, перекидывать через границу, инструктировать, снабжать деньгами, оружием, техническими средствами, документами и т. д. минимум двух лиц, т. е. при расчете на многочисленность актов (а иначе овчинка не стоит выделки) – десятки лиц. Вряд ли нам это будет под силу… Даже если отбросить в сторону финансовую сторону дела, то останется еще более важное дело – вопрос кадров. Желающих много, но подходят далеко не все. Людей, ни разу не бывавших там и не знакомых с условиями жизни, посылать прямо на террор – слишком рискованно, большинство погибнет, не дойдя до цели. Нельзя базироваться на петроградском взрыве – это был первый неожиданный для большевиков акт. Условия тогда были другие… Значит, надо всех этих лиц сначала подготовить… Предположим, что и этот вопрос так или иначе разрешился. В первую минуту, при совершении мелкого акта, риск, конечно, будет значительно меньше, чем при покушении на какое-либо крупное лицо, где 100 процентов за гибель покушающегося. Но все же риск будет… ведь после акта людям, совершившим его, надлежит выбраться за границу из центра России. Они попадают в положение затравленного зверя. Против них будут все силы ГПУ, компартии, комсомола и Красной армии… На границах опять выложат цепи солдат и этим прервут возможность дальнейших посылок. При одиночном терр. акте выскочить трудно, а при нескольких, разновременно произведенных, это станет и совсем невозможным, тк. кк. люди, спасающиеся в какой-либо район после взрыва, рискуют попасть как раз туда, где другая группа готовит свой взрыв. Итак, почти гарантировано, что при такой системе почти все люди, идущие туда, обратно не вернутся. Кадры надо все время пополнять и начинать всякий раз с азбуки. Опытных людей в запасе не будет. Каждый из выразивших желание итти на террор, сознает, на что идет и к смерти готов, но весь вопрос в том, целесообразна ли будет их гибель, принесет ли она пользу делу освобождения Родины… Раньше я верил в осуществление такого систематического террора, теперь ясно вижу, что это невыполнимо, и на вопрос отвечу – „нет, не целесообразно“. Разве стоит губить нужных людей для дела, которое, как видно заранее, не даст желаемых результатов… Одиночными мелкими взрывами, поджогами и т. д. немногочисленными, и еще вопрос, всегда ли удачными, мы ГПУ не устрашим, общественное мнение взволнуем, но к активности вряд ли кого вызовем. Вернее, ответный террор ГПУ придавит всякое проявление этой активности. Если бы мелкий террор шел снизу, от всей массы населения, тогда он был бы грозным для коммунистов, но ведь трагедия в том, что на это даже рассчитывать сейчас нельзя… Мое мнение, что такая игра не стоит свеч. Мы эту игру не в силах провести в таком масштабе, когда она станет опасной для сов. власти, и результаты не оправдают потерь… Обращаю Ваше внимание еще на одну деталь: именно по этому руслу и пыталось отвести наш террор ГПУ. Вспомните Опп. и его пинкертоновские проекты с публикациями в газетах и т. д. Лет 5–6 тому назад это было бы своевременно и опасно для них, но теперь обстановка не та, и эти господа знали, на что нас толкали, рассчитывая при нашей неопытности нажить политический капиталец, свалить на нас свои хозяйственные неудачи и вдобавок выловить и истребить всех наших активнейших людей. Вы их тогда сразу раскусили, и дело Опп. сорвалось. Я тогда был еще младенцем в этих вопросах и собственно только тогда еще начинал разбираться в обстановке. Дикова же, поддерживаемая тогда Опп., находилась в невменяемом состоянии, да вряд ли толком сама отдавала себе отчет в положении.

Из разговора с Шестаковым мне показалось, что он, как будто, был сторонником именно этой системы. Тут, конечно, играет роль знаменитое к нему письмо Конева[37]37
  Псевдоним.


[Закрыть], где тот как раз и предлагает такой легкий систематический террор, а перед памятью Конева Шест, благоговеет. Странно, что такой опытный работник, как Шест., совершенно упустил из вида то, что это письмо было написано много лет тому назад, когда все это было своевременно и опасно для коммунистов. Теперь же обстановка изменилась, и к ней надо приспосабливаться. Не знаю, как смотрит Ш. на этот вопрос сейчас, но почти все, что пишу Вам здесь, я высказал и ему…

…если рисковать жизнью, то со всех точек зрения выгоднее пытаться убрать кого-либо из важных и значительных „вождей“. Удачный акт такого рода выведет из их рядов активную, крупную величину, устрашит остальных, произведет несомненно более крупное впечатление, как внутри, так и за границей, не требует такого большого количества жертв с нашей стороны и вполне оправдает потери…

…Не надо закрывать глаза и на трудности. 15 дней, потраченных мною бесплодно на розыски Б., или кого-либо из крупных, являются этому доказательством… Главное, что требуется создать, – это наводчиков-осведомителей в самом СССР, тк. кк. своими средствами, путем наружного наблюдения, достигнуть успеха слишком трудно и рискованно. Можно провалиться без пользы. Затем нужна другая конструкция бомб – для взрыва на удар.

Из кого и как вербовать наводчиков – это вопрос сложный и подлежит разработке. Самое простое – это привлечь за границей новых надежных людей, еще неизвестных ГПУ, имеющих в России подходящих родственников, и с соблюдением всей осторожности перекинуть их на время туда, дать им возможность столковаться, выяснить возможности и установить связь. По получении нужных сведений от наводчиков, перебрасывать двухтрех метателей с бомбами, направляя их на указанный след. Объектом выбирать только крупных „вождей“, или же собрания, на которых бывают видные коммунисты. Вариаций такой схемы может быть бесконечное число. Главные условия: ячейковая система организации, объединенная лицом, находящимся за границей, и твердость лиц, идущих туда, дабы они ни в коем случае не сдавались живыми».

Больше актов белого террора в СССР не было. Но и после всех неудач и напрасных жертв идея террора не умирала в эмиграции и дожила до середины тридцатых годов.

Второй «Трест»

Кутепов тяжело переживал неудачи и гибель верных делу людей. После саморазоблачения «Треста» эмигранты начали терять веру в возможность успешной борьбы с коммунизмом. Иссякали и без того небольшие средства, бывшие в распоряжении Кутепова. Уже в 1927 году он помышлял о поступлении рабочим в столярную мастерскую.

В декабре того же 1927 года в Москве состоялся XV съезд ВКП(б), вынесший решение о коллективизации сельского хозяйства. Наметился решительный перелом от ленинского нэпа к сталинскому строительству социализма в одной стране. Насильственная коллективизация, ставшая сплошной во второй половине 1929 года, вызвала отчаянный и ожесточенный отпор многомиллионного крестьянства. В деревне кипела неравная борьба безоружного крестьянства с карательными отрядами ОГПУ.

События в России взволновали эмиграцию и подогрели активистские настроения в ее организациях. Борьба с коммунизмом, всегда почитавшаяся у активистов священной, на сей раз особенно оправдывалась новыми страданиями народа.

Наряду с РОВСом, крупнейшей организацией умеренного, непредрешенчески-монархического толка, действовала демократическая группа, объединившаяся вокруг журнала «Борьба за Россию». Возглавлял эту группу бывший народный социалист Сергей Петрович Мельгунов, автор ценных исторических трудов о русской революции.

Прямого отношения к работе кутеповской организации группа Мельгунова не имела. Но от начальника канцелярии Кутепова, князя С. Е. Трубецкого, Мельгунов получал информацию о России и через людей Кутепова переправлял в Россию небольшое количество экземпляров журнала «Борьба за Россию».

В июне 1928 года к Мельгунову пришел знакомый по Петербургу адвокат Н. Он рассказал, что прибывший из России человек хотел бы встретиться с Мельгуновым. Посредником, устраивавшим встречу, был генерал Павел Павлович Дьяконов, бывший русский военный атташе в Лондоне, официально принадлежавший к течению монархистов-легитимистов. Мельгунов согласился, и вместе с единомышленником, Петром Яковлевичем Рыссом, в назначенный день приехал на квартиру Дьяконова.

Гостем из России оказался бывший царский военный юрист, полковник Александр Николаевич Попов. Он поведал Мельгунову, что в России существует подпольная организация. За границей эту организацию представляет генерал Дьяконов. Организация хотела бы расширить свои связи с эмигрантскими политическими кругами, особенно с журналом «Борьба за Россию», платформа которого ей кажется наиболее подходящей для современного положения в России. Кроме того, Попов настоятельно просил Мельгунова устроить ему свидание с Кутеповым.

Согласившись на встречу с Поповым, Кутепов отклонил какое бы то ни было посредничество со стороны Дьяконова, которому он не доверял. Беседа Кутепова с Поповым состоялась в ресторане в присутствии близкого к Мельгунову общественного деятеля Михаила Михайловича Федорова.

С Поповым Мельгунов договорился об адресах, по которым следовало отправлять в Россию антикоммунистическую литературу. В дальнейшем у Мельгунова завязалась переписка с «Кузьмой» – Поповым. Письма от «Кузьмы», посылавшиеся на разные адреса в Париже, приходили из Москвы аккуратно. Мельгунов считал, что советская цензура не могла не обратить внимания на эту странную переписку. Не удовлетворяли его и адреса с явно вымышленными фамилиями, которым нужно было посылать журнал «Борьба за Россию». Между тем сведения от «Кузьмы» подчас бывали интересными и важными. 24 сентября 1928 года «Кузьма» писал о взрыве бомбы на Лубянке, брошенной 6 июля Радковичем и Мономаховым:

«Известно лишь из рассказов от случайных очевидцев, что взрыв был силен… выяснилось, что один из покушавшихся был убит на месте, а другого поймали в 25–30 верстах от города по линии Серпуховского шоссе… поимка террористов была произведена настолько быстро, что у некоторых возникает вопрос – не знало ли ОГПУ о предстоящем взрыве… событие 6 июля не вызвало особенных толков или каких-либо повышенных настроений… Конечно, если бы взрыв сопровождался убийством ответственных руководителей ОГПУ, то это неизбежно вызвало бы эффект и могло, до известной степени, всколыхнуть массы и явиться некоторым толчком политической активности их… проводимый внутренними российскими силами террор на селе, в казачьих и горских районах, в глухой провинции против местных работников, чекистов, селькоров и пр. более понятен широким русским массам, воспитываемым в здоровом национальном направлении, подрывает наглядно и убедительно престиж советской власти и является стимулом для активности русского движения»…

15 декабря 1928 года «Кузьма» писал Мельгунову:

«Мы – противники всякой иностранной интервенции и уверены, что свергнуть большевиков может только красная армия с крестьянством… мы уверены, что террор против чекистов, милиции др. должен встретить явное сочувствие населения. Вообще же индивидуальный террор мы считаем допустимым лишь в случае, если террорист бьет по заранее намеченной цели, и когда террористический акт в каждом отдельном случае оправдывает себя в глазах населения сов. России»…

Особенно ободряющим было письмо «Кузьмы» от 25 апреля 1929 года:

«Политическая обстановка в СССР обострилась до такой степени, что сейчас мы находимся накануне полосы открытых действий населения против большевизма… Три года назад мы еще не думали об открытых боях, сейчас же они стоят на очереди дня, и не столько благодаря деятельности нашей организации, сколько ввиду огромного подъема народной антибольшевицкой стихии. В 1929 г. мы намерены впервые ударить по чужим рукам. Боевой план действий разработан нами объективно и достаточно серьезно… Ввиду серьезности момента мы настаиваем на выполнении Вами следующих мероприятий:

1) создание нелегального перехода на одной из границ северо-запада или же на границах юго-запада России;

2) посылки к нам через созданный переходный пункт Вашего представителя, пользующегося Вашим полным доверием и имеющего опыт нелегальной работы;

3) представитель, командированный Вами, должен иметь образцы литературы, выпускаемой за границей русской националистической эмиграцией и сепаратистами, и должен располагать достаточными информационными данными о положении в Европе;

4) мы желали бы видеть представителя, достаточно компетентного и правомочного делать разработки тактики борьбы… Его приезд мы намерены использовать также для подкрепления точки зрения части членов штаба, считающих уже возможным… приступить к первым боевым выступлениям… Ваш представитель может получить богатый информационный материал… Этот материал поможет Вам вести сильнейшую кампанию по объединению национальных сил эмиграции на платформе борьбы за Россию. В Вашем лице мы видели и видим до сих пор тот центр, который обязан взять на себя объединение русской молодежи – точнее российской эмиграции…»

Предложения были лестными и заманчивыми. Но ведший через генерала Дьяконова переписку с «Кузьмой» Мельгунов, умудренный опытом Савинкова, отвечал:

«Наши отношения до сих пор плохо налаживаются. Причин для этого много. Одна из них – та самая осторожность, которую Вы нам рекомендуете. На первых порах, как Вы знаете, мы очень были смущены некоторыми Вашими прежними связями. Мы вынуждены быть настороже. Поэтому наш курьер, которому удалось проехать в Россию, там не мог с Вами связаться. Нам удалось переправить еще двух лиц. Но один из них ехал по своим адресам и абсолютно ни с кем не хотел связываться. Другой ехал по пути, для нас еще недостаточно знакомому. Поэтому мы боялись связаться с Вами через него… В силу отсутствия денег, мы не имеем возможности поддерживать постоянный организационный контакт с Россией, т. е. иметь своих надежных курьеров. Поэтому и воздерживаемся давать кому-либо указанные Вами адреса. Я дал это в некоторые места, но с большими и существенными оговорками. Вероятно, поэтому наша литература до Вас и не доходит».

«Кузьма» через Дьяконова ответил, что «ни одного письма непосредственно от него штаб не получал». Штаб хотел бы знать, по какому адресу Мельгунов послал письма, «у организации имеются свои люди во многих советских учреждениях», но отправка литературы по адресам учреждений ведет к ее изъятию в регистратуре, принимающей почту. Воздавая должное опыту и конспирации Мельгунова, штаб не выражал беспокойства по поводу способов переписки через его внутреннюю агентуру. Не возражая против переотправки литературы через находившихся в СССР доверенных лиц Мельгунова, штаб категорически восставал против передачи его адресов каким-либо организациям в СССР.

Отношения Мельгунова с «Кузьмой» осложнились нашумевшим в Париже происшествием. 2 ноября 1927 года журнал «Борьба за Россию» устроил открытое собрание, на котором выступали Донской атаман генерал А. П. Богаевский, генерал А. И. Деникин, П. Б. Струве и другие видные эмигранты. За несколько дней До собрания неизвестные лица распространяли порочившую Мельгунова листовку, подписанную «Ваш смертник X.». Заведующий типографией «Рапид» Маймистов, в которой печаталась «Борьба за Россию», без труда установил место печатания и автора листовки. Им оказался Григорий Алексинский, бывший член 2-й Государственной Думы от большевиков, ставший во время Первой мировой войны «оборонцем» и в июльские дни 1917 года подписавший с Панкратовым документ, разоблачавший денежные связи Ленина с немцами. Впоследствии Алексинский вращался в различных кругах эмиграции, участвуя в разного рода политических комбинациях, вплоть до заявления от имени каких-то организаций о признании отхода Бессарабии к Румынии.

Мельгунов передал пачку листовок полковнику Лепёхину, одному из офицеров охраны Кутепова. Узнав о случившемся, Кутепов письменно выразил свое возмущение поступком Алексинского. Одновременно выяснилось, что Кутепов вел дела с Алексинским по румынской линии сношений с Россией. Считая эту линию ненадежной, Мельгунов через А. И. Деникина пытался отговорить Кутепова от сотрудничества с Алексинским. Встретившись вскоре с Кутеповым, Мельгунов от него узнал, что он посылал через Алексинского своего человека в Москву для переговоров с организацией Попова. Мельгунов резко возражал против участия в делах Алексинского, к которому у него доверия не было. Когда при втором своем свидании с Поповым Мельгунов узнал о связи московской организации с Алексинским, то решительно отказался иметь с нею какие-либо дела. Растерявшийся Попов старался объяснить, что связь с Алексинским возникла случайно во время его первого приезда в Париж в 1927 году, и обещал порвать с Алексинским. Всё же было ясно, что Алексинский был как-то связан с Дьяконовым, и это обстоятельство вызывало сугубую настороженность Мельгунова. Тем не менее переписка с «Кузьмой» продолжалась. На одном истлевшем от времени письме сохранилась дата – июль 1929 года. Но что было в этом письме, разобрать не было возможно. Передав редакцию «Борьбы за Россию» М. М. Федорову, Мельгунов на долгие годы отошел от активной эмигрантской политики. Связь с Дьяконовым на свой риск и страх продолжал П. Я. Рысс.

* * *

Попов не ограничился установлением связей с группой «Борьба за Россию» и генералом Кутеповым. В свои сети он решил уловить и газету «Возрождение».

В июне 1928 года в редакцию газеты пришел генерал Г. Г. Корганов, давний знакомый ее редактора, Юлия Федоровича Семенова. Корганов сообщил, что в Париж приехал из Москвы ответственный представитель крупной контрреволюционной организации, желавший вступить в сношения с редакцией «Возрождения» и ее издателем. До встречи с незнакомым гостем Семенову предстояло познакомиться с П. П. Дьяконовым. После завтрака втроем в ресторане около Порт Шампере, было условлено о свидании с Поповым. Семенов приехал на квартиру Дьяконова, где уже находились Корганов и крупный, толстый, неуклюжий человек, с шарообразной головой и маленькими, злыми глазами.

Попов рассказал, что его организация существует в России уже шесть лет, что члены ее в Москве и в провинции проникают весь советский аппарат, вплоть до верхушки ГПУ. Советская действительность приучила членов к строжайшей дисциплине и к такой же осторожности, и до сих пор ни один из них не был выведен в расход властью. Но на деятельности организации вредно отразились бомбы, брошенные в коммунистический клуб в Ленинграде и на Лубянке в Москве. Поэтому необходимо, чтобы «Возрождение» выступало против подобных актов, тем оказывая большую услугу контрреволюционерам в России.

– Ваша заграничная деятельность, – говорил Александр Николаевич, – должна соответствовать нашим видам. Мы вам будем присылать указания, как и в каких случаях подойти к тому или другому вопросу… Со своей стороны, мы будем присылать вам регулярно всестороннюю информацию о жизни в России.

– Видите ли, – отвечал Семенов, – наша газета ни от какой партии не зависит и ни от кого никаких директив получать не может.

После неудачного для Попова свидания прошло три дня. В редакцию газеты явился Дьяконов и спросил:

– Кажется, произошло какое-то недоразумение. Не хотите ли Вы, Юлий Федорович, еще раз повидаться с Александром Николаевичем?

– Хорошо, но при условии, чтобы мне больше не говорили о подчинении газеты кому бы то ни было. Кроме того, гость должен отказаться от наставительного тона.

На втором свидании Семенова с Поповым Корганов не присутствовал. Москвич держался вполне прилично. Разговаривали исключительно об информации, интересовавшей газету.

– Виделись ли вы с Кутеповым? – спросил Семенов.

– С Кутеповым я не желаю встречаться, – резко ответил Попов, – вся его организация пронизана провокаторами.

Попов лгал. В это время он поддерживал отношения с Кутеповым через Корганова.

При прощании москвич, сделав жест в сторону Дьяконова, сказал:

– Вот наш единственный представитель в Париже. Через него мы будем с вами сноситься.

После второго свидания с Поповым Семенов ни разу не виделся ни с Коргановым, ни с Дьяконовым. Ничего нового о таинственной организации Семенов больше не знал. Лишь в марте 1930 года Корганов поведал Семенову, что перед своим возвращением в Москву Попов говорил ему: «Семенов мне не доверяет, поэтому никаких сношений с ним у меня быть не может».