Текст книги "Незримая паутина: ОГПУ - НКВД против белой эмиграции"

Автор книги: Борис Прянишников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 37 страниц)

Переписка из двух углов

В январе 1933 года я впервые побывал на собрании Лионского отделения НСНП. Когда я шел в кафе на Пляс де ля Мэри в лионском пригороде Виллербан, то думал – ну что могут сделать молодые, неопытные в политике люди? Отлично помню это собрание. В зале присутствовало около двадцати пяти человек. Действительно, это была молодежь, частично выросшая за границей. Те, что постарше, прошли сквозь огонь Гражданской войны, в лучшем случае достигшие чина капитана.

Мое внимание привлекла к себе невысокая, сутуловатая фигура крепко сшитого, пышащего энергией, волевого и уверенного в себе Р. П. Рончевского. Он вел собрание, докладывал о положении в России, о долге молодых сил эмиграции, о необходимости сплотить активную молодежь в крупную революционную организацию для борьбы за свободную Россию.

Мне уже не раз приходилось встречаться с Рончевским, но в иной обстановке – на балах местного отделения Общества Галлиполийцев, на общих собраниях Русского Эмигрантского Комитета. Вечно чем-то занятый и озабоченный, он тогда не привлекал к себе моего внимания. Но слушая его на этом памятном для меня собрании, я заразился верой в возможности эмигрантской молодежи. И впрямь, почему бы не могли молодые, свободные от груза ошибок своих отцов, свободные от психоза поражений, понесенных старшим поколением, взять на себя великую освободительную миссию?

После некоторого раздумья, в феврале 1933 года я стал членом-сотрудником НСНП. С головой я окунулся в жизнь молодой, динамичной, быстро развивавшейся организации. К собственному приятному изумлению, я обнаружил, что проведенные в бездействии первые годы эмиграции были для меня отнюдь не бесплодными. Внимательно следя за жизнью подъяремной России, читая эмигрантскую и советскую литературу, живо интересуясь книгами на политические и социальные темы, нежданно для себя я оказался достаточно политически просвещенным, чтобы сделать первые шаги на новом поприще.

В июне того же 1933 года правление Лионского отделения кооптировало меня в свой состав. Дел прибавилось, но увеличение объема работы вызывало лишь новый прилив энергии.

В один из душных летних вечеров Рончевский встретился со мной и Альтовым. Сперва мы занимались текущими делами по Лиону и другим городам юго-востока Франции, входившим в Лионский подотдел НСНП. Затем лицо нашего председателя стало напряженно серьезным и озабоченным.

– Знаете, – сказал он, – наша деятельность не может не вызывать реакции со стороны большевиков. Нам следует опасаться попыток провокации и взрыва Союза изнутри, то есть обычных приемов советской агентуры в ее борьбе с активными кругами эмиграции. Следовательно, нам нужно принимать собственные меры предосторожности. Одна из них – наблюдение за происходящим вокруг и внутри Союза. У НСНП нет собственной организации типа контрразведки. Поэтому следует воспользоваться уже существующей сетью контрразведки РОВСа, действующей не первый год и имеющей опыт в таких делах.

– Конечно, самозащита нам безусловно нужна, – подтвердил я. – Знаменитый «Трест» и гибель Кутепова тому порука.

– Ну, если так, – продолжал Рончевский, – то не согласитесь ли вы участвовать в работе контрразведки?

– Да, я понимаю необходимость такой работы. Пожалуйста, можете рассчитывать на меня. Буду делать, что в моих силах и возможностях.

Альтова Рончевскому уговаривать не было нужды. Он уже был введен в курс дела. Между нами троими установилось дружное сотрудничество по всем вопросам деятельности НСНП и защиты его от проникновения советской агентуры.

В напряженной работе быстро бежали дни за днями. Как будто всё обстояло благополучно. Но в один сентябрьский вечер 1933 года Рончевский пришел на собрание нашей тройки очень озабоченным и встревоженным. Причин к беспокойству оказалось немало. Что-то странное стало обнаруживаться в контрразведке, именовавшей себя «Внутренней линией».

Возглавляя нашу тройку, Рончевский обменивался частыми письмами с парижским центром «контрразведки». Письма Закржевского из Парижа, подписанные псевдонимом «Дмитриев», были двух родов: одни содержали общую информацию по «Внутренней линии» и были маршрутными, пересылавшимися в другие города французской провинции после ознакомления с ними нашей тройки; другие содержали ответы Закржевского на недоуменные вопросы Рончевского и в нашем обиходе назывались перепиской из двух углов. Благодаря ответам Закржевского, мало-помалу стало выясняться подлинное лицо «контрразведки». 18 сентября 1933 года «Дмитриев» разъяснял:

«Имейте в виду, что наш Центр, наша организация, имеет, кроме своих многообразных задач, цель и задачу способствовать наиболее безболезненному переходу политработы из рук старшего поколения в руки более молодого, не теряя связи с этим старшим поколением (конечно, военным) через персональное вхождение отдельных наших сотрудников в Н.С.Н.П., или в будущем – просто национальный союз, занимающих в нем в большинстве командные должности. Одно должно жить в другом, а мы должны быть везде незримыми руководителями, незримыми стержнями, толкающими работу обеих организаций к победе. Собственно говоря, получается даже так, что фактически оба аппарата, и P.O.B.C., и Н.С.Н.П., должны быть насыщены нашими людьми („подполья“) до такой степени, чтобы всё это в конечном счете сливалось бы… но если это идеал, то на практике вы сами видите, оно и проводится неукоснительно в жизнь».

Уже одно это письмо заставило нас насторожиться. Но еще большее смущение вызвали у нас другие откровения «Дмитриева» в письме от 6 ноября 1933 года:

«Мы (Внутр. Линия) стоим над ВР и над АА[40]40
  ВР – РОВС, вероятно, две первые буквы фамилии ген. Врангеля; АА-НСНП.


[Закрыть]. Ведем их к одной и той же цели – разными путями. Для нас АА – средство борьбы, а для А2[41]41
  А2 – Исполнительное Бюро Совета НСНП.


[Закрыть] – оно самодовлеющее, оно – АА – для А2 есть цель».

Выходило, что «Вн. линия» властно претендовала на возглавление как РОВСа, так и НСНП. Себя, тайную Организацию, неизвестную главе РОВСа генералу Миллеру и руководству НСНП, она ставила над ними с целью управлять и руководить всеми их действиями. Уточняя цели «ордена», Закржевский писал 29 ноября:

«Я хотел бы всем сердцем превращения внутренней линии не только во вн. линию одного ВР, но и АА… Дмитриев является именно лицом, ведущим такого же рода работу по АА».

Несомненно, широкое поле деятельности открылось перед «контрразведкой» после гибели генерала Кутепова.

16 декабря 1933 года Закржевский приподнял завесу над прошлым «Вн. линии»:

«Возражение относительно АПК[42]42
  Александр Павлович Кутепов.


[Закрыть] и правильно и неправильно, и вот почему: Внутренняя Линия в теперешней форме существовала шесть лет тому назад на Балканах. Отправки „ТУДА“ людей ввиду близости к границам были главным объектом и направлением работы. Дмитриев появился во Франции с лета 1929 года, но перебрался в Париж лишь к осени 1930 года, когда АПК уже не существовало, и положил начало организации здесь».

Подчеркивая боевой характер организации, в письме от 11 декабря 1933 года Закржевский представил нам «Вн. линию» как «„организацию“ (орден или орденского типа), каковой мы являемся, давшую Радковича, Сусалина, Болмасова, Ларионова и других».

Все эти письма со всей очевидностью повествовали о том, что «Вн. линия» отнюдь не была контрразведкой. В действительности она была своеобразным политическим орденом, в своей тайной переписке невозбранно использовавшей репутацию канувшей в Лету боевой организации Кутепова.

На вопрос Рончевского о распространенности «ордена» Закржевский ответил 19 марта 1934 года:

«Вы пишете: внутренняя линия – очевидно, это линия при I ВР, т. е. при 115? Да, при I ВР, что касается территорий, на которых расположен I ВР. Но вообще внутренняя линия существует и при II ВР, и при III ВР, и при IV ВР, и все они связаны друг с другом. Дмитриев осуществляет роль Начальника внутренней линии при первом ВР».

Таким образом к этому времени РОВС был опутан сетью незримых руководителей. Для придания «Вн. линии» большего авторитета, в письме № 220 от 15 июня 1933 года Закржевский раскрыл и имя ее верховного вождя:

«Думаю и надеюсь, что в частной беседе со мной Павлов[43]43
  115 и Павлов – клички Шатилова.


[Закрыть] будет говорить и решать не в качестве главы Отдела ВР здесь, а в качестве главы Внутренней Линии».

Генерал П. Н. Шатилов

Павел Николаевич Шатилов был потомственным военным. Его дед, генерал-от-инфантерии, отличился в русско-турецкой войне 1877–1978 годов, и в его честь был назван один из фортов крепости Каре. Его отец, тоже генерал-от-инфантерии, был помощником наместника Кавказа и членом Государственного Совета. Родился Павел Николаевич в Тифлисе в 1881 году. Первым, с занесением на мраморную доску, он окончил Пажеский Его Величества корпус и начал службу в лейб-гвардии Казачьем Его Величества полку. Участвовал в русско-японской войне. В 1908 году первым окончил Николаевскую академию Генерального штаба. Строевой ценз отбыл в должности командира сотни в 1-м Хоперском полку Кубанского казачьего войска. Был переведен в Главное управление Генерального штаба. С началом Первой мировой войны занимал штабные должности в 7-й и 8-й кавалерийских дивизиях. За отличие в бою с немецкой кавалерией был награжден орденом св. Георгия 4-й степени. В 1916 году 35-летний полковник был переведен с западного театра на Кавказский фронт и назначен начальником штаба 2-й Кавказской казачьей дивизии.

Революция 1917 года застала Шатилова на посту командира 1-го Черноморского казачьего полка. Летом того же года он был назначен генерал-квартирмейстером штаба Кавказского фронта.

Острого, но холодного ума, очень способный, больших военных знаний и опыта, отличавшийся редким самообладанием, умевший, когда нужно, быть обаятельным с собеседником, Шатилов был выдающимся офицером Генерального штаба, блестящим кавалерийским начальником, отличным знатоком разведывательной и контрразведывательной работы. После развала русской армии на Кавказском фронте, в декабре 1918 года, Шатилов прибыл в Екатеринодар в штаб Добровольческой армии генерала А. И. Деникина. Штабу он привез сведения о сохраненной на Кавказе разведывательной сети штаба Кавказской армии.

В это время на Северном Кавказе шла ожесточенная борьба 35-тысячной Добровольческой армии с 11-й армией красных, насчитывавшей свыше 100 тысяч человек. Организованность и качество были на стороне белых, в их рядах было много генералов и офицеров. В жестоких боях белые побеждали умением и исключительной доблестью. Самым талантливым белым генералом был барон Петр Николаевич Врангель, выдающийся стратег, человек большого ума, исключительной энергии, несокрушимой воли и блестящий кавалерийский начальник. Благодаря ему в борьбе за Северный Кавказ свершился решительный перелом после разгрома красных под Ставрополем.

Деникин отправил Шатилова в распоряжение Врангеля. 2 января 1919 года Шатилов добрался до уездного села Петровского, где находился Врангель со своим штабом. Приезду Шатилова, своего старого приятеля по русско-японской войне и однокашника по Николаевской академии Генерального штаба, Врангель был очень рад. Зная опыт и таланты Шатилова, Врангель поручил ему командование конной группой из частей двух дивизий. Шатилов немедля повел в бой свои конные полки. 7 января он взял Георгиевск, через несколько дней разгромил минераловодскую группу красных и освободил от красных Терскую область и Дагестан.

Весной 1919 года у белых на фронте создалось критическое положение. Крупные силы 10-й армии красных выдвинулись на линию реки Маныч и, охватив правый фланг Донской армии, угрожали ей полным окружением. Освободившиеся после побед на Северном Кавказе дивизии Добровольческой армии генерал Деникин двинул на помощь изнемогавшим донцам.

После совещаний в Ростове-на-Дону было приступлено к проведению контрнаступления на Маныче. Большую часть конницы Деникин объединил в руках Врангеля. Под его начальством оказалась 1-я конная дивизия Шатилова. Манычская операция закончилась разгромом 30-тысячной группы красных. В эти дни особенно отличился Шатилов, переправившийся со своей дивизией через болотистый Маныч восточнее села Бараниково и нанесший решительный удар по красным у Великокняжеской. Деникин был рад победе. Он поздравил Шатилова, произвел его в чин генерал-лейтенанта и назначил командиром 4-го конного корпуса.

Остатки разбитых красных бежали в панике. Заново сформированная Кавказская армия под командованием Врангеля в составе четырех конных корпусов и одной пехотной дивизии безостановочно преследовала убегавшие остатки 10-й Красной армии и конного корпуса Думенко. После трехнедельного преследования по безводным солончакам калмыцкой степи, армия Врангеля подошла к Царицыну. Взять «красный Верден» с ходу не удалось. Лишь после жестоких боев 18 июня Царицын был взят. В этих трудных боях Шатилов показал себя прекрасным кавалерийским начальником, храбрым и инициативным. По настоянию Врангеля, 20 июня Шатилов стал начальником штаба Кавказской армии. На этом посту Шатилов проявил себя компетентным генштабистом, быстро разбиравшимся в сложной боевой обстановке. Был он Врангелю ценным помощником.

Осенью 1919 года военное счастье изменило белым. Стратегические и политические ошибки главного командования Вооруженными Силами Юга России, малочисленность армии, неустроенность ее тыла и превосходство красных в силах повели к трагическому поражению. Врангель, поддержанный Шатиловым, не раз предлагал свои стратегические планы, возражал против знаменитой «московской директивы», нарушавшей принципы военного искусства.

Но Деникин и особенно его начальник штаба, генерал И. П. Романовский, переоценивая возможности, упрямо держались неверных решений. Когда обозначился крах «московской директивы» и Деникин осознал всю серьезность положения на фронте, он назначил Врангеля командовать отступавшей от Орла Добровольческой армией. Но было поздно. Остатки армии отступали, резервов не было, положение было катастрофическим. Между Врангелем и Деникиным углубился разлад. Окончательно разойдясь в мнениях с Деникиным, Врангель и Шатилов подали прошение об отставке и, по желанию Деникина, покинули Россию. На английском корабле они приплыли в Константинополь.

В марте 1920 года, после кошмарной эвакуации остатков армии из Новороссийска, Деникин решил уйти с поста главнокомандующего ВСЮР. На 21 марта он назначил заседание Военного совета в Севастополе для выбора себе преемника. Были приглашены и генералы, не занимавшие командных постов. Из Константинополя был вызван Врангель.

Об отчаянном положении укрывшихся в Крыму остатков южной белой армии Врангель знал хорошо. От британского Верховного комиссара в Константинополе адмирала де Робека он узнал об адресованной Деникину ноте, извещавшей о прекращении помощи Великобритании белым армиям. И без того тяжелое положение белых становилось совсем безнадежным. Де Робек сообщил также о телеграмме из Феодосии, посланной начальником британской миссии на юге России генералом Хольманом, о решении Деникина сложить с себя звание главнокомандующего.

– Если вам угодно будет отправиться в Крым, – сказал де Робек, – я готов предоставить в ваше распоряжение судно. Я знаю положение в Крыму и не сомневаюсь, что тот совет, который решил собрать генерал Деникин для указания ему преемника, остановит свой выбор на вас. Знаю, как тяжело положение армии, и не знаю, возможно ли ее еще спасти…

– Благодарю вас, – отвечал Врангель. – Если у меня могли быть еще сомнения, то после того, как я узнал содержание ноты, у меня их более не может быть. Армия в безвыходном положении. Если выбор моих старых соратников падет на меня, я не имею права от него уклоняться.

Адмирал де Робек крепко пожал руку Врангеля. Убежденный враг большевизма, адмирал сожалел о решении своего правительства.

Узнав о решении Врангеля, Шатилов ужаснулся:

– Ты знаешь, что дальнейшая борьба невозможна. Армия или погибнет, или вынуждена будет капитулировать, и ты покроешь себя позором. Ведь у тебя ничего, кроме незапятнанного имени, не осталось. Ехать теперь – это безумие!

Но заклинания Шатилова не помогли. Решение Врангеля было бесповоротно. Утром 22 марта предоставленный Врангелю броненосец «Император Индии» бросил якорь на рейде Севастополя. Вместе с Врангелем прибыл и Шатилов, не приглашенный Деникиным на совет.

Собравшийся под председательством генерала-от-кавалерии А. М. Драгомирова Военный совет единодушно отказался от выборов и предложил Деникину самому назначить преемника. На частном совещании генералы, в необязательном для Деникина порядке, назвали Врангеля.

Отвечая им, Врангель сказал:

– Я лично не представляю себе возможным для нового главнокомандующего обещать победоносный выход из положения. Самое большее, что можно от него требовать, – это сохранить честь вверенного армии русского знамени.

Генералы и адмиралы угрюмо молчали. Наконец, генерал-майор Махров, начальник штаба Деникина, сменивший ушедшего в отставку Романовского, произнес:

– Всё же борьбу надо продолжать. Пока у нас есть хоть один шанс из ста, мы не можем сложить оружия.

– Да, Петр Семенович, это так, – возразил Шатилов, – но если бы этот шанс был… По-моему, у противника не девяносто девять шансов, а девяносто девять в периоде.

Врангель вышел из дворца. С тяжелыми думами шел он по Историческому бульвару. Он знал, что выбор падет на него. Генералы единогласно представили Деникину кандидатуру Врангеля. 22 марта Деникин подписал приказ о назначении Врангеля главнокомандующим ВСЮР. 24 марта Врангель назначил Шатилова своим помощником.

После отъезда генерала Махрова в Варшаву для представительства интересов русской армии в Польше, боровшейся против большевиков, в середине июня Шатилов стал начальником штаба Врангеля.

* * *

Возрожденная волей Врангеля русская белая армия творила чудеса. Вырвавшись из тесного Крыма на просторы Северной Таврии, она одерживала одну победу за другой. В тихий, ясный июльский вечер Врангель и Шатилов сидели на террасе севастопольского дворца. Впервые после приезда в Крым между ними завязалась откровенная беседа.

– Да, мы сами не отдаем себе отчета в том чуде, которого мы свидетели и участники, – задумчиво сказал Шатилов. – Ведь всего три месяца тому назад мы прибыли сюда. Ты считал, что твой долг ехать к армии, я – что мой долг не оставлять тебя в эти дни. Не знаю, верил ли ты в возможность успеха. Что касалось меня, то я считал дело проигранным окончательно. С тех пор прошло три месяца…

– Да, огромная работа сделана за это время, и сделана недаром. Что бы ни случилось в дальнейшем, честь национального знамени, поверженного в прах в Новороссийске, восстановлена. И героическая борьба, если ей суждено закончиться, закончится красиво.

– Нет, – продолжал Шатилов, – о конце борьбы речи теперь быть не может. Насколько три месяца тому назад я был уверен, что борьба проиграна, настолько теперь я уверен в успехе. Армия воскресла, она мала числом, но дух ее никогда не был так силен. В исходе кубанской операции я не сомневаюсь, там, на Кубани и Дону, армия возрастет и численно…

Задуманная Врангелем десантная операция на Кубани открывала перспективы освобождения казачьих областей и воссоздания широкого фронта борьбы. Вместе с провозглашенным 25 мая законом о передаче земли трудящимся крестьянам, высадка на Кубани грозила подрывом основ коммунистического строя.

Лихой кубанский кавалерийский генерал Улагай, под начальством Врангеля принимавший участие в штурме Царицына, был назначен начальником десантного отряда. Занятый государственными делами и руководством войск в Северной Таврии, Врангель поручил Шатилову общее наблюдение над проведением этой важнейшей стратегической операции.

Казалось бы, обычно инициативный и энергичный, Шатилов должен был вложить душу и тело в эту операцию. Но не тут-то было.

Удачно высадившийся пятитысячный отряд вначале действовал быстро и энергично. К отряду присоединялись казаки-повстанцы, численность его росла, несмотря на потери в непрерывных боях. Затем отряд стал топтаться на месте, упустил драгоценное время и дал красным возможность сосредоточить превосходящие силы.

Начальником штаба к Улагаю, по рекомендации Шатилова, был назначен генерал Д. П. Драценко. В ходе операции между Улагаем и Драценко возникли недоразумения, осложнившие и без того трудную обстановку. Упустив возможности, десант был вынужден вернуться в Крым. Горько сетовал Врангель на себя за то, что, понадеявшись на Шатилова, он мало вникал в выполнение поставленной десанту задачи.

* * *

Ранней осенью 1920 года Польша заключила перемирие с правительством Ленина. Армия Врангеля осталась в трагическом одиночестве. Провозгласив лозунг «Все на Врангеля!», красное командование перебросило освободившиеся войска с польского фронта на свой Южный фронт. Сопротивляться вчетверо превосходившему в силах противнику было невозможно. Тем не менее армия Врангеля продолжала творить чудеса, отбиваясь от наседавших красных.

Исход неравной борьбы уже было легко предвидеть. По приказу Врангеля командующий Черноморским флотом вице-адмирал М. А. Кедров, генералы Шатилов, Стогов и Скалон разработали план эвакуации войск и всех желавших выехать из Крыма за границу. За участие в разработке плана эвакуации Врангель произвел Шатилова в чин генерала-от-кавалерии.

После ухода за границу, в июне 1921 года Врангель отправил Шатилова в длительную командировку, поручив ему устроить переезд частей армии из лагерей Галлиполи и Лемноса в Болгарию и Югославию. Вплоть до кончины Врангеля 25 апреля 1928 года он не занимал видных постов в РОВСе.

Заверяя Врангеля в успехе операции на Кубани, Шатилов успеху никак не содействовал. В Крыму он был лишь пассивным исполнителем предначертаний Врангеля. За все семь месяцев отчаянной борьбы у последней черты своим талантам применения не нашел.

* * *

«Выброшенную на свалку истории белогвардейщину» неустанно и на все лады поносила советская печать, выливая на нее потоки презрения, грубых издевательств, насмешек и лютой ненависти. «Черным бароном» прозвала она ненавистного ей генерала П. Н. Врангеля. Воинов белой армии называла убийцами, насильниками, грабителями. Но одного презрения и ненависти к белым вождям и воинам было недостаточно. Нужно было добить, разложить, покорить несломленную поражением сорокатысячную организацию белых.

Тщательно ОГПУ и НКВД анализировали положение в РОВСе, до мелочей изучая его деятелей и выискивая слабые места и полезных для себя людей. Ничем не брезговали ради достижения целей. При случае были не прочь повлиять на умы белых внезапными откровениями.

Ранней осенью 1932 года, совсем незадолго до затеянного Шатиловым первого съезда национальных группировок, по заданию Москвы, в управление РОВСа на рю дю Колизе пожаловал член редакционной коллегии газеты «Правда» Михаил Кольцов в сопровождении французского коммуниста, журналиста из «Юманите».

Посетители заранее знали, что генерал Миллер уехал на отдых в провинцию, да он им как раз и не был нужен. Их интересовала встреча с генералом Шатиловым, от него они получили беспримерное и единственное в своем роде интервью о РОВСе и его деятельности.

21 сентября 1932 года «Правда» поместила большую статью Кольцова «В норе у зверя», изложив интервью с Шатиловым в соответствии с думами ОГПУ. Опрокинув очередной ушат помоев на «белогвардейцев», Кольцов нарочито сопоставил личности генералов Миллера и Шатилова.

Наследник Кутепова был представлен читателям «не как самый умный, или самый активный, или самый храбрый из белых генералов», а «как самый бесцветный и дипломатичный», просто – «серенький Миллер».

Зато Шатилову курились фимиамы: он, генерал Абрамов и другие – «подлинные оперативные руководители». Шатилов – «мозг и руки военной и воинствующей зарубежной контрреволюции», управляющий «большим, сложным и разбросанным хозяйством», в его ведении «все важнейшие оперативно-командные рычаги» РОВСа, «при нем состоит разведка и международный шпионаж». Словом, он настоящий хозяин в РОВСе.

Сравнение – явно в ущерб Миллеру. И вопреки своему обычаю превращать врагов в сплошные ничтожества, «Правда» пером Кольцова всячески превозносила Шатилова, раздувая его таланты и авторитет: «активнейший деятель Гражданской войны», «командовал большими соединениями», а главное – «был ближайшим соратником, личным другом и несменяемым начальником штаба Врангеля». Заглянув в «Записки» П. Н. Врангеля, том пятый «Белого Дела», страница 163-я, Кольцов простер благодать «черного барона» на его бывшего всего восемнадцать месяцев начальника штаба[44]44
  С половины июня по декабрь 1919 года и с июня 1920 до июня 1921 года.


[Закрыть]:

«Генерал Шатилов, прекрасно подготовленный, с большим военным опытом, великолепно разбиравшийся в обстановке, отличался к тому же выдающейся храбростью и большой инициативой».

Заведомая ложь о «несменяемости» Шатилова Кольцова не смущала. Нужно было поднять на должную высоту наиболее способного и наиболее авторитетного среди белых генералов. Именно ему честь и место. А тут, по словам Кольцова, Шатилову приходится «терзаться бессильными судорогами честолюбия в обществе выживших из ума старичков» – таких, как Миллер.

«Судороги честолюбия» – это красного словца ради. «Состоявшая при нем разведка», то есть «Внутренняя линия», как раз и была занята подрывом престижа «старческой головки» Миллера и выдвижением на его место «несменяемого» начальника штаба безвременно скончавшегося Врангеля, чей авторитет, слава и популярность никогда не угасали в среде белого офицерства.

Открытые писания Кольцова и секретные письма Закржевского «линейцам» во Франции сомкнулись и били в одну и ту же точку. Их ядовитые стрелы были нацелены в генерала Миллера.