Текст книги "Наркомы страха"

Автор книги: Борис Соколов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 25 страниц)

Мне было 16 лет. Я училась в 7 классе. Потом Берия отнес меня в свою спальню и изнасиловал. Трудно описать мое состояние после случившегося. Три дня меня не выпускали из дома. День сидел Саркисов, ночь – Берия». На суде человек, похожий на Лаврентия Павловича, в своем последнем слове признал, что, вступив в интимную связь с несовершеннолетней, совершил преступление, но отрицал, что это было изнасилование.

Бывали и курьезные случаи. Одна из любовниц Лаврентия Павловича будто бы заявила на допросе: «Берия предложил мне сношение противоестественным способом, от чего я отказалась. Тогда он предложил другой, тоже противоестественный способ, на что я согласилась». Этот неразрешимый ребус появился на свет благодаря потрясающему целомудрию советских следователей, так и не решившихся доверить бумаге, какими именно способами секса искушал герой-любовник с Малой Никитской свою пассию. Некоторые показания бериевских подруг вообще внушают серьезные сомнения. Например, артистка Радиокомитета М., которой, кстати сказать, Лаврентий Павлович помог получить квартиру в Москве, утверждала, что последняя их встреча состоялась 24 или 25 июня 1953 года, причем Берия попросил М. на следующую встречу, намечавшуюся через три дня, прийти вместе с подругой. Однако из-за ареста «лубянского маршала» встреча не состоялась. Но, как мы помним, в это время Берия находился в братской ГДР, где железной рукой наводил порядок. Возможно, М. что-то напутала, и их свидание состоялось накануне отлета Лаврентия Павловича в Берлин. Хотя допрашивали артистку всего два-три месяца спустя после драматических событий и так быстро забыть даты было мудрено. Скорее М., как и другие любовницы Берии, говорила то, что хотели услышать от нее следователи, которые даже не задумывались о правдоподобии их слов. Кстати, большинство свидетельниц наверняка выставляли себя жертвами насилия, чтобы их не заподозрили в симпатиях к поверженному «врагу народа». Поэтому сегодня трудно сказать, кто из бериевских партнерш отдавался добровольно, а кто – по принуждению.

В любом случае «аморалка» тянула на статьи за изнасилование и злоупотребление служебным положением, но никак нс на государственную измену. А допрашивать Берию по политическим делам было опасно. «Лубянский маршал» слишком много знал.

Прежде чем понять, когда и как он умер, я хочу предоставить слово его тюремщику – коменданту штаба Московского округа ПВО майору Хижняку. Вот что он сообщил в интервью газете «Вечерняя Москва» 28 июля 1994 года: «Вышли из здания (Совмина. – Б. С.) генералы Москаленко, Бакеев, Батицкий, полковник Зуб, подполковник Юферев – адъютант командующего, полковник Ерастов. Среди них Берия. В автомашину слева от Берии сел Юферев, справа – Батицкий, напротив Зуб и Москаленко. Тронулись. Впереди – «ЗИС-110», за ним – автомашины с пятьюдесятью автоматчиками. Минут через сорок – пятьдесят приехали на гарнизонную гауптвахту…

Двадцать седьмого меня вызвал командующий (К. С. Москаленко. – Б. С.) и сказал, что мне поручен уход за Берией. Я должен готовить пищу, кормить его, поить, купать, стричь, брить и, по его требованию, ходить с дежурным генералом на его вызов… Когда командующий сказал, что я прикреплен к нему, мне сказали: «Несите пищу». Пошли генерал Бакеев, полковник Зуб, и я понес пишу… Хорошая пища, из солдатской столовой. Он сидел на кровати, упитанный такой мужчина, холеный, в пенсне. Почти нет морщин, взгляд жесткий и сердитый. Рост примерно 160–170 сантиметров. Одет в костюм серого цвета, поношенный. Сперва он отвернулся, ни на кого не смотрел. Ему говорят: «Вы кушайте». А он: «А вы принесли карандаш и бумагу?» – «Принесли», – ответил командующий. Он тут же начал писать… Когда я дал ему кушать, он эту тарелку с супом вылил на меня – взял и вылил. Все возмутились. Строго предупредили. Но бумагу и карандаш ему оставили. В тот раз есть он вообще не стал…

Я был ежедневно, до двенадцати раз в сутки. Скоро его перевели в штаб округа на улице Осипенко, 29. Там мы пробыли три-четыре дня, а потом там же перевели в бункер большой, где был командный пункт, во дворе здания штаба…»

На вопрос корреспондента, сколько продолжался суд над Берией, Хижняк ответил: «Больше месяца. Ежедневно, кроме субботы и воскресенья. Они работали с 10 до 18–19 часов. Конечно, с перерывом на обед». Бывший комендант опроверг также распространенные слухи, будто перед расстрелом Берия на коленях просил пощады: «Не было этого. Я же с самого начала до конца был с ним. Никаких колен, никаких просьб… Когда его приговорили, мне генерал Москаленко приказал съездить домой и привезти Берии другой костюм (до того он был все время в сером, в каком его арестовали в Кремле). Я приехал, там какая-то женщина. Я сказал, кто я такой. Мне надо костюм. Она мне его подала. Черный…

Я переодел его. Костюм серый я сжег, а в костюм черный переодел. Вот когда переодевал, он уже знал, что это уже готовят его.

С двумя плотниками мы сделали деревянный щит примерно метра три шириной, высотой метра два. Мы его прикрепили к стенке в бункере, в зале, где были допросы. Командующий мне сказал, чтобы я сделал стальное кольцо, я его заказал, и сделали – ввернули в центр щита. Мне приказали еще приготовить брезент, веревку. Приготовил… Готовили весь вечер… Привел я его. Руки не связывали. Вот только когда мы его привели к щиту, то я ему руки привязал к этому кольцу, сзади».

По словам Хижняка, перед казнью Берия вел себя «ничего»: «Только какая-то бледность, и правая сторона лица чуть-чуть подергивалась… Я… читал в газетах и книгах, что перед казнью завязывают глаза. И я приготовил полотенце – обычное, солдатское. Стал завязывать ему глаза. Только завязал – Батицкий: «Ты чего завязываешь?! Пусть смотрит своими глазами!» Я развязал. Присутствовали члены суда: Михайлов, Шверник, еще Батицкий, Москаленко, его адъютант, Руденко… Врача не было. Стояли они метрах в шести-семи. Батицкий немного впереди, достал «парабеллум» и выстрелил Берии прямо в переносицу. Он повис на кольце.

Потом я Берию развязал. Дали мне еще одного майора. Мы завернули его в приготовленный брезент и – в машину. Было это 23 декабря 1953 года, ближе к ночи. И когда стал завязывать завернутый в брезент труп, я потерял сознание. Мгновенно. Брыкнулся. И тут же очухался. Батицкий меня матом покрыл. Страшно жалко было Берию, потому что за полгода привык к человеку, которого опекал…»

Прежде чем попробовать разобраться, что в свидетельстве Хижняка правда, а что нет, я хочу процитировать два документа, касающиеся смерти Берии и тех, кого судили вместе с ним. Вот первый документ:

«Акт 1953 года декабря 23-го дня. Сего числа в 19 часов 50 минут на основании предписания председателя Специального судебного присутствия Верховного суда СССР от 23 декабря 1953 года за № 003 мною, комендантом специального судебного присутствия генерал-полковником Батицким П. Ф., в присутствии Генерального прокурора СССР, действительного государственного советника юстиции Руденко Р. А. и генерала армии Москаленко К. С. (за участие в аресте Берии Кирилла Семеновича пожаловали следующим чином. – Б. С.) приведен в исполнение приговор Специального судебного присутствия по отношению к осужденному к высшей мере наказания – расстрелу Берия Лаврентию Павловичу». И подписи: «Генерал-полковник Батицкий. Генеральный прокурор СССР Руденко. Генерал армии Москаленко».

А вот второй документ: «Акт. 23 декабря 1953 года зам. министра внутренних дел СССР тов. Лунев, зам. Главного военного прокурора т. Китаев в присутствии генерал-полковника тов. Гетмана, генерал-лейтенанта Бакеева и генерал-майора тов. Сопильника привели в исполнение приговор Специального Судебного Присутствия Верховного суда СССР от 23 декабря 1953 года над осужденными:

1) Кобуловым Богданом Захарьевичем, 1904 года рождения,

2) Меркуловым Всеволодом Николаевичем, 1895 года рождения,

3) Деканозовым Владимиром Георгиевичем, 1898 года рождения,

4) Мешиком Павлом Яковлевичем, 1910 года рождения,

5) Влодзимирским Львом Емельяновичем, 1902 года рождения,

6) Гоглидзе Сергеем Арсентьевичем, 1901 года рождения,

к высшей мере наказания – расстрелу.

23 декабря 1953 года в 21 час 20 минут вышеуказанные осужденные расстреляны.

Смерть констатировал – врач (роспись)».

Попробуйте, как в известном тесте на внимательность, найти десять или больше значимых различий, кроме фамилий осужденных, между этими двумя однотипными документами. Прежде всего можно сказать, что в одном Хижняк оказался прав – врача при казни Берии не было. Потому что под актом о расстреле Лаврентия Павловича нет подписи доктора, констатировавшего смерть. Это первая бросающаяся в глаза странность. Как же так, в отношении второстепенных участников заговора позаботились все оформить в полном соответствии с юридическими нормами, честь по чести, а смерть главного заговорщика даже забыли удостоверить врачебной подписью. Неужели только затем, чтобы создать почву для слухов, будто бы расстреляли не Берию, а кого-то другого, тогда как живой Лаврентий Павлович скрывается то ли в Аргентине, то ли в Швеции?

Чувствуется, что акт о Берии составляли торопливо, пропустив, в частности, год рождения осужденного. А ведь это тоже важно для однозначной идентификации личности казненного. Вдруг в стране существуют два Лаврентия Павловича Берии, различающиеся лишь датами рождения?

Вот насчет присутствия при расстреле Берии членов Специального Судебного Присутствия (прости, читатель, за невольный каламбур) Хижняк, думаю, ошибся. Во всяком случае, в акте о приведении приговора в исполнение они, кроме Москаленко, не упомянуты. Разве только как зрители пришли поглазеть на казнь, попросив не заносить их имена в протокол?

Есть и другая странность. Первый акт подписали кроме непосредственного исполнителя приговора генерала Батицкого прокурор Руденко и генерал Москаленко. Известно, что двое последних – единственные, кому Президиум ЦК доверил допрашивать Берию. Больше никого из прокуроров, следователей и генералов к преступнику, знающему самые большие государственные секреты, и близко не подпускали. Только майор Хижняк ухаживал за Лаврентием Павловичем как сиделка за больным, но не имел права даже словом с ним перемолвиться. Подпись генерального прокурора Руденко на акте о расстреле Берии вполне уместна. Не вызывает, казалось бы, вопросов и подпись Москаленко: Кирилл Семенович – один из членов Специального Судебного Присутствия, судившего Берию. Странно, однако, что акт пришлось подписывать Москаленко, а не председателю Судебного Присутствия маршалу И. С. Коневу. Неужели Иван Степанович отказался? Вроде нет. В архиве сохранилось предписание Конева коменданту Специального Судебного Присутствия генерал-полковнику И. Ф. Батицкому немедленно привести в исполнение приговор в отношении осужденного Л. П. Берии и представить акт. На этой бумаге имеется резолюция: «Приговор приведен в исполнение в 19.50 23.12.53 г. Батицкий». Предписание, что характерно, отпечатано на машинке, а акт о расстреле Берии почему-то написан от руки. Присутствовать же при исполнении его предписания маршалу почему-то не захотелось. Хотя вроде человек не робкого десятка. Может, бывший подчиненный генерал Москаленко да генеральный прокурор Руденко настоятельно порекомендовали Коневу поберечь нервы?

Вызывает удивление и то, что Батицкий, Руденко и Москаленко не подождали два часа, чтобы подписать второй акт – о расстреле остальных осужденных. Они предпочли доверить это лицам куда менее значительным. А кто был непосредственным исполнителем приговора над Кобуловым, Меркуловым и др., из текста документа не ясно. Расстреливали осужденных то ли сами Лунев и Китаев (что маловероятно при их высоких должностях), то ли упомянутые во втором акте генералы Гетман, Бакеев и Сопильник, то ли безвестные офицеры комендатуры.

Вспомним, что члены Специального Судебного Присутствия, председатель ВЦСПС Н. М. Шверник и секретарь Московского обкома партии Н. А. Михайлов, как утверждает Серго Берия, намекнули, что на суде был не его отец, а совсем другой человек. Справедливости ради отмечу, что еще один член суда, председатель Совета профсоюзов Грузии М. И. Кучава, в беседе с автором книги «Тринадцать «железных» наркомов» генералом МВД В. Ф. Некрасовым заявил, что на судебном заседании присутствовал сам Берия, а не его двойник. Только Лаврентий Павлович был без своего знаменитого пенсне, и обнаружилось, что он страдает косоглазием. Между прочим, если сохранилась медицинская карта бывшего шефа МВД, можно попытаться проверить, действительно ли он косил. Что любопытно, бывший глава грузинских профсоюзов не заметил, чтобы Берия за время пребывания в тюрьме заметно похудел. Это тоже настораживает: неужели Лаврентий Павлович не понимал, что его ждет, и сохранил отменный аппетит, тем более что питаться приходилось из солдатской столовой (а как у нас кормят солдат – известно).

А теперь вернемся опять к рассказу Хижняка. Он почему-то уверял корреспондента, что суд на Берией длился больше месяца. И это одна из самых существенных ошибок в свидетельстве бывшего тюремщика. Ведь в действительности Специальное Судебное Присутствие под председательством Конева уложилось меньше чем за неделю – с 18 по 23 декабря 1953 года. Куда это водили Берию ежедневно в течение месяца с 10 до 19 часов, с часовым перерывом на обед, когда Берию возвращали в бункер, где он опять встречался с Хижняком (как можно понять из текста интервью, на суде майор не присутствовал)?

Рискну высказать вот какое предположение. Протокол первого из публиковавшихся до сих пор допросов Берии датирован 23 июля, протокол последнего – 26 августа. О существовании более поздних по времени протоколов пока ничего не известно. Может быть, после 26 августа Берию вообще не допрашивали? Если так, то получается, что допросы Лаврентия Павловича длились чуть больше месяца. Не на суд провожал каждый день в 10 часов утра Хижняк Берию, а на следствие. А когда допросы решили прекратить, Берию расстреляли без всякого суда. И произошло это, скорее всего, в конце августа или в начале сентября.

При таком предположении многие детали рассказа Хижняка получают свое рациональное объяснение. Он утверждает, что Берию расстреляли «ближе к ночи». В акте же, подписанном Руденко, Москаленко и Батицким, стоит не такое уж и позднее время – 19.50. Хижняк утверждает, что приготовления к казни заняли несколько часов, «весь вечер»: пока изготовили деревянный щит и металлическое кольцо, пока съездили за новым костюмом и переодели в него Берию. Между тем судебные приговоры по такого рода делам, как правило, приводились в исполнение немедленно. Вот и на предписании Конева содержалось подобное требование. Когда год спустя судили коллегу Берии Абакумова, бывшего шефа МГБ расстреляли буквально сразу после вынесения смертного приговора, как только вывели из зала суда. Тогда Хрущев и его соратники действительно опасались, что бывший шеф КГБ, узнав о смертном приговоре, может наговорить или, хуже того, написать много лишнего, и тянуть с расстрелом не стали ни одной минуты.

С Берией же, если верить Хижняку (а не верить вроде нет оснований), возились несколько часов. Щит для расстрела начали мастерить загодя, еще до вынесения приговора? Что ж, ничего необычного в этом нет. И Руденко, и Москаленко, и другие члены Спецприсутствия прекрасно знали, каким будет приговор. Но вряд ли до его вынесения стали бы решать чисто технические детали: как расстреливать Берию – отдельно или вкупе с другими осужденными (щит с кольцом явно был рассчитан только на одного человека). И почему, спрашивается, Москаленко пришла в голову фантазия перед расстрелом переодевать Берию из серого в черное? Не все ли равно, в каком на тот свет идти? Ведь подельников Берии как будто не переодевали, за что же Лаврентию Павловичу такая честь?

А вот за что. Думаю, Хижняк запамятовал одну деталь: не серый костюм ему пришлось сжигать впоследствии, а черный. Запамятовать немудрено: сразу после казни с непривычки майор грохнулся в обморок. Серый же костюм никто не сжигал, ибо он был нужен для человека, которому предстояло сыграть роль Берии на суде. Двойник наверняка имел внешнее сходство с Лаврентием Павловичем, хотя, конечно, не абсолютное. Вот пусть присутствовавшие на суде участники и свидетели ареста Берии убедятся: перед ними тот самый человек, в том же самом сером костюме, в каком его брали на Президиуме ЦК. А чтобы неполное сходство не так бросалось в глаза людям, знавшим Берию, двойника посадили на скамью подсудимых без пенсне. Рассчитывали, что несходство отнесут насчет отсутствия традиционного атрибута внешнего облика «лубянского маршала» – в очках и без очков человек часто смотрится по-разному. Кстати, Хижняк, возможно, ошибся, когда утверждал, что на второй день после ареста видел Берию в пенсне. Ведь в письме коллегам по Президиуму от 1 июля Лаврентий Павлович жаловался: «Т-щи, прошу прощения, что пишу не совсем связно и плохо в силу своего состояния, а также из-за слабости света и отсутствия пенсне (очков)». Пенсне, очевидно, отобрали, чтобы узник с помощью осколка не вскрыл себе вены. Правда, сделать это могли не в первый день ареста, а на второй или третий.

У Хрущева, Маленкова и других членов Президиума имелись веские основания не оставлять Берию в живых до суда. Лаврентий Павлович очень много знал такого о каждом из членов высшего партийного руководства, что они никак не хотели доводить до сведения коллег. Недаром сразу после ареста Берии по распоряжению Хрущева был уничтожен архив бывшего шефа МВД. Специальная комиссия сожгла, не разбирая и не читая, 11 мешков документов, о чем составила соответствующий акт. Но сам Берия наверняка помнил содержание многих пикантных бумаг и на суде мог огласить весьма малоприятные факты из биографий «дорогих» Никиты Сергеевича, Георгия Максимилиановича, Вячеслава Михайловича и прочих, вооружив членов Президиума жареным материалом против соперников в разгорающейся борьбе за власть. Опыт с Ежовым подсказывал, что обреченный на смерть мнимый заговорщик может отречься от своих прежних признаний и на суде начать резать правду-матку. Потому допрашивать Берию Хрущев поручил надежным людям – Руденко и Москаленко, в личной преданности которых не сомневался. Но даже им, похоже, Никита Сергеевич не доверил выпытывать у подследственного сведения о мнимом заговоре и о деятельности Берии по отношению к кремлевским вождям. Вопросы Романа Андреевича и Кирилла Семеновича касались вещей безобидных, не имеющих политической остроты. Речь шла об авторстве книги, посвященной истории большевистских организаций Закавказья, похищении и убийстве жены маршала Г. И. Кулика (его самого три года уж как расстреляли, а что касается его супруги – Киры Ивановны Симонович, то она была по указанию Сталина тайно арестована 5 мая 1940 года по подозрению в шпионаже и несколько месяцев спустя расстреляна без суда. Возможно, ей инкриминировали шпионаж в пользу Италии – там у Киры Ивановны проживали родственники. Все документы по делу Кулик-Симонович уничтожены, и мы сегодня нс знаем не только, в чем ее обвиняли, но даже точной даты расстрела), любовных похождениях Лаврентия Павловича, его службе в мусаватистской контрразведке. Причем на следствии Берия, если верить опубликованным показаниям, все отрицал, а на суде порой признавал даже то, чего не было. На процессе Лаврентий Павлович заявил: «Я долго скрывал свою службу в мусаватистской контрреволюционной разведке. Однако… даже находясь на службе там, не совершил ничего вредного». Отчего не сказал, что к мусаватистам был послан по заданию Орджоникидзе (это ведь установило проведенное по поручению Сталина расследование) и никогда службы в мусаватистской контрразведке не скрывал, честно писал об этом в автобиографии!

Наиболее вероятным мне кажется такое предположение о конце Берии. Лаврентия Павловича застрелили в бункере штаба Московского военного округа в конце августа или начале сентября 1953 года без какого-либо приговора суда. И сделал это генерал Павел Федорович Батицкий. Не исключено, что в будущем отыщутся протоколы допросов Берии, относящиеся к периоду после 26 августа 1953 года. Тогда смерть «лубянского маршала» надо будет датировать на несколько дней позднее последнего допроса. Крайний срок здесь – 17 декабря, потому что 18-го уже начался суд. Но я думаю, что так долго тянуть с Берией не стали.

Почему же суд провели несколько месяцев спустя после смерти главного обвиняемого? Ответ может быть таким: неведомому двойнику требовалось время, чтобы выучить роль, да и от назначенных Берии в соучастники Кобулова, Меркулова и прочих следовало получить показания, чтобы хватило материала для судебного спектакля. Они-то больших кремлевских тайн не ведали и опасности не представляли.

Но если на суде был не Берия, а его двойник, почему он отказался признать себя виновным в том, в чем, собственно, обвинялся: в заговоре и измене Родине? Ведь заявил же подсудимый в последнем слове: «Я должен сказать Вам, что изменником и заговорщиком я никогда не был и не мог им быть. У меня и в мыслях не было, и я не помышлял даже, чтобы ликвидировать советский строй и реставрировать капитализм…» Думаю, в данном случае организаторы процесса пошли по пути наименьшего сопротивления. Сколько-нибудь убедительного сценария «бериевского заговора» они придумать так и не смогли. А в заговоре непременно должны были участвовать и другие подсудимые. Если бы признался их шеф, то они, отрицая свое участие в подготовке переворота, вынуждены были бы на суде задавать Берии вопросы, на которые режиссерам трудно было бы найти правдоподобные ответы. Мог получиться конфуз. Хоть процесс был закрытый, но трансляция заседаний суда шла в кабинеты всех членов Президиума ЦК. Чтобы не волновались и собственными ушами слышали: Лаврентий Павлович ничего дурного о них не сказал.

Еще одним важным доказательством того, что Берию расстреляли еще до суда, может служить следующий факт. Сохранился акт о кремации тел шестерых чекистов, которых судили вместе с человеком, похожим на Берию. Но акта о кремации тела самого Лаврентия Павловича в архивах так и не нашли. Может быть, поэтому в народе возникли слухи, будто тело Берии без остатка растворили в какой-то очень сильной кислоте – чтобы даже горстки пепла не осталось от палача и изменника. Вероятнее всего, дело обстояло гораздо проще, без жуткой экзотики в стиле готического романа и современных «ужастиков». Труп Берии кремировали, но поскольку происходило это значительно раньше, чем 23 декабря, и на погребение осужденного после исполнения законного приговора никак не походило, то оформили всю процедуру как кремацию неизвестного или записали тело на другую фамилию.

Мою гипотезу можно попытаться подтвердить анализом материалов следствия и суда, для чего необходима их полная публикация (или хотя бы свободный доступ исследователей к документам по делу Берии). Удачу может принести и поиск следов человека, который, вероятно, сыграл перед Специальным Судебным Присутствием роль поверженного «лубянского маршала». Серго Берия утверждает, что в 1958 году в Свердловске, где они с матерью находились в ссылке, «нам подбросили в почтовый ящик снимок, на котором был запечатлен мой отец, прогуливающийся по… Буэнос-Айресу. В Аргентине он никогда не был… Через несколько месяцев в почтовом ящике оказался журнал «Вокруг света»… на снимке был запечатлен… Лаврентий Павлович Берия, прогуливающийся с дамой по площади Мая в… Буэнос-Айресе… Фотография действительно была датирована 1958 годом». Возникает вопрос, не изображен ли на снимке двойник Лаврентия Павловича, так или иначе связанный со спецслужбами?

Если версия с расстрелом Лаврентия Павловича до суда соответствует действительности, то проблема реабилитации Берии предстает с совершенно неожиданной стороны.

Разумеется, Лаврентий Павлович не был изменником Родины. Вернее, по отношению к своей малой родине – Грузии – Берия может считаться изменником, поскольку он по мере сил способствовал поглощению независимого Грузинского государства Советской империей. Но ведь судили его в декабре 1953-го совсем не за это, называли английским шпионом (поскольку-де мусаватистская контрразведка была тесно связана с англичанами). Сегодня очевидно, что ничьим шпионом Берия никогда не был и не планировал никакого государственного переворота. Поэтому Лаврентия Павловича следует признать невиновным в тех преступлениях, которые ему инкриминировались на суде. Бывший глава НКВД виновен в другом: фальсификации уголовных дел и необоснованных репрессиях, в осуществлении депортации «наказанных народов», в массовом уничтожении польских офицеров и интеллигенции, представителей имущих классов и интеллигенции Прибалтики, Западной Украины и Западной Белоруссии (хотя решения о расстрелах и депортациях, повторяем, принимал не он, а Сталин). Виновен он, скорее всего, и в изнасилованиях и злоупотреблении служебным положением.

И еще. Лаврентий Павлович в 1947 году, зная о предстоящей денежной реформе, все свои сбережения в размере 40 тысяч рублей заранее поместил в сберкассу, чтобы избежать конфискационной переоценки. Кстати, по тем временам 40 тысяч – сумма небольшая. Ее едва хватило бы на приобретение малолитражного автомобиля. Не много же скопил Лаврентий Павлович за более чем четверть века беспорочной службы. Вот к моменту ареста материальное положение Берии значительно упрочилось. У него изъяли сберегательных вкладов на сумму 363 тысячи рублей. Но легальное происхождение этих денег не вызывает сомнений. Как заместитель предсовмина, Берия имел ежемесячно зарплату 8 тысяч рублей и не облагаемую налогом дотацию в 20 тысяч рублей. Кроме того, в начале 50-х годов за руководство атомным и водородным проектами он был удостоен двух Сталинских премий по 150 и 100 тысяч рублей. Да, к концу правления Сталина партийная верхушка, в отличие от всего советского народа, действительно стала зажиточной, не так как в 30-е и в первую половину 40-х годов.

Наша прокуратура в 2000 году оставила в силе приговор в отношении Берии, поверив тем самым во все фантастические обвинения в заговоре с целью захвата власти (суд неконституционного Специального Судебного Присутствия, проходивший в отсутствие адвокатов, вряд ли можно счесть правым. И это обстоятельство, подчеркну, ставит под сомнение достоверность добытых в ходе процесса Берии и его товарищей доказательств вины подсудимых).

А вот если будет окончательно и твердо установлено, что Лаврентия Павловича Берию расстреляли до суда, го ситуация в правовом отношении кардинально изменится. Нельзя же признать законным приговор, вынесенный на суде, где обвиняемый никак не мог присутствовать, поскольку уже отошел мир в иной. Если же и в этом случае приговор в отношении Берии оставят в силе, то откроется широкое поле для посмертных судебных процессов. К иным политическим вождям можно будет добавить тысячи и тысячи рядовых исполнителей «красного террора», да и обычных уголовников, которым при жизни удалось избежать суда. Хороший сюжет для театра абсурда!

Повторяю, юридическая реабилитация, если она когда-нибудь произойдет, ни в коем случае не будет означать моральной реабилитации. Перед Божьим судом Лаврентию Павловичу есть за что ответить.

Вот какую оценку Берии дал бывший министр сельского хозяйства Н. А. Бенедиктов: «Да, пороки у него имелись, человек был непорядочный, нечистоплотный – как и другим наркомам, мне от него натерпеться пришлось. Но при всех своих бесспорных изъянах Берия обладал сильной волей, качествами организатора, умением быстро схватить суть вопроса и быстро ориентироваться в сложной обстановке». Думаю, эта оценка близка к истине. Добавлю только, что в советской системе прагматизм Берии вкупе с чекистским прошлым обрекли его на гибель.

Возможно, в последние дни жизни, сидя в бетонном мешке, Лаврентий Павлович вспомнил свои слова о том, что «у нас в турме места много», и пожалел о них. Не рой другому яму… Понял Берия, что ощущали те, кого его ведомство отправляло на гибель. Может, и раскаялся в чем-то перед смертью. Только неизвестно, в чем – в том, что загубил немало невинных душ, или в том, что так глупо проиграл в решающей схватке за власть.