Текст книги "Наркомы страха"

Автор книги: Борис Соколов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 25 страниц)

«Оттепель» на Лубянке

В августе 1938-го Лаврентия Павловича назначили первым заместителем наркома внутренних дел СССР Н. И. Ежова, вместо М. П. Фриновского. В покаянном письме Сталину в конце ноября Николай Иванович вспоминал, как Фриновский советовал: «Держать крепко вожжи в руках. Не хандрить, а взяться крепко за аппарат, чтобы он не двоил между т. Берия и мной (Ежовым. – Б. С.). Не допускать людей т. Берия в аппарат». Фриновский в начале 30-х работал председателем ГПУ Азербайджана и часто конфликтовал с главой Закавказского ГПУ Берией. Теперь Михаил Петрович предупреждал Ежова, какой это опасный враг. Но их судьба уже была решена Сталиным…

26 ноября Лаврентий Павлович в качестве уже главы НКВД подписал приказ о порядке осуществления постановления от 17 ноября. В рамках этого приказа из тюрем было освобождено немало арестованных, осужденных на основании выбитых следователями признаний, а также многие из тех, кто так и не признал свою вину.

В 1939 году Берия издал ряд приказов о снятии с должностей и предании суду работников НКВД, виновных в фальсификации уголовных дел. 9 ноября появился приказ «О недостатках в следственной работе органов НКВД», предписывавший освободить из-под стражи всех незаконно арестованных и установить строгий контроль за соблюдением уголовно-процессуальных норм. Разумеется, репрессии не коснулись бериевских выдвиженцев, до этого активно участвовавших в проведении «ежовшины», – братьев Амаяка и Богдана Кобуловых, занявших ответственные посты на Украине и в Москве, С. А. Гоглидзе, ставшего главой Ленинградского НКВД, нового наркома внутренних дел Грузии А. Н. Рапавы, В. Н. Меркулова, утвержденного первым заместителем Лаврентия Павловича и начальником Главного управления государственной безопасности, а с января 1941-го – наркомом государственной безопасности СССР, П. Я. Мешика, назначенного помощником начальника следственной части НКВД СССР, а позднее – руководителем украинских чекистов, В. Г. Деканозова, отныне начальника иностранного отдела НКВД, и некоторых других, работавших вместе с Берией в Закавказье. Сам Лаврентий Павлович после XVIII съезда партии в марте 1939 года был избран кандидатом в члены Политбюро.

Точные данные о числе освобожденных из тюрем в 1938–1941 годах, во времена «бериевской оттепели», до сих пор не опубликованы, равно как и сведения о числе арестованных в этот же период по политическим обвинениям. Серго Берия полагает, что первых насчитывалось 750–800 тысяч, вторых – 20–25 тысяч. В точности этих цифр позволительно усомниться. По данным МВД, с 1 января 1939 года по 1 января 1941 года численность «контрреволюционеров», находившихся в исправительно-трудовых лагерях, сократилась только на 34 тысячи человек. До этого за один только 1938 год она возросла почти в два с половиной раза – с 185 до 454 тысяч. Число заключенных в тюрьмах сначала тоже уменьшилось – с января по сентябрь 1939-го с 351 до 178 тысяч. Зато уже с сентября вновь стало расти: пошел поток арестованных с «освобожденных территорий» – Западной Украины и Западной Белоруссии, а позднее – Прибалтики и Бессарабии. Кроме того, с лета 1940-го в тюрьмы помещали заключенных на срок от двух до четырех месяцев за опоздание на работу, выпуск недоброкачественной продукции, прогулы и т. п.

Таких к 1 декабря 1940 года насчитывалось 133 тысячи. В результате в январе 1941-го тюремное население достигло максимума – 488 тысяч, чтобы опять сократиться к маю до 333 тысяч. К тому времени многих арестованных успели осудить и отправить в исправительно-трудовые лагеря. Оттуда в 1939–1940 годах вышло 540 тысяч заключенных. Для сравнения: в 1937–1938 годах лагеря покинули 644 тысячи человек. Наибольшее число зеков обрели свободу в 1941-м – 624 тысячи: значительную часть мужчин выпустили из лагерей досрочно, чтобы восполнить колоссальные потери, которые несла Красная Армия на фронте. Кроме того, большинство заключенных имели не политические, а уголовные статьи и освобождались по истечении срока заключения, а не по реабилитации или амнистии. О числе реабилитированных в тот период узников известны лишь отрывочные сведения. Так, на 1 января 1941 года на Колыме находились 34 тысячи освобожденных из лагерей, из них 3 тысячи считались полностью реабилитированными. Ясно, однако, что общее количество реабилитированных и амнистированных могло составить десятки, но никак не сотни тысяч человек.

Вот расстрелянных с приходом Берии действительно стало меньше на порядок. За весь период 1921–1953 годов к смертной казни по политическим статьям были приговорены 786 098 человек: в 1937–1938 годах расстреляны 681 692 человека, из них 631 897 – по приговорам внесудебных «троек». Таким образом, почти половина из 1 миллион 372 тысяч арестованных за «контрреволюционные преступления» в период «ежовщины» была казнена. А всего за два с небольшим года пребывания в НКВД печальной памяти Николая Иванович были расстреляны почти 7/8 от общего числа приговоренных к смерти по политическим статьям за три десятилетия сталинского правления. В то же время наивно думать, что террор был ослаблен благодаря Берии. Решения принимал не он, а Сталин. Но столь же несправедливо возлагать ответственность за позднейшие репрессии на одного Лаврентия Павловича. Ее с ним должны разделить Сталин и другие члены высшего политического руководства страны.

Согласно приведенной выше статистике, за время руководства Берией карательными органами было расстреляно около 100 тысяч человек. Но, по всей вероятности, и эта цифра существенно занижена. Так, по официальным данным, в 1939–1940 годах было уничтожено 4464 человека. Между тем лишь в апреле – мае 1940 года только польских офицеров, а также помещиков, фабрикантов и представителей интеллигенции было казнено почти 22 тысячи человек. Вероятно, официальные данные приуменьшены еще на несколько десятков тысяч за счет «контрреволюционеров», расстрелянных «в особом порядке» в Западной Украине, Западной Белоруссии, Бессарабии и Прибалтике.

В целом «бериевская оттепель» существенно не повлияла на численность заключенных, в том числе и политических. Тем не менее выход из лагерей нескольких тысяч представителей партийной и военной элиты, взятых при Ежове, отразился в общественном сознании и породил миф о массовом освобождении политических заключенных. На самом деле более или менее значительное их количество покинули тюрьмы, где сидели те, кому еще не успели вынести приговор. Отменять прежние решения Сталин, за редким исключением, не позволил, чем и объясняется ограниченный характер «бериевской оттепели».

Жертвами незаконных репрессий при Берии стало немало выдающихся людей – режиссер В. Э. Мейерхольд, журналист М. Е. Кольцов, писатель И. Э. Бабель и др. Были расстреляны крупные партийные руководители – Р. И. Эйхе, С. В. Косиор, В. Я. Чубарь, А. В. Косарев и др. (некоторых из них арестовали еще при Ежове).

Ко вновь арестованным применялись те же методы следствия, которые ЦК формально осудило в ноябре 1938-го. В мае 1939-го был взят старый большевик М. С. Кедров, дядя расстрелянного в 1937-м бывшего начальника иностранного отдела НКВД А. X. Артузова. Михаилу Сергеевичу предъявили вымышленные обвинения в шпионаже, сотрудничестве с охранным отделением и вредительстве в годы Гражданской войны. Кедров безуспешно обращался к ЦК, настаивая на своей невиновности. 19 августа 1939 года он писал, не зная, что его письма не пойдут дальше Следственной части НКВД: «Из мрачной камеры Лефортовской тюрьмы взываю к вам о помощи. Услышьте крик ужаса, не пройдите мимо, заступитесь, помогите уничтожить кошмар допросов, вскрыть ошибку.

Я невинно страдаю. Поверьте. Время покажет. Я не агент-провокатор царской охранки, не шпион, не член антисоветской организации… Пятый месяц тщетно прошу на каждом допросе предъявить мне конкретные обвинения, чтобы я мог их опровергнуть, тщетно прошу следователей записать факты из моей жизни, опровергающие указанные выше обвинения. Напрасно…

И с первых же дней нахождения моего в суровой Су-хановской тюрьме начались репрессии: ограничение времени сна 1–2 часами в сутки, лишение выписок продуктов, книг, прогулок, даже отказ в медпомощи и лекарствах, несмотря на мое тяжелое заболевание сердца.

С переводом меня в Лефортовскую тюрьму круг репрессий расширялся. Меня заставляли стоять часами до изнеможения, в безмолвии в кабинетах следователей, ставили как школьника лицом в угол, трясли за шиворот. Хватали за бороду, дважды сажали в карцер, вернее, погреб. Совершенно сырое и холодное помещение с замурованным наглухо окном. С начала августа следователи гр. гр. Мешик, Адамов, Албогачиев начали меня бить. На трех допросах меня били по щекам за то, что я заявляю, что я честный большевик и что никаких фактов моей преступной работы у них нет и не может быть».

Кедрова еще не били резиновыми дубинками – в этом ему повезло. В отличие от Мейерхольда. Всемирно известный режиссер подробно описал прокурору А. Я. Вышинскому истязания, которым его подвергали:

«Меня клали на пол лицом вниз, резиновым жгутом били по пяткам и по спине; когда сидел на стуле, той же резиной били по ногам (сверху, с большой силой) и по местам от колен до верхних частей ног; когда эти места ног были залиты обильным внутренним кровоизлиянием, то по этим красно-синим-желтым кровоподтекам снова били этим жгутом, и боль была такая, что казалось, что на больные чувствительные места ног лили крутой кипяток (я кричал и плакал от боли). Руками меня били по лицу». Андрея Януарьевича, как и Лаврентия Павловича, подобным удивить было трудно. На суде, состоявшемся 1 февраля 1940 года, Мейерхольд, обвиненный в шпионаже в пользу Японии, по заданию которой он будто бы готовил теракт против Сталина, утверждал, что «врал на себя благодаря лишь тому, что меня избивали всего резиновой палкой. Я решил тогда врать и пойти на костер».

Лаврентию Павловичу предстояло отправить на костер не сотни тысяч невиновных людей, как при Ежове, а в несколько раз меньше. Берия творил добро, отнюдь не порывая со злом. Да и странно было бы ожидать от большевика с более чем 20-летним стажем и кадрового чекиста отстаивания принципов правового государства. Хотя, как мы помним, в своих докладных записках он иной раз и щеголял этим термином…

В бытность Берии наркомом НКВД осуществило решение Политбюро о расстреле пленных польских офицеров и интернированных гражданских лиц польской национальности из числа интеллигенции и имущих классов – почти 22 тысячи человек. По утверждению Серго Лаврентьевича, его отец выступил против казни поляков: «Свою позицию на заседании Политбюро (состоявшемся 5 марта 1940 года. – Б. С.) он объяснялгак: «Война неизбежна. Польский офицерский корпус – потенциальный союзник в борьбе с Гитлером. Так или иначе, мы войдем в Польшу, и конечно же польская армия должна оказаться в будущей войне на нашей стороне». Реакцию партийной верхушки предположить нетрудно – отец за строптивость едва не лишился должности… Но и это не заставило отца подписать смертный приговор польским офицерам».

На решении о расстреле поляков подписи Берии действительно нет – он был лишь кандидатом в члены Политбюро и не имел права решающего голоса. Предложение же НКВД об этой расправе Лаврентием Павловичем подписано. На окончательном постановлении стоят подписи членов Политбюро, но есть одно примечательное исправление: в составе «тройки», которой надлежало проштамповать смертные приговоры полякам, фамилия Берии, стоявшая в машинописном тексте, вычеркнута и чернилами вписана фамилия Б. З. Кобулова. Скорее всего, предложение за подписью главы НКВД составлялось не им и уже после принятия принципиального решения руководящей четверкой в составе Сталина, Ворошилова, Молотова и Микояна. Отсутствующих Калинина и Кагановича опросили потом по телефону, и они тоже высказались «за». Не стал бы Лаврентий Павлович предлагать самого себя в состав «тройки», чтобы потом самого же себя и вычеркивать. Вероятнее всего, Берия действительно выступал против казни и настоял, чтобы его имя было вычеркнуто из числа тех, кто вынес смертные приговоры. Принимая во внимание относительный либерализм Берии в бытность его главой Грузинского ГПУ и его послевоенную позицию относительно объединения Германии в единое буржуазно-демократическое государство, рассказ Серго о возражениях отца против расстрела поляков представляется вполне правдоподобным.

Кроме поляков в 1939–1941 годы было уничтожено несколько десятков тысяч представителей прибалтийской, западноукраинской и западнобелорусской национальной элиты. За эти и за многие другие преступления против человечества Берия несет ответственность как шеф НКВД и член высшего руководства страны. Из западных районов Белоруссии и Украины было депортировано в 1940 году 140 тысяч польских крестьян, так называемых «осадников», переселившихся сюда после 1920 года. За несколько дней до начала Великой Отечественной войны была осуществлена также массовая депортация «неблагонадежных элементов» из Прибалтики и Бессарабии.

К моменту прихода Берии НКВД, как мы помним, представлял собой не только карательный, но и мощный хозяйственный механизм. Узники ГУЛАГа трудились на многочисленных стройках. В 1940 году НКВД выполнил 13 процентов всех капитальных работ в народном хозяйстве страны. На 1941 год организациям наркомата предстояло освоить капитальных вложений на 6,8 миллиарда рублей и выпустить промышленной продукции на 1,8 миллиарда рублей. Реализовать этих «планов громадье» должны были почти два миллиона заключенных.

Забегая вперед, скажу, что в период Великой Отечественной войны роль НКВД в экономике еще больше возросла. В 1941–1944 годы на долю ведомства Берии пришлось почти 15 процентов всего капитального строительства. Зеки построили 612 полевых и 230 постоянных аэродромов, авиационные заводы в районе Куйбышева, авиазавод в Омске, три доменных печи с годовой мощностью почти миллион тонн чугуна, 16 мартеновских и электроплавильных печей, выпускавших в год до полумиллиона тонн стали, прокатные станы на 542 тысячи тонн стали, ввели в строй десятки шахт и разрезов, где в год добывали до 7 миллионов тонн угля (рубили уголек те же зеки), 10 компрессорных станций для нефтяной промышленности, завод нитроглицериновых порохов и многое, многое другое. На предприятиях НКВД за то же время было добыто 315 тонн золота, 9 миллионов тонн угля, 6 миллионов тонн черновой меди, 407 тысяч тонн нефти, миллион тонн хромовитой руды, произведено 30 миллионов мин, выработано 90 миллионов кубометров леса и дров… Сталин был доволен успехами НКВД на экономическом фронте, и это стало одной из главных причин перевода Берии вскоре после войны на хозяйственную работу. А после 1945 года с передачей в МГБ милиции и всех оперативных подразделений МВД полностью превратилось в министерство лагерей и строек.

Сыграло свою роль и то, что Лаврентий Павлович создал в системе ГУЛАГа сеть научно-исследовательских учреждений – «шарашек», где над проектами оборонного значения трудились ученые-заключенные, в частности знаменитые конструкторы А. Н. Туполев и С. П. Королев. Часто этих людей и арестовывали только затем, чтобы посадить работать над темами, интересующими военное и карательное ведомства. Одному из сотрудников «шарашки», итальянскому авиаконструктору графу Роберту Оросу ди Бартини, неосмотрительно приехавшему в 20-е годы в СССР строить социализм, а теперь доказывавшему, что ни в чем не виноват, Лаврентий Павлович с веселым цинизмом ответил: «Конечно, знаю, что ты не виноват. Был бы виноват – расстреляли бы. А так: самолет в воздух, а ты – Сталинскую премию и на свободу».

Но возвратимся в предвоенные годы. В 1940-м Берия преподнес Сталину большой подарок – организовал убийство Троцкого. Покушение на него удалось потому, что люди Берии смогли внедрить в окружение опального вождя своего агента Рамона Меркадера, выдавшего себя за американского журналиста – искреннего поклонника Льва Давидовича. Он сумел остаться с Троцким один на один и нанести смертельный удар ледорубом.

С января 1941 года разведка была передана в ведение нового Наркомата государственной безопасности СССР, который возглавил В. Н. Меркулов, хоть и являвшийся протеже Лаврентия Павловича, но звезд с неба не хватавший. Тогда же, 30 января 1941 года, Берии было присвоено звание генерального комиссара госбезопасности, а с февраля он стал заместителем председателя Совнаркома, курирующим органы безопасности.

Война и депортации

С началом войны НКГБ был вновь слит с НКВД, во главе которого остался Лаврентий Павлович. Берия был назначен также членом Государственного Комитета Обороны (с 16 мая 1944 года он стал заместителем председателя ГКО) и курировал в этом качестве оборонную промышленность страны. 30 сентября 1943 года за успехи в области производства вооружения и боеприпасов ему было присвоено звание Героя Социалистического Труда. Надо признать, что энергия Лаврентия Павловича немало способствовала тому, что Красная Армия имела в избытке танки и самолеты, мины и снаряды. Хотя и здесь, скорее всего, не обходилось без приписок.

Незадолго до начала войны случилось экстраординарное происшествие. 15 мая 1941 года немецкий транспортный самолет Ю-52, не замеченный советскими постами ПВО, совершил перелет по маршруту Белосток – Минск – Смоленск – Москва, приземлившись на московском аэродроме. Советская ПВО была тогда слабой и оставалась такой вплоть до начала 60-х годов, когда на вооружение поступили зенитные ракетные комплексы. Вряд ли можно было всерьез винить в происшедшем авиационных генералов, в том числе начальника Главного управления ПВО генерал-полковника Григория Михайловича Штерна, всего за месяц до злосчастного полета занявшего этот пост. Но Сталин решил почистить руководство авиации и ПВО. Штерна арестовали, припомнив сокрытие неподходящего социального происхождения. Затем арестовали еще несколько генералов, в том числе бывшего начальника Генштаба К. А. Мерецкова и наркома вооружений Б. Л. Ванникова. Двум последним повезло. Продержав несколько месяцев в тюрьме и заставив признаться в заговоре и шпионаже в пользу Германии, Кирилла Афанасьевича и Бориса Львовича выпустили и восстановили в генеральских званиях. Другим повезло меньше. По представлению Берии, Сталин санкционировал расстрел Г. М. Штерна, П. В. Рычагова, А. Д. Локтионова, Я. В. Смушкевича и других арестованных по «делу авиаторов». Это представление, как и в случае с поляками, Лаврентий Павлович писал по указанию Хозяина. Несчастных расстреляли в Куйбышеве 28 октября 1941 года. Большинство из них не выдержали избиений во время следствия и покаялись в преступлениях, которые не совершали, – подготовка заговора и шпионаж в пользу Германии. Только командующий Прибалтийским военным округом генерал-полковник А. Д. Локтионов стойко вынес пытки и ни в чем не признался, что, однако, не спасло его от пули.

Трижды Берия выезжал на фронт. Два раза (в августе – сентябре 1942 года и в марте 1943 года) на Кавказ в качестве представителя Ставки Верховного Главнокомандования. Третий раз ему довелось сопровождать Сталина во время поездки в район Ржева на Калининский фронт в августе 1943-го. Как полководцу Лаврентию Павловичу пришлось проявить себя лишь однажды – осенью 1942-го на Кавказе. Мнения о том, сколь успешными оказались его действия, диаметрально противоположны – рубежом между ними закономерно стал день ареста Берии. Еще в 1950 году некий М. И. Барамия защитил кандидатскую диссертацию на тему «Выдающаяся роль т. Берии в обороне Кавказа» (издать ее отдельной книгой помешал арест автора в следующем году по так называемому «мингрельскому делу»). О полководческом искусстве Лаврентия Павловича в битве за Кавказ писал и генерал армии Герой Советского Союза И. И. Масленников, в 1939 году выдвинутый Берией на пост командующего пограничными войсками и заместителя наркома внутренних дел, а в 1942–1943 годах командовавший Северной группой войск Закавказского фронта и Северо-Кавказским фронтом. В 1952 году в августовском номере журнала «Военная мысль» появилась статья Завьялова и Калядина «Битва за Кавказ». По поводу этой статьи Масленников направил специальное письмо начальнику Военно-научного управления Генерального штаба, где отмечал: «На странице 56, характеризуя мероприятия Ставки Верховного Главнокомандования СССР, авторы лишь вскользь и чрезвычайно бегло упоминают об огромной творческой работе и принципиальных политических организационных мероприятиях, которые осуществил товарищ Лаврентий Павлович Берия, создавший коренной перелом, изменивший всю обстановку, несмотря на чрезвычайно трудное положение, сложившееся на кавказских фронтах к августу 1942 года. Подобная характеристика деятельности товарища Л. П. Берия не дает исчерпывающей картины всех мероприятий, которые были проведены под личным и непосредственным руководством товарища Лаврентия Павловича Берия.

Л. П. Берия, владея сталинским стилем руководства, личным примером показал образцы большевистского, государственного, военного, партийно-политического и хозяйственного руководства Закавказским фронтом (август 1942 – январь 1943 г.), блестяще претворил указание товарища Сталина».

Позже, в ходе следствия по делу Берии, генералы, вполне естественно, о военных талантах поверженного маршала отзывались совершенно иначе. Члены Генерального штаба А. П. Покровский и С. П. Платонов написали специальный доклад для следователей «К вопросу о преступной деятельности Берии во время обороны Кавказа». Там, в частности, утверждалось: «Для выполнения задачи обороны в восточной части Кавказского хребта 8 августа была создана Северная группа войск Закавказского фронта, командующим которой, видимо, по настоянию Берии был назначен генерал Масленников, до этого неудачно командовавший армией на Калининском фронте… Генерал Масленников, несомненно, пользуясь покровительством Берии, нередко игнорировал указания командующего фронтом и своими действиями задержал перегруппировку войск».

А генерал-лейтенант С. М. Штеменко, ездивший вместе с Берией на Кавказ во главе оперативной группы офицеров Генштаба, показал: «В действиях Берии было много такого, что не только не способствовало обороне Кавказа, но, наоборот, дезорганизовывало оборону. Прежде всего Берия создал параллельно штабу фронта особую оперативную группу, возглавлявшуюся генералом из НКВД, которой была поручена оборона перевалов… В эту группу входили люди, мало компетентные в военном деле…

По существу, все эти действия Берии, связанные с обороной перевалов Главного Кавказского хребта, как главной задачей в тот период, наносили вред этой обороне и создавали благоприятные условия для противника и тем самым усиливали угрозу проникновения немцев в Закавказье».

Штеменко вторил бывший командующий Закавказским фронтом генерал армии И. В. Тюленев: «Я поставил перед Ставкой вопрос о передаче в распоряжение командования Закфронта хотя бы части войск НКВД, находившихся на территории Закфронта (15–20 полков). И. В. Сталин одобрил мою мысль, но присутствовавший при этом Берия резко воспротивился этому, допуская грубые выпады в адрес командования фронта. Из 121 тысячи войск НКВД, которые в большинстве своем бездействовали, Берия согласился передать в распоряжение Закфронта всего лишь 5–7 тысяч, и то по настоянию И. В. Сталина».

А ведь Тюленев стал командующим фронтом по рекомендации Берии! 1 сентября 1942 года Лаврентий Павлович телеграфировал Сталину: «Командующим Закавказским фронтом считаю нужным назначить Тюленева, который, при всех недостатках, более отвечает этому назначению, чем Буденный. Надо отметить, что в связи с его отступлениями авторитет Буденного на Кавказе значительно пал, не говоря уже о том, что вследствие своей малограмотности, безусловно, провалит дело». Бывшего командарма Первой Конной Берия ставил невысоко, да и на его бывшего подчиненного конармейца Тюленева не возлагал слишком больших надежд. И кажется, в своей оценке не ошибся.

Штеменко же, описывая позднее свою командировку в августе – сентябре 1942 года в Закавказье, хоть и не упоминает ни словом Берию (его функции он придает начальнику Оперативного управления Генштаба генерал-лейтенанту П. И. Бодину, погибшему в ноябре 1942 года), но и не находит как будто никаких следов дезорганизации советской обороны… Бодин обратился к командующему фронтом: «Известно ли Вам, что союзники пытаются использовать наше тяжелое положение на фронтах и вырвать согласие на ввод английских войск в Закавказье? Этого, конечно, допустить нельзя. Государственный Комитет Обороны считает защиту Закавказья важнейшей государственной задачей, и мы обязаны принять все меры, чтобы отразить натиск врага, обескровить его, а затем и разгромить. Надежды Гитлера и вожделения союзников надо похоронить…»

С чего это вдруг начальник Оперативного управления Генштаба начинает говорить от имени ГКО? И почему генерал-лейтенант, ничуть не смущаясь, делает выговор командующему фронтом маршалу Буденному? Да потому, что этот монолог в действительности произнес не Бодин, а Берия, в этом у меня нет никаких сомнений; генеральный комиссар госбезопасности мог не то что выговор маршалу закатить, а при необходимости стереть его в лагерную пыль.

Отмечу, что все мероприятия по обороне Закавказья, принятые во время пребывания там Берии, Штеменко, очень квалифицированный генштабист, и сорок пять лет спустя считал правильными. Сергею Матвеевичу не понравилось только создание штаба генерала НКВД Г. Л. Петрова (здесь сыграло роль соперничество двух ведомств). Сергей Матвеевич предпочел бывшего шефа НКВД по имени не называть, но зато ясно показал посвященным, кто же в действительности летал вместе с ним на Кавказ: люди осведомленные знали, например, что полковник В. Г. Грачев был личным пилотом Берии.

Выходит, лукавил Штеменко перед следователями в 1953-м, когда клеймил «врага народа» Берию за предательскую роль в обороне Кавказа. Наверняка опасался, что могут обвинить в близости к Лаврентию Павловичу и притянуть к его делу. Ведь многие военачальники, быть может не без оснований, считали Сергея Матвеевича «человеком Берии». Вот и бывший начальник Генштаба маршал А. М. Василевский в 1976 году так характеризовал Штеменко в беседе с Константином Симоновым: «Это человек в военном отношении образованный, очень работоспособный, и не только работоспособный, но и способный, энергичный, с волевыми качествами… Когда Сталин послал на Кавказ Берию с поручением спасти там положение после поражения Южного фронта, Берия просил рекомендовать, кого из работников Генерального штаба ему взять с собой, и мы ему порекомендовали Штеменко как молодого и способного штабного работника, он взял его с собой, и несколько месяцев Штеменко был с ним. Это, к сожалению, многое потом определило и в его судьбе, и в его поведении».

Берия при обороне Кавказа собирался опереться прежде всего на грузин, потому и подбирал кадры грузинских офицеров, которыми должен был командовать грузинский генерал. Тут сказалось не только национальное чувство Лаврентия Павловича, но и трезвый расчет. Многолетний опыт работы в Закавказье убедил Берию, что из местных народов более лояльны к советской власти именно грузины. Сталин делал соотечественникам определенные послабления – меньше забирал из Грузии производимой продукции, больше выделял поставок из централизованных фондов. В результате уровень жизни здесь был повыше, чем в Азербайджане и Армении, не говоря уж о горских республиках Северного Кавказа. К тому же немало грузин гордилось, что их земляк стал главой бывшей Российской империи.

Что же касается обвинений, будто Берия с вредительскими намерениями не давал на фронт находившиеся в его ведении дивизии НКВД, то на процессе в декабре 1953-го сам Лаврентий Павлович (или человек, на него похожий) так ответил председателю – маршалу И. С. Коневу: «Я утверждаю, что недостатка в войсках там не было. Перевалы были закрыты. Я считаю, что мы провели большую работу по организации обороны Кавказа… Я раньше не говорил, почему я не давал войск НКВД для обороны Кавказа. Дело в том, что предполагалось выселение чеченцев и ингушей».

Что ж, с резонами Берии нельзя не согласиться. Красная Армия и без НКВД имела на Кавказе войск с избытком. Дивизии же НКВД не были обучены боевым действиям против регулярной неприятельской армии. О планировавшейся высылке северокавказских народностей Берия, конечно, не мог ничего сказать командующему Закавказским фронтом Тюленеву, поскольку эта операция готовилась в большой тайне. Да и без подготовки к депортации (отложенной в конце концов на 1944 год) войскам НКВД дел на Кавказе хватало. Приходилось бороться с партизанскими отрядами ингушей и чеченцев, а также других местных народов, не прекращавших свои вылазки все годы советской власти и видевших в немцах освободителей не только от Сталина, но и от пут Российской империи. В программных документах Особой партии кавказских братьев, объединявшей 11 народов Кавказа, но действовавшей преимущественно в Чечено-Ингушетии, ставилась цель – борьба «с большевистским варварством и русским деспотизмом», выдвигался лозунг «Кавказ – кавказцам!» (что предусматривало выселение русских и евреев). Предполагалось «обеспечить полную дезорганизацию тыла, остатков советской военщины на Кавказе, ускорение гибели большевизма на Кавказе и действовать во имя поражения России в войне с Германией», а впоследствии «создать на Кавказе свободную братскую Федеративную республику – государство братских народов Кавказа по мандату Германской империи».

Еще в самом начале войны, 8 июля 1941 года, Берия санкционировал войсковую операцию «для ликвидации чеченских банд», укрывшихся в Хильдихароевском и Майстинском ущельях Грузии, силами шести полков внутренних войск, подкрепленных несколькими отрядами НКВД. Особенного развития повстанческое движение достигло летом 1942-го, с приближением к Главному Кавказскому хребту немецких войск. В дни пребывания Берии на Кавказе, в конце августа, чеченские отряды ликвидировали колхозы и советские органы в ряде селений горной Чечни и вступали в бой с расположенными в райцентрах войсковыми гарнизонами. В конце сентября – начале октября вспыхнуло крупное восстание в Веденском и Чеберлоевском районах, в подготовке которого участвовали немецкие парашютисты. Всего на территории Чечено-Ингушской республики действовало до 25 тысяч повстанцев.

Против советской власти боролись также карачаевцы и балкарцы, да и в Дагестане было неспокойно. Единственный путь ликвидации повстанческого движения Берия видел в немедленной депортации чеченцев, ингушей, карачаевцев и балкарцев, иначе немцы, если бы им удалось прорваться через Главный Кавказский хребет, получили бы пополнение в десятки тысяч бойцов – убежденных противников советской власти. Однако окружение германской группировки в Сталинграде в конце ноября 1942-го резко изменило общую стратегическую обстановку в пользу Советского Союза, в том числе и на Кавказе, что позволило с депортацией повременить.