Текст книги "Наркомы страха"

Автор книги: Борис Соколов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 25 страниц)

Заключенный № 15

Между тем Сталин проявил недовольство затягиванием сроков следствия. Поскольку главный фигурант Абакумов все никак не хотел «разоружаться», нечего было и думать об организации нового открытого процесса. Последовали оргвыводы. 14 ноября 1952 года Рюмин был снят с поста заместителя министра государственной безопасности и переведен под начало Меркулова в Министерство госконтроля старшим контролером. На положении Абакумова эта перемена отразилась в лучшую сторону. 15 ноября он был переведен из пыточного Лефортова в Бутырскую тюрьму. В рапорте от 17 ноября 1952 года заместителю начальника Следственной части по особо важным делам МГБ СССР уже знакомому нам полковнику госбезопасности Соколову помощник начальника Следчасти подполковник Гришаев описал условия, в которых теперь содержался секретный узник: «Арестованный № 15 помещен в камеру № 77 Бутырской тюрьмы… из шести камер, расположенных в конце коридора, где размещена камера № 77, выведены все заключенные, и, таким образом, по соседству с арестованным № 15 других заключенных нет.

В целях конспирации эта часть коридора отгорожена специальной портьерой. У двери камеры выставлен круглосуточный пост из числа наиболее проверенных надзирателей… Надзиратели предупреждены, что арестованный № 15 способен допустить любую провокацию и может прибегнуть к самоубийству. Поэтому за ним необходимо вести особо тщательное наблюдение…

Также в целях конспирации принято решение прикрепить к арестованному № 15 наиболее проверенного, умеющего держать язык за зубами врача и вызов других врачей к арестованному производить только в экстренных случаях.

Согласно указанию Министра, арестованный № 15 закован в наручники (чтобы исключить попытку самоубийства, а также в качестве единственного доступного в тот момент вида пытки. – Б, С,), которые будут сниматься только во время приема пищи. Все остальное время арестованный № 15 будет сидеть в наручниках, причем в дневное время с руками за спину, а в ночное время – с руками на животе.

Материалы тюремного дела арестованного № 15, из которых можно догадаться о характере и содержании дела, переданы на хранение начальнику Внутренней тюрьмы тов. Миронову, а остальные материалы, по которым содержание и характер дела понять нельзя, переданы начальнику Бутырской тюрьмы…»

Теперь следователи в допросах Абакумова основной упор делают на его связи с арестованными кремлевскими врачами. Виктору Семеновичу ставили в вину, что он не отреагировал на донос врача Лидии Тимашук, в августе сообщавшей, что кремлевские доктора неправильно лечат товарища Жданова. Правда, письмо было адресовано начальнику Главного управления охраны МГБ генерал-лейтенанту Николаю Сидоровичу Власику. Но тот, арестованный 16 декабря 1952 года за злоупотребление служебным положением и попустительство «врачам-вредителям», сразу же признал, что переслал письмо Тимашук Абакумову. Однако Виктор Семенович отрицал, что пытался извести Сталина и потому «замазал» сигнал патриотки.

16 января 1953 года секретарь партбюро Следчасти по особо важным делам Цветков обратился к сменившему Рюмина на посту замминистра генерал-лейтенанту Гог-лид зе с рапортом, проникнутым трогательной «заботой» о состоянии Абакумова: «Мне кажется, целесообразно было бы… предпринять необходимые меры в направлении получения от арестованного № 15 признательных показаний. Такой мерой, по-моему, может быть тщательное медицинское освидетельствование арестованного № 15 и в случае необходимости – применение срочных медицинских средств для быстрого восстановления его здоровья с тем, чтобы после этого можно было бы активно допрашивать и обязательно пользоваться нри этом острыми методами».

Однако спешно созванный медицинский консилиум разбил все эти надежды гуманистов в серебряных погонах с синим кантом вдребезги. Врачи разрешили только увеличить время допросов с четырех до шести часов в день. В заключении консилиума от 26 января 1953 года отмечалось, что «больной ходит пошатываясь в разные стороны, пользуется при этом либо поддержкой окружающих, либо опирается на стены и предметы… Жалобы на боли в сердце, иррадирующие в левую руку, на боли в ногах и отеки ног, отмечают слабость, быстрое утомление…

Данные обследования указывают на наличие у больного кардиоартериосклероза и атеросклероза с возможным склерозом коронарных сосудов; выявленная на ЭКГ недостаточность миокарда может быть отнесена также за счет общей астении…

Выявленные изменения не требуют постельного режима и диетпитания; больной работоспособен в течение нормального рабочего дня (до 6 часов), ночная работа противопоказана».

Иными словами, весь букет заболеваний, выявленный у Виктора Семеновича, требовал длительного лечения, далеко выходящего за все мыслимые сроки следствия.

Абакумов прекрасно понимал, что пытать его больше не будут, а потому ушел в полную несознанку. Заодно это позволяло потянуть время, что давало хоть какие-то шансы на спасение.

Сегодня, когда мы знаем финал, можно предположить, что единственный шанс остаться в живых для Абакумова заключался в том, чтобы квалифицированно симулировать сумасшествие. Правда, косить под психа ему, очевидно, пришлось бы вплоть до падения Хрущева и прихода к власти Брежнева. Никита Сергеевич, вероятно, будь его воля, все равно расстрелял бы Абакумова, хоть после XX, хоть после XXII съезда партии. Слишком уж много знал бывший министр ГБ. Надо сказать, что один из абакумовских подельников, Шварцман, пытался изобразить помешательство, но оказался плохим актером, был разоблачен и расстрелян. Виктор Семенович изображать помутнение рассудка не стал, то ли не надеясь на свои артистические способности, то ли рассчитывая выскочить на одном только безоговорочном отрицании собственной вины. Не вышло.

Абакумов, отдадим ему должное, оказался единственным из высших руководителей советских органов госбезопасности, который на следствии и на суде так и не признал своей вины в придуманных следователями преступлениях. Не испугался угрозы пыток. А может, не успел испугаться? Не исключено, что в карцер-холодильник Абакумова бросили без предупреждения и на восемь суток забыли о нем – и вытащили только тогда, когда экс-министр госбезопасности чуть было не отдал концы. Потом же пытать его, из-за слабости здоровья, не было никакой возможности. Вот он и продержался до «оттепели», когда политических противников еще расстреливали, но уже не пытали.

В последние недели жизни Сталина, когда в Политбюро и МГБ всерьез обсуждали планы покушения на Тито, Абакумова попытались сделать «титоистом», утверждая, что в 1945 году он умышленно не принял во внимание агентурные сообщения о предательстве «югославской клики». Виктор Семенович с легкой душой ответил, что СМЕРШ разведкой не занимался, а потому он сам в 1945 году ничего о предательстве Тито не слышал.

После смерти Сталина и слияния МГБ с МВД под началом Берии допросы Абакумова прекратились впредь до особого распоряжения нового министра. О том, в каком ракурсе виделось Лаврентию Павловичу развитие дела бывшего главы СМЕРШа, поведал 7 сентября 1953 года на допросе бывший заместитель начальника Следчасти по особо важным делам МГБ полковник Коняхин: «11–12 марта 1953 года я был на докладе у министра (Берии. – Б. С.), и когда дошла очередь до дела Абакумова, Берия, не расспрашивая о виновности Абакумова, иронически произнес: «Ну, что еще нашли у Абакумова, кроме его квартиры и барахольства?» Я ответил, что подтверждены факты обмана ЦК ВКП(б) и, помимо этого, Абакумов ничего не сделал по заявлению врача Тимашук в выявлении обстоятельств смерти тов. Жданова. Берия сразу же напустился на меня: «Как Абакумов ничего не сделал по заявлению Тимашук? А вы знаете, что Абакумов передал это заявление Сталину? Почему вы меня обманываете? Неужели вас учили в ЦК обманывать руководство? (Теперь Абакумова, в связи с изменением политической конъюнктуры, обвиняли уже не в недостаточном, а чрезмерном рвении в расследовании «дела врачей»; при этом Берия то ли не знал, то ли умышленно исказил обстоятельства того, как попало к Сталину заявление Лидии Тимашук. – Б. С.)».

Я промолчал и, в частности, не сказал Берии о замечании товарища Сталина, которое им было сделано в моем присутствии 20 февраля 1953 года, а именно: «Это Берия нам подсунул Абакумова… Не люблю я Берию, он не умеет подбирать кадры, старается повсюду ставить своих людей…»

Выходит, что в последние дни жизни вождь рассматривал возможность приобщить к делу Абакумова Лаврентия Павловича. Вероятно, Сталина останавливала только роль, которую играл Берия в атомном и водородном проектах. До того как будет взорвана первая советская водородная бомба, менять коней на переправе было рискованно.

Маленков и Берия решили инкриминировать Абакумову не только «дело врачей», все фигуранты которого в апреле были реабилитированы по инициативе Лаврентия Павловича, но и «дело авиаторов» 1946 года, где инициатором реабилитации выступил Маленков, а также чтобы порадовать военных, фальсификацию «дела» бывшего начальника кафедры Высшей военно-морской академии вице-адмирала Леонида Георгиевича Гончарова. 73-летнего старика арестовали в апреле 1948 года и за две недели допросов с применением «острых методов» довели до смерти от сердечного приступа. Абакумов по-прежнему отрицал свою вину, утверждая, что действовал по приказу Инстанции, то есть ЦК и Сталина.

После ареста Берии в деле Абакумова наступила новая пауза. Теперь у следователей родилась мысль объединить в одну группу заговорщиков Виктора Семеновича и Лаврентия Павловича. Это выглядело форменным издевательством над здравым смыслом, поскольку было хорошо известно: Берия и Абакумов еще с войны друг друга терпеть не могли. Допрошенный новым Генеральным прокурором СССР Романом Андреевичем Руденко, Абакумов наличие тесных связей с Берией отрицал: «На квартире и на даче у Берии я никогда не бывал. Отношения у нас были чисто служебные, официальные, и ничего другого».

Никаких показаний о дружбе с Абакумовым не дал и Берия. Это не помешало Руденко на суде назвать его «членом банды Берии». Подобные кульбиты следствия только укрепляли Абакумова в намерении твердо отрицать все обвинения. Несговорчивого арестанта 3 августа 1953 года вернули в Лефортово, но тамошние суровые условия грозили тяжелобольному Абакумову скорой смертью. Поэтому 26 сентября его перевели во Внутреннюю тюрьму на Лубянку. Чтобы хоть как-то восстановить силы, Абакумову разрешили покупать продукты в тюремном ларьке на сумму 150 рублей в месяц. Но бумагу для писем в ЦК КПСС ему по-прежнему не давали.

Совершенно секретный
«открытый» процесс

Суд над Абакумовым, Леоновым, Лихачевым, Комаровым, Броверманом и Черновым (дело симулянта Шварцмана выделили в отдельное производство) начался 14 декабря 1953 года в ленинградском Доме офицеров. Судила бывшего главу МГБ и его товарищей Военная коллегия Верховного Суда СССР. Судебные заседания считались открытыми, однако стенограмма процесса была снабжена грифом «совершенно секретно», из чего можно заключить: вся публика в зале окружного Дома офицеров была бравая и присяжная, из числа бывших подчиненных Абакумова, заранее давших подписку о неразглашении. Абакумов сразу же заявил ряд ходатайств, ни одно из которых удовлетворено не было. Виктор Семенович требовал приобщить к делу его докладные записки в ЦК и Совмин; постановления ЦК о расследовании преступной деятельности фигурантов «ленинградского дела»; его, Абакумова, собственные приказы о ликвидации недостатков в работе следственного аппарата министерства; постановления директивных органов о сокрытии бывшим главой МГБ Меркуловым ряда материалов по «авиационному делу». Абакумов также потребовал вызвать в суд бывшего первого заместителя министра госбезопасности генерал-лейтенанта С. И. Огольцова, курировавшего Следственную часть по особо важным делам, рассмотреть факты применения к нему и другим подсудимым в период следствия мер физического воздействия и занести в протокол судебного заседания, что в период следствия ему, Абакумову, не разрешали писать заявления в Президиум ЦК КПСС. Суду все было ясно, приговор написали заранее, а задачей прокурора и судей было не допустить, чтобы в ходе заседаний упоминались фамилии действующих руководителей партии и правительства или говорилось о причастности ЦК к фабрикации политических дел. Некоторые вольности позволялись лишь в отношении второстепенных участников процесса. Так, прокурор Руденко потребовал для Чернова 25 лет тюрьмы, а судьи, посовещавшись, дали ему «только» 15 лет лагерей. Впрочем, это похоже на заранее запланированное милосердие, дабы продемонстрировать объективность и беспристрастность суда.

Абакумов отказался от адвоката. В начале судебного заседания он заявил: «Виновным себя не признаю. Это дело провокационное, оно сфабриковано Берией, Кобуловым и Рюминым». Остается загадкой, почему Виктор Семенович в числе главных виновников своих злоключений назвал бывшего покровителя – Богдана Кобулова. Абакумов признавал факт фальсификации «ленинградского» и других дел, но утверждал, что сам он за это ответственности не несет, поскольку действовал по прямым приказам Сталина и ЦК. В своей защитительной речи Виктор Семенович ответственность за свой арест возлагал на уже осужденных чинов МВД и МГБ: «Я заявляю, что настоящее дело против меня сфабриковано. Я заключен под стражу в результате происков Берии (на самом деле, скорее – в результате происков Маленкова, хотя основное решение принимал, конечно, Сталин. – Б. С.) и ложного доноса Рюмина… Все недостатки в органах ЧК, скопившиеся за длительный период, вменяются мне как преступления… я ничего не делал сам. В ЦК Сталиным давались указания, а я их выполнял. Государственный обвинитель ругает меня, с одной стороны, за допущенные перегибы, а с другой – за промахи, смазывания. Где же тут логика? Дело «СДР» расследовано правильно. Мне же в течение трех с половиной лет и пытались доказать, что я «смазал» террористические намерения у 15-16-летних юношей и девушек…

Недостатки у меня были, я их не скрывал. Утверждать, что я использовал такой орган, как Особое совещание, для расправы, – значит забывать о том, что я никогда не председательствовал в Особом совещании… Я считаю, что суд должен справедливо разобраться в моем деле».

На судей – председательствовавшего генерал-лейтенанта юстиции Е. Л. Зейдина и членов суда генерал-майора юстиции В. В. Сюльдина и полковника юстиции В. В. Борисоглебского речь подсудимого не произвела никакого впечатления. Это были люди, закаленные в борьбе с «врагами народа» и в штамповании таких приговоров, какие предпишет Инстанция. Последнее слово Абакумова было для них пустым звуком. Напрасно бывший министр убеждал присутствующих: «Меня оклеветали, оговорили. Я честный человек. В войну я был начальником контрразведки, последние пять лет на посту министра. Я доказал свою преданность партии и Центральному Комитету…»

За преданность партия и ЦК отплатили Абакумову и его товарищам сполна. Всем подсудимым, кроме двоих, 19 декабря 1954 года был вынесен смертный приговор. Только Чернов получил 15 лет лагерей, а Броверман – 25.

Расстреляли Абакумова 19 декабря в 12 часов 15 минут, о чем сохранился рапорт начальника Внутренней тюрьмы КГБ подполковника Таланова, лично казнившего осужденного. Характерно, что расправа последовала всего лишь через час с четвертью после вынесения приговора. Таланов рассказывал, что последними словами Абакумова, которому даже не дали возможности подать прошения о помиловании, были: «Я все, все напишу в Политбюро…» Бедняга не знал, что его ведут на расстрел, и слово «Политбюро» на половине оборвала пуля, пущенная в затылок подполковником Талановым.

На суде Абакумов ничего не сказал о найденных у него при аресте документах, компрометировавших не только поверженного Берию, но и остававшегося членом Политбюро и председателем Совета Министров Маленкова. Эти документы даже не отразились в материалах дела. Очевидно, их сразу же уничтожили – от греха подальше. О них Абакумов упоминал в одной из записок Маленкову и Берии. Судя по всему, имелись в виду некие милицейские протоколы, где отразились связанные с Лаврентием Павловичем сексуальные скандалы. В отношении же Георгия Максимилиановича Абакумов, как он сам писал, хранил «копии старых заявлений (1946 г.)… по линии брака самолетов… Как вы знаете, Л. П., вопрос в отношении тов. М. обстоял тогда крайне туго, и, несмотря на сильный нажим, я показал себя как честный человек». Возможно, и тогда, в 1952-м, и теперь, на суде, Абакумов надеялся, что Георгий Максимилианович оценит молчание и выхлопочет ему жизнь. Но «товарищ М.» честности Виктора Семеновича не оценил. Вероятно, Абакумова и расстреляли-то так спешно для того, чтобы он не успел огласить содержание компрометирующих Маленкова заявлений.

Как и его предшественники, Виктор Семенович Абакумов погиб потому, что слишком много знал. Сменившие Сталина партийные вожди – активные участники преступлений прошедших десятилетий, естественно, не испытывали ни малейшего желания нести ответственность за невинно пролитую кровь…

Вдова Абакумова была освобождена вместе с малолетним сыном 9 марта 1954 года. Девять месяцев спустя ее выслали из Москвы и лишь в 1957 году разрешили вернуться в столицу. Самого Виктора Семеновича в 1997 году частично реабилитировали. Верховный суд России пришел к выводу, что Абакумов и другие, проходившие по его делу, не виновны в измене Родине, терроризме, не являются участниками антигосударственного заговора. Теперь их признают виновными только в превышении власти, повлекшем гибель сотен невинных людей и выразившемся в фальсификации уголовных дел и применении пыток к подследственным. Но поскольку в тот период, когда были совершены эти деяния, смертная казнь полагалась только за государственные преступления вроде шпионажа или заговора, расстрел Абакумову и другим казненным был заменен на 25 лет лагерей. Не знаю, порадовался ли Виктор Семенович на том свете этой новости. Абсурдность нового решения по делу Абакумова – следствие стремления нынешней российской власти сохранить правопреемство по отношению к советской власти. Хотя, в отличие от Ягоды, Ежова и Берии, Виктора Семеновича судили не только за вымышленные преступления, но и за действительную фальсификацию уголовных дел.

Заключение

Все четыре главных сталинских подмастерья в осуществлении политики террора истребили сотни тысяч людей и кончили одинаково плохо. При этом никто из них по природе своей не был извергом, хотя и сотворил много зла. Трое из четверых, Ягода, Берия и Абакумов, хотели по возможности ограничить масштаб репрессий. Но и четвертый, Ежов, самый кровавый, лишь максимально усердно выполнял указания генсека – и отнюдь не из жестокости или ненависти к кулакам и оппозиционерам, полякам или немцам, дворянам и интеллигентам. Просто общественно-политическая система, установившаяся в нашей стране после 1917 года, в первые десятилетия своего существования нуждалась в массовом терроре, чтобы утвердить свою легитимность в глазах всех слоев населения и подавить как действующую, так и будущую потенциальную оппозицию. Страх, вызванный репрессиями, позволил системе продержаться последние три с лишним десятилетия уже без массового террора. В условиях почти полной информационной блокады, только страхом можно было убеждать нищее и голодное население, что оно живет все лучше и веселее, что мы вскоре догоним и перегоним «загнивающий Запад». Ягода и Ежов, Берия и Абакумов в разные годы возглавляли «Министерство страха». Это делало их особенно ненавистными в глазах народа и обрекало на роль козлов отпущения, призванных принять на себя все грехи партии и коммунистической идеи. Преемников – Серова и Семичастного, Шелепина и Щелокова – помнят куда хуже. Времена после Сталина были вегетарианские, вот и «Министерство страха» отошло несколько на второй план.

Бытует мнение, что Ягода, Ежов, Берия и Абакумов пусть с некоторым опозданием, но получили заслуженное возмездие. Однако повторю: подобные суждения – форменное издевательство над принципами права и здравым смыслом. Ведь Ягоду, Ежова и Берию судили вовсе не за фальсификацию уголовных дел и гибель невинных людей, а за мифические заговоры и убийства, к которым они никак не были причастны. Только Абакумова осудили за фабрикацию политических процессов, но сама форма следствия и суда и в этом случае представляла собой лишь пародию на юстицию. А партийные лидеры, пролившие ничуть не меньше невинной крови, отделались лишь принудительной отставкой, персональной пенсией и, в худшем случае, исключением из рядов КПСС. И бессмысленно ставить вопрос об их реабилитации или, наоборот, о подтверждении справедливости приговора, раз государство, их выносившее, умерло и не воскреснет.