355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Борис Соколов » Рокоссовский » Текст книги (страница 9)
Рокоссовский
  • Текст добавлен: 9 октября 2016, 23:26

Текст книги "Рокоссовский"


Автор книги: Борис Соколов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 42 страниц)

«Первая моя встреча с К. К. Рокоссовским произошла глубокой ночью 22 июля 1941 года, когда штаб 7-го механизированного корпуса, начальником артиллерии которого я был, получил приказ войти в подчинение Рокоссовского и составить штаб группы войск, которой он тогда командовал.

Немало поплутав по окрестным лесам в районе Ярцево, мы, наконец, разыскали своего нового командующего в расположении 58-й стрелковой дивизии. Нельзя сказать, чтобы Рокоссовский очень заботился о своих удобствах. Мы застали его спящим в своей легковой машине ЗИС-101.

Первая встреча с Рокоссовским произвела на нас очень сильное впечатление. В противоположность некоторым военачальникам, у которых можно было наблюдать нервозность, некоторую растерянность и даже неуверенность в своих действиях, Рокоссовский, несмотря на очень сложную и напряженную обстановку, был сдержан, уравновешен и все, о чем бы он ни говорил, звучало твердо, хотя он и не повышал голоса. О создавшейся обстановке он говорил даже чуть задумчиво, но выводы делал ясные, определенные и неопровержимые по своей логике. В такого командующего можно было верить, и это первое впечатление не обмануло нас. Внешность Константина Константиновича была также примечательной и далеко не заурядной: высокий, стройный и подтянутый, он сразу располагал к себе открытой улыбкой и мягкой речью.

Группа Рокоссовского просуществовала недолго, но мы успели достаточно близко познакомиться. В августе К. К. Рокоссовский был назначен командующим 16-й армией и добился назначения на должность начальника штаба армии полковника М. С. Малинина (бывший начальник штаба 7-го механизированного корпуса), а на должность начальника артиллерии армии – меня. С тех пор мы трое были неразлучны до ноября 1944 года.

С первых же дней боевых действий армии мы не раз имели возможность убедиться в том, что наш командующий – личность примечательная. К. К. Рокоссовский в те тяжелые для нас месяцы не раз сам попадал в критическое положение и должен был принимать решения в крайне сложной и запутанной обстановке. И каждый раз мы имели возможность убедиться, как хладнокровен и невозмутим этот человек, поражаясь его самообладанию. Эти его качества благотворно влияли на весь личный состав штаба, создавая в нем атмосферу уверенности в правильности всех действий, которая была нам особенно нужна в наиболее тяжелые месяцы суровых испытаний».

Константин Константинович вспоминал:

«По данным разведки и опроса захваченных в боях за Ярцево пленных, стало известно, что готовится новое наступление с целью во что бы то ни стало отрезать пути возможного отхода 16-й и 20-й армий. Для этого противная сторона намеревалась силами 7-й и 20-й танковых дивизий нанести удар по обороне наших войск в районе Ярцево.

Эти сведения помогли нам своевременно принять надлежащие меры противодействия. И успеха противник не добился. Он понес большие потери в танках и живой силе, а смог лишь незначительно потеснить на некоторых участках наши части. Его наступление последних чисел июля захлебнулось. Решающую роль сыграла артиллерия, умело организованная в этом бою генералом В. И. Казаковым.

Танки КВ произвели на врага ошеломляющее впечатление. Они выдержали огонь орудий, которыми были вооружены в то время немецкие танки. Но машины, вернувшиеся из боя, выглядели тоже не лучшим образом: в броне появились вмятины, у некоторых орудий были пробиты стволы. Хорошо показали себя танки БТ-7: пользуясь своей быстроходностью, они рассеивали и обращали в бегство неприятельскую пехоту. Однако много этих машин мы потеряли – они горели как факелы».

На самом деле 20-я танковая дивизия против группы Рокоссовского не действовала.

Разбить 7-ю танковую дивизию Рокоссовскому не удалось, зато 1 августа войска его группы сумели соединиться с прорывающимися на восток из-под Смоленска остатками 16-й и 20-й армий. Рокоссовский так описал этот прорыв: «Собрав все, что можно, на участок Ярцева, мы нанесли удар. Противник его не ожидал: накануне он сам наступал, был отбит и не предполагал, что мы после тяжелого оборонительного боя способны двинуться вперед. Элемент неожиданности мы и хотели использовать. Ударили в основном силами 38-й стрелковой и 101-й танковой дивизий, придав им артиллерию и танки, в том числе десять тяжелых КВ. В результате наши части овладели Ярцево, форсировали Вопь и захватили на западном ее берегу очень выгодные позиции, на которых и закрепились, отбив все контратаки». Этому помогло то, что оборона переправ в конце июля была усилена частями 44-го стрелкового корпуса комдива В. А. Юшкевича, куда так же был включен отряд Лизюкова.

8 августа Рокоссовский был назначен командовать 16-й армией, включившей соединения его группы и вырвавшиеся из окружения части 16-й армии. В Смоленском сражении он действовал очень грамотно. Он смог из разрозненных отрядов отходивших без приказа бойцов и командиров создать в районе Ярцева боеспособную группу войск, упорной обороной остановившей продвижение немцев. Она так и называлась – группа войск генерала Рокоссовского. С прибытием нескольких свежих дивизий Рокоссовский отбил у врага Ярцево, не допустив тем самым полного окружения оставшихся в Смоленске войск.

Он стал одним из инициаторов возвращения от системы стрелковых ячеек к системе траншей. В необходимости этого его убедил опыт боев под Смоленском. Константин Константинович вспоминал:

«Еще в начале боев меня обеспокоило, почему наша пехота, находясь в обороне, почти не ведет ружейного огня по наступающему противнику. Врага отражали обычно хорошо организованным артиллерийским огнем. Ну а пехота? Дал задание группе товарищей изучить обстоятельства дела и в то же время решил лично проверить систему обороны переднего края на одном из наиболее оживленных участков.

Наши уставы, существовавшие до войны, учили строить оборону по так называемой ячеечной системе. Утверждалось, что пехота в ячейках будет нести меньше потерь от вражеского огня. Возможно, по теории это так и получалось, а главное, рубеж выглядел очень красиво, все восторгались. Но увы! Война показала другое…

Итак, добравшись до одной из ячеек, я сменил сидевшего там солдата и остался один.

Сознание, что где-то справа и слева тоже сидят красноармейцы, у меня сохранялось, но я их не видел и не слышал. Командир отделения не видел меня, как и всех своих подчиненных. А бой продолжался. Рвались снаряды и мины, свистели пули и осколки. Иногда сбрасывали бомбы самолеты.

Я, старый солдат, участвовавший во многих боях, и то, сознаюсь откровенно, чувствовал себя в этом гнезде очень плохо. Меня все время не покидало желание выбежать и заглянуть, сидят ли мои товарищи в своих гнездах или уже покинули их, а я остался один. Уж если ощущение тревоги не покидало меня, то каким же оно было у человека, который, может быть, впервые в бою!..

Человек всегда остается человеком, и, естественно, особенно в минуты опасности ему хочется видеть рядом с собой товарища и, конечно, командира. Отчего-то народ сказал: на миру и смерть красна. И командиру отделения обязательно нужно видеть подчиненных: кого подбодрить, кого похвалить, словом, влиять на людей и держать их в руках.

Система ячеечной обороны оказалась для войны непригодной. Мы обсудили в своем коллективе и мои наблюдения и соображения офицеров, которым было поручено приглядеться к пехоте на передовой. Все пришли к выводу, что надо немедленно ликвидировать систему ячеек и переходить на траншеи. В тот же день всем частям группы были даны соответствующие указания. Послали донесение командующему Западным фронтом. Маршал Тимошенко с присущей ему решительностью согласился с нами. Дело пошло на лад проще и легче. И оборона стала прочнее. Были у нас старые солдаты, младший комсостав времен первой мировой войны, офицеры, призванные по мобилизации. Они траншеи помнили и помогли всем быстро усвоить эту несложную систему».

А как виделись действия войск Рокоссовского с немецкой стороны? По утверждению немецкого историка Вернера Хаупта,

«в первые дни фронт окружения под Смоленском, естественно, был неплотным. Под Ярцево фронтом на восток стояла одна 7-я танковая дивизия на большой дороге, ведущей в Москву. 12-я танковая и 20-я пехотная (моторизованная) дивизии пытались закрыть 80-километровый рубеж между Демидовом и Рудней в направлении Смоленска и создать фронт окружения. 16 июля восточнее Смоленска находились еще 18-я пехотная (моторизованная), 20-я танковая дивизии и 900-я учебная бригада. В самом городе более или менее успешно закрепилась 29-я пехотная (моторизованная) дивизия.

Шесть немецких дивизий 18 июля вели бои против двенадцати окруженных русских дивизий!..

Начались жестокие бои на северном участке кольца окружения. Там между Ярцево и Торопцом советские войска пытались прорваться через реку Вопь. Третья танковая группа была вынуждена наскоро отразить своими дивизиями эти опасные атаки, а затем в несколько дней спешным порядком перебрасывать все свои танковые соединения в северо-восточном направлении.

Протяженность фронта по реке Вопь составляла 50 километров. Семь советских стрелковых дивизий и одна танковая бригада почти непрерывно атаковали пять немецких пехотных дивизий, занявших оборону по реке. Советская артиллерия применила здесь впервые новые реактивные минометы, которые немецкие солдаты окрестили „сталинскими органами“. Эти установки залпового огня могли за 30 секунд выпустить более 320 реактивных снарядов…

Инициатива полностью перешла к Красной Армии. Несмотря на прежние огромные потери, советскому командованию удалось развернуть на фронте новые войска. С 20 июля вдоль всего фронта между Ярцево на севере и Ельней на юге последовали новые мощные удары четырех армий, поддержанных 138 самолетами».

В дни Смоленского сражения Рокоссовский писал семье:

«Дорогие, милые Люлю и Адуся! Пишу вам письмо за письмом, не будучи уверенным, получите ли вы его. Все меры принял к розыску вас. Неоднократно нападал на след, но, увы, вы опять исчезали. Сколько скитаний и невзгод перенесли вы! Я по-прежнему здоров и бодр. По вас скучаю и много о вас думаю. Часто вижу во сне. Верю, верю, что вас увижу, прижму к своей груди и крепко-крепко расцелую.

Был в Москве. За двадцать дней первый раз поспал раздетым, в постели. Принял холодную ванну – горячей воды не было. Ну вот, мои милые, пока все. Надеюсь, что связь установим. До свидания, целую вас бесконечное количество раз, ваш и безумно любящий вас Костя. 27 июля 1941-го».

В этот же день командующий Западным фронтом С. К. Тимошенко докладывал в Ставку: «Ярцево твердо удерживается Рокоссовским».

16-я армия, которой с 8 августа командовал Рокоссовский, прикрывала автомагистраль Смоленск – Вязьма, по которой пролегал самый удобный путь на Москву. Константин Константинович вспоминал: «Армия представляла внушительную силу: шесть дивизий – 101-я танковая полковника Г. М. Михайлова, 1-я Московская мотострелковая, в командование которой вступил полковник А. И. Лизюков, 38-я полковника М. Г. Кириллова, 152-я полковника П. Н. Чернышева, 64-я полковника А. С. Грязнова, 108-я полковника Н. И. Орлова, 27-я танковая бригада Ф. Т. Ремизова, тяжелый артиллерийский дивизион и другие части». Членом военного совета 16-й армии остался дивизионный комиссар Алексей Андреевич Лобачев, а начальником штаба был назначен М. С. Малинин. Артиллерией армии командовал В. И. Казаков, бронетанковыми войсками – полковник Г. Н. Орел. Весь этот сплоченный командирский коллектив, за исключением А. А. Лобачева, оставался с Рокоссовским до конца 1944 года.

Во время Смоленского сражения Рокоссовский впервые приобрел всесоюзную популярность. Он вспоминал: «Заговорила о нас столица. В сводках Совинформбюро часто упоминалась ярцевская группа войск, а затем 16-я армия. К нам стали приезжать делегации московских заводов, партийных и комсомольских организаций, бывали партийные работники и политические деятели, зачастили писатели, корреспонденты, и артисты выступали в частях. Дорогие и прочные связи!..»

Особенно тепло отозвался в мемуарах Рокоссовский о члене военного совета 16-й армии:

«Считаю своим товарищеским долгом сказать доброе слово о генерале Алексее Андреевиче Лобачеве. Мы с членом Военного совета армии жили душа в душу. Он любил войска, знал людей, и от него я всегда получал большую помощь. Таков был этот человек, что ощущалась потребность общения с ним. Мы жили в одной землянке, позже обычно выбирали домик, где можно устроиться вдвоем. Когда вместе с другими корреспондентами у нас стал бывать Владимир Ставский – тоже крепкий большевик, интересный писатель, не чуждый военному делу, – мы жили втроем. Бывали задушевные часы!..»

В первые месяцы войны Рокоссовский показал себя энергичным, самостоятельным, грамотным военачальником, не боящимся брать ответственность на себя. Его заслуги были отмечены четвертым орденом Красного Знамени (а тогда награды давали довольно скупо) и выдвижением на пост командарма. Войска Рокоссовского, как и другие части Красной армии, в тот период терпели поражения. Однако Константину Константиновичу удавалось гораздо удачнее многих других советских военачальников организовывать отступление, удерживать свои позиции и проводить контрудары. Но впереди Рокоссовского и его армию ждали тяжелые испытания.

Глава шестая
БИТВА ЗА МОСКВУ

Войска германской группы армий «Центр» 2 октября начали реализацию плана «Тайфун» – генерального наступления на Москву. Командование Западного фронта и Ставка Верховного главнокомандования неправильно определили наиболее вероятное направление вражеского удара, что во многом способствовало последовавшей катастрофе.

А между тем у советского командования имелись все необходимые данные для того, чтобы сделать правильный вывод о планах противника. Как пишут российские военные историки Михаил Ходаренок и Борис Невзоров,

«в штабе Западного фронта, например, имелись довольно точные сведения о группировке противника. Было установлено, что против восьми дивизий 30-й и 19-й армий немцы развернули 17 своих дивизий. В полосах других армий число противостоящих друг другу дивизий было примерно равным. Эти данные разведки прямо указывали на вероятное направление вражеского удара. Но поскольку Ставка считала, что главный удар противник будет наносить на смоленско-вяземском направлении, оборонявшемся 16-й и 20-й армиями, командующий Западным фронтом генерал Иван Конев не решился отстаивать перед Сталиным свою точку зрения. Он сосредоточил главные силы не там, где этого требовала обстановка, а там, где указал Главковерх.

Не было в то время у Конева умения предвидеть ход событий, противодействовать их неблагоприятному развитию. Не поощрял он этих качеств и у подчиненных. Так, 27 сентября ему на утверждение был представлен план обороны 16-й армии. В нем Рокоссовский предусматривал вариант действий своих соединений в случае вынужденного отхода. Но молодой 44-летний командующий войсками фронта не мог допустить даже в мыслях ведения обороны с возможным отходом вверенных ему войск. Они должны были, по его мнению, стоять насмерть. И Конев тут же приказывает командарму 16-й: „Драться упорно. Всякое понятие подвижной обороны исключить… В соответствии с этим переработать план обороны“».

Об этом писал в своих мемуарах и Рокоссовский:

«Во второй половине сентября штаб тщательно разработал план действий войск армии на занятом ею рубеже. Мероприятия, предусмотренные в нем, обеспечивали решительный отпор противнику. В то же время имелся вариант на случай, если, несмотря на все наши усилия, противнику все же удастся прорвать оборону. Этот вариант определял, как должны отходить войска, нанося врагу максимальный урон и всемерно задерживая его продвижение. Мысли, руководившие нами: враг еще намного сильнее нас, маневреннее, он все еще удерживает инициативу, поэтому нужно быть готовым и к осложнениям.

Этот план был представлен командующему Западным фронтом И. С. Коневу. Он утвердил первую часть плана, относившуюся к обороне, и отклонил вторую его часть, предусматривавшую порядок вынужденного отхода».

Таким образом, Константин Константинович гораздо точнее предвидел возможное развитие событий, чем командование Западного фронта. Однако сделать он ничего не мог. Конев запретил даже думать об отступлении, а тем более заранее разрабатывать планы возможного отхода. Впрочем, как мы увидим далее, Рокоссовскому уже в первые дни сражения пришлось вместе со штабом отбыть из расположения своей 16-й армии, и он при всем желании не мог организовывать ее отход и прорыв из окружения.

Накануне начала немецкого наступления Рокоссовский наконец-то смог установить адрес своей семьи. 30 сентября 1941 года штаб 16-й армии выдал следующую справку: «Предъявительница сего гражданка Рокоссовская Юлия Петровна является женой Командующего 16 армией – генерал-лейтенанта тов. Рокоссовского Константина Константиновича.

Вместе с ней в гор. Новосибирске по улице Добролюбова № 91 проживает их дочь Ада Константиновна Рокоссовская.

Генерал-лейтенант Рокоссовский Константин Константинович за боевые заслуги награжден четырьмя орденами „Красное Знамя“ и орденом Ленина.

На основании существующего законоположения члены семьи генерал-лейтенанта Рокоссовского пользуются льготами как семьи орденоносца».

Главный удар немцы наносили по флангам Западного фронта, а не по магистрали Смоленск – Москва, где его ожидало советское командование. На участке 16-й армии немцы лишь демонстрировали наступление, и его удалось без особого труда отразить. Но после полудня Рокоссовский получил сведения от командующего 19-й армией М. Ф. Лукина о напряженных боях на правом фланге его армии.

3 октября Рокоссовский решил провести разведку боем. Пленные показали, что на Ярцевском направлении появились танковые и моторизованные части. Рокоссовский усилил оборону магистрали Москва – Смоленск и даже провел артиллерийскую контрподготовку с участием дивизиона «катюш». Контрподготовка пришлась по пустому месту, так как в действительности немцы здесь наступать не собирались. Рокоссовский отмечал: «Весь следующий день враг держал под сильным огнем наш участок обороны, не предпринимая наступления. Группы самолетов бомбили позиции батарей и вели усиленную разведку дорог в сторону Вязьмы». Вечером 3 октября Лукин сообщил, что пришлось повернуть 244-ю дивизию фронтом на север. Рокоссовский направил на помощь соседу 127-ю танковую бригаду и 38-ю и 214-ю стрелковые дивизии.

5 октября Рокоссовский получил неожиданный приказ:

«Командарму 16 Рокоссовскому немедленно приказываю участок 16 армии с войсками передать командарму 20 Ершакову. Самому с управлением армии и необходимыми средствами связи прибыть форсированным маршем не позднее утра 6.10 в Вязьму.

В состав 16 армии будут включены в районе Вязьмы 50 сд (19А), 73 сд (20А), 112 сд (16А), 38 сд (16А), 229 сд (20А), 147 тбр (резерв ЗФ), дивизион PC, полк ПТО и полк АРГК. Задача армии – задержать наступление противника на Вязьму, наступающего с юга из района Спас-Деменска, и не пропустить его севернее рубежа Путьково – Крутые – Дрожжино, имея в виду – созданной группировкой (т. е. 16-й армией) в дальнейшем перейти в наступление в направлении Юхнов.

Получение и исполнение донести. Конев, Булганин, Соколовский. 5.10.41».

Историк И. Н. Смирнов пишет:

«Рубеж остановки немцев, приказом Конева, был назначен на реке Утра в 35-ти километрах к югу от Вязьмы, то есть – в полосе Резервного фронта (!). Рокоссовский в своих мемуарах пишет, что он якобы не знал – какие дивизии должны ожидать его в Вязьме, по его прибытию туда. Он пишет: „…вечером (5 октября) я получил телеграмму из штаба Западного фронта… со штабом 16-й армии прибыть 6 октября в Вязьму и организовать контрудар в направлении Юхнова. Сообщалось, что в районе Вязьмы – мы получим пять стрелковых дивизий со средствами усиления“. По писанию Рокоссовского – ему их кто-то должен был выдать, а он получить. В приказе – ему совершенно ясно указывалось, о какой группировке из пяти дивизий и одной танковой бригады шла речь. Из них две дивизии были из 16-й армии самого Рокоссовского – 112-я сд и 38-я сд. В приказе указывались так же – 50-я сд из 19-й армии, 73-я сд и 229-я сд из 20-й армии, 147-я тбр из резерва Западного фронта. Сама группировка сохраняла название 16-й армии, а Рокоссовский оставался ее командующим. Фактически Рокоссовский должен был передать только участок фронта, занимаемый армией, а не 16-ю армию. Эта армия, в другом составе и на другом месте, оставалась в его подчинении…

Рокоссовский пишет в своих воспоминаниях: „…Утром 6 октября прибыли приемщики от 20-й армии… Сборы были короткими. Наш штаб двинулся к новому месту назначения, и все мы чувствовали, что произошли какие-то грозные события, а у нас в этот тревожный момент – ни войск, ни уверенности, что найдем войска там, куда нас посылают. Попытки связаться по радио со штабом фронта были безуспешны. Мы оказались в какой-то пустоте и в весьма глупом положении. Нужно было самим постараться выяснить обстановку, что и делалось с помощью разведки в разных направлениях. Насторожила картина, которую увидели, подходя к Днепру, восточнее Ярцево. Брошенные позиции. В окопах ни одного человека. Мы знали, что в тылу за нашей армией располагалась по Днепру одна из армий Резервного фронта. Где она и что здесь произошло, трудно было догадаться“.

Догадаться Рокоссовскому, при желании, было совсем не трудно. Штаб его 16-й армии и штаб 39-й сд (7-й дно) Резервного фронта находились совсем рядом – в Дорогобуже. Штаб 16-й армии был в восточной части города, а штаб 29-й сд был в Ямщине на окраине Дорогобужа. А городок-то небольшой. В штабе 29-й многое было известно. Еще 3 октября 8-я сд (8 дно) отошла с Днепра. 29-я сд заняла ее позиции, и вот теперь, по тревоге, 5-го и она оставила их. О том, что делается под Ельней, было, конечно, там тоже известно, ведь посылка и 29-й сд намечалась туда же. Но отменили. И что дивизия – получила приказ на движение к Вязьме – можно было узнать в тот же день. Хотя особый отдел, выделенный в то время из НКВД в НКО, но опекаемый НКВД, был на страже всех секретов, но командарма, даже из другого фронта, уж наверное разрешили бы информировать. Не хотели или не могли взаимодействовать ни фронты, ни командармы самостоятельно!

Из написанного в воспоминаниях создается такое впечатление, что Рокоссовский приказа Конева как бы не читал. Скорее он делает вид, что в приказе не было того, что там было. Отсюда и как бы не понимал, что немцы уже близко от Вязьмы и какая перед ним поставлена задача. Но это в мемуарах – на деле было по-другому. А командарм пишет дальше: „Ощущение оторванности было гнетущим. Крайне беспокоил вопрос, что происходит южнее магистрали… Лобачев, захватив нескольких офицеров, поехал вперед. Прошло не более часа, и он вернулся… Встретил на перекрестке Соколовского. В Касне уже никого нет (ее разбомбили еще 2-го числа и порученец, доставивший приказ на самолете 5 октября, наверняка должен был сказать об этом Рокоссовскому)… А ваша задача, сказал Соколовский, остается прежней (то есть та, которая указана в приказе Конева)… Где они находятся, эти обещанные (!) в приказе Конева дивизии? С этой мыслью я ехал к месту расположения нового нашего КП. Мы нашли его почти готовым. Заработали радисты. Штаб фронта молчал… мы с Лобачевым отправились в город“.

…Долг Рокоссовского в то время состоял в том, чтобы выполнить отданный и доставленный ему на самолете приказ, а не покидать те части, которые были предназначены ему в приказе. Теперь, как он сам видел, эти части – не успевают подойти к Вязьме и, брошенные на произвол судьбы, попадут в окружение! И о каком уплотнении внутреннего кольца он говорил – с наступлением темноты немцы прекратили боевые действия, и город был занят только на следующий день…

Рокоссовский – первый из высших военачальников ясно представил себе сложившуюся обстановку. При желании, ему – „и карты в руки“. Какие дивизии должны были подойти, он прекрасно знал. Можно было вернуться, организовать их подход и развернуть в боевой порядок против еще не сомкнувшихся двух танковых дивизий. К тому же немцы прекратили боевые действия в связи с наступлением темноты. Другие танковые дивизии немцев только начали выдвижение к Вязьме. Была возможность повлиять на действия Ставки в срочном наращивании сил, в том числе и в срочной переброске сюда 119-й и 5-й дивизий 31-й армии. Семь дивизий (с учетом еще полков 29-й сд) – это уже сила. Обладая, несомненно, умением организовать боевые действия в экстремальных условиях, что было доказано в Ярцево, Рокоссовский мог бы не дать сомкнуться немецким „клещам“. Вот тогда и сохранены были бы сотни тысяч солдатских жизней. Но это все из области – если бы. Рокоссовский отмежевался от всего этого».

Фактически И. Н. Смирнов обвиняет Рокоссовского в трусости, в том, что он сделал все, чтобы вместе со своим штабом оказаться вне кольца окружения, и бросил окруженные войска на произвол судьбы. Обвинение серьезное, но бездоказательное.

Приказ Конева в самом деле не отличался ясностью. Он более походил на благое пожелание, на некоторый лозунг, а не на реальное боевое распоряжение. В нем не было прописано, кто и как организует отправку упомянутых дивизий в район Вязьмы, когда и как они туда прибудут, с указанием рубежей и сроков. Логичнее всего было бы поручить отправку этих дивизий штабу Рокоссовского, который теперь должен был ими командовать. И при этом предусмотреть, чтобы сам штаб двигался к Вязьме по крайней мере с одной из этих дивизий. Тогда бы Рокоссовский, прибыв в Вязьму, имел бы возможность организовать оборону города и задержать немецкие танковые части хотя бы на сутки-двое. А за это время из «котла» успели бы выйти десятки тысяч бойцов и командиров. Но ничего подобного в приказе Конева не было, и Рокоссовский, даже если и сознавал опасность переброски к Вязьме своего штаба в отрыве от подчиненных ему войск, ничего сделать все равно не мог. Ему ведь было приказано вместе со штабом как можно скорее прибыть в Вязьму.

И. С. Конев так вспоминал о событиях, связанных с передислокацией штаба 16-й армии под Вязьму, в своих мемуарах, опубликованных еще при жизни Рокоссовского:

«На рассвете 2 октября противник после сильной артиллерийской и авиационной подготовки начал наступление против войск Западного и Резервного фронтов. Здесь действовали основные силы группы „Центр“. Одновременно с атаками переднего края противник наносил сильные авиационные удары по нашим тылам.

Основной удар (силами 3-й танковой группы и пехотных дивизий 9-й армии) противник нанес в направлении Канютино – Холм-Жирковский, т. е. в стык 30-й и 19-й армий. Чтобы представить силу удара врага, достаточно одного примера: против четырех стрелковых дивизий 30-й армии противник ввел в сражение 12 дивизий, из них три танковые и одну моторизованную общей численностью 415 танков. Войска 30-й и 19-й армий проявили огромное упорство, стойко удерживали свои позиции. Но большое превосходство врага в силах вынуждало нас отходить.

Ценой огромных потерь противнику удалось прорвать наш фронт и к исходу дня 2 октября продвинуться в глубину на 10–15 километров. В результате авиационного удара по командному пункту фронта, находившемуся в Касне, у нас были потери, но так как все средства связи были укрыты под землей, а руководящие работники штаба были заранее рассредоточены, управление войсками не было нарушено. С утра по моему распоряжению силами 30-й, 19-й армий и частью сил фронтового резерва, объединенных в группу под командованием моего заместителя генерала И. В. Болдина (в состав этой группы входили три танковые бригады, одна танковая и одна стрелковая дивизии, в общей сложности до 250 танков старых образцов), был нанесен контрудар с целью остановить прорвавшегося противника и восстановить положение. Однако ввод фронтовых резервов и удары армейских резервов положения не изменили. Наши контрудары успеха не имели. Противник имел явное численное превосходство над нашей группировкой, наносившей контрудар. Правда, 19-я армия на большей части своего участка фронта отбила все атаки врага. Однако противник овладел Холм-Жирковским, устремился к Днепру и вышел в район южнее Булешова, где оборонялась 32-я армия Резервного фронта.

Второй удар противник нанес на Спас-Деменском направлении против левого крыла Резервного фронта. Войска 4-й немецко-фашистской танковой группы и 4-й армии, тесня к северу и востоку соединения наших 43-й и 33-й армий, вышли на линию Мосальск – Спас-Деменск – Ельня. Для Западного фронта и для 24-й и 43-й армий Резервного фронта сложилась очень тяжелая обстановка.

К утру 4 октября совершенно отчетливо определилось направление удара противника: от Спас-Деменска на Вязьму. Таким образом, обозначилась угроза выхода крупных танковых группировок противника в район Вязьмы в тыл войскам Западного фронта с юга, из района Спас-Деменска, и с севера, из района Холм-Жирковского. 19-я, 16-я и 20-я армии Западного фронта оказались под угрозой окружения. В такое же положение попадала и 32-я армия Резервного фронта.

Я доложил по ВЧ И. В. Сталину об обстановке на Западном фронте, о прорыве обороны в направлении Холм-Жирковский и на участке Резервного фронта в районе Спас-Деменска, а также об угрозе выхода крупной группировки противника в тыл войскам 19-й, 16-й и 20-й армий Западного фронта. Сталин выслушал меня, но не принял никакого решения. Связь по ВЧ оборвалась, и разговор прекратился. Я тут же связался по бодо с начальником Генерального штаба маршалом Б. М. Шапошниковым и доложил ему обстановку. Я просил разрешения отвести войска нашего фронта на Гжатский оборонительный рубеж. Шапошников выслушал доклад и сказал, что доложит Ставке. Однако решения Ставки в тот день не последовало (дословно привести этот разговор я, к сожалению, не могу, так как в архивах Министерства обороны он до сих пор не обнаружен).

Командование фронта приняло решение об отводе войск на Гжатский оборонительный рубеж, которое потом было утверждено Ставкой. В соответствии с этим были даны указания командующим 30-й, 19-й, 16-й, 20-й армиями об организации отхода.

Здесь мне хочется внести ясность в вопрос о положении 16-й армии, которой командовал К. К. Рокоссовский, в связи с тем что в книге В. Соколова „Вторжение“ допущена явная неточность. В этой книге приводится такой разговор Г. К. Жукова с К. К. Рокоссовским:

„А теперь скажи-ка, уважаемый командарм, как и почему твоя армия попала в окружение?..

Вопрос покоробил Рокоссовского. Он передернул плечами и помимо своей воли скомкал в руке кусок карты. ‘Что это, издевка?’ И он вспомнил, как в октябре, после отхода по лесам, его, Рокоссовского, вместе с членом Военного совета Лобачевым вызвал прежний командующий фронтом, желая сорвать на ком-то злость, встретил гневными словами: ‘Сами вышли, а армию оставили!’ Это был несправедливый упрек, который трудно забывается. Ведь к тому времени, когда 16-я армия была окружена в районе Дорогобужа, он, Рокоссовский, уже не командовал ею…“

Все описание того, как упрекал Рокоссовского прежний командующий – сиречь я, не соответствует действительности.

Управление и штаб 16-й армии К. К. Рокоссовского еще до вяземского окружения моим приказом выводились в район Вязьмы, имея задачу объединить под командованием Рокоссовского подходящие из глубины резервы и выходящие из окружения группы. 16-й армии ставилась задача организовать оборону на рубеже Сычевка – Гжатск».

Далее Конев процитировал уже известный нам приказ Рокоссовскому о переброске штаба 16-й армии в Вязьму и продолжил:


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю