Текст книги "Повседневная жизнь царских дипломатов в XIX веке"

Автор книги: Борис Григорьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 36 страниц)

Глава четвёртая. Секретные экспедиции МИД

Бог – великий музыкант, вселенная – превосходный клавесин, мы лишь смиренные клавиши.

Н. М. Карамзин

В мае 1806 года управляющий Министерством иностранных дел князь А. А. Чарторыйский (1770–1861) направил секретарю русской миссии в Гааге К. В. Нессельроде, исполнявшему обязанности главы миссии, указание о закрытии миссии в связи с «замышляемыми Бонапартом в отношении Батавской республики изменениями» [17]17
  Изменения состояли в том, что Наполеон решил преобразовать республику в королевство и посадить на трон своего брата Людовика.


[Закрыть]. Нессельроде рекомендовалось покинуть страну со всеми своими сотрудниками и членами их семей, как только станет ясно, что «развязка приближается».

«Уезжая, поручите консулу Боттлинку сообщать нам обо всём примечательном… – писал Чарторыйский, – …и если Вы не увидите в этом серьёзных неудобств, Вы можете доверить ему один из имеющихся в Вашем распоряжении шифров, внеся в него необходимые с Вашей точки зрения изменения, чтобы в случае чего он не был раскрыт».

Шифры и коды являлись важным инструментом осуществления дипломатии, и о них, с одной стороны, заботились, их оберегали, а при надобности – уничтожали, чтоб они не попали в чужие руки. Специальных людей – шифровальщиков – тогда ещё не было, и главы миссий, получая перед отъездом в страну назначения шифры, сами хранили их, сами зашифровывали и расшифровывали с их помощью дипломатические депеши. С другой стороны, в тайну шифров могли свободно посвятить какого-либо пользующегося доверием иностранца, как в данном случае голландца Боттлинка. В те времена ещё существовал дворянский кодекс чести, и считалось, что «благородный» человек никогда не станет предателем. Такое доверие к иностранным подданным было в ходу не только в России, а во многих странах и дворах Европы, и иностранцев охотно принимали на государственную службу.

Специальные органы – секретные экспедиции МВД, занимавшиеся шифрованием, дешифровкой и перлюстрацией, – тем не менее, существовали давно. Криптографы занимались как разработкой шифров, так и их практическим использованием при обработке исходящих и входящих депеш внутренней переписки. Кроме того, сотрудники секретных экспедиций, как мы уже говорили выше, трудились и над расшифровкой чужих телеграмм и донесений, и в этом им помогала служба перлюстрации.

При Министерстве иностранных дел России всегда существовал упомянутый уже нами «чёрный кабинет» (служба перлюстрации), регулярно и в достаточном количестве снабжавший его руководство информацией о секретах своих иностранных коллег. Корреспонденция иностранных дипломатов в Петербурге перлюстрировалась, то есть вскрывалась, с донесений снимались копии, письма снова закрывались и отправлялись по назначению.

Бывший царский цензор и автор книги «Чёрный кабинет» С. Майский утверждает, что иностранная дипломатическая корреспонденция попадала в «нужные» русские руки практически полностью. Иностранные дипломаты прибегали к защитным мерам, сдавая свою корреспонденцию в почтамте за несколько минут до её отправления на вокзал, но и это не спасало их от вторжения специалистов из «чёрного кабинета». Не помогали и так называемые особые постпакеты,коды и специальные портфели с замками.

В «коллекции» 1-й экспедиции МИД имелся полный набор образцов печатей всех иностранных консульств и посольств в Петербурге, а также копии многих их шифров, что давало возможность прочитывать не только почтовые, но и телеграфные депеши. Когда же документы отправлялись с курьерами и в кожаных портфелях с «хитрыми» замками, специалисты «чёрного кабинета» пускали в ход «презренный» металл. Майский пишет, что не помнит случая, чтобы золото не открыло замок к нужным секретам. Дело значительно упростилось и ускорилось, когда для снятия копий стала использоваться фотоаппаратура. Прогресс всегда имел прикладное шпионское значение.

Все или почти все курьеры и фельдъегеря, перевозившие почту иностранных посольств, были подкуплены и находились на содержании МИД России. За весьма небольшую мзду, выплачиваемую разово или помесячно, они приносили в указанное место и в указанное время не только всё содержимое почтовых корзин, стоявших у письменного стола их начальников-дипломатов, но и копировальные книги из канцелярии, черновики и подлинники писем и официальных донесений и даже целые коды и шифровальные ключи. Они брали у задремавшего хозяина ключи от письменного стола или несгораемого шкафа, снимали с них отпечаток из воска, заказывали дубликаты ключей и даже запускали в канцелярию ночью «таких лиц, которые брали всё, что было нужно».

«Поражаться надо было доверию некоторых послов к своим лакеям, которые продавали их за гроши, – писал С. Майский. – Однажды произошёл такой случай: вместо одного посла великой державы был назначен другой, который должен был с собой привезти весь новый штат служащих, так как прежний посол старым своим слугам не доверял, но в письме к новому послу очень ходатайствовал за одного, по его выражению, незаменимого человека – своего выездного лакея, то есть именно за то лицо, которое за незначительное месячное вознаграждение доставало из посольства всё, что было угодно». Это был уже не выездной, а выносной лакей!

Русским перлюстраторам были известны три способа подделки печатей: способ четырёхкратного переснятия образца, амальгамный и изготовления печати из твёрдого металла. При первом способе оттиск печати переснимался четыре раза: сначала негатив воском, потом позитив гипсом, вновь негатив свинцом и, наконец, позитив, уже на самом письме, сургучом. Недостаток этого способа состоял в том, что конечный оттиск печати был не совсем чётким. В середине XIX века один из чиновников Министерства иностранных дел изобрёл способ изготовления печатей из серебряного порошка с амальгамой. Способ был хорош во всех отношениях, но имел один существенный недостаток: печати были хрупкие, недолговечные и из-за неосторожного обращения ломались. Лишь в начале XX века другой чиновник МВД изобрёл остроумный способ изготовления поддельных печатей из твёрдого металла. Чёткость оттиска получалась при этом безукоризненной, печать – долговечной, а время для её изготовления исчислялось минутами. Этот чиновник, сконструировавший также аппарат для вскрытия писем паром, по докладу самого П. А. Столыпина «за полезные и применимые на деле открытия»был награждён орденом Владимира 4-й степени.

Конечно, перлюстраторам приходилось работать в достаточно нервной обстановке, диктуемой дефицитом времени. Курьеры секретной экспедиции появлялись на почте сразу после сдачи интересующего их письма в почтовую экспедицию. Письмо в присутствии курьера илидипломата иностранного посольства тут же заделывалось в защитный постпакет и откладывалось для отправки. Его нужно было перехватить до этого момента, и курьеры нервничали и бранились с почтовиками за то, что те долго «копались» и искали нужный пакет. Получив его, они мчались в «чёрный кабинет» и сдавали его перлюстраторам. Открыв письмо, те немедленно его копировали, а после изобретения фотографии – переснимали. Первые снимки делались под вспышки горящей ленты магния. Таким образом, во время пересъёмки выделялось много дыма. Окна кабинета, чтобы не привлекать внимание служащих почтамта, были плотно закрыты ставнями, так что дышать в нём было нечем. Работа в «чёрном кабинете» была вдобавок ещё и вредной.

К началу XX века секретная часть секретной экспедиции Министерства иностранных дел на почтамте выглядела примерно следующим образом. «Чёрный кабинет» МИД маскировался от посторонних взоров какой-нибудь вывеской типа: «Посторонним вход воспрещён». В прихожей стоял шкаф, служивший дверью для прохода в саму секретную часть. Для того чтобы открыть дверь-шкаф, нужно было нажать одновременно на две дощечки паркета на полу и нажать или повернуть какое-нибудь украшение шкафа. Дверь закрывалась автоматически сразу после прохода чиновника. В следующей комнате, снабжённой пневматической связью с главным телеграфом, проводились регистрация поступивших телеграмм, их разбор по странам и передача по принадлежности дешифровальщикам.

С каждой телеграммой работали два криптографа. У них имелись уже готовые коды, и после расшифровки перехваченной депеши они заносили результаты своей работы в особую книгу. Книга передавалась в следующую комнату, в которой полученная информация сортировалась по темам. Если в шифротелеграмме затрагивались два-три разных вопроса, то из неё делались две-три разные выписки. Один экземпляр выписок хранился здесь же, второй посылался министру иностранных дел.

В третьей комнате располагались перлюстраторы, у них тоже была пневматическая связь с главным почтамтом, так что с изобретением пневматики надобность в специальных курьерах, к счастью, отпадала. Получив безлично нужное письмо, перлюстраторы немедленно вскрывали постпакет, фотографировали или списывали текст вложения, переводили его на русский язык и направляли в соседний кабинет дешифровалыцикам. Постпакет закрывали, заклеивали, опечатывали подделанной печатью и по пневматической трубе отправляли его обратно на главпочтамт. Работа была поставлена буквально на поток.

«Чёрные кабинеты» существовали везде, но нигде это подразделение так чисто и аккуратно не работало, как в Петербурге, вспоминал один из асов перлюстрации С. Майский. Он же писал, что немецкие и австрийские перлюстраторы работали очень грубо – в секретном деле немецкая аккуратность почему-то не подтверждалась. Вскрытые русскими перлюстраторами письма не носили на себе никаких следов этого злоупотребления. Даже опытный перлюстратор не мог иногда обнаружить факт вскрытия того или иного письма. Никакие ухищрения отправителя – царапины на печати, заделка в сургуч волоска, нитки или клочка бумажки – не гарантировали письмо от искусного вторжения сотрудника «чёрного кабинета». Просто на перлюстрацию «хитрого» письма требовалось чуть больше времени.

Граф Ламздорф в своём дневнике описывает случай, когда о возможной перлюстрации своей корреспонденции стал догадываться германский посол в Петербурге. Причиной этого послужила излишняя болтовня министра Лобанова-Ростовского – частый порок русских высокопоставленных лиц. В беседе с одним иностранным дипломатом министр повёл речь о том, что явно не могло быть известным из официальных источников. Собеседник министра сообщил об этом немцу, а тот известил Берлин и потребовал для своей переписки новый шифр. Всё это в конечном итоге стало известно сотрудникам «чёрного кабинета», и чиновник секретной экспедиции Сабанин был вынужден сделать Лобанову деликатный реприманд [18]18
  Выговор, упрёк (фр.).


[Закрыть], который князь ловко переадресовал вице-директору канцелярии Вакселю, порекомендовав ему «высокую осмотрительность при обращении с секретными документами». Как говорится, с больной головы на здоровую!

Сохранились документы, позволяющие нам судить о характере кипучей деятельности секретной экспедиции канцелярии МИД России в начале XIX века. Управляющий 1-й экспедицией А. А. Жерве 8 марта 1812 года писал главному «цифирному» специалисту X. И. Миллеру

«Г. Канцлеру (то есть Румянцеву. – Б. Г.)угодно, чтобы Вы, милостивый государь мой, Христиан Иванович, немедленно занялись составлением двух совершенно полных лексиконов как для шифрования, равно и для дешифрования на российском и французском языках, и чтобы Вы снеслись по сему предмету с Александром Фёдоровичем Крейдеманом, стараясь соединёнными силами привести работу сию к скорейшему и успешному окончанию».

В этот период лексиконы или словари для шифрования и дешифрования (цифирь) уже изготавливались типографским способом.

После изготовления «цифири», то есть кода, составлялась докладная записка примерно следующего содержания:

«В Государственную коллегию иностранных дел

От нижеподписавшегося покорнейшее доношение.

Составив по приказанию сей Коллегии новую генеральную цифирь на российском и французском языках, ею одобренную, и отобрав цены за изготовление передвижных машин, равно и за напечатание наборных и разборных таблиц и за бумагу, имею честь представить о том подробную записку, прося покорнейше помянутую Коллегию благоволить на сей расход определить сумму.

Коллежский советник Христиан Миллер.

Октябрь дня 3-го 1804 года».

В прилагаемой записке указывалась смета расходов:

«За машины:

За 15 машин с двойными передвижными дощечками по 125 рублей, за пару – 1875 рублей.

Типографщику:

за набор разборных таблиц для российской цифири с напечатанием по 20 рублей, за таблицу – 40 рублей;

за набор двух разборных таблиц для французской цифири с напечатанием по 20 рублей, за таблицу – 40 рублей;

за набор одного листа и напечатание чисел и букв, принадлежащих к разборным таблицам обеих сих цифирей – 10 рублей;

за набор 112 ½ страниц российской наборной азбуки и напечатание по 30 рублей за страницу, а за все 112 ½ страниц – 3375 рублей;

за набор 122 ½ страниц французской наборной азбуки и напечатание по 30 рублей за страницу, а за все 122 ½ страницы – 3675 рублей.

Бумаги.

Александрийской 83 листа по 2 рубля 50 копеек каждая – 207 рублей 50 копеек.

Итого 9222 рубля 50 копеек.

Коллежский советник Христиан Миллер».

В это время в Министерстве иностранных дел действовал так называемый Цифирный комитет,в который входили наиболее опытные и квалифицированные криптографы. Коллективными усилиями чужие коды было легче «форсировать». Комитет занимался анализом и введением новых систем шифров, контролировал их правильное использование и хранение, выводил из употребления устаревшие или скомпрометированные шифры, составлял заключения и докладные по «цифирным» вопросам как руководству МВД, так и императору Александру I.

Надзор за цифирной службой МВД всю первую половину XIX века осуществлял лично министр и канцлер К. В. Нессельроде. Наши криптографы внесли огромный вклад в победу русской армии над наполеоновской, потому что им удалось расшифровать используемый Наполеоном для общения со своими маршалами код, и русское командование могло читать все или почти все его депеши.

После войны Александр I имел беседу с командующим одним из французских корпусов маршалом Ж. Э. Ж. Макдональдом (1765–1840) и сказал ему, что «мы всегда знали намерения вашего императора из его же собственных депеш».

– Я считаю очень странным, что Вы смогли их прочесть, – удивился француз, – кто-нибудь, наверное, выдал вам ключ?

– Отнюдь нет! – заверил его русский император. – Даю Вам честное слово, что ничего подобного не имело места. Мы просто дешифровали их.

Секретными экспедициями при Нессельроде заведовали П. Л. Шиллинг фон Канштадт (шифры и литография), X. А. Бек (дешифрование) и Н. С. Лаваль (перлюстрация). Учебным заведением иностранных языков заведовал Ф. П. Аделунг. Перепиской по политическим вопросам ведали два барона: по делам Востока – Ф. Бруннов, будущий посол в Англии, а по делам Запада – П. Л. Шиллинг. Говоря современным языком, бароны пользовались допуском № 1, то есть им доверялись все важные государственные секреты.

Как уже упоминалось ранее, в 1828 году секретные экспедиции канцелярии были преобразованы в департаменты внешних сношений, а в 1846 году – в особую канцелярию министерства, в которой стала сосредоточиваться вся политическая переписка МИД со своими загранучреждениями.

Постоянный рост шифрообмена потребовал поиска способов быстрого размножения шифродокументов, и такой способ был найден упомянутым выше Павлом Львовичем Шиллингом фон Канштадтом, выдающимся учёным и изобретателем. Он родился в Ревеле (Таллин) в 1786 году в семье командира Низовского мушкетёрского полка, окончил Первый кадетский корпус в Петербурге, служил в чине поручика в Генштабе русской армии, затем по семейным обстоятельствам оставил военную службу и перевёлся в Министерство иностранных дел и работал переводчиком русской миссии в Мюнхене. Будучи патриотично настроенным и преданным России, он во время Отечественной войны 1812–1814 годов возвратился в армию и в качестве штаб-ротмистра воевал в составе 3-го Сумского полка, получил награды за храбрость в боях. После войны он снова вернулся в систему МИД и обратил на себя внимание К. В. Нессельроде. По его поручению отправился в Баварию и изучил там изобретённый А. Зенефельдером способ литографирования. В 1817 году он установил в Министерстве иностранных дел литографию и был назначен её управляющим. В 1832 году цифирная часть МИД преобразовалась в экспедицию, и П. Л. Шиллинг стал её заведующим.

Шиллинг был страстным любителем и знатоком восточной культуры и скоро завоевал всеобщее признание как наилучший в мире литограф китайских рукописей. Он становится близким другом А. С. Пушкина, который в альбоме Е. Н. Ушаковой оставил его карандашный портрет. В отзывах современников этот выдающийся русский криптограф и литограф, а также востоковед, этнограф, электротехник (изобретатель электрической мины и электромагнитного телеграфного аппарата) и коллекционер остался как умный учёный, необычайно толстый человек, весельчак, отличный говорун, игравший в шахматы две партии одновременно, не глядя на шахматные доски, и побеждавший обоих противников в один момент.

В истории криптографии Шиллинг прежде всего известен как изобретатель так называемого биграммного шифра.Двузначные буквенные сочетания (латиница) составляют лексикон (цифирь) биграммного шифра, кодовыми обозначениями служат здесь двух-, трёх-или четырёхзначные числа, «взятые по два раза каждое для переменной передачи буквенных биграмм то одним, то другим числом». Внешне биграммный шифр представлял собой наборно-разборную таблицу, наклеенную на коленкор, при которой имелась инструкция по пользованию шифром. Буквенные сочетания лексикона могли быть русскими или французскими, могли быть и двойные русско-французские «цифири».

Переписка с помощью биграммного шифра Шиллинга велась на французском языке, и шифровались при этом биграммы, то есть двойные сочетания букв и знаков препинания, французского алфавита. Тип шифра – простая замена на 992 знака (31x31= 992) с пустышками. Шифровались не идущие подряд биграммы открытого текста, а буквы или знаки, расположенные на длине  Тпериода транспаранта, на котором расписывалось передаваемое сообщение. Биграммы, таким образом, составлялись по вертикали из двух строк транспаранта: первая буква – из первой строки, вторая – из второй. Если в конце сообщения не хватало знаков второй строки, то недостающая её часть заполнялась произвольным образом, и шифровались уже отдельные знаки [19]19
  И хотя с современной точки зрения биграммный код не рассматривается как стойкий, описание его может показаться читателю достаточно сложным. Привожу его лишь для наглядности.


[Закрыть].

К шифру прилагались ключи. Шифр передавался пользователю с тремя ключами на французском языке вместе с пакетом бумаг. В феврале 1824 года шифр Шиллинга с ключами № 1, № 2 и № 3 был направлен цесаревичу Константину Павловичу; в январе 1826 года тот же шифр и ключ № 2 были переданы князю Меншикову перед его поездкой в Персию, а в 1828 году К. В. Нессельроде получил этот шифр для отправления в Америку.

Предельный срок действия биграммного шифра определялся Цифирным комитетом в шесть лет – если, конечно, он не был скомпрометирован ранее. С 1858 года этот срок сократился до трех лет, хотя на практике эти строгости не всегда соблюдались.

В мидовской литографии печатались не только шифры, но и другие документы, в том числе материалы перлюстрации. Литографированные копии перлюстрированных материалов барон Шиллинг ежедневно отправлял на просмотр министру, а тот на своё усмотрение передавал их государю императору. Чтение перлюстрированных писем иностранных послов и других особ было любимым занятием императоров всех времён и народов. Русские монархи в этом отношении не являлись исключением.

Барон был заботливым начальником. Сохранилось его ходатайство к Нессельроде о поощрении своих сотрудников: «Литографские ученики Ефимов, Пальцев и Григорьев при хорошем поведении усердным исправлением своей должности, а первый из них сверх того и оказанным искусством в печатании противу своих товарищей, заслуживают внимания начальства, почему долгом поставляю себе испрашивать у вашего сиятельства в награждение им, первому звание унтер-офицера и 75 рублей, а двум последним по 50 рублей, равно и переплётчику Пазову, занимавшемуся наклейкою цифирных таблиц, 100 рублей».

Вышестоящее начальство тоже ценило своих криптографов и тоже старалось поощрить их за достигнутые успехи. Граф К. В. Нессельроде в письме от 23 марта 1830 года извещал Шиллинга о всемилостивейшем пожаловании ему тысячи голландских червонных «без всякого вычета из государственного казначейства». Вместе с бароном Николай I повелевал наградить коллежского советника Нестеровича и советника VII класса Иванова премией в размере двух тысяч рублей ассигнациями каждому, надворного советника Геслера – удостоить знаками ордена Святой Анны 2-й степени, титулярных советников Гасса и Быкова – повысить в чине, а титулярному советнику Рахонину – подарить бриллиантовый перстень стоимостью тысяча рублей.

Когда в 1835 году Шиллинг заболел и собрался ехать на лечение в Европу, ему как носителю высших государственных секретов пришлось хлопотать об особом разрешении государя. Такое высочайшее разрешение на выезд за границу было дано, о чём тот же Нессельроде известил своего подчинённого. Но начальство есть начальство, оно и выезд барона для поправления расстроенного здоровья использовало в служебных целях. «..Дабы сделать пребывание Ваше в чужих краях полезным для службы, поручается Вам заняться нижеизложенными предметами, поелику то обстоятельства Вам позволяют…» – писал канцлер.

Среди «нижеизложенных предметов» значились: ознакомление с новыми открытиями в области электромагнетизма (электричества), изучение преимуществ и недостатков телеграфических систем Пруссии, Франции и Англии. Требовалось также «узнать в полноте изобретённый способ доктора Рейхенбаха обугливать до 80 кубических саженей дров… в особенно устроенных для сего печах» и «присутствовать в Бонне в собрании естествоиспытателей, имеющем быть там в сентябре месяце». Создаётся впечатление, что Павел Львович ехал не на лечение, а в разведывательную командировку, не оставлявшую ему никаких шансов на то, чтобы заняться поправкой пошатнувшегося здоровья. Впрочем, Нессельроде подсластил высочайшее поручение высочайшим же обещанием «сохранить Вам, яко чиновнику и за границей имеющему заниматься делами службы, положенное Вам жалование».

П. Л. Шиллинг умер в 1837 году и с почестями был похоронен на Смоленском кладбище в Петербурге, а его шифры употреблялись ещё около тридцати лет, пока не были заменены на более совершенные – биклавные,изобретателем которых стал уже при князе А. М. Горчакове другой барон – Дризен, а также коды алфавитные с перешифровкой барона Дризена и М. Сухотина, коды многозначные Г. Гамбургера, экономические Рума и др.

У дипломатов России в секретной части были не только успехи – были и неудачи, поражения, провалы. Так, в 1888 году в миссии в Пекине имела место крупная кража шифров. Вряд ли русскими кодами заинтересовались китайцы, с определённой степенью уверенности можно говорить о тонкой работе британской Интеллидженс сервис. Службы контрразведки и безопасности в то время в России практически отсутствовали, сами дипломаты серьёзной подготовки по части секретного делопроизводства не проходили, так что до Первой мировой войны в этой области царил полный хаос и беспорядок. Период, предшествовавший 1914 году, вошёл в историю как «годы украденных шифров», причём все воровали у всех. Научились действовать к этому времени и дешифровщики или форсёры.Шифры были, в общем-то, несложными, зачастую однотипными, и специалисты легко форсировалиих и достигали в своём деле впечатляющих результатов.

В период Русско-японской войны дипломатические шифры Певческого Моста продемонстрировали свою уязвимость. Вероятно, поэтому товарищ министра Оболенский направил в миссию в Афинах следующую секретную телеграмму, датированную 26 ноября 1904 года: «В виду ненадёжности морского шифра благоволите при использовании им соблюдать следующее: отыскать в наборной тетради нужную словарную величину, отсчитать тринадцать следующих за ней и избрать для данной одно из чисел, соответствующее тринадцатой словарной величине, причём словарные величины считать только те, которые отлитографированы, а не вписаны…

При расшифровании: отсчитать в той же тетради от словарной величины, соответствующей по разборной тетради цифровой группе телеграммы, тринадцать предыдущих словарных величин, причём тринадцатая будет искомая. Черновики проекта сжигать, и о получении телеграммы уведомить».

Хочется надеяться, что шифровальщик миссии в Афинах понял в этой инструкции не только последнее предложение, но и предыдущие тоже.

Шифровальная служба Министерства иностранных дел России в конце XIX – начале XX века выглядела довольно примитивно. При канцелярии министра был шифровальный департамент с двумя отделениями. В одном из них под руководством барона К. И. Таубе шифровались исходящие из Центра депеши в посольства, консульства и миссии; в другом во главе с Н. К. Долматовым [20]20
  Не путать со статским советником А. А. Долматовым.


[Закрыть]анализировались копии с шифротелеграмм, перлюстрированных «чёрным кабинетом» на главпочтамте и службами перлюстрации в Москве, Варшаве, Киеве и Одессе, где находились иностранные консульства. Как вспоминал известный русский криптограф В. И. Кривош-Неманич, среди десяти – двенадцати сотрудников этого отделения настоящими специалистами были всего два-три человека, а остальные о шифровании и дешифровке имели весьма отдалённое представление. Специальных учебных заведений для подготовки криптографов в России не было, и набор сотрудников в криптографическую службу МИД проводился «на глазок».

Во втором отделении ощущалась острая нехватка переводчиков с редкими языками: так, к примеру, для анализа китайских текстов привлекался профессор Попов из Петербургского университета, а для обработки японских текстов – его однофамилец, окончивший факультет восточных языков. За переводом с венгерского обращались к упомянутому Кривошу-Неманичу, работавшему в Генштабе. Цензоры Комитета иностранной цензуры Смирнов и Жуковский переводили с турецкого и персидского. Всем этим внештатным сотрудникам разрешалось брать коды для работы на дом.

Коды иногда приобретались у некоего де Вернина, открывшего специальное агентство по снабжению желающих шифрами в Брюсселе и в Вене. Он подкупал шифровальщиков и курьеров иностранных посольств и размножал полученные коды, делая вполне приличные фотокопии. Греческий, болгарский или испанский коды можно было купить за 1500 рублей, в то время как коды Германии, Японии или США стоили от 5 до 15 тысяч. Если в данный момент того или иного кода не было, можно было его заказать, и через некоторое время заказ выполнялся. Не одни русские дипломаты пользовались услугами бельгийского авантюриста – к ним прибегали дипломатические и разведывательные службы всех стран, не скупившиеся на покупку секретов. Второе отделение шифровального департамента Министерства иностранных дел имело целую коллекцию иностранных кодов и делилось ими с Генштабом, с Министерством внутренних дел и Департаментом полиции.

Однажды дешифровалыцики долго не могли купить германский код, и тогда они сделали его «обновление» с помощью многочисленных копий, доставленных службой перлюстрации. Трудились над этим два человека, и когда работа уже в значительной степени продвинулась, немцы вывели этот код из обращения, заменив ключ. Вся работа пошла насмарку

За 1913–1914 годы сотрудники второго отделения раскрыли текст 2939 шифротелеграмм, из которых австрийских было 569, германских 171, болгарских 246 и турецких 181. Все годы войны продолжал работать и организационно-идеологический центр криптографии – Цифирный кабинет, в который входили товарищ министра А. Нератов, заместитель заведующего (вице-директор) Н. А. Базили [21]21
  Николай Александрович Базили (1883–1963) – в 1912–1914 годах – вице-директор канцелярии МИД, в 1916–1917 годах – заведующий дипломатической частью канцелярии главнокомандующего русской армией, после 1917 года в эмиграции. Автор книг «Россия под советской властью» (Париж, 1937) и «Дипломатия Российской империи» (Стэнфорд, 1973).


[Закрыть], В. Арцимович, барон К. И. Таубе, Э. Феттерляйн, Ю. А. Колемин, М. Н. Чекмарёв, помощник министра С. Д. Сазонова Н. Г. Шиллинг и И. И. Фан-дер-Флит. Кстати о Шиллингах: в это же самое время канцелярией Сазонова заведовал барон Маврикий Фабианович Шиллинг!

Война показала настоятельную необходимость в надёжных и удобных шифрах, и Цифирный комитет предложил срочно разработать и изготовить особые дипломатические наборные и разборные словари на 10 тысяч знаков с таблицами и ключами для перешифровки. Работа затянулась, и осенью 1917 года руководство криптографической службы Министерства иностранных дел доложило уже Временному правительству о том, что выполнение намеченной программы провалилось, и вместо неё предлагался упрощённый вариант с трёхзначными словарями.

Причиной этой неудачи послужила не профессиональная непригодность, а организационная неразбериха, охватившая Россию снизу доверху, и назревавший крах. За несколько недель до революции Ю. А. Колемин подал министру докладную записку, в которой жаловался на то, что сотрудники криптографической службы зачислены в разряд «второсортных» специалистов, что их труд не ценится и что вознаграждение их не соответствует важности работы.

Восьмого октября 1917 года состоялось собрание служащих шифрослужбы Министерства иностранных дел, выразившее благодарность Колемину и Чекмарёву за их усилия по улучшению деятельности службы. А 19 октября каждый из чиновников этой службы подписал текст присяги Временному правительству, составленную всё тем же неутомимым Колеминым:

«Я, нижеподписавшийся(далее следует звание, имя, фамилия и отчество), вступая в исправление моих обязанностей, обещаю, что буду всегда свято и ненарушимо соблюдать перед посторонними лицами молчание о всех материалах, при помощи которых я буду исполнять наложенное на меня ведение секретной переписки Министерства иностранных дел. Обещаю, что буду свято и ненарушимо сохранять в тайне от посторонних лиц все сведения, которые будут проходить через мои руки и перед глазами моими при ведении этой секретной переписки. Обещаю, что буду всегда осторожно, обдуманно и предусмотрительно обходиться с вверенными мне тайными материалами, обещаю, что всегда буду осторожно, обдуманно и предусмотрительно относиться к тем условиям, при которых я могу с сослуживцами по отделению говорить об имеющихся у нас профессиональных сведениях, дабы всеми силами моими содействовать ненарушимости и непроницаемости этих тайн, составляющих собственность немою, а доверяющего их мне Министерства, ведающего при помощи их, через меня, интересами моего Отечества. Обещания сии подкрепляю благородным и честным словом».

Это, конечно, не шедевр канцелярско-бюрократического жанра – в тексте ощущается налёт торопливости и смысловой тавтологии, как будто автор замешкался перед наступлением грядущего грозного события. Впрочем, ведь так оно и было: до Октябрьского переворота оставалось шесть дней.