
Текст книги "Белая бабочка"
Автор книги: Борис Рабичкин
Соавторы: Исаак Тельман
Жанр:
Прочие приключения
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)
Гроза над Эосом
Это походило на головоломку. В куче красновато-желтых черепков, лежащих на столе перед Шелехом, нужно найти именно тот, который станет на свое место. Остап Петрович терпеливо восстанавливал раздавленную землей и временем амфору.
Нижняя остродонная часть сосуда уже была реставрирована. Наметанным глазом Шелех выбирал черепок, прикладывал его к сосуду и, убедившись, что это нужный, клеем смазывал его рваные края.
Установив на место несколько черепков, отходил в сторону и, теребя бородку, прищурясь, проверял, не нарушена ли форма сосуда. В эти минуты, в своей синей рабочей блузе со следами глины и клея, он походил на скульптора.
Едва сосуд был доведен до половины, работа застопорилась. Черепки будто сговорились, и ни один не хотел становиться на свое место.
– Фу ты! – Остап Петрович чертыхнулся!
Оксана, работавшая рядом за чертежным станком, подняла голову. Встретившись с ней взглядом, Шелех спросил:
– Оксана Васильевна, а вы почему грустная?.. Даже не поете.
– Устала, Остап Петрович, замучилась с расчисткой мозаики.
– И у меня что-то сегодня не клеится. – Шелех держал в руке кисть с клеем и черепок, который безуспешно пробовал приладить. Отойдя на несколько шагов, он снова посмотрел на сосуд и с ноткой философичности произнес: – Амфору еще как-нибудь склеишь… С человеком хуже… Ему жизнь не вернешь. – И после короткой паузы добавил: – Помните того, что в склепе задавило?
– По сей день не слыхать, кто он? – отозвалась Оксана.
– И зачем он попал в склеп? – в тон Оксане проговорил Шелех.
– Кстати, Остап Петрович, чтобы не забыть: дайте, пожалуйста, планы могильника. Сергей Иванович просил сделать уменьшенные копии.
– Для отчета?
– Для книги.
– Будет новое издание?
– Да, Сергей Иванович в Москве договорился.
Шелех достал из кармана связку ключей на металлическом кольце и, отделив один, передал Оксане. Сокол подошла к шкафу, выбрала рулон и вернула ключи.
Оба продолжали работать.
В камеральной душно. Остап Петрович открыл третье окно, но это не помогло. И за окном не было прохлады.
Приклеенный черепок пришлось оторвать – он искривил тулово амфоры.
– Нет, сегодня у меня ничего не получается! – с досадой произнес Шелех. – И дышать нечем. Не к грозе ли? Пойду отдыхать.
Оставшись одна, Оксана развернула на столе план урочища Ста могил. Лампу, свисавшую на блоке, она опустила так низко, что чувствовала на лице теплоту раскаленных нитей.
С тех пор как у Сокол побывал капитан милиции, она мысленно нет-нет да возвращалась к происшествию в склепе.
«При чем здесь мой чертеж некрополя? Какое он может иметь отношение ко всей этой истории?» – невольно думала Оксана. И как-то само собой сегодня родилось желание заглянуть в знакомый чертеж, тем более что вернувшийся из Москвы Сергей Иванович действительно поручил ей сделать копии…
Уже был поздний вечер, когда Оксана с рулоном под мышкой пришла к себе домой.
Ее маленькая комнатушка имела походный, но уютный вид. Столик, два стула, этажерка, на верхней полке – фотографии Романа. Узкая железная койка застлана пикейным одеялом. На станке висели укрытые простыней платья на плечиках. В углу топорщился серо-зеленый брезентовый плащ, и под ним блестели резиновые сапоги.
Оксана так была занята своими мыслями, что даже позабыла сменить воду в стеклянной банке, где стояли полевые цветы. Обычно она это делала, как только возвращалась с работы.
Сейчас, едва переступив порог и переодевшись, она склонилась над принесенным чертежом. Два его верхних угла она закрепила книгой и небольшим камнем, на два нижних оперлась руками. Чем дольше Сокол всматривалась в чертеж, тем большее смятение овладевало ею.
Достав из походной сумки лупу, Оксана снова рассматривала надпись на плане. Она медленно водила стеклом, и от буквы к букве передвигалось светлое пятнышко. Отложив лупу, Оксана зашагала по комнате. Четыре шага вперед, четыре назад. Сокол снова подошла к столу и, взяв лист ватмана, рассматривала чертеж на свет электрической лампы. Потом, усталая, легла на койку, заложив руки за голову.
Перед ней, сменяя друг друга, возникали картины недавних событий – случай в склепе, незнакомое лицо убитого, приезд капитана, фотокопия чертежа, которую он ей показал…
На лице Оксаны отразилось мучительное раздумье. Она пыталась восстановить в памяти, как все было с самого начала.
Откапывают убитого… Ведрами носят по дромосу глину… Наверху уже вырос небольшой холмик… И вдруг Оксана вздрогнула. Словно поднявшись с самого дна памяти, всплыло лицо Шелеха. Остап Петрович несет ведро. Из глины торчит кусок толстой палки, он царапает ему руку. И у выхода из склепа Шелех отбрасывает его в сторону.
От всего передуманного в этот вечер у Оксаны разболелась голова. Она растирала виски в надежде отогнать боль. Но ни боль, ни беспокойные мысли не уходили.
Оксана повернулась, пытаясь уснуть. Ее взгляд остановился на фотокопии декрета Пилура, которая висит у нее на стене. На уровне глаз Оксаны оказалась высеченная на камне длинная строка: «Я буду служить народу и никогда не утаю ничего, что может угрожать его благоденствию».
Уснуть Оксане не удалось. За окном сверкнула молния, и тотчас раздался сильный раскат грома. В комнату ворвался ветер. Чертеж упал на пол и свернулся в трубку. Оксана быстро вскочила и выглянула в окно. В один момент набежала штормовая непогода. Стояла такая темень, будто черное небо слилось с морем. Только далекий прожектор чертил свой огненный круг по закипающей воде.
Оксана закрыла окно, дождь уже бил в стекла. Она бросила чертеж на постель, быстро надела резиновые сапоги, брезентовый плащ, подняла капюшон и, выбегая из комнаты, повернула выключатель.
На какие-то мгновения весь Эос заливался ослепительным светом. И тотчас снова погружался во тьму, будто хлещущий ливень гасил молнии одну за другой.
Окно в доме хранителя заповедника светилось. Оксана только собралась постучать в дверь, как Шелех в брезентовом плаще и лопатой в руках появился на пороге.
– Нужно спасать мозаику, – озабоченно проговорил он. – Я побегу к Сергею Ивановичу.
– Нет, нет, – остановила Шелеха Оксана. – Куда ему в такой ливень! Сами управимся.
Спотыкаясь и скользя в своих резиновых сапогах, которые от налипшей грязи сразу стали пятипудовыми, Оксана и Шелех пробирались на участок. Теперь молнии сверкали почти беспрерывно, сливаясь в сплошной ураган огня. При их свете стали видны люди, работавшие в котловане. Двое стояли по грудь в раскопе, а третий – это был Лаврентьев – сверху что-то показывал им рукой. Толем и фанерными щитами накрывали мозаику. Шелех и Оксана присоединились к работающим.
– Щиты получше присыпьте землей, чтобы ветром не сорвало! – кричал сверху Лаврентьев…
Наконец дождь стих. Помогая друг другу, археологи выбрались из раскопа. Первой появилась Оксана. Лаврентьев, заботливо подавая ей руку, заметил с упреком:
– Мы бы сами управились… Еще простудитесь, что я тогда Роману скажу!.. Вам совсем не нужно было бежать сюда.
– А вам?
– Я все-таки начальник экспедиции.
– Но ведь мозаика на моем участке! – парировала Сокол.
Лаврентьев промолчал, думая про себя, что он бы удивился, поступи Оксана иначе.
– Завтра копать не будем… Пусть раскопы просохнут, – сказал Лаврентьев прощаясь.
Кусок палки
Дождь, который снова пошел под утро, только что кончился. По Эосу с шумом неслись к морю бурные потоки.
Обходя лужи, Оксана прошла из заповедника в Терновку. На ней светлый летний костюм и синяя шелковая косынка. В руке она держала продолговатый холщовый саквояж. Очевидно, Сокол собралась в дорогу.
Еще издали она услыхала шум работающего мотора. Машина Тургиных с открытым капотом стояла у их дачи. Тургин вытирал руки паклей – видимо, он что-то исправлял.
– Павел Александрович, здравствуйте! Вы не в город собрались? – спросила Оксана.
– В город.
– Можно с вами?
– Пожалуйста. Оксана Васильевна… Вам куда?
– Из-за дождя выходной. Надо хозяйством заняться.
– Прошу вас. – Тургин распахнул дверцу
В это время из окна высунулась повязанная широкой лентой курчавая головка Ляли. Увидев Оксану рядом с отцом, Ляля затараторила:
– Оксана, я вашему Роману напишу. Пока он там, бедный, копает…
Оксана приветливо замахала рукой.
Почти всю дорогу ехали молча. Лишь иногда Павел Александрович поглядывал на сосредоточенное лицо молодой женщины. Знал бы Тургин, как мысли Оксаны близки к тому, о чем он неотрывно думает вот уже несколько дней!..
Оксана попросила высадить ее у рынка. Она сразу затерялась в шумной толпе. Но едва машина Тургина скрылась из виду, Сокол изменила свой маршрут и направилась на тихую южноморскую улицу.
В тупике, рядом с большим ведомственным зданием, примостился белый одноэтажный домик. Оксана поднялась по ступенькам и открыла дверь, на которой висела стеклянная табличка: «Бюро пропусков».
За окошком сидел человек в милицейской форме. Сокол подала свой паспорт.
– Мне срочно нужен капитан Сердюк из уголовного розыска.
– Вам придется немного подождать, я разыщу его, – ответил дежурный и показал Сокол на скамейку у стены.
…Человек, которого разыскивала Оксана, в это время находился кварталах в пяти от нее, в одной из небольших двухкомнатных квартир ничем не примечательного жилого дома. Он протянул только что вошедшему Павлу Александровичу засургученный конверт:
– Товарищ полковник, для вас пакет из Комитета.
Троян сел за круглый столик, стоявший возле дивана, и распечатал пакет. Пока Павел Александрович читал письмо, Анохин собрал со стола кусочки сургуча.
Прошло несколько минут, и Троян, отдав майору письмо, сказал:
– Известный вам Курт Регль, бывший комендант Южноморска, оказывается, сын знаменитого археолога Регля. Перед войной он работал у Риббентропа. В сороковом году, Когда Лаврентьев находился в научной командировке в Берлине, этот Курт Регль в качестве чиновника министерства иностранных дел сопровождал академика.
– Одно к одному, – заметил Анохин. – В сороковом году Лаврентьев общается с сыном Регля, в тринадцатом вместе с его отцом признает фальшивую корону подлинной, получает за это кругленькую сумму…
– А вы не допускаете, что в деле с короной ученый мог просто ошибиться? – перебил майора Троян. – Еще не было в мире человека, никогда не ошибавшегося. Мы с вами разве не ошибались?
Анохин улыбнулся:
– Английский клуб… перстень… двадцать третий номер, – полушепотом произнес майор, придав своему голосу таинственность.
– Я не об этом, – поморщился полковник. – Разве то была ошибка? Просто издержки производства…
– Конечно, – согласился майор, – нужно было проверить.
– Иная наша ошибка может стоить жизни человеку. Один мой старый друг говорил: чекист не имеет права ошибаться, как лишен этого права хирург.
– Поэтому, Павел Александрович, я и считаю, что нужно затребовать оригиналы плана урочища Ста могил. – В голосе Анохина прозвучали нотки официальности.
– Для чего? – спокойно спросил Троян. – Вызвать разговоры в экспедиции? Ведь происшествие в склепе воспринято как несчастный случай. Он уже почти забыт. А если тут действует чья-то рука, мы только спугнем…
– Можно посмотреть оригинал в заповеднике или затребовать его через сельхозотдел, отдел культуры, архитектурное управление, – настаивал на своем Анохин.
– Зачем? Не вижу необходимости. Вы показали Сокол фотографию, найденную на убитом? Она подтвердила, что это копия с ее чертежа. Ляля… то есть, простите, лейтенант Захарова, сделала фото с портрета Сокол. Мы с вами сличали. Оба фоточертежа несомненно с одного оригинала.
– Но оригинал-то побывал с Лаврентьевым далеко.
– Ну и что же? Тот, кого интересовал план, легко мог сфотографировать его в Риме во время доклада Лаврентьева.
– Павел Александрович, а не пора ли нам поговорить с Лаврентьевым?
– Журналист Тургин разговаривает с Лаврентьевым почти каждый день, и, ей-богу, я уверен, что полковнику Трояну с академиком разговаривать не придется.
– Очень хочу, чтобы это было именно так, но факты… К сожалению, слова и иллюзии гибнут, а факты остаются.
– Это я тоже читал, – отмахнулся полковник. – Но ведь нельзя быть в плену у фактов, как порой нужно изменить правилу, чтоб не сделать ошибки…
Полковник не договорил. На стене зазвонил телефон. Анохин снял трубку.
– Слушаю. Кто хочет видеть? – переспросил он, бросив быстрый взгляд на Трояна. – Сокол Оксана Васильевна? Она спрашивала капитана милиции? Хорошо, я сейчас туда приду.
Анохин и Троян многозначительно посмотрели друг на друга.
– Я вас подожду, – сказал полковник.
…Анохин встретился с Оксаной Васильевной в уголовном розыске. Он сидел за канцелярским столом в небольшом кабинете с простыми стульями и диваном, покрытым унылым дерматином в серебристо-черных ромбиках.
– Вот уже несколько дней, – медленно говорила Сокол, – я не нахожу себе места. Вы тогда спрашивали о чертеже. Я потом взяла оригинал. Вот он, – Оксана поднялась со стула, чтоб развернуть на столе чертеж. – Мой чертеж – и в то же время… будто не тот.
– Что же вас, Оксана Васильевна, смущает?
– Бумага та же. И тушь… Чертеж правильный. И все-таки вроде не тот. У меня штрих на буквах всегда чуть потолще, и стрелки я делаю более угловато. – Сокол водила рукой по плану урочища Ста могил. – А тут смотрю, и… такое впечатление, не копия ли?
– Чертеж был готов к отъезду Лаврентьева. Вы ему в руки отдали?
– Нет, материалы для конгресса паковал Шелех, хранитель заповедника.
– Вас волнует только подлинность чертежа?
– Не только. На фотокопии, которую вы мне показывали, помечен склеп, где произошел обвал… Я вспомнила одну деталь. Когда мы откапывали труп, в склепе среди глины оказался кусок палки.
– Что же из этого следует? – удивился Анохин. – Может быть, то палка погибшего.
– Видите ли, она была не на уровне пола около трупа, а в верхнем стерильном слое обвалившейся глины.
– Как же она там оказалась?
– Вот это меня и смущает. Естественным путем она туда никак не могла попасть.
– Значит, в склепе мог быть еще один человек, с палкой?
– Мог.
– Но в акте ничего не сказано о палке.
– Тогда этому куску палки не придали значения. Просто выбросили.
– Вы выбросили?
– Нет, Шелех.
Анохину принесли фотокопию плана урочища, которую он затребовал, начав беседу с Сокол. Положив спинок на разостланный ватман, майор попросил Оксану сделать сверку.
Прошло минут десять. Наконец Оксана подняла голову и, посмотрев Анохину прямо в глаза, сказала:
– Теперь я уверена. Разница едва уловима. Но это не мой чертеж.
Хранитель заповедника
В экспедиции Остапа Петровича недолюбливали, но уважали, зная о его мужественном поведении во время оккупации.
…Голова Шелеха была тогда оценена в пять тысяч марок. По городу, в заповеднике, в Терновке и других окрестных селах висели напечатанные на желтой афишной бумаге объявления коменданта Южноморска Курта фон Регля о сбежавшем из-под ареста хранителе эосского заповедника Остапе Шелехе…
Однако расскажем все по порядку.
Дней за десять до оккупации Южноморска с Остапом Петровичем приключилась беда. Он сломал ногу. Если бы не этот несчастный случай, – вероятно, самое ценное из богатств эосского заповедника было бы вывезено или, во всяком случае, вовремя надежно упрятано.
Узнав, что немецкие танки уже в Южноморске. Шелех ночью выбрался из своей комнаты и доковылял на костылях до музея. Обливаясь потом и скрежеща зубами от боли, он закопал на усадьбе три ящика древностей, составлявших гордость эосской коллекции. В ту же ночь залам музея был придан такой вид, будто ничья рука не коснулась экспозиций. Из кладовой были вытащены многие второстепенные вещи и водворены на место упрятанных.
Чтобы не вызвать подозрений, кое-что из уникумов Шелех оставил на месте, и в том числе знаменитую терракоту, изображавшую вооруженную мечом всадницу на морском коне с рыбьим хвостом.
Ночная операция дорого обошлась Шелеху – много дней после этого он был прикован к постели.
Когда Остап Петрович наконец впервые вышел из дому, он не узнал заповедника. На всем была печать запустения. Раскопы и дорожки заросли высоким бурьяном и колючим чертополохом. Борта котлованов осыпались, и многие кладки обвалились, В швах между камнями проросла густая трава. В ковшах проржавевших вагонеток стояла гнилая зеленоватая вода.
Одичало выглядели сразу помрачневшее здание музея и облупившиеся стены домов заповедника. Обнажившаяся желтоватая дранка торчала, будто выпирающие ребра.
Первое время оккупантам было не до Эоса. Музей стоял закрытым. Остап Петрович перебрался поближе к нему, в камеральную, перетащил сюда книги, поставил чугунку и коротал свои дни. Каждую неделю он приходил в музейные залы, проверял, все ли в порядке, и сам вытирал пыль, осевшую на стекла витрин, на лак сосудов.
Поздней осенью устоявшуюся тишину Эоса нарушил резкий протяжный сигнал автомашины.
В музей вошел молодой лейтенант в огромной фуражке с непомерно высокой тульей и длинным козырьком. Весь его вид говорил, что именно он здесь олицетворяет величие третьего райха. Офицер велел показать ему музей. Из всех экспонатов немца заинтересовало несколько пикантных женских статуэток. Две из них он бесцеремонно положил себе в карман, заранее предвкушая, какое впечатление они произведут на его друзей.
Шелех сделал вид, что ничего не заметил. Но когда лейтенант, уже собравшийся уходить, снял с подставки лучший в коллекции Эоса чернолаковый скифос, который отныне в походном хозяйстве полкового интенданта должен был заменить пластмассовую стопку для шнапса, Остап Петрович не выдержал. Он бросился вслед за немцем.
– Как вы смеете! – кричал он на всю усадьбу заповедника, пытаясь догнать лейтенанта, который даже не обернулся.
Наконец он настиг его и протянул руку, чтобы отобрать сосуд. Немец рассматривал его, ловя на лаковой поверхности солнечных зайчиков. Лейтенант пнул Шелеха ногой, но тот не отступал. Тогда взбешенный интендант швырнул скифос, и сосуд разлетелся вдребезги.
Потрясенный Шелех присел, чтобы собрать осколки, и вдруг увидел, как под охраной автоматчиков человек двадцать крестьян лопатами, ломами, кирками разбирают остатки каменного дома древнего эосца. Рядом стояли две машины с открытыми бортами.
Остап Петрович подбежал к работающим:
– Что вы делаете!.. Не смейте!..
Шелех бросился к кладке, как бы прикрывая ее собой. Растерявшиеся терновцы расступились. Они видели сцену, только что разыгравшуюся возле музея, и сочувственно глядели на Остапа Петровича. Работа прервалась. Лейтенант сделал небрежный жест рукой, и автоматчики отбросили Шелсха в сторону. Он упал, поднялся и снова подбежал к лейтенанту:
– Вы не смеете! Я буду жаловаться!
Лейтенант расхохотался Шелеху в лицо.
Когда груженные каменными квадрами тяжелые грузовики и «пикап» с лейтенантом и автоматчиками отъехали, совершенно подавленный Шелех опустился на камень. Рядом, опираясь на лопаты, кирки, стояли крестьяне.
– Придет время!.. – сквозь зубы сказал Остап Петрович, грозя кулаком в сторону удалявшихся машин.
К Шелеху подошел пожилой бородач в свитке и положил ему руку на плечо:
– Остап Петрович, простынешь, пойдем…
Военные грузовики еще не раз появлялись в заповеднике. Фашистские саперы возводили укрепления вокруг Южноморска, и древние камни Эоса показались им лучшим строительным материалом. Шелех, как мог, пытался помешать этому. Терновские старики, видя, как он убивается из-за разрушения древних памятников, советовали ему не рисковать жизнью.
– Через тот камень голову положишь, – предупреждали они.
Шелех обращался к коменданту Южноморска. Обычно, кроме нескольких военных, в приемной коменданта сидели гражданские люди. По их лицам было видно: у каждого свое горе. Адъютант разговаривал с Шелехом грубо, но вполголоса:
– Подумаешь… Снова разрушили… У господина коменданта есть дела поважнее, чем ваши камни да древние могилы… Ступайте.
– Никуда я не пойду… Доложите коменданту, – требовал Шелех.
Дверь открывалась, и на пороге появлялся сам фон Регль.
– Лейтенант, что за шум? – Окидывая Шелеха холодным, пренебрежительным взглядом, он цедил: – У вас опять жалоба? – и велел следовать за собой.
Через незакрытую дверь было слышно, как уничтожающим тоном он спрашивал Шелеха:
– Ну, говорите, в чем там дело…
Хоть жалобы и не помогали, но Шелех неоднократно ходил к коменданту, и знакомые удивлялись его смелости и настойчивости.
Одинокий, будто всеми забытый, отшельником жил он в лаборатории заповедника.
Обросший, в телогрейке, из которой торчали клочья серой ваты, поздним осенним вечером сорок второго года Шелех сидел у круглой печки и грел озябшие руки. Ветер то и дело выдувал из чугунки клубы дыма. Камеральная пропахла сажей. Трубы шли через всю комнату. Окно лаборатории было разбито и заложено подушкой. Остатки стекла назойливо дребезжали под ветром. Теперь страшно было видеть в этой комнате кучи черепков, лежавших на полках, и запыленные чертежи на почерневших стенах.
Услыхав стук в дверь, Шелех встрепенулся. В комнату вошел бородач в свитке – терновский крестьянин, с которым Шелех сошелся после первой стычки с немецким лейтенантом.
– Остап Петрович, тут до тебя один человек пришел.
– Кто таков?
– От лесных людей.
– Ты его знаешь?
– Как самого себя.
И вот они сидят втроем – Остап Петрович, старик – бывший терновскнй бригадир и незнакомый Шелеху человек лет пятидесяти чуть сутуловатый, с сединой. На нем полупальто из грубого сукна и сапоги.
Незаметно и тихо, оберегая остатки Эоса, жил хранитель заповедника. Но доброе людское слово о нем пришло и в лес.
– Наши хлопцы придумали, – говорил человек в полупальто: – а что если оруна спрятать где-нибудь в урочище Ста могил? Везти из Южноморска недалеко и хранить надежно.
– Много его будет?
– Ящиков пятнадцать.
Шелех задумался.
– Найдем место. В склепе замуруем.
Воина в эосском некрополе обычно погребали вместе с его оружием. С некоторых пор в одном из склепов, по соседству с захороненными железными мечами и стрелами с бронзовыми наконечниками, стали появляться ящики с автоматами, пистолетами, гранатами.
В течение нескольких месяцев древний некрополь служил надежным складом оружия.
Беда нагрянула темной осенней ночью. Из лесу приехали за оружием и наткнулись на засаду. В ту же ночь эсэсовцы забрали Шелеха прямо с его железной кровати в камеральной.
«Повесят Остапа Петровича», – сокрушались в Терновке.
Кто знает, что бы случилось, если б Шелеху не удалось бежать. Напечатанные на желтой бумаге афишки Регля обрадовали не только терновцев…
В заповедник Остап Петрович вернулся уже с партизанами. В их отряде он пробыл несколько месяцев.
Музей был разграблен отступавшими гитлеровцами. Но когда полк Советской Армии входил в Терновку, над Эосом уже развевался красный флаг и сделанная рукой Шелеха надпись на воротах заповедника гласила, что эта территория находится под особой охраной как древний памятник.
Академик Лаврентьев очень растрогался, читая письмо о том, как героически вел себя хранитель заповедника Шелех, спасший многое из эосских коллекций…