Текст книги "Белая бабочка"

Автор книги: Борис Рабичкин

Соавторы: Исаак Тельман
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)

ГЛАВА ПЕРВАЯ,
КОТОРОЙ СЛЕДОВАЛО БЫТЬ ЭПИЛОГОМ

Он успеет.

До пресс-конференции оставалось полтора часа.

Ровно в три Сергей Иванович вышел из отеля «Париж». Он отпустил машину, ожидавшую у подъезда, и пошел пешком.

Каштаны всюду цветут одинаково. В Париже, Киеве, Дрездене, Праге… Но каждому городу они придают свою неповторимую прелесть.

Сергей Иванович знал и любил этот город еще с той поры, когда молодым приват-доцентом читал в здешнем университете лекции о русской археологии.

Легкий ветер осыпал с каштанов бледные лепестки. Она медленно кружились в воздухе, словно не решаясь опускаться на крыши лимузинов, на плечи прохожих, на асфальт улиц. Сергей Иванович шел по бульвару, думая о весне. Это была его семидесятая весна.

В тот год весна наступила поздно. Над Европой долго стояла суровая зима. Дети Рима впервые увидели снег. Птицы замерзали на лету. Бушевали снежные метели. Они валили столбы, рвали телеграфные линии, останавливали поезда. С Альп и Пиренеев сползали снежные лавины, засыпая человеческое жилье.

В апреле еще было холодно. С моря дули злые ветры. Почки набухали с трудом. Но в. сердца людей весна вошла уже давно.

В ту весну встреч было больше, чем разлук.

Под флагом советского премьера в Портсмут прибыл крейсер «Орджоникидзе».

В эфире еще раздавались воинственные голоса генералов НАТО, но их все больше заглушали песни Ива Монтана, музыка Шостаковича, стихи Неруды. И оказалось, что у кукол Сергея Образцова и Йозефа Скупы больше силы, чем у марионеток, выпушенных на сцену режиссерами «холодной войны».

В нью-йоркских залах гремела овация в честь советского пианиста, а толпа киевлян, остановившая все движение возле зала филармонии, рукоплескала американскому скрипачу. Это была памятная весна 1956 года… Сергей Иванович вздрогнул. Совсем рядом, почти над ухом, раздались зычные голоса продавцов газет:

– Лед холодной войны должен растаять!

– События на Кипре!

– Мы увидим Галину Уланову!

– Успех московских переговоров!

Сергей Иванович уже собрался завернуть за угол, когда сквозь эту шумную многоголосицу прорвались хриплые выкрики:

– В Москве арестован академик Лаврентьев!

– Член Бюро Всемирного Совета Мира в подвалах МВД!

Остановившись, Сергей Иванович пошарил в кармане своего широкого темно-серого пиджака и подозвал орущего разносчика. Тот протянул ему газету. От Сергея Ивановича не ускользнул злой взгляд, которым его проводили два продавца газет, стоявших чуть поодаль. Он услышал фразу, брошенную ему вдогонку:

– Эта борода, видать, любит тухлятину…

Сергей Иванович прошел несколько шагов и, повесив свою палку на металлические поручни у окна витрины, развернул газету. С третьей страницы на него глядело спокойное, задумчивое лицо человека в очках и академической ермолке, из-под которой видны были седые волосы. Белая густая борода слегка выдавалась вперед, закрывая галстук.

Сергей Иванович посмотрел на собственный портрет и прочитал набранное жирным шрифтом сообщение о своем аресте. Ситуация была более чем комичной. На лице Лаврентьева появилась улыбка, даже морщины вокруг его глаз казались теперь веселыми, и, вероятно, он расхохотался бы, но, складывая газету, Сергей Иванович повернул лицо к витрине. За толстым стеклом магазина дамских мод стояла гипсовая Афродита. Античный профиль прекрасной дочери Зевса был величав и равнодушен, волосы собраны в строгий греческий узел.

Лаврентьев не поверил своим глазам и, чтобы лучше рассмотреть, облокотился на металлические поручни. Обнаженное тело богини плотно облегал купальный костюм на «молниях» – последняя новинка знаменитого модельера.

Сергей Иванович хотел уже было войти в магазин, но, тотчас вспомнив, где он находится, махнул рукой и, выбрасывая далеко вперед палку, свернул с бульвара в боковую улицу.

Когда-то на этой тихой улице он снимал комнату, которую, к ужасу хозяйки, завалил книгами, рукописями, журналами, альбомами. Все три этажа старого дома рано засыпали, и только в угловой комнате с круглым балконом гости русского ученого до глубокой ночи вели жаркие споры, в которые нередко приходилось вмешиваться вежливой консьержке.

Лаврентьев постоял у дома, за четыре десятка лет обветшавшего еще больше. На знакомом балконе мальчуган пускал мыльные пузыри, и, явно завидуя ему, девчушка радостно хлопала в ладоши, когда на мгновенье в воздух поднимался шар.

Лаврентьев помахал ребятам шляпой и не спеша пошел дальше. Лишь теперь он заметил машину, уже давно следовавшую за ним.

Из двухместного автомобиля, проехавшего на полквартала вперед, вышли двое. Один – в синем берете и замшевой куртке – навел фотоаппарат на приближавшегося Лаврентьева, другой подошел к нему и, снимая шляпу, учтиво сказал:

– Господин Лаврентьев, честь имею…

– Вы обознались… Бедный русский академик сейчас томится в подвалах МВД. – И Сергей Иванович ткнул опешившему журналисту газету.

Едва взглянув на заголовок, оба корреспондента расхохотались:

– Эта утка прилетела из-за моря… Очередное изделие агентства мистера Перста… Мы надеемся, этот «арест» не помешает читателям встретиться сегодня с академиком Лаврентьевым на страницах нашей газеты.

– Прошу… Клуб журналистов. Сегодня в четыре.

– К сожалению, газета выходит в пять, – сказал человек с фотоаппаратом.

– Фото, которое бы только что сделали, убедительней любого интервью.

Журналисты переглянулись.

– Господин Лаврентьев, хотя бы три слова… О самом главном.

– Три слова? – переспросил Лаврентьев. – Извольте: весна… мир… дружба…

Сергей Иванович поклонился журналистам и, уже не надевая шляпы, быстрой походкой зашагал в сторону набережной.

От реки повеяло свежестью. По мосту с узорной оградой и чугунными столбами, с которых гроздьями свисали молочно-белые шары фонарей, растянулась вереница машин. На гранитной набережной в эти часы всегда тихо.

И именно в это время любили приходить сюда истые книголюбы. Они подолгу рылись в книгах, разложенных на бесчисленных рундуках, которые, словно гнезда, прилепились к гранитному парапету. Это были простые деревянные лари с откидными крышками, похожие на огромные почтовые ящики. Хозяева, унося с собой лучшее из своих сокровищ, на ночь запирали рундуки тяжелыми ржавыми замками.

Здесь торговали знаменитые букинисты, поэты своего дела, у которых интересы коммерции зачастую отступали перед страстью книжника.

Завидев Лаврентьева, хозяин крайнего рундука – сухонький старичок в потертом пиджаке, с клетчатым шарфом вокруг шеи – быстро встал с небольшого раскладного стула, засуетился, замахал широкополой шляпой, от времени и погоды давно потерявшей цвет и форму.

– Мсье Лаврентьев!

По всему было видно, что Сергей Иванович здесь давний знакомый.

Старик с шарфом завладел Лаврентьевым. Он порылся в недрах своего рундука, достал небольшую книгу в старом кожаном переплете, вытер ее полой пиджака и с торжествующим видом протянул гостю.

– О! Старое издание Горация… Давно ищу… Спасибо, дорогой Журден.

У другого рундука Лаврентьева встретил рослый человек с гривой седых волос. Он был в бархатной куртке, между отворотами красовался пышный черный бант.

– Может быть, мэтру пригодится этот комплект? – И, развязав бечевку, он выложил перед Лаврентьевым номера журнала «Искусство».

Лаврентьев стал просматривать комплект за 1913 год. Он перевернул несколько страниц… Одну из них занимало цветное изображение тиары. По верхнему краю широкого золотого обруча в стремительном галопе неслись олени, их преследовали львы, стреляющие из луков.

Лаврентьев улыбнулся.

– Мэтр, конечно, знает эту корону, – сказал букинист.

Да, теперь Лаврентьев знал о ней абсолютно все…

ГЛАВА ВТОРАЯ
ДВЕ НАХОДКИ

Тридцать два куска мрамора

Вот уже три дня у Оксаны плохое настроение. Такой неудачи на раскопках у нее еще не было. Неделю копают – и безрезультатно.

Конечно, если смотреть философски, отрицательный ответ – тоже ответ. Но невесело стоять над пустым котлованом, утешая себя мыслью, что ты обогащаешь науку одними отрицательными ответами.

По узкой тропке Оксана поднялась на вершину кургана. Отсюда открывается вид на всю территорию Эоса…

Двадцать пять веков назад здесь вырос город над Понтом. Его улицы несколькими террасами спускались к морю. Минуя театр, гимнасий, стадион, житель Эоса выходил на глазную городскую магистраль. Широкая, мощенная битой черепицей, керамикой, щебенкой, она параллельно морскому берегу прорезала верхнее плато и упиралась в беломраморный храм Аполлона, которого Эос считал своим богом-защитником.

Для пешеходов были тротуары, выложенные крупными камнями. Корабли, приходившие в Эос от берегов Эллады, везли эти камни, отшлифованные волнами Эгейского моря.

С палуб по шатким доскам сносили на берег остродонные амфоры, наполненные янтарным вином и густым оливковым маслом, аттическую посуду, расписную керамику из Иония, яркие ткани, изделия греческих ваятелей и ювелиров. Разгрузившись, корабли брали на борт зерно и рыбу, мясо и рабов и уходили к берегам Афин и Милета, Самоса и Родоса, Ольвии и Боспора.

В гавани Эоса и на прибрежных улицах было всегда оживленно. Здесь с утра до вечера пылали двухъярусные печи. В них обжигали черепицу, простую посуду, снятую с гончарного круга, пирамидальные грузила для рыболовных сетей, круглые пряслица для ткацких станков. В толстостенных глиняных тиглях плавилась медь, из которой отливали украшения и трехгранные наконечники для стрел. Кузнецы ковали лемеха и короткие мечи. На широких открытых площадках сушили прямоугольные кирпичи из глины с примесью измельченной соломы.

Особенно многолюден был рынок. У портиков, крытых красной черепицей, толпились покупатели.

Город окружали высокие зубчатые стены из огромных каменных плит. Вдоль глубоких и крутых балок степы зигзагами спускались к берегу, где у самого моря стояла мощная фланговая башня.

Остатки этих стен сохранились до наших дней, как сохранились и занесенные многовековыми слоями песка и пыли остатки площадей, жилых кварталов, общественных зданий Эоса, которые уже много лет изучает экспедиция академика Лаврентьева.

С кургана Оксане видно, как люди спешат на свои рабочие места. Она посмотрела на часы. Пора. Оксана отвязала веревку, и по флагштоку медленно пополз вверх алый вымпел.

Начался новый июньский день раскопочного сезона 1955 года.

Участок, которым заведует Оксана Васильевна Сокол, находится неподалеку от кургана, опоясанного невысокой оградой из каменных плит, плотно пригнанных друг к другу.

Десять землекопов осторожно, не спеша, углубляют дно котлована с отвесными стенками. Перекопанную землю выбрасывают на борт раскопа, мимо которого протянулись рельсы узкоколейки. Над перекидным ковшом вагонетки двое молодых рабочих просеивают землю через прямоугольный металлический грохот.

Оксана стоит рядом. В синем комбинезоне она кажется еще стройнее и выше. На голове у нее косынка с козырьком, под которой едва поместились косы, собранные в узел. Красивое лицо Оксаны сумрачно. За три последних дня ничего, кроме одиночных камней да комочков ссохшейся глины, не задержалось в решете.

Еще одна вагонетка с землей ушла на поворотный круг. Оксана проводила ее взглядом и направилась к брезентовому тенту, натянутому в виде гриба с подветренной стороны участка. Только теперь она заметила Сергея Ивановича.

Академик Лаврентьев в белом чесучовом костюме и светлой летней шляпе шел на участок необычным для человека его возраста быстрым и легким шагом.

Полушутя Оксана скомандовала: «Лопаты вверх!» Рабочие, улыбаясь, подняли лопаты – так здесь обычно приветствуют появление начальника экспедиции.

Сергей Иванович поздоровался.

– Ну, как дела, Оксана Васильевна?

– Сегодня, как вчера… Только не хватает, чтоб этот журналист приехал.

Лаврентьев насупился:

– Разве мы для рекламы работаем? Оксана Васильевна, никогда не думал, что вы тщеславны…

Сокол досадливо махнула рукой:

– Да я не о себе!.. Просто обидно. Так надеялись на этот участок! Шутка ли сказать – самый центр города…

– А может быть, мы узнаем, что в этой части города ничего не было?

– Сергей Иванович, по-моему, вы предпочитаете дружить со словом «было».

– Как каждый археолог… Но, право, для трагедий не вижу никаких оснований.

Лаврентьев, постукивая палкой, подошел ближе к борту раскопа и, слегка прищурив левый глаз, спросил:

– Глубина метр восемьдесят?

– Сто семьдесят три.

– Тем более. До материка еще копать и копать.

Услыхав эти слова, работавший поблизости немолодой землекоп предложил:

– Сергей Иванович, а может, новый раскоп заложим?

– И будем искать золото? – с усмешкой добавил Лаврентьев.

Наступило неловкое молчание.

– Кузьмич, какой сезон вы у нас работаете? – Чувствовалось, что Сергей Иванович сердится. – По-моему, десятый…

– Аккурат десятый.

– За десять лет можно убедиться, что мы экспедиция археологов, а не кладоискателей.

– Сергей Иванович, вы уж извините… может, я не так сказал, но просто больно смотреть, как Оксана Васильевна переживает.

Лаврентьев с укоризной посмотрел на начальника участка, хотел что-то сказать, но в это время донесся крик:

– Оксана!.. Оксана!..

Лаврентьев и Сокол оглянулись.

Над соседним раскопом, метрах в ста пятидесяти от участка Сокол, показалась молодая женщина. Она не заметила начальника экспедиции и, держа над головой амфору, продолжала звать Оксану. Снизу ей передали второй сосуд, третий. Она осторожно складывала их рядышком на борту раскопа.

– Два дня копают – и уже… – сказала Оксана Васильевна. – А у меня ничего – одни камни. – И она показала на груду камней у раскопа.

– Ничего нет только там, где не ищут. – Лаврентьев отозвал Оксану в сторону: – Вы слыхали, что Кузьмич предлагает?.. Людям передается ваше настроение.

Это прозвучало упреком.

Сергей Иванович перешел на соседний участок. Здесь его встретил хранитель заповедника Остап Петрович Шелех, который с началом раскопок становился одновременно начальником участка. Он выбрался из котлована, отряхнул густую пыль, осевшую на его синюю рубаху с закатанными рукавами, и затеребил седоватую бородку клинышком. Немногословный и скупой на жесты, хранитель заповедника был чем-то взволнован. Сегодня для этого имелись все основания.

Темное пятно на светлом глинистом дне раскопа, накануне замеченное Остапом Петровичем, действительно оказалось горловиной ямы.

Расчистив ее, отряд Шелеха утром нашел склад амфор. Фотограф экспедиции Коля Малыгин, паренек лет двадцати, в манке и спортивных брюках, уже был на месте и успел сфотографировать находку.

– Сорок пять амфор, все с клеймами, и ни одной трещины, – говорил Шелех, помогая Лаврентьеву спуститься по деревянной лесенке к яме-хранилищу…

Оксана по-прежнему стояла у раскопа, наблюдая за работой. Сегодня она была очень недовольна собой. Какое малодушие! Совсем как практикантка. Будто не она седьмой сезон в экспедиции и второй год начальник участка! Из котлована подали камень. Сокол недовольно поморщилась.

– Опять камень! – Хотела сдержать себя, но слова уже сами вырвались.

Медленно, без всякого интереса, берет она щетку, счищает налипшую глину – и вдруг вскрикивает. У нее в руках кусок мраморной плиты с высеченными греческими буквами. Оксана еще не пришла в себя от первого впечатления, а ей подают второй кусок, третий. Неочищенными она прикладывает их к первому. Куски сходятся.

Рабочий из раскопа спрашивает:

– Оксана Васильевна, мрамор?

Она кивает головой и что есть силы кричит:

– Сергей Иванович!.. Сергей Иванович!..

Позвали Лаврентьева. Он поднялся на лесенку в соседнем раскопе и вопросительно развел руками.

– Декрет!.. Декрет!.. – кричит Оксана.

Лаврентьев, забыв свою палку, проворно выбрался наверх. За ним спешили Шелех и Коля Малыгин. Коля бросился к вагонетке, разогнал ее и, вскочив, покатил на участок Оксаны.

Через несколько минут все столпились вокруг Оксаны. Она сидела на земле и складывала куски мраморной плиты. Их было тридцать два.

Лаврентьеву принесли табуретку. Но он присел на корточки и, сдвинув очки на лоб, помолодевшими вдруг глазами пытался прочесть надпись, хотя еще не хватало многих кусков.

– Второй век до нашей эры? – спросил Шелех.

– Да, тридцатые годы.

Лаврентьев поднялся:

– Ну, друзья мои, если найдем еще несколько кусков, – это большое открытие. Nec plus ultra [1]1
  Самый лучший, непревзойденный (лат.)


[Закрыть]. Поздравляю вас, Оксана Васильевна. Декрет Пилура… Величайшая находка!..

В, этот день была сделана еще одна находка.

В заброшенном склепе

Тридцать лет Остап Петрович хранитель заповедника Эос, и тридцать лет ведет он упорную борьбу с теми из жителей Терновки, кто не считает зазорным набрать ведерко глины в каком-нибудь из давно раскатанных склепов урочища Ста могил.

В последние годы никто из взрослых – даже самые несознательные – за глиной в склепы не ходит. Этот грех еще водится иногда за терновскими ребятишками. Хоть они дружат с археологами и целые дни пропадают на раскопках, но как заманчиво самим, без взрослых, поручивших тебе принести ведро глины, отправиться не на береговые откосы, а в давно заброшенный склеп!

Однако не терновские мальчишки, а время угрожает старым склепам: то завалит свод, то обрушит стену. Эти раскопанные гробницы причиняют много хлопот Остапу Петровичу. Ревностный хранитель эосской старины, он систематически производит расчистку заброшенных склепов.

И сегодня, получив очередное задание от Шелеха, трое землекопов с ведрами и лопатами вышли из ворот заповедника, направляясь в урочище Ста могил.

Некрополь древнего Эоса не похож на кладбище. В степи стоят курганы. Их много. Кажется, что это море набежало на степь, и волны не откатились, а застыли, поросли зеленоватой травой и вот стоят теперь тихими могильными холмами.

Рабочие остановились у невысокого кургана, раскопанного много лет назад. Шагах в двадцати от него на поверхность земля выходит дромос – узкий земляной коридор, наклонно прорытый ко входу в глубокий склеп, над которым насыпан этот курган. Двое быстро сбежали по дромосу и юркнули в дыру склепа лежащего глубоко под землей. Они зажгли фонарь, осмотрелись и тотчас вышли.

– Этот в порядке… Только трещина на потолке. Надо Остапу Петровичу сказать.

Осмотрев еще несколько усыпальниц, землекопы подошли к склепу под большим расплывшимся курганом, стоящим в стороне от дороги.

Через вход в склеп было видно, что много обвалившейся глины.

Рабочие стали копать недалеко от входа. После нескольких ведер засохшей глины пошла чистая влажная светло-палевая глина, в которой часто попадались комочки извести. Это знаменитая эосская белоглазка. Вынесли одно ведро, второе… И вдруг один из рабочих почувствовал, как его лопата на что-то наткнулась. Когда он отбросил землю, показался носок туфля. Товарищи, которых он кликнул, быстро разгребли глину и увидели ноги, обутые в желтые парусиновые туфли с кожаными носками…

Через полчаса председатель сельсовета Костюк, хранитель заповедника Шелех и Оксана Васильевна уже были на месте происшествия.

Дальше труп не откапывали – ждали милицейскую машину из Южноморска.

…Солнце давно уже село, когда над дорогой показалось и стало быстро, увеличиваться облачко пыли. По тому, как, перепрыгивая с, кочки на кочку, несся «пикап», было видно, что шофер не беспокоится о пассажирах.

Машина остановилась у склепа. Из кузова выпрыгнули двое в милицейской форме и человек в штатском. Он помог выйти из кабины немолодой женщине с чемоданчиком в руке. Пока приехавшие совещались с Костюком, Шелехом и Сокол, шофер поставил машину так, чтобы фарами светить в склеп.

Женщина достала из чемоданчика фотоаппарат, рулетку, большую лупу в медном ободке с черной костяной ручкой и спустилась ко входу в склеп. Сверкнули магниевые вспышки… Прошло еще немного времени, и человек, в штатском – это был следователь – сказал:

– Будем откапывать.

Работа подвигалась медленно, и Шелех с Оксаной принялись помогать. Ведрами носили наверх глину. Постепенно у входа в дромос вырос небольшой холмик. Наконец вынесли последнее ведро.

Теперь при сильном свете двух фонарей стала видна вся камера склепа. На полу лежал труп человека в неестественной позе. Глиняная пыль таким густым слоем покрывала его костюм, что нельзя было разобрать, какого он цвета. Возле трупа блестел большой раскрытый нож с деревянным черенком, каким обычно пользуются охотники. Правая рука мертвеца судорожно сжимала продолговатую консервную коробку.

Председатель сельсовета наклонился к трупу, приблизил фонарь и внимательно посмотрел:

– Кто-то чужой… Не из нашего села.

В склепе стало тяжело дышать. Трупный запах смешался с затхлым запахом глины, сгоревшего магния. Следователь и судебный эксперт, запятые осмотром, обмером, фотосъемкой, время от времени выходили подышать свежим воздухом.

…Поздно вечером труп неизвестного положили в машину.

Глядя на красный огонек, убегавший в сторону Южноморска, Шелех задумчиво произнес:

– Странная история…