Текст книги "Мой друг работает в милиции"

Автор книги: Борис Раевский

Соавторы: Нисон Ходза,Эмиль Офин,Михаил Скрябин,Вольт Суслов,Наталия Швец
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

Эмиль Михайлович Офин
Дядя

1

Мальчик сопротивлялся молча. Но возле самого отделения милиции он вдруг закричал: «Пустите!..» – и, вытягивая из воротника полинялой футболки тонкую шею, попытался укусить руку милиционера. Из толпы вынырнул парень в клетчатой кепке, с папироской, зажатой в мелких белых зубах.

– Чего издеваетесь над ребенком?

Он огляделся, ожидая поддержки, и не ошибся. Сразу раздалось несколько голосов:

– Нашел маленького!

– Руки ломать – это они умеют!

– Никто рук не ломает, граждане. А наказать его следует. Он хотел вырвать сумку у женщины.

И милиционер втолкнул мальчика под арку высоких ворот.

В кабинете с надписью «Оперуполномоченный» сидел, ссутулясь над письменным столом, молодой лейтенант в очках.

– А, Федор Новиков. Опять? Давай иди вон туда.

Мальчик сразу сник. Исподлобья косясь на лейтенанта, отошел в угол, устало присел на табурет, вытирая ладонью вспотевшее лицо. Оно было покрыто синяками и ссадинами.

– Встать! Не в гости пришел.

Пока милиционер, пристроившись у края стола, писал рапорт, лейтенант хмуро смотрел поверх очков на мальчика – узкоплечего, худого, растрепанного, обутого в тяжелые рабочие ботинки, которые ему были явно велики.

Пробежав глазами рапорт, лейтенант отпустил постового. Потом вынул из стола папку, сердито зашелестел в ней бумагами.

– Вот, пожалуйста: ровно неделю назад в трамвае залез в карман, а теперь – подымай выше! Грабеж! Сумку хотел вырвать. Ну, что волком глядишь? Тебе на меня обижаться не приходится, я свое слово сдержал: ни в школу, ни домой не сообщил тогда. Поверил тебе. А ты… Нет, Федор Новиков, на этот раз ты поедешь у меня в исправительную колонию. Как дважды два.

В раскрытое окно доносился шум улицы, отчетливо слышались голоса играющих во дворе детей; клочок осеннего голубого неба просвечивал сквозь листву старого тополя. Порыв ветерка шевельнул бумаги на столе.

Новиков шмыгнул носом.

– Ну и отправляйте. Все равно, я бы и сам уехал….

Лейтенант поправил очки, внимательно поглядел на мальчика.

– Подойди-ка поближе. Это кто же наставил тебе синяков?

– Ребята с нашего двора, – неохотно ответил Новиков и отвернулся.

Его потертые брючишки вздувались на коленях бугорками, один карман сильно оттопыривался. Лейтенант быстро запустил руку в этот карман. Там оказались плоскогубцы и отвертка.

Мальчик порывисто протянул руку.

– Отдайте, дяденька Петров! Это… это…

– Вижу, что это. Решил, значит, заняться кражей со взломом? Сядь и расскажи, куда ты собрался уезжать. Ты и сумку решил украсть, чтобы запастись деньгами на дорогу?

Новиков смотрел на свои инструменты и молчал, только губы его кривились – вот-вот заплачет. Лейтенант снял очки, подышал на них, долго протирал носовым платком стекла. Потом сказал:

– Иди домой, Федя.

Мальчик не обрадовался. Он умоляюще смотрел на лейтенанта.

– Это мне шофер с полуторки дал. Я ему целый месяц помогал мыть машину… Отдайте, дяденька Петров.

Петров подумал немного.

– Хорошо, отдам. Только не сейчас. – Он надел очки и полистал настольный календарь. – Приходи ко мне в среду, сразу после школы. Получишь свой инструмент. Я ведь не ты, слово держать умею. Как дважды два.

Мальчик потупился и медленно, нехотя двинулся к двери.

Лейтенант подошел к окну. Мальчик стоял под аркой ворот и смотрел по сторонам, словно не зная, куда ему идти. Ветер трепал его свалявшиеся волосы.

Мимо ворот – руки в карманах, во рту папироска – прошел остроносый парень в клетчатой кепке. Федя, опустив голову, побрел следом за ним.

Лейтенант вернулся на место. Он был широк в плечах и очень высок ростом – потому и сутулился, сидя за столом. На столе лежали отобранные у мальчика инструменты. На ручки плоскогубцев были надеты куски резиновых трубок – так делают монтеры, чтобы не ударило током. Отвертка блестела. Видно, Федя Новиков старательно чистил ее наждачной бумагой.

2

– Как же все-таки получилось, что все ребята из класса уехали в лагерь, а он остался в городе?

Женщина потрогала подставку глобуса, переложила с места на место коробочку скрепок.

– Я не совсем в курсе дела. К сожалению, классная руководительница сейчас в отпуске… – Она помолчала, испытующе посмотрела на Петрова. – Что он натворил? Я так и думала, что этот мальчик в конце концов опозорит школу.

Петров оглядел большой светлый кабинет. В углу, рядом с бюстом Карла Маркса, переходящее знамя, на стенах развешаны аккуратно вычерченные диаграммы, за стеклом книжного шкафа золотые корешки переплетов. Все здесь строго и солидно, как и эта серьезная пожилая женщина, сидящая за письменным столом.

– Ничего он не натворил. Просто мы обратили внимание, что Новиков целыми днями шатается по улицам. – Петров встал. – Извините за беспокойство. Я думал, директор школы, где мальчик учится уже шесть лет, знает о нем больше.

Женщина вспыхнула и тоже встала.

– Вы думаете, мы не присматриваемся к нему? Хотелось бы, конечно, рассказывать о своих учениках только хорошее, но в данном случае этого, к сожалению, сделать нельзя. Новиков – трудный и непонятный мальчик.

– Непонятный?

– Конечно! Возьмите хотя бы его последнюю выходку. Перед самыми каникулами он сломал рояль.

– Сломал?..

– Ну да! Выдрал четыре молоточка. Но этого ему, видите ли, показалось мало, он разобрал в физкабинете электрическую машину и стал пристраивать к ней эти молоточки. Хотел, видите ли, сделать какую-то турбину. Испортить рояль, дорогой учебный прибор! Чему вы улыбаетесь?

– Нет, ничего. Просто вспомнил про одного мальчика, который вырезал струны из рояля, чтобы сделать модель самолета.

Женщина сокрушенно покачала головой.

– Вот видите, оказывается, не только у нас есть безобразники. Простите, в какой школе это случилось?

– Это случилось очень давно. Того мальчика звали Андрюша Туполев. – Петров посмотрел на смущенную собеседницу, взял со стола свою фуражку. – Конечно, Елена Владимировна, это не метод – портить вещи. Но если бы вовремя присмотреться к мальчику…

Прощаясь, Елена Владимировна задержала руку лейтенанта.

– Простите, товарищ Петров, какое у вас образование?

– Кончил педагогический техникум.

– А почему работаете в милиции?

Петров надел фуражку.

– Так вышло. Случай один был.

3

В длинном полутемном коридоре лейтенант чуть не наткнулся на девочку. Она шла, осторожно переступая ножками, и держала в вытянутых руках кастрюльку.

– Тише, дядя милиционер! Прольете суп, и моя Катя останется голодная.

Петров погладил ее по аккуратно причесанной голове.

– Покажи-ка мне, где здесь комната Новиковых?

– А у нас целых две комнаты, – бойко ответила девочка. – Только мама пошла в магазин, а папа на работе, а Федя – не знаю где.

В простенке между окнами стоял комод, накрытый кружевной салфеткой, на нем зеркало в деревянной раме с резными розочками, а выше на стене – две увеличенные фотографии: пожилой мужчина в форме связиста и совсем еще молодая круглолицая женщина с мелко завитыми волосами.

Петров прошелся по комнате, внимательно осмотрелся, прищурился на портреты хозяев. Потом вдруг сказал:

– Хочешь, я сейчас все угадывать буду? Ну, слушай. Вот на этой красивой кроватке спишь ты, а Федя – на раскладушке за шкафом, и покрывается он той старой шинелью. У тебя для игрушек есть вот этот столик, а Федины учебники и тетради валяются на подоконнике; и уроки он делает за обеденным столом, а мама всегда кричит, что он пачкает чернилами клеенку. Вот эти хорошенькие красные туфельки тебе купили совсем недавно, а Феде ничего не купили. Ему отдали старые папины ботинки. Угадал?

– Угадали, угадали! – девочка захлопала в ладоши. – Все угадали!

– И еще угадаю… – Он кивнул на портреты хозяев. – Ты папина и мамина. А Федя… Федя не знаю чей…

– А вот и не угадали! – обрадовалась девочка. – Он только папин и еще мой.

– Не угадал, – вздохнул лейтенант.

4

– Извиняюсь, кто здесь будет Петров?

– Я – Петров. Гражданин Новиков? Подойдите, пожалуйста.

Однако посетитель остался на пороге, теребя в руках форменную фуражку.

Петров смотрел на него выжидательно. У его стола сидел мужчина в хорошем модном сером костюме. Вид у этого мужчины был унылый, правая щека подвязана.

Поколебавшись с минуту, Новиков, видимо, решился. Он подошел к столу, положил перед Петровым повестку, пришлепнул ее ладонью и заговорил повышенным тоном:

– А позвольте спросить, какое вы имели право прийти на квартиру, когда не было взрослых, и морочить голову ребенку? Я буду жаловаться! У меня, извиняюсь, нет времени ходить по вашим детским комнатам. Зачем вызывали?

– Я постараюсь отпустить вас побыстрее, – сдержанно сказал Петров. – Вот только закончу разговор. Присядьте пока. – Он кивнул ему на тот самый табурет у окна, на котором совсем недавно сидел усталый и избитый Федя Новиков. Потом повернулся к человеку с подвязанной щекой.

– Продолжим, гражданин Сидоренко. Итак, сколько лет вашей старшей дочери Тане?

– Скоро четырнадцать.

– Она у вас от первой жены?

Сидоренко потрогал марлевую повязку на щеке, прищурился.

– А какое это имеет значение, товарищ лейтенант?

– Очень большое. Четырнадцать лет – это уже почти девушка. Вы хорошо зарабатываете, а она ходит в дрянных обносках вашей молодой жены. Ваша младшая дочь получает все – игрушки, книжки, нарядные платья. А от старшей вы все запираете на ключ. Обижаете ее на каждом шагу. Немудрено, что девочка плохо учится, бродит по улицам, подпадает под влияние всяких темных элементов.

– Мне об этом ничего не известно, – пряча глаза, сказал Сидоренко.

– Ах, не известно? А то, что вы избили Таню, когда она сломала иголку в швейной машине вашей жены, – это вам известно?

Сидоренко вспыхнул.

– Да ведь не бил я ее, товарищ лейтенант! Так – приструнил по-отцовски немного…

Петров взял со стола раскрытую папку.

– Вот акт. Здесь подписи врача и свидетелей из вашей же квартиры. Вас надо бы отдать под суд, но мы этого не делаем, потому что понимаем: от этого вашей дочери будет хуже.

Сидоренко нервно поправил повязку, которая все время сползала у него со щеки, покосился на сидящего с опущенной головой Новикова.

– Вы могли бы, товарищ лейтенант, и без посторонних поговорить со мной.

– Ничего, – спокойно ответил Петров, – пусть люди знают, какие у нас еще попадаются отцы.

В наступившем молчании было слышно, как скрипнул табурет под Новиковым.

– Я вас больше не задерживаю, гражданин Сидоренко. Идите и помните: повторится – не поздоровится вам, будут судить. Как дважды два.

– Нет-нет… Даю слово, – поспешно сказал Сидоренко. Он замялся. – Вы уж, пожалуйста, товарищ лейтенант, не сообщайте ничего на службу.

Петров оставил без внимания протянутую руку Сидоренко и, подождав, пока тот вышел, сказал Новикову:

– Ну, теперь ваша очередь. Простите, что заставил ждать.

– Ничего, ничего, товарищ начальник… – Новиков мял в пальцах лежащую на коленях форменную фуражку. Руки его подрагивали.

Петров, казалось, не замечал настроения посетителя. Он очень долго протирал очки – сначала носовым платком, затем кусочком замши; потом перебирал какие-то бумаги на столе. Тишина становилась гнетущей.

Наконец он сказал:

– Жалуются на вашего сына: говорят, болтается по улицам черт знает с кем, пропускает уроки в школе. А жаль. Ведь ваш Федор любознательный, даже талантливый мальчик. У него способности к технике. Вот я и решил посоветоваться с вами.

Новиков поднял голову и недоверчиво глянул на лейтенанта.

– Я потолковал с одним товарищем, – продолжал лейтенант. – Он руководит кружком юных электриков в Доме пионеров нашего района. Согласен взять Федю в кружок. Пусть ходит, занимается. Кто знает, может быть, наступит время, и вы станете гордиться сыном. Как вы думаете?

– Да я что… Я, извиняюсь, рад. – Новиков упорно избегал встречаться глазами с Петровым.

А тот словно не замечал этого.

– Простите, вы, кажется, работаете начальником отделения связи? Работа ответственная. Наверно, отдаете ей много времени, пользуетесь у сотрудников авторитетом? Это хорошо. – Петрову наконец удалось поймать взгляд Новикова. – Так берегите вашего сына. У него сейчас переломный возраст – легко попасть под дурное влияние. Ему необходимо спокойно проучиться в школе еще год хотя бы. А потом может поступить в училище, войдет в колею… Вот все, что я хотел вам сказать.

Петров встал. Новиков тоже поднялся с табурета. Он помялся и вдруг подозрительно спросил:

– А этот, как его… Вы и вправду не будете сообщать на службу?

– Вы про этого мерзавца Сидоренко спрашиваете? Если он не изменит отношения к дочери, обязательно сообщу, и не только на службу. В газету напишу.

Новиков испуганно моргнул, побледнел. Хотел еще о чем-то спросить, но не решился. Только пробормотал:

– До свиданья, товарищ лейтенант… – и боком, неловко выбрался из комнаты.

Петров постоял у окна, пока Новиков не скрылся под аркой, потом вышел в коридор и запер дверь кабинета. Весело пощелкивая на ходу пальцами, он поднялся на второй этаж и открыл дверь с табличкой «Начальник оперативного отдела». Там за письменным столом сидел мужчина в модном сером костюме. На подоконнике валялась марлевая повязка.

Мужчина взглянул на Петрова, усмехнулся.

– Ну, Ваня, посидел я в шкуре Сидоренко. Чего тебе еще от меня надо?

– Пока ничего, Антон Дмитрич. Пойдем, перекусим чего-нибудь. Смотри, сколько уж времени.

5

На Феде были новые ботинки. Они блестели и легонько поскрипывали. Полинялую футболку заменила фланелевая рубашка с «молнией» и двумя карманами.

– А, это ты, Федор Новиков? Ну, входи, входи. Чего в дверях застрял? Ты явился очень кстати. – Петров достал из ящика стола Федины плоскогубцы. – Понимаешь, что-то сделалось с моей настольной лампой. Я сунул вилку в штепсель, а оттуда вылетела искра. Посмотри-ка, ты на эти дела мастер.

Федя подбежал к столу, взял плоскогубцы и мгновенно развинтил вилку.

– Ага! Видите, волоски соединились. Потому что плохо занзолированы, а еще петельки неправильно закручены.

Петров с удовольствием наблюдал за Федей. Тот уже вытащил из кармана моток изоляционной ленты, ножик и гвоздь, быстро зачистил концы проводов.

– Вот смотрите, накручиваю на гвоздик конец провода. Теперь – раз! – гвоздик вынул. Видите, какая хорошая петелька? И нигде не торчит!

Петров смотрел, как мелькают проворные пальцы мальчика. А сам Федя оживлен, заинтересован; изменился он, однако, за эти дни.

– А хочешь, я устрою тебя в кружок – как раз по твоей части? Там даже есть модель турбогенератора, как на настоящей ГЭС.

Федя оторвался от работы.

– Правда, дядя?..

– Какой я тебе дядя? Тоже племянник выискался. – Петров взял мальчика за локти и придвинул к себе. – Правда. И не надо будет тебе тогда выслуживать отвертки, а главное – бросишь болтаться по улицам с подлецами, которые учат тебя воровать.

Федя вздрогнул. Выражение тоски появилось в его глазах. Петров встал, прошелся по комнате.

– Слушай, я тебе историю расскажу. В одном суде разбиралось дело: судили мерзавца, который заставлял ребят воровать. Этот тип присматривался на улице к мальчикам. Видит, что парнишка чем-то недоволен, обижен – посочувствует, задурит голову, наобещает с три короба, залезет, можно сказать, в душу. Много он ребят с пути сбил, а поймать его было невозможно, потому что сам он не воровал. Если мальчика схватят, уходил, а если кража удавалась, большую часть денег забирал себе. Это уж как дважды два. – Петров опять заходил по комнате. – Но все же нашелся один мальчик, который не поддавался на уговоры и отказался воровать. Тогда этот бандит ударил мальчика ножом…

Петров оборвал рассказ, посмотрел на Федю. Глаза у того были широко раскрыты, лицо побледнело.

– Что же с тем мальчиком стало?

– Он умер в больнице… Но перед смертью успел рассказать все, и бандита поймали. На суд собралось много народа. Родители пострадавших ребят требовали самого сурового наказания. – Петров провел рукой по волосам, вздохнул. – А в первом ряду сидел студент педагогического техникума, и душа у него ну просто кровью обливалась, потому что убитый мальчик был младшим братом этого студента. Вот тогда студент и дал себе слово поступить в милицию и бороться за ребят, чтобы не калечили им жизнь…

Федя схватил лейтенанта за рукав.

– Я расскажу, расскажу, дядя Петров! Он от меня отстать не хочет. Вчера грозился…

– Это тот остроносый, в клетчатой кепке? Ты за ним пошел, когда я отпустил тебя в прошлый раз?

– Да… Он теперь ходит с Митькой Рыжковым с нашего двора. Пойдемте, я знаю тот магазин…

– Погоди, Федя. Здесь начальник оперативного отдела – Антон Дмитриевич. Надо сначала с ним потолковать.

6

Девушка бережно прижимает к груди кожаную сумочку.

– Мне что-нибудь получше покажите, номер тридцать пять. Завтра у нас в институте бал…

Продавщица снимает с полки коробку, раскрывает ее.

– Такие?

– Да! Я примерю?

– Конечно. Садитесь, пожалуйста.

Девушка торопливо заняла освободившееся кресло, сунула сумочку за спину и, счастливо улыбаясь, принялась рассматривать маленькую изящную туфлю на высоком каблуке.

Мимо прошмыгнул подросток. В тот момент, когда девушка наклонилась, чтобы примерить туфлю, он подхватил сумочку и затерялся в толпе покупателей.

Этой ловкой кражи не заметил никто, кроме, пожалуй, одного мужчины, одетого в хороший серый костюм. Но мужчина не бросился к похитителю сумки. Он смотрел совсем в другую сторону – туда, где, небрежно облокотись на прилавок, остроносый парень в клетчатой кепке перебирал разложенные продавщицей носки.

Когда остроносый выбрал себе наконец пару носков, расплатился и пошел из магазина, следом за ним на освещенную солнцем улицу вышел и мужчина.

Подросток, укравший сумочку, ждал в сквере. Сидел на скамейке и, тревожно оглядываясь, ощупывал добычу, спрятанную под курткой.

Остроносый подошел, сел рядом.

– Молодец, Митяй. Чисто сработал. Давай ее сюда… Постой, пусть пройдет вон тот тип.

По аллее медленно шел человек в хорошем сером костюме. Он никак не мог прикурить сигарету: ветер то и дело гасил спички. Но, поравнявшись со скамейкой, он вдруг бросил сигарету и тихо приказал:

– Не вставать!

Мальчик метнулся прочь, но налетел на появившегося с боковой дорожки высокого парня в кожанке. Тот крепко взял его за плечо и поднял с земли оброненную сумочку.

– Ведите Митю Рыжкова, – приказал Антон Дмитриевич. – А мы с этим гражданином пойдем за вами. – Он уже держал под руку остроносого.

У выхода из сквера их ждали Петров и заплаканная девушка – владелица сумочки.

– В чем дело? – запротестовал остроносый. – При чем здесь я? Я ничего не знаю.

– Может быть, вы и Федю Новикова не знаете? И кто учил его воровать, чтобы добыть денег на дорогу в Братск? – спросил Петров.

Остроносый нахмурился и ничего не ответил.

Нисон Александрович Ходза
Уравнение со многими неизвестными

Февраль сорок третьего года

Поле, где летом жаворонки выводили птенцов, было теперь истерзано колючей проволокой, выбито, затоптано сапогами пленных. Сколоченные среди поля бараки труб не имели: если нет печей, трубы не нужны.

В лагере томились триста двенадцать женщин-военнопленных. Месяц назад их было четыреста сорок, но голод, холод, побои, болезни неумолимо делали свое страшное дело. Каждое утро из бараков выносили мертвых. Их закапывали по ту сторону колючей проволоки, у самого лагеря. Могил не было, поздней осенью приехал бульдозер, прорыл вдоль проволоки длинный широкий ров и уехал. В этот ров пленные опускали очередную жертву и засыпали землей. Надзирательница – высокая плосколицая немка с пистолетом на боку – поигрывала кожаным хлыстом и спрашивала:

– Вы имеете знать, почему мы положили покойников здесь близко? Чтобы вы имели видеть себе будущее…

Пленные понимали свою обреченность. Двойной ряд проволоки под током высокого напряжения, свирепые овчарки, пулеметные вышки, голая степь вокруг – все это не оставляло никаких надежд на побег. Жила в их сознании только одна непоколебимая надежда – Красная Армия. Но армия была далеко, а смерть – рядом…

В тот февральский вечер вихрилась колючая поземка, ветер, ворвавшись сквозь щели барака, заставил измученных женщин забиться на дощатые нары и лежать без движения, накрывшись с головой грязными дырявыми шинелями.

Неожиданно распахнулась дверь. Вместе с ледяным порывом ветра в барак вошли два человека. Одного из них все знали – комендант лагеря.

– Быстро! Встать! Стройся!

Три слова прозвучали как три пистолетных выстрела.

Натянув шинели, женщины стояли в полутемном бараке, дрожа от холода, пытаясь понять, что будет дальше, кто этот человек, пришедший с комендантом. На нем была незнакомая форма, не похожая на немецкую.

– Русские женщины! – сказал густым басом человек в непонятной форме. – Слушайте меня! Я послан к вам русским патриотом генералом Власовым. Генерал Власов командует истинно русской армией, которая избавит Россию от большевистских комиссаров. Тысячи и тысячи пленных красноармейцев с радостью вступили в Русскую освободительную армию генерала Власова. Но нам нужны не только солдаты, которые воюют с оружием в руках, нам нужны врачи, санитарки, сестры милосердия, нужны машинистки, телефонистки – словом, для любой русской патриотки у нас найдется благородная работа, каждая из вас может приблизить час освобождения нашей Родины от большевистской тирании! Вы сразу же получите новое зимнее обмундирование, две недели будете отдыхать, есть горячую пищу. В заключение хочу сообщить вам радостную весть. Немецкие войска совместно с армией генерала Власова заняли вчера Петроград. Москва окружена, большевики в панике. Теперь уже ясно – война продлится два-три месяца, не больше. Скоро вы вернетесь к своим семьям, вернетесь живыми, здоровыми. Русские женщины! Кто хочет увидеть своих детей, родителей, близких, для тех есть только один путь – вступить добровольно в армию генерала Власова. Внимание, дорогие русские женщины! – Власовец вскинул вверх обе руки. – Кто хочет служить в истинно русской армии – два шага вперед!

Пленные стояли неподвижно, было слышно, как за тонкими щелястыми стенами завывает метель. Словно не веря своим глазам, власовец сдернул очки, обвел тяжелым взглядом немую шеренгу и неожиданно усмехнулся.

– Хочу пояснить, – сказал он бархатным голосом проповедника, – кто не захочет служить в Русской освободительной армии, тот обречен на гибель! Завтра ваш лагерь перестанет существовать! Вы будете распределены по другим концентрационным лагерям, из которых живыми не выходят. Я сказал все! Теперь, когда вы знаете свою судьбу, предлагаю в последний раз: кто хочет добровольно служить в армии генерала Власова – два шага вперед!

Несколько минут пленные продолжали стоять плотной стеной, и вдруг одна из женщин сделала два шага вперед. Сгорбившись, втянув голову в плечи, она стояла теперь впереди всех. Ей было страшно, она ждала, что вслед за ней выйдут и другие, и тогда все будет хорошо и уже не будет страшно. По никто не сделал и шага из строя, нельзя было понять, где минуту назад стояла эта женщина, – строй сомкнулся и по-прежнему был ровен и нем.

Выражение лица власовца было стерто полумраком, но голос его прозвучал отрывисто и зло:

– Фамилия? Воинская специальность? Звание? Возраст?

– Рябова… Связистка… Старшин сержант… Двадцать два года… – едва слышно проговорила пленная и сделала еще шаг вперед, отдаляясь от строя, молча стоявшего за ее спиной…