Текст книги "Мой друг работает в милиции"

Автор книги: Борис Раевский

Соавторы: Нисон Ходза,Эмиль Офин,Михаил Скрябин,Вольт Суслов,Наталия Швец
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)

Одним неизвестным меньше

Янсон сидел в своем кабинете и читал сводку о происшествиях за минувшие сутки. Увидев Дробова, он виновато улыбнулся.

– Знаете, Василий Андреевич, ничего существенного о Луговом пока сообщить не могу. Работает буфетчиком в городском ресторане, в меру жуликоват. Я задание да-а-ал, дня через два получим более подробные сведения с места его рождения и из Центрального архива Советской Армии.

– Давно он живет у вас?

– Три года. Приехал из Нарвы вместе с женой. Но об одном случае я все-гаки хочу рассказать. Может быть, вам это пригодится. Второго сентября наш угро получил сведения, что Лугового обокрали. Однако до сего времени заявление от потерпевшего не поступило. Спрашиваю начальника угро, откуда им известно о краже. Оказывается, случайно. От соседки по квартире. Она встретила на лестнице жену Лугового, та плачет. Спрашивает: что случилось? Оказывается, пропало дорогое кольцо. Было закрыто на ключ в комоде, лежало в глубине ящика, под бельем, и вдруг исчезло. Замок цел, а кольца нет. Луговая говорила, что кольцо золотое, с бриллиантом. А заявления в угро так и не поступило.

Перед Дробовым возникло первое совещание оперативной группы: на столе лежит содержимое сумочки Кривулиной. Рядом с металлическим рублем – золотое кольцо с прозрачным, как стекло, камешком. Дробов тогда удивился, узнав, что этот камень, уступающий в блеске дешевой чешской бижутерии, – настоящий бриллиант. Экспертиза установила, что кольцо старинное, на его внутренней стороне когда-то была выгравирована буква «о». Следы гравировки были заметны даже без лупы.

– Эдуард Оттович! – Дробов не мог скрыть своего возбуждения. – Вы не представляете, как важна ваша информация. Вам покажется странным, но я почти убежден, что человек, укравший это кольцо, имеет прямое отношение к преступлению в кинотеатре «Антей». Прошу вас как можно скорее соединить меня с Ленинградом…

* * *

Проверка показала, что Шадрин третьего сентября утром явился на завод, был на заводе и четвертого, а пятого, отработав смену, присутствовал на цеховом производственном совещании. Таким образом, его алиби было полностью установлено.

– В этом я почти не сомневался, – сказал Дробов Кулябке. – Ну что ж, в нашем уравнении одним неизвестным стало меньше, значит, и решать его будет легче. Сегодня суббота, и Шадрин выходной… выходной… – повторил он, разминая папиросу. – Вот что… – Задумавшись, он продолжал мять папиросу, не замечая, что из нее сыплется табак. – Сделайте так, чтобы Шадрин не смог сегодня принять участия в репетиции. Это очень важно. Репетиция назначена на четырнадцать часов, сейчас начало одиннадцатого. Если действовать быстро – времени хватит.

– Вы не считаете нужным поделиться со мной вашим новым планом? – подчеркнуто холодно спросил Кулябко.

– Сегодня приедет Дорофеев, обсудим план вместе, самым подробным образом! Но сейчас дорога каждая секунда. А ну как Шадрин уйдет куда-нибудь из дому и появится на репетиции? Он мне там ну никак не нужен сегодня! Поэтому не теряйте драгоценного времени, обеспечьте отсутствие Шадрина. Это первое, а второе – каким-нибудь способом доведите до сведения Летовой, что Шадрина на репетиции не будет. О предстоящем отсутствии Шадрина Летова должна узнать не позднее двенадцати часов. Надеюсь на ваш опыт и находчивость. Не пренебрегайте помощью Янсона.

– Это все?

– Нет, не все. Я только что говорил по телефону с Ленинградом. К нам выезжает Дорофеев. Поезд приходит в пятнадцать часов. Прошу вас встретить его, проводить к Янсону и до моего прихода ввести в курс дела.

– Хорошо. Значит, встречаемся у Янсона?

– Да.

– Тогда я пошел.

– Желаю!

После ухода Кулябки Дробов достал из портфеля первый том собрания сочинений Шекспира и углубился в чтение «Генриха VI».

Работа приучила Дробова к бессистемному чтению. Он вынужден был читать не то, что ему хотелось, а то, что необходимо было прочесть в связи с расследованием очередного уголовного дела. В свое время Дробов опубликовал в одной из центральных газет небезынтересную статью под евангельским названием «Вначале было слово». В статье говорилось о вредном влиянии дурной литературы и фильмов на рост преступности среди молодежи. В первоначальном варианте статьи Дробов высказывал предположение, что в художественной литературе, в кино и телепередачах убийства должны происходить «за кулисами», так как подобные сцены могут вызвать опасную реакцию у некоторых подростков с дурными наклонностями. Выбросить этот абзац его заставил… Шекспир. Просмотрев множество уголовных дел, Дробов обнаружил немало случаев, когда убийцы объясняли свое преступление влиянием прочитанных романов, рассказов, увиденных кинофильмов. Однако ни один из преступников не назвал при этом имен Шекспира и Достоевского. Поначалу Дробов решил, что эти люди никогда не читали и не видели на сцене трагедий Шекспира, не смотрели инсценировок и кинофильмов по романам Достоевского. Но нет, многим преступникам были знакомы и романы Достоевского и трагедии Шекспира, но ни один преступник не ссылался на их дурное влияние. Быть может, поэтому Дробов начал свою статью весьма претенциозно: «Великое искусство не может творить зло».

Перечитывая сейчас Шекспира, Дробов подумал, что на этот раз ему, возможно, придется пересмотреть свое утверждение. Но неужели шекспировский Сеффолк мог послужить для убийцы Кривулиной хотя бы косвенным толчком к совершению преступления! «Нет, нет, – спорил Дробов с собою, – это просто совпадение, и только. Шекспир здесь ни при чем!»

Резкий стук в дверь оборвал его размышления. В номер вбежала Летова.

– Нет, вы только подумайте, – начала она, задыхаясь, – можно ли так работать?! Я вас спрашиваю, Василий Андреич, можно ли так относиться к искусству?

– Что случилось, Вера Федоровна? – Дробов придвинул стул. – Сядьте, успокойтесь и расскажите, в чем дело.

– Они сорвали репетицию, которую я назначила специально для вас. Это возмутительно!

– Кто и почему сорвал репетицию?

– Военкомат! Час назад к Шадрину явился нарочный из военкомата и увел его. Мне позвонил Сомов, объяснил, что военкомат проводит проверку офицерского состава. Что делать? Ума не приложу!

– Действительно, не повезло. Но здесь уж ничего не поделаешь: дело военное – приказано – выполняй!

– Понимаю, все понимаю, но такая досада! Представляю, как расстроятся участники, когда узнают, что репетицию отменили.

– А зачем ее отменять? Из-за одного человека? Тот же Луговой может подменить Шадрина. Тем более что вы все равно решили ввести его в спектакль.

– Я думала об этом. Но какое у вас создастся впечатление? Луговой ведь совсем «сырой». Я отработала с ним только первые реплики, а потом переключилась на Шадрина.

– Но текст-то Луговой знает?

– Еще как! Текст у него прямо от зубов отскакивает!

– Чего же лучше? Проводите спокойно репетицию. Кстати, что собою представляет Луговой?

– Луговой? Ну что я могу сказать? Довольно начитан, общителен, разговорчив. Участник Отечественной войны, до сих пор люто ненавидит немцев, ругает их по всякому поводу и без повода. Очень любит выступать в концертах самодеятельности. Правда, его выступления ничего общего с искусством актера не имеют, это, скорее, фокусы…

– А именно?

– У него имеется три номера. Во всех трех зрительный зал принимает участие. Кто-нибудь из зрителей задает ему восемь рифмованных слов, он их записывает и буквально через минуту сочиняет и читает на эти рифмы стихотворение. Стихи, конечно, ерундовые, но, представьте, публике это нравится. Потом у него есть номер, который называется «справа налево». Кто-нибудь из зрителей выкрикивает какое-нибудь длинное слово, а он сразу же произносит это слово, как бы читая его справа налево. Глупый номер, однако имеет успех. Но особенно восхищают зрителей его математические способности, которые он демонстрирует в своем третьем номере: умножение в уме. Четырехзначные на четырехзначные! Он проделывает это молниеносно, за десять – пятнадцать секунд! Непостижимо! Я под страхом смертной казни не смогла бы.

– Я тоже, – усмехнулся Дробов. – Вы успеете предупредить Лугового о репетиции?

– Ой, да! – Летова вскочила. – Бегу! Только бы за стать его дома! До скорого свидания.

– До скорого! Увидимся в два часа.

* * *

Дорофеева Кулябко увидел еще в окне вагона. Состав медленно проплывал вдоль платформы, Дорофеев приветственно помахал Кулябке рукой, а тот широко шагал по перрону, стараясь не отстать от вагона. Наконец буфера лязгнули, поезд остановился. Следом за Дорофеевым на платформу спрыгнул высокий человек в светло-голубой спортивной куртке. Кулябко опытным глазом сразу определил, что спутнику Дорофеева около сорока.

– Знакомься, Максим, – сказал Дорофеев. – Это Новиков Борис Николаевич. Следователь из Комитета государственной безопасности. Прибыл по нашему делу. А где Дробыч?

– Занят по этому самому нашему делу. Сказал, что освободится в начале пятого.

– Получит сюрприз. И ты тоже. Что будем делать, Борис Николаевич?

– Должен позвонить местному уполномоченному КГБ, а потом, как говорится, будем действовать по обстоятельствам. Конечно, я хочу как можно скорее встретиться с товарищем Дробовым, узнать, что ему удалось здесь сделать.

– Тогда пройдем сейчас к Янсону, – предложил Кулябко. – Оттуда вы можете позвонить в комитет. Кстати, Дробов после репетиции тоже придет к Янсону.

Кулябко не удивился приезду работника Комитета госбезопасности. Он помнил сообщение Дробова о том, что убийством Кривулиной заинтересовался КГБ. Значит, чекистам стало известно что-то, если Новиков приехал сюда.

Новиков шел молча. Темно-коричневый южный загар, плотно сжатые губы, слегка нахмуренные густые брови делали его лицо замкнутым, малоподвижным.

– Должно быть, с юга недавно? На курорте были? – спросил Кулябко, тяготясь молчанием.

– Нет, – сухо ответил Новиков.

Дорофеев усмехнулся. Он знал причину «курортного» загара Новикова. Два последних месяца Новиков провел на южном берегу Кавказа в поисках бывшего командира взвода зондеркоманды Афанасенко, орудовавшего в сорок втором году на Псковщине. Это был изощренный садист. Положив на голову пленного партизана картофелину, Афанасенко отходил шагов на десять в сторону, вынимал пистолет и неторопливо объяснял:

«Ты не бойся. Сейчас выстрелю, и картошины на твоей голове как не бывало! Твое дело маленькое – стоять, не шевелиться, под руку мне не говорить. Тогда я не промахнусь, все будет зер гут!»

Потом он долго целился в картофелину, упиваясь предсмертным ужасом жертвы, несколько раз опускал и подымал пистолет, грустно приговаривая:

«Рука сёдни без твердости. Стой, не моргай! – И стрелял, не целясь, в живот партизана. – Как обещал, так и выполнил, – говорил он, подходя к распростертому окровавленному телу. – Картошины-то на твоей голове нет, вона куда отлетела».

Розыск Афанасенко продолжался много лет, наконец в конце мая стало известно, что его видели на юге Кавказа. Два месяца понадобилось Новикову и его помощникам из Сухумского комитета госбезопасности, чтобы засечь преступника. Ранним весенним утром, когда пожилой чистильщик обуви раскладывал свои щетки и тюбики с сапожным кремом, вблизи его стеклянной будки бесшумно остановилась машина. Выйдя из «Волги», Новиков минуту-другую смотрел на хмурого, обросшего седой щетиной чистильщика.

«Смотреть любишь? – сердито спросил чистильщик. – Иди в кино. Там две серии крутят, три часа смотреть будешь».

«Закрывайте лавочку, Афанасенко, – сказал Новиков. – Вешайте замок – и в машину. Быстро!»

Вернувшись в Ленинград, Новиков включился в новый розыск. Шагая сейчас по маленькому городку, он уже не думал об Афанасенко: где-то здесь притаился «волк среди людей», его надо найти и обезвредить.

По дороге в милицию Кулябко рассказал об истории с Шадриным и почему Дробов просил по телефону Дорофеева привезти кольцо Кривулиной…

Янсон встретил их своей обычной добродушной улыбкой.

– Мой кабинет к вашим услугам, товарищи. Я буду ря-я-ядом, понадоблюсь – не стесняйтесь. Но прошу вас, товарищ Дорофеев, передать мне кольцо Кривулиной. Вы, конечно, привезли его?

– Привез.

– Товарищ Дробов полагает, что это кольцо украдено у одной жительницы нашего города, некой Луговой. Василий Андреич придает этому факту, если он подтвердится, бо-о-ольшое значение. Сейчас я пошлю за Луговой. Товарищ Дробов просил, чтобы вы, товарищ Дорофеев, присутствовали при моем разговоре с Луговой.

– Дробов проинструктировал вас о характере разговора?

– Да, коне-е-ечно…

– Хорошо. Когда она явится, я в вашем распоряжении.

Позвонив в местное отделение КГБ, Новиков сел за стол Янсона, взглянул на Кулябку и неожиданно усмехнулся. Усмешка мгновенно смыла с его лица замкнутость и неподвижность.

– У вас неплохая выдержка, товарищ Кулябко, – сказал Новиков. – Признайтесь, вам не терпится узнать, почему я здесь и почему вообще в это дело вмешался наш Комитет?

– Что ж, не отрицаю, очень заинтересован, дело у нас общее.

– Совершенно верно, дело наше общее. Так вот, Кривулина никогда не была Быковой. Ее девичья фамилия Рябова. Раиса Ивановна Рябова. Эту Рябову мы разыскивали уже давно, но она довольно искусно заметала свои следы. В сорок пятом году, присвоив себе биографию советской патриотки Зинаиды Быковой, она оказалась с Красной Армией на территории Чехословакии. В те горячие дни нашего яростного наступления могло случиться всякое. Когда там было разбираться! Но в сорок восьмом году наши органы уже знали, что комсомолка Зинаида Быкова была казнена фашистами за попытку к бегству из концлагеря С-113. Дальнейшее расследование показало, что Рябова зимой сорок первого года тоже оказалась в плену и находилась в одном лагере с Быковой, но довольно скоро стала предательницей и завербовалась в армию изменника Власова. Судя по дальнейшему, Рябова знала несложную биографию Зинаиды Быковой, но запомнила ее неточно, так как не думала, что ей придется воспользоваться этим именем. Отсюда некоторая путаница в ее автобиографии и анкетах. И хотя Рябова не раз меняла и фамилию, и местожительство, и работу, все же мы напали на ее след, и если бы Кривулину – Рябову не убили в сентябре, то в октябре ее уже никому убить не удалось бы.

– Почему?

– Потому что к этому времени она бы оказалась под надежной охраной тюремных решеток. Убийство Кривулиной, безусловно, связано с ее изменой родине…

Тихо звякнул телефон, Кулябко снял трубку.

– Янсон говорит. Попросите товарища Дорофеева зайти в соседнюю комнату, сейчас придет Луговая.

* * *

Ванда Сергеевна Луговая, глуповатая пожилая женщина, считала себя значительной особой только на том основании, что почти все соседки по дому где-то работали, она же могла жить на содержании мужа, не работая.

В эту субботу, после неожиданного ухода мужа на репетицию, Ванда Сергеевна, оставшись одна, разложила четыре пасьянса, потом заказала по телефону билет на четырехчасовой сеанс и переоделась, чтобы спуститься в парфюмерный магазин «Красота» за краской для волос. Неожиданно раздался продолжительный, резкий звонок. «Почта», – подумала Ванда Сергеевна, но, открыв дверь, увидела знакомого квартального, младшего лейтенанта милиции.

– Пришел с доброй вестью, – сказал младший лейтенант. – Нашлось ваше кольцо. Начальник отделения майор Янсон просит вас немедленно прибыть в милицию. Вот как мы работаем: вы и не заявляли, а мы все равно нашли!

– Нашлось кольцо? Не может быть! – обрадовалась Ванда Сергеевна.

– Точно, нашлось. Майор зря говорить не будет…

Войдя в помещение милиции, Ванда Сергеевна, не понимая почему, вдруг оробела, радостное возбуждение ее угасло, и она вошла к Янсону с растерянной, вымученной улыбкой.

– Ванда Сергеевна Луговая? – спросил Янсон и, не дожидаясь ответа, указал на стул. – Садитесь, прошу вас. Недавно мы задержали вора-рецидивиста. При обыске у него обнаружены несколько колец. Арестованный заявил, что не помнит, где, когда и у кого украл их. Не исключено, что среди обнаруженных колец есть и ваше золотое кольцо с бриллиантом.

На лице Ванды Сергеевны появилось нескрываемое удивление!

– Вы говорите, что у вора нашли золотое кольцо с бриллиантом?

– Именно так. Потому и вызвали вас.

– Но… Понимаете ли… Муж мне сказал… его ведь не было, когда украли… Он был в Ленинграде. Когда приехал, я ему рассказала… он как раз приехал, когда я собралась к вам, чтобы заявить, а он сказал, что смешно беспокоить милицию из-за пустяков. Оказывается, кольцо было не золотое, а только позолоченное, а камень тоже поддельный.

– Ах вот что! А мы удивлялись, почему вы не тревожите нас. Теперь все поня-я-ятно. Но все равно, золотое ли, медное ли, вор должен отвечать за сам факт воровства. Поэтому я вас прошу осмотреть внимательным образом изъятые у вора пять колец. Если обнаружите похищенное у вас, укажите, какое именно ваше. – Янсон поднял лежащий на столе лист белой бумаги, под которым лежали кольца.

– Подойдите поближе, осмотрите каждую вещь.

Луговая склонилась над кольцами. Кольца были схожи, в каждом поблескивал прозрачный камешек. Два кольца из пяти Луговая сразу же отодвинула в сторону. Оправа у них была шире, чем у трех остальных.

– Вот оно, – сказала Луговая, взяв в руки одно из оставшихся.

– Вы уверены в этом?

– Конечно! У меня же верная примета. Там внутри когда-то была буква «о», потом ее стерли, да не совсем. Вот посмотрите.

Янсон и Дорофеев с деланным вниманием всматривались в следы гравировки.

– Сомнений никаких, здесь действительно была бу-у-ук-ва. Необходимо оформить опознание протоколом.

Отодвинув в сторону кольца, Янсон взял авторучку.

– Ванда Сергеевна, вы допрашиваетесь в качестве свидетельницы по обвинению Кулькова Ивана Захаровича в краже. Прежде чем перейти к основным вопросам, прошу вас ответить на несколько во-о-опросов, имеющих чисто личный характер, гаков уж порядок, – сказал он с сожалением. – Итак, прошу вас назвать свою фамилию, имя, отчество.

– Луговая Ванда Сергеевна.

– Как ваша девичья фамилия?

– Луговая.

– Вы, очевидно, не поняли моего вопроса. Какую фамилию вы носили до замужества?

На лице Ванды Сергеевны появились красные пятна, она испуганно смотрела на Янсона.

– До замужества… Луговая, – тихо сказала Ванда Сергеевна.

– Но ведь фамилия вашего мужа – Луговой? Вы что, родственники?

– Нет… – Красные пятна выступили и на ее полной шее. – Когда мы регистрировались в загсе, он принял мою фамилию.

– Редчайший случай! Какая же у него была фамилия до регистрации? Очевидно, очень неблагозвучная, раз он решил сменить ее?

– Нет, почему же? – обиделась вдруг Ванда Сергеевна. – У него тоже была хорошая фамилия – Истомин. Только он сказал… сказал, что хочет изменить из любви ко мне…

Лицо Ванды Сергеевны полыхало, она сидела опустив голову, стараясь не встретиться взглядом с Янсоном.

– Чувство, достойное уважения, – заметил Янсон. – В загсе, наверно, удивились. Где вы регистрировались?

– В поселке Лендеры. Это в Карелии, поселок такой. Там Семен Семеныч клубом заведовал, а я там и родилась. Мы оттуда, как зарегистрировались, уехали в Нарву.

– Долго вы прожили в Нарве?

– Два года. У Семена Семеныча беспокойная натура, говорит, что не любит засиживаться на одном месте, говорит, что любит перемену природы.

– Кольцо это он вам подарил?

– Он.

– Когда?

– Да еще перед свадьбой…

Дальнейший опрос уже не представлял никакого интереса ни для Янсона, ни для Дорофеева.

– Кольцо пока останется у нас, – сказал Янсон, прощаясь с Вандой Сергеевной. – Оно понадобится на суде как вещественное доказательство. Вас вызовут в суд в качестве свидетельницы.

Из милиции Ванда Сергеевна вышла в хорошем настроении, – она успеет зайти в парфюмерный магазин «Красота» и не опоздает на четырехчасовой киносеанс.

Снова на репетиции

Придя на репетицию, Дробов застал ту же картину, что и накануне: драмкружковцы сидели вдоль стены и ждали привычного хлопка в ладоши – «начинаем работу!» Он сразу определил, кто из них Луговой: шестеро были на вчерашней репетиции, седьмого он видел впервые.

Закинув ногу на ногу, Луговой сидел, вытянув длинную шею, уставившись в потолок. По потолку вяло ползала большая муха.

Последовал традиционный хлопок в ладоши, и исполнители поднялись на сценическую площадку. Плантагенет произнес первую реплику, следом заговорил граф Сеффолк:

 
К законам я влеченья не имею…
 

Голос Лугового звучал, как слепок с голоса Шадрина. Те же интонации, та же акцентировка на тех же словах, те же жесты, движения… «Эта Летова натаскивает своих питомцев, как канареек, – все поют на один лад, – подумал Дробов. – Нет, опираться на магнитофонную запись, очевидно, нельзя. Надо создать такую ситуацию, при которой Луговой выдаст сам себя, если он действительно преступник».

Дробов оставался на месте, но меньше всего его интересовало происходящее на сцене. Он обдумывал новый план расследования, при котором еще до опроса или ареста Лугового станет ясно, имеет ли он отношение к убийству Кривулиной.

– Пойду покурю, – сказал он шепотом Летовой.

Неслышно ступая, Дробов вышел из комнаты. Телефон был в соседней комнате. Соединившись с Янсоном, он отдал необходимые распоряжения, сделал несколько быстрых коротких затяжек и вернулся в репетиционную. На сценической площадке находились исполнители пятой сцены, в которой Луговой не участвовал. Он сидел на своем прежнем месте, в той же позе – закинув ногу на ногу, но теперь взгляд его был устремлен не на потолок, а на сцену. Губы его слегка шевелились, можно было подумать, что он суфлирует всем исполнителям пятой сцены.

«И верно, он одержим Шекспиром, – подумал Дробов. – Вернее, не Шекспиром, а шекспировскими злодеями».

Дробов пристально вглядывался в Лугового, внешность которого не понравилась ему с первого взгляда: на тонкой шее покачивалась маленькая лысеющая голова, большие круглые очки прикрывали редкие белесые брови, время от времени он почему-то надувал щеки. Глядя на эту очкастую голову с надутыми щеками, Дробов вспомнил об учении какой-то индусской секты о том, что души умерших людей переселяются в различных животных. «Душа Лугового после смерти обязательно переселится в кобру», – подумал он и тут же рассердился на себя. Сколько раз убеждался он, как опасно принимать во внимание внешность людей. Год назад в него стрелял бандит, носивший кличку Христос. Бандит и верно был похож на классическое изображение «сына божия». Дробов остался жив только потому, что электромонтер ЖЭКа – один из понятых – выбил пистолет из рук Христа. У понятого была круглая большая голова с приплюснутым переломанным носом, маленькие, глубоко сидящие бесцветные глазки, низкий лоб. Когда в управлении внутренних дел ему вручали ценный подарок, Дробов узнал, что этот человек с лицом убийцы усыновил двух сирот из детского дома, о которых заботится, как родной отец…

Наконец Дуговой перестал шевелить губами, вытащил сигарету и стал вертеть в руках коробок со спичками. Было ясно, что сейчас он пойдет курить. И верно, Луговой направился к выходу. Через минуту поднялся и вышел Дробов.

Луговой сидел на широком подоконнике, в его бледных губах была плотно зажата дымящаяся сигарета.

Дробов подошел к нему с незажженной папиросой и попросил прикурить. Луговой с любезной улыбкой протянул ему спички и подвинулся, как бы приглашая Дробова сесть рядом.

– Вы, кажется, принимали участие в ленинградском смотре? – начал разговор Дробов, садясь на подоконник.

– Да, посчастливилось.

– Долго у нас пробыли?

– Совсем мало, с первого по шестое.

– Понравился вам Ленинград?

– Еще бы! Красивый город. Большой.

– Вы, конечно, побывали в наших театрах, в кино?

– Где там! Утром репетиция, вечером спектакль…

– Вера Федоровна говорила мне, что вы увлекаетесь Шекспиром. Интересно, что вас привлекает в его драматургии?

– То же, что и всех, – характеры персонажей. Сильные, решительные, готовые ради достижения цели и на героизм и на злодейство. – Он помолчал немного и, стряхнув пепел с сигареты, добавил: – Увы, в наше время таких характеров не встретишь.

– Вы думаете?

– Конечно. Убийцы в нашей стране, как бы вам сказать, измельчали, что ли… Убивают, главным образом, в пьяном виде, просто так, из-за ничего… А вы проследите, как хитро действуют убийцы у Шекспира, как умно готовятся к преступлению, с какой решимостью, с каким холодным расчетом. Ничего подобного теперь нет…

– Напрасно вы так думаете. – Дробов внимательно следил за выражением лица Лугового. – Напрасно. В вашем маленьком городе, возможно, ничего подобного и не случается, но в больших городах водятся злодеи не хуже шекспировских, уверяю вас.

– Не знаю… В больших городах не жил и в газетах про это никогда не читал.

– Да разве газеты пишут про такое? У меня брат работник милиции, так он мне иногда рассказывает… Совсем недавно у нас в Ленинграде произошло вполне шекспировское преступление. И знаете где? Невозможно представить! В кино! Понимаете, в кино! Забыл, в каком именно. Кончился сеанс, а в ложе женщина сидит, не выходит. Оказывается, ее пытались отравить. Правда, есть предположение, что она сама отравилась, но мой брат придерживается другой точки зрения, уверяет, что имела место попытка отравления. И заметьте, никакого ограбления, все содержимое сумочки, – там было сто рублей, – все, все цело. Брат уверен, что здесь имела место попытка избавиться от опасного свидетеля. У них в милиции до сих пор спорят об этом: одни говорят, самоубийство, другие – убийство. Теперь все ждут, когда эта женщина придет в себя, тогда все разъяснится.

По мере того как Дробов говорил, Луговой явно терял над собой контроль. Без всякой нужды он снимал и протирал дрожащими руками очки, на низком морщинистом лбу проступила испарина.

– Значит… простите, я не понял… эта женщина осталась жива?.. – запинаясь, спросил он.

– Жива, но пока как бы и не жива.

– Не понимаю… – Луговой поднес спичку к дымящейся сигарете, – как это – жива и не жива?.. Не понимаю…

– Она жива, но яд оказал на ее организм своеобразное воздействие. Она никого не узнает, не отвечает на вопросы. Профессор уверяет, что такое состояние может продолжаться очень долго, но может случиться и так, что она внезапно, скажем завтра, придет в себя, и тогда сразу все выяснится.

Зажженная спичка догорела до конца, но Луговой не почувствовал ожога. Швырнув окурок в урну, он вытер рукавом вспотевший лоб.

– С утра температурю, – сказал он вдруг хриплым голосом. – Пришел, чтобы не сорвать репетицию… Грипп, должно быть…

– Зря пришли, – живо отозвался Дробов. – Грипп – дело серьезное, надо отлежаться, иначе могут быть осложнения.

– Скажу сейчас Вере Федоровне, что не могу… Она отпустит.

– Конечно, отпустит. Не тяните с этим. Я еще зайду в буфет, а вы сейчас же идите домой, и – в постель. Вызовите врача, с гриппом не шутят.

Расслабленной походкой Луговой направился в репетиционную. Дробов выглянул в окно. В сквере, на скамейке, сидел Кулябко, на другом конце скамьи сидел, углубившись в газету, высокий смуглый человек в спортивной бледно-голубой куртке.

* * *

Луговой вышел из клуба и быстро пошел в сторону, противоположную его дому. По дороге он дважды неудачно пытался остановить идущие мимо машины, наконец ему повезло: заметив поднятую руку Лугового, какая-то потрепанная старая «Победа» затормозила, из шоферской кабины выглянул водитель в мятой морской фуражке с «капустой».

– Не откажите в любезности, подбросьте к вокзалу, – взмолился Луговой. – Я заплачу…

– А уж это как хозяин, – сказал, широко улыбаясь, водитель и обернулся к сидящему в машине человеку. – Как, хозяин, проявим чуткость?

– Если заплатит, пусть садится, нам спешить некуда.

– Заплачу, конечно, заплачу, – обрадовался Луговой.

Водитель открыл дверцу кабины, и Луговой плюхнулся на сиденье.

– Значит, на вокзал, пожалуйста!

– Есть на вокзал, пожалуйста! Пять минут – и на месте. А цена-то всего пара целковых.

– Вы понимаете, мне нужно потом заехать еще в два-три места… Это займет немного времени, самое большое – час.

– Обсудим, – весело отозвался водитель. Светофор вспыхнул красным огнем и преградил им дорогу. – Хозяин, гражданин хочет зафрахтовать наш лайнер на целый час. Какие указания?

– Гривенник! – послышался лаконичный ответ.

«Мародеры, черт бы вас побрал!» – выругался про себя Луговой.

– Пожалуйста! – сказал он вслух, вытащил поспешно десять рублей и сунул водителю.

– О’кей! – сказал водитель. – Сейчас дадим «полный вперед!».

«Победа» подкатила к вокзалу, Луговой выскочил из машины и, широко шагая, скрылся в здании.

Вернулся он довольно скоро.

– Немного подождем, – сказал водитель. – Хозяин пошел за сигаретами.

Луговой взглянул на часы:

– Он недолго?

– Сейчас явится.

Прошло несколько минут. Сидя рядом с шофером, Луговой даже не заметил, как «хозяин» оказался на заднем сиденье.

– Куда держим курс? – спросил водитель Лугового.

– На улицу Октября, дом десять.

– Подскажите, как ехать, мы ведь здесь проездом…

– Сейчас прямо и вправо.

– Есть сейчас прямо и вправо.

Дом десять по улице Октября оказался пятиэтажной новостройкой. Луговой вышел из машины, бросив на ходу:

– Минут через пятнадцать поедем дальше.

– Давай, давай! – поощрительно сказал водитель. – Время – деньги, или, говоря по-американски, тайме из монэ!..

Луговой вышел из дома через десять минут. Он успел переодеть костюм, вместо рубашки на нем был свитер, в одной руке Луговой держал чемодан, в другой – объемистый портфель. Через плечо было перекинуто летнее пальто.

– Садитесь сюда, – приоткрыл дверцу хозяин машины. – А чемодан в багажник. Сережа, открой багажник.

– Есть Сережа открой багажник! Прошу ваш чемоданчик. Сейчас пристроим – и «в дальний путь на долгие года»! Куда теперь? На вокзал?

– Сначала в сберкассу. Не успели выписать командировочные. Придется на свои ехать, потом, конечно, выплатят.

– Далеко едете? – полюбопытствовал хозяин, копа машина тронулась.

– Да нет, поблизости… В Тарту.

– Слыхал. Хороший, говорят, город. Надолго?

– Дней на пять… Товарищ водитель, попрошу в этот переулок, сразу же за углом.

– Есть! Ошвартуемся за углом!

Машина круто завернула в переулок и остановилась. Не расставаясь с портфелем, Луговой степенно вошел в сберкассу.

Ждать пассажира пришлось недолго. Не успел водитель выкурить маленькую трубку-носогрейку, как Луговой уже появился на ступеньках сберкассы.

– Все! – сказал он. – Теперь финиш – вокзал!

– Есть финиш – вокзал!

Машина рванулась с места, выехала на Морскую и понеслась к вокзалу. Редкие прохожие провожали ее осуждающим взглядом – явное превышение дозволенной скорости. На перекрестке Морской и Партизанской водитель, не снижая скорости, наехал на желтый свет. Тотчас же раздался резкий переливчатый свисток.