Текст книги "Мой друг работает в милиции"

Автор книги: Борис Раевский

Соавторы: Нисон Ходза,Эмиль Офин,Михаил Скрябин,Вольт Суслов,Наталия Швец
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)

Лейтенант не успел еще договорить последнее слово, а рука Миши Романова уже поднялась сама собой. И руки Генки и Валеры тоже. Можно было подумать, что эти три руки связаны невидимой веревочкой.

В следующую секунду тянул руки к лейтенанту весь класс. Лейтенант в некотором затруднении провел рукой по светлым, тщательно причесанным волосам и взялся за папку.

– На первый случай придется побеседовать с теми, кто поднял руку первым, – вот мальчик, и вот, и вот. Прошу всех троих задержаться в классе. Остальные свободны.

Ребята, поглядывая на лейтенанта и не очень шумя, разобрали сумки, портфели, папки и по одному вышли из класса.

Миша, Генка и Валера подсели поближе к учительскому столу. Вот оно, сейчас начнется. Сейчас им дадут задание. Сейчас на карте местности они с лейтенантом разработают план операции. Сейчас…

Но лейтенант ни о каких операциях не говорил. Дал адрес отделения милиции – трое и без того отлично знали, где оно находится, – назначил время и распрощался.

В милицию ребята пришли ровно за пять минут до назначенного часа.

В маленькой комнатке инспектора оказалось много народу. Все это были парни с довольно длинными гривами, в пластиковых куртках и брюках с металлическими цепочками. Шапок они не признавали, – зима, впрочем, выдалась мягкая. Одни сидели на стульях, расставленных вдоль стен, другие толпились перед столом, за которым сидел знакомый ребятам лейтенант. И все о чем-то возбужденно расспрашивали.

– А платить сколько будут?

– Отпуск потом дадут?

– А питание чье? Свое, что ли?

Некоторые называли лейтенанта по имени-отчеству, и Миша постарался запомнить, что его зовут Андреем Андреевичем.

При виде стольких парней, каждый из которых был гораздо старше Миши, Генки и Валеры, троица заробела, но лейтенант уже заметил школьников и кивнул им – подходите, мол, не бойтесь. Он тут же скомандовал парням:

– Всем выйти в коридор на десять минут.

И опять гривастые молодцы его послушались. Когда последний из парней перешагнул порог, лейтенант сказал:

– Берите стулья, подсаживайтесь.

– Куда это они едут? – спросил Генка, который первым уселся на стул.

– В Восточную Сибирь. На студенческую стройку. Берут их студенты в подшефные.

– Вот здорово! – восхитился Миша. Валера только головой покрутил.

– Я вижу, и вы не прочь поехать? – рассмеялся лейтенант. – Что ж, дождитесь паспортов, и тогда…

Легко сказать – паспортов. Доживи-ка до девятого класса, если ты в шестом. Все трое поскучнели, призадумались. Ведь вот она, далекая и полная загадок Сибирь, путь к ней, оказывается, может начаться и здесь, у этого стола. Но – паспорт!

Лейтенант в это время нагнулся, что-то достал из-под стола и выставил на стол фанерный ящик с дырочками по бокам.

– Тут что? – не выдержал Генка. – Что в ящике-то?

Валера осторожно приподнял крышку.

– Живое что-то. Белое.

– Сам ты живой.

– Пусти, не лезь.

– Можно посмотреть? – спросил лейтенанта Миша.

Лейтенант кивнул. Миша снял крышку.

– Голуби!

– Зачем они вам, Андрей Андреевич? – Миша сам не заметил, как назвал лейтенанта по имени-отчеству.

– Посмотрели? – вопросом на вопрос ответил Андрей Андреевич. – Теперь закройте, времени у нас мало. Это чистопородные почтовые голуби. Отличное средство связи при некоторых особых обстоятельствах. Вот вам первое задание: поместить голубей на школьном чердаке, кормить, содержать в чистоте. С директором школы я договорился. Нет, больше никаких вопросов. Встретимся завтра на вашей… голубятне, время – девятнадцать ноль-ноль. А сейчас я вас познакомлю с вашим инструктором. Большой специалист по голубям. Миша, открой дверь и позови Ковалева Николая.

Мише показалось, что он ослышался. Но когда он отворил дверь в коридор, просунул в дверь голову и хрипловато сказал: «Ковалев есть?» – на него пошел Колька Ковалев собственной персоной. Колька Ковалев, долговязый детина, гроза всех Мишиных ровесников, тот самый, который живет в соседнем дворе. Как только он вошел в кабинет Андрея Андреевича, Колькины глаза так и уставились на ящик с голубями. Колька уже все знал. Ему не терпелось скорее взяться за дело.

– Знакомьтесь, – кивнул Андрей Андреевич.

– Мы знакомы, – не в лад ответил и, четверо.

– Ну, если вы знакомы, – развел руками Андрей Андреевич, – тогда и говорить больше не о чем. До встречи. – Он пожал руку каждому из четырех. – Забирайте голубей.

Ящик с трепыхавшимся грузом принял из рук лейтенанта Миша. От волнения он чуть не выпустил ящик из рук. Колька подхватил ящик.

– Ты что, очумел? Это же голуби! Давай сюда.

– А покормить их сегодня можно? – спросил Валера, когда выбрались на улицу.

– Ясно, покормим. Тебе не дай лопать, ты что запоешь? – огрызнулся Колька. Он нес ящик, бережно прижимая его к себе, и никто из ребят на него не сердился, не завидовал. Уж больно любил Колька голубей. Его голубятня славилась на всю округу.

Весь вечер на школьном чердаке слышался визг пилы, стук, голоса. По дороге из милиции Колька объяснил, что на чердаке нужно прежде всего сделать выгородку, чтобы голуби могли устраивать гнезда. Подумывали о набеге за материалом на соседнюю стройку, но на всякий случай заглянули в школьную мастерскую – и удивились еще раз: доски и фанера для голубятни уже были выделены по распоряжению директора.

Видно, такая пора настала – удивляться. Удивился и Андрей Андреевич, когда, придя на чердак, осмотрел строительство.

– Порядок, – сказал он даже как будто растерянно. – Сами делали или помогал кто?

Колька пожал плечами.

– Чего помогать-то. Ну, вот они помогали. Я же только тут и был, моих голубей батька покормил.

– Вернулся отец?

Колька вскинул глаза на Андрея Андреевича и ответил не сразу:

– Вернулся.

Сказал он это с непонятным выражением. А Миша вспомнил, что с Колькиным отцом была какая-то история. Его посадили в тюрьму. Значит, оттуда он и вернулся.

– Ты помоги отцу, – попросил Кольку лейтенант. – Помоги. Ему очень твоя помощь нужна. – И заговорил о другом, веселее: – Так сколько же ты часов тут отработал, Николай? Сразу после школы небось сюда? Не пивши, не евши, а?

– Не, я со второго урока… – не подумав, брякнул Колька и сразу закрыл рог. Но было уже поздно. Андрей Андреевич даже крякнул с досады.

– Экий ты… Не понимаешь, что ли… – И вдруг ловко развернул Кольку лицом к выходу с чердака. – Шагом марш! И пока не исправишь двойки, дорогу сюда забудь.

Низко опустив голову, Колька поплелся к выходу. Он не оглянулся, не ответил. Но если спина человека может выражать его чувства, то Колькина спина выражала столько горя и обиды, что Мишка, Генка и Валера дружно засопели в знак сочувствия.

– Насчет двоек у нас должен быть крепкий уговор, – заговорил Андрей Андреевич, как будто и не заметил общих переживаний. – Какой уговор, вам, надеюсь, ясно. Пока что можете задавать Ковалеву вопросы, если что будет непонятно по уходу за голубями. Но на чердак его не пускать – ни-ни. А теперь берите голубей и сажайте в новую голубятню.

Голуби, оказавшись в просторном помещении, стали расправлять клювами слежавшиеся перышки, прохаживаться и даже ворковать, но понемногу и очень тихо. Мише вдруг стало грустно оттого, что Колька не видит всего этого. А ведь как Колька старался! Разве без него построили бы голубятню за один день? Ну, пусть не до конца построили, еще много доделок, но ведь построили!

…Голуби, как маленькие ракеты, взлетали над школьной крышей всю зиму и всю весну. Начались летние каникулы, опустела школа, а трое приятелей каждое утро являлись на чердак, как на уроки. Их уже ждал Колька Ковалев.

И только однажды ранним утром Колька впопыхах забежал на чердак, вынул из клетки двух белых «почтарей», спрятал за пазуху и, ни минуты не задерживаясь, выбежал на лестницу.

Озеро было недалеко от города. По реке, на моторной лодке, туда можно было добраться за полчаса. В приозерный поселок шел автобус. Четверо выгрузились из него на конечной остановке и, зевая и ежась спросонья, зашагали по шоссе, а потом свернули сперва на проселок, а потом по тропинке в прибрежный лесок.

Место нашлось как по заказу: горка, поросшая густым кустарником, над самой впадиной, где, как хорошо было известно ребятам, водились жирные лещи. Залегли в кустах, осторожно разведали лаз к самому обрыву, откуда можно будет наблюдать за событиями. Вот только будут ли они, события?

– А вдруг не приедут? – засомневался Генка.

– Приедут, – невесело подтвердил Колька Ковалев. И сказал это так, что у всех троих приятелей вдруг заскребло на душе, и им смутно представилось, что заняты они не таким уж веселым и азартным делом.

Но Колька, видно, и в самом деле что-то знал, потому что со стороны реки послышался в скором времени слабый стрекот лодочного мотора. Звук неуклонно приближался.

Все они делали очень спокойно – те, кто приехал в лодке. Спокойно заглушили мотор, неторопливо осмотрелись. Тот, что сидел на носу, достал со дна лодки небольшой темный предмет, повозился с ним и аккуратно опустил в воду. Снова завели мотор, отъехали довольно далеко, и лодка пошла по большому кругу, не приближаясь и не отдаляясь от того места, где был опущен в воду непонятный предмет.

– Взрывчатка у них, – догадался Генка.

– А чего она не взрывается? – успел спросить Валера, и в этот момент над зеркальной гладью озера поднялся столб воды, а секунду спустя донесся грохот взрыва.

Четверо, как будто взрыв их отбросил, кубарем откатились в кусты.

– Есть!

– Скорее!

– Мишка, давай «почтарей»!

– Координаты!

– Тихо вы!

Почему-то у всех, кроме Кольки, от волнения тряслись руки. Схема озера давно была заготовлена и хранилась у Миши в кармане куртки. Теперь на этой схеме появился четкий крестик – как раз у заветной лещовой впадины. Бумага была папиросная, легче легкого. Складывалась в крохотный комок, пряталась под кольцо на лапке голубя.

– Пускай!

Один из браконьеров орудовал рулевым веслом. Двое других, перегнувшись через борт, вытаскивали из воды крупных лещей, плававших кверху брюхом. Ни один из браконьеров не обратил внимания на то, как мелькнули над кронами сосен две белые молнии, два стремительных белых комочка.

Сколько нужно времени, чтобы голубь, стремительный голубь, пролетел по прямой меньше десятка километров?

Сколько времени нужно, чтобы уверенные мальчишеские руки бережно взяли спустившуюся с неба голубку и достали бумажку из-под кольца? Чтобы проворные мальчишеские ноги вихрем пересчитали ступеньки лестницы, чтобы в канцелярии школы завертелся диск телефонного аппарата, чтобы трубку снял в отделении милиции дежурный?

Наконец, сколько нужно времени, чтобы быстроходный милицейский катер, разваливая надвое встречную волну, выскочил из реки в озеро, развернулся у заветной впадины и разом лишил браконьеров всякой надежды на спасение?

Наверное, немного нужно на все это времени. Потому что в тот же вечер отец Коли Ковалева жаловался вслух, обращаясь не то к самому Коле, не то к стоявшей на столе полупустой посудине:

– Не иначе, какой-то гад нас засек… Вот и накрыли на деле… Ты хочешь ухи, а тебе – штраф…

– Батя, а может, хватит уж? – осторожно спросил отца Коля. Спросил и удивился своей смелости. А еще больше удивился тому, что отец промолчал.

Обо всем этом и вспомнил Миша Романов, когда корреспондентка «Пионерской зорьки» сказала ему:

– Вот и расскажи, с чего вы начинали.

Да, начинали они с крупной неприятности. И была эта неприятность не в том, чтобы их стыдили, прорабатывали, водили к директору. А в том, что добрых две недели после того, как был вывешен запретный знак, ребята при каждой встрече с Андреем Андреевичем ждали, что он спросит:

– А ну-ка, расскажите, как это вы сорвали движение транспорта?

Больше всех мучился Миша. Уже был организован в школе отряд юных друзей милиции, уже прошли первые рейды – боролись с курением, собирали грибы и продавали их на рынке, сбивая цены грибникам-спекулянтам, – уже Андрей Андреевич принес в школу две дюжины форменных милицейских рубашек подростковых размеров – и самые активные ребята получили форму. И только в конце лета Миша, оставшись с глазу на глаз с Андреем Андреевичем, набрался духу и выпалил:

– Переизбрать меня надо. Нельзя мне быть командиром.

Андрей Андреевич насторожился, пристально глянул на Мишу.

– Выкладывай.

И Миша выложил историю с запретным знаком. Кончил он так:

– Вот. А вы не знаете. Думаете, все хорошо.

– Почему же не знаю? – Андрей Андреевич выдвинул ящик стола и достал какую-то бумагу. – Вот, читай.

Это было оперативное донесение, в котором со всеми подробностями рассказывалось о появлении запретного знака и точно перечислялись виновные.

– Вы уже тогда знали? И почему же…

– Почему вас не наказали? А потому, что вы сразу стали очень хорошо помогать. И вину свою поняли, – уж поверь, это было видно по вашим физиономиям за версту. Вот я и положил бумагу в стол. А теперь, судя по всему, можно будет и вовсе предать ее забвению.

Миша вспомнил эти слова Андрея Андреевича, поднял глаза на корреспондентку, кашлянул и начал говорить.

Борис Маркович Раевский
Смертельная доза[1]1
  Фамилии в рассказе изменены.


[Закрыть] (рассказ-быль)

За окном дежурки хлестал тяжелый осенний ливень. В темноте его не было видно. Только равномерный глухой гул. Казалось, мимо тянется бесконечный железнодорожный состав.

А в дежурке тепло и даже уютно.

Лейтенант Анатолий Стеринский сидел за столом в благодушном настроении. Ночь предстояла спокойная. Во-первых, пятница. А лейтенант давно уже подметил: в пятницу всегда меньше происшествий. Может быть, скандалисты и хулиганы берегут силы на субботу и воскресенье? А во-вторых, ливень. Лейтенант за свою семилетнюю службу в милиции убедился: в непогоду меньше всяких ЧП.

Лейтенант достал конспекты по уголовному праву и аккуратно разложил их на столе. Лейтенант вообще отличался аккуратностью. И конспекты у него были чистенькие, обложки обернуты целлофаном. И подворотничок – свежий. И пробор на голове – ровный, как струна.

Спокойная ночь была очень и очень кстати. Через три дня – зачет, а Анатолий Стеринский, скажем прямо, был не слишком-то готов к нему.

Вдруг дверь в дежурку хлопнула. Сразу ворвались с улицы разбойничий посвист ветра, и дробный стук воды по желобу, и невская сырость.

Вбежала девушка, невысокая, в простеньком пальто, вязаной шапочке с помпоном, как у малышей, и в легких, насквозь промокших туфельках.

Она влетела в комнату и с разгона остановилась, не зная, к кому обратиться.

Губы у девушки дрожали, прядь мокрых волос выбилась из-под шапочки с помпоном и некрасиво свисала к подбородку. Видно было: еще секунда – и девушка заплачет.

– Ну, ну, – сказал лейтенант. – Ну, не надо… – Так он обычно успокаивал свою четырехлетнюю дочку. – Что случилось? Садитесь…

– Ой! – всхлипнула девушка. – Скорей! Я у-у-убийца! Из-за меня че… че… человек…

Она заслонила лицо рукавом пальто и заревела громко, на всю дежурку.

«Весело, – подумал лейтенант, убирая в ящик аккуратно разложенные конспекты. – Вот тебе и пятница!»

По привычке мельком глянул на часы: двадцать три пятнадцать.

Успокаивая девушку, лейтенант стал выяснять, что же случилось. Оказалось, что Галя Терехова работает неподалеку в аптеке. Практикантка. Сегодня вечером она случайно («Поверьте уж, сама не знаю как… Ну просто ума не приложу…») допустила ужасную ошибку. Страшную ошибку. Непростительную. («Нет, нет, я сама понимаю… Судить меня надо, я понимаю…»)

Лекарство для ребенка надо было изготовить из корня алтея, а она, – наверно, из-за усталости, был уже поздний вечер, – взяла траву термопсис. («Они, понимаете, так похожи, оба эти порошка, – желто-коричневые и запах одинаковый».) И только после смены вдруг заметила красную наклейку: «Осторожно!»

Бросилась на выдачу, но микстуру уже унесли…

– Так, – сказал лейтенант. – А этот… – термосин… термосин… Это опасно?

– Опасно?! – Галя снова громко всхлипнула. – Это смертельно! Удушье!..

Галя опустилась на стул, уронила голову на руки и заплакала.

А перед глазами снова маячила колба с огненно-тревожной этикеткой «Осторожно!».

А рядом – туфельки. Остроносые бежевые туфельки на «гвоздиках». Вчера в магазине Галя долго примеряла такие. Купить? Слов нет – хорошие туфельки! Но вот на днях по телевизору демонстрировали новые чешские модели. И модельерша сказала, что в будущем сезоне остроносые выйдут из моды. Обидно: купишь, а они устареют. Галя не миллионерша какая-нибудь – каждый месяц новые туфли покупать.

Готовит Галя микстуру, а перед глазами – туфельки эти, легкие, изящные, на тонюсеньком металлическом каблучке…

Но как же?.. Как же все-таки это получилось?!

Ни она сама, ни фармацевт, руководитель ее практики, ничего не заметили.

И такая доза! Пять граммов! Пять граммов «алтейки» – пустяк! Но пять граммов термопсиса…

Галя застонала.

Это и взрослому – смерть! В двадцать раз больше предельной нормы! А ребенку… Ребенку термопсис вообще запрещен. Даже в самых микродозах. А тут – пять граммов! Ой-ой-ой!

– Ну, успокойтесь, – сказал лейтенант. – А кому прописано лекарство?

Галя замотала головой.

– В том-то и беда! Помню только фамилию – Медведев. Или Медведева. То ли мальчик, то ли девочка. А больше – ничего…

– Совсем ничего? – нахмурился лейтенант.

– Совсем…

– А имя?

Галя качнула головой.

– Возраст?

Галя всхлипнула.

– А кто забрал лекарство? Мужчина или женщина? Молодая или старая?

Галя опять отрицательно качнула головой.

– А рецепт? Где и кем был выписан рецепт?

Галя заплакала:

– Его… его… вернули вместе с микстурой…

Лейтенант задумался.

– Товарищ начальник! Умоляю! – Галя вскочила. – Надо срочно отыскать! Лекарство забрали поздно вечером. Ребенок, наверно, уже спал. Значит, лекарство ему не давали. Значит, есть шанс. Малюсенький, но шанс! Первый раз дадут утром. Умоляю!

– Понятно, – лейтенант встал. – А теперь помолчите…

Он вышел из-за стола и медленно зашагал взад-вперед по дежурке.

Галя исподлобья с надеждой следила за ним:

«А может, что-нибудь и придумает?»

Сапоги его при каждом шаге обнадеживающе поскрипывали.

«А может, в самом деле, придумает? Впрочем, – она всхлипнула, – вряд ли… Попробуй найди в четырехмиллионном городе какого-то Медведева. И, главное – быстро, в одну ночь».

Как ни странно, Галя вовсе не думала о суде. Да, понимала: она – преступница. Да, понимала: за такое, конечно, по головке не погладят. Но не думала об этом.

А лейтенант все ходил и ходил по комнате. Ходил, приставив кулак к подбородку. Он всегда, когда думал, прижимал кулак к подбородку.

Украдкой поглядывал на Галю. Была она такая маленькая, худенькая. И губы – пухлые, совсем детские. А туфли и чулки такие жалкие, исхлестанные грязью, промокшие.

«Лет шестнадцать, ну, семнадцать», – подумал лейтенант.

Он сказал:

– Сядьте к батарее.

Галя непонимающе посмотрела на него.

– Что?

Потом пересела. Туфельки она сняла и поставила на батарею, а ноги сунула меж труб. Без туфель, в этой домашней позе она стала совсем похожа на ребенка.

«Статья сто шестая, – подумал Стеринский. – Убийство по неосторожности. До трех лет…»

Он покачал головой и снова, потирая кулаком подбородок, медленно зашагал взад-вперед по дежурке…

«А все-таки неплохая девушка, – думал он. – Честная. И не трусит. Понимает ведь: будут судить. Могла бы утаить. Авось не узнают. А она пришла. Сама. И выложила все…»

23 часа 25 минут.

Лейтенант позвонил по телефону в управление милиции.

– Товарищ дежурный по городу? Докладывает лейтенант Стеринский…

Кратко изложил историю с лекарством.

– Что собираетесь предпринять?

– Во-первых, свяжусь с ЦАБом[2]2
  ЦАБ – центральное адресное бюро.


[Закрыть]. Узнаю адреса всех Медведевых, проживающих в Ленинграде. Попрошу в первую очередь отобрать мне василеостровских…

– Так. Дальше.

– Сейчас же пошлю людей во все детские поликлиники района.

– Однако учтите: ночь…

– Так точно, ночь. Но постараемся разыскать хоть вахтеров. Надо в регистратурах проверить картотеки. Выявить всех Медведевых. По карточкам узнать, кто из детей Медведевых сейчас болен и чем.

– Так. Действуйте. О ходе розысков докладывайте мне каждый час.

– Есть докладывать каждый час.

Галя подумала:

«А почему они ищут только тут, на Васильевском? Может, ребенок живет вовсе в другом районе. Может, просто мать работает где-то здесь. Ну, возле своей работы и заказала лекарство…»

Хотела сказать о своих сомнениях лейтенанту, но промолчала.

Честно говоря, какой-то он… Несолидный… Молод слишком. И такой чистенький, аккуратненький. И зубы сверкают так, будто у него их не тридцать два, как у других людей, а все пятьдесят.

А в кино – умные следователи, они всегда пожилые, не бритые, в мешковатых пиджаках и брюках с пузырями на коленях.

«Впрочем… Пожалуй, он прав, – подумала Галя. – Сперва надо искать на Васильевском. А уж если не найдется здесь, тогда по всему городу…»

О том же думал и лейтенант. Да, сперва – Васильевский. Все равно весь Ленинград за одну ночь не обшаришь. А главное, в аптеке забрали микстуру поздно вечером, около десяти. Значит, кто-то близко живущий. Именно живущий, а не работающий тут: ведь в десять с дневной смены давно разошлись, а вечерняя еще не кончилась…

23 часа 35 минут.

– Не поступал ребенок Медведев? Нет? Предупредите все пункты «скорой», и «неотложную». В любую минуту может поступить. Да, Медведев. Да, термопсис…

23 часа 40 минут.

Стеринский позвонил в ЦАБ.

– Вынуждена вас огорчить, – сказала дежурная сотрудница адресного бюро. – В Ленинграде более семи тысяч Медведевых. Пока мы выпишем адреса всех, пройдет неделя.

– А вы отберите только василеостровцев.

– Все равно. Потребуется два-три дня. А сейчас в ЦАБе я одна. Ночь ведь…

0 часов 10 минут.

– Выезжайте и просмотрите картотеки! – сказал Стеринский оперуполномоченным – Жаркову и Беленькому.

Жарков был молчаливый, а Беленький – говорун. И сейчас Беленький тоже ответил за двоих:

– Есть просмотреть картотеки поликлиник.

«Одно плохо: больные там не по алфавиту, – думал Стеринский, – по адресам. Как же искать?»

За окном уже нетерпеливо фырчали машины, а лейтенант все сидел, приставив кулак к подбородку: неужели просматривать сплошь картотеки всех детских поликлиник района?

– Ничего не попишешь, – вздохнув, сказал он Беленькому. – Придется крутить все барабаны подряд.

– Придется, – согласился тот и шагнул к двери.

– Да! И обязательно проверьте: не отложены ли у врачей отдельно карточки с последними, срочными вызовами? Может, как раз там этот Медведев?!

– Есть!

Машины уехали.

…А дежурка жила своей обычной жизнью. Вот привели пьяного с разбитым лицом и слипшимися в кровавый ком волосами. Вот двое разъяренных мужчин притащили паренька: пытался снять колесо с их автомашины.

Все это было привычно. Семь лет, изо дня в день занимался лейтенант пьяницами и хулиганами, ворами и тунеядцами. Занимался усердно и добросовестно. Однако сегодня все это злило его. На счету каждая секунда, а тут… колесо! Подумаешь! Ребенок гибнет, а они – колесо!

Лейтенант быстро распорядился насчет пьяного. Не задерживаясь на подробностях, составил протокол об автоворишке. Его отправил в камеру, а шумных, возбужденных свидетелей, готовых, кажется, всю ночь рассказывать, как они случайно выглянули в окно, а на дворе этот парень поддомкратил машину и уже снял крепящие гайки с колеса… шумных этих свидетелей лейтенант перебил: «Вы свободны». И, кажется, вызвал их неудовольствие своей поспешностью.

Галя глядела на громкоголосых жизнерадостных автомобилистов с ненавистью. Будь ее воля, показала бы им колесо!

Лейтенант незаметно подмигнул ей. Мол, ничего, мы все это быстро…

Автомобилисты ушли, но, как назло, в дежурку тотчас ввалилась какая-то лохматая тетка.

– Вот, – плачущим голосом причитала она. – Муж! Линейкой…

И подсовывала лейтенанту, и Гале, и дежурному милиционеру свою голову, на которой вспух огромный, с грецкий орех, желвак.

– Муж! Это рази ж муж? Ирод это!

Лейтенант, не глядя на желвак, сухо сообщил адрес пункта, где освидетельствуют пострадавших, и косматая тетка скрылась.

1 час 10 минут.

– Товарищ дежурный по городу? Докладывает лейтенант Стеринский. Положение усложнилось. В поликлиниках никого нет, даже вахтеров. Наши стучали, звонили – без результата.

– Так. Что намерены предпринять?

– Буду действовать через постовых. Прикажу им обойти свои кварталы, поговорить с ночными дворниками. Нет ли жильцов с больным ребенком по фамилии Медведев?

– Действуйте!

1 час 15 минут.

Время… Как быстро мчится время…

Лейтенант посадил у телефона уполномоченного угрозыска Илью Местера, высокого парня в кожанке. Он почему-то так и сидел в кожанке, хотя в дежурке было тепло.

– Звоните на все наши посты. Запишите: «Всем постовым милиционерам. Срочно. Обойти свой участок, опросить всех дежурных дворников. Найти больного ребенка, фамилия – Медведев или Медведева. Об исполнении немедленно доложить. Лейтенант Стеринский».

Местер писал. Медленно, аккуратно; буквы крупные и с наклоном, как у ребенка.

– Давайте я, – сказала Галя.

Местер повернулся к ней. Глаза у него были тяжелые.

– Сиди уж. Заварила кашу…

Галю словно хлестнули. Сжалась, побледнела.

– Товарищ Местер! – Лейтенант неодобрительно покачал головой.

Местер хотел что-то сказать, но махнул рукой, подсел к аппарату и стал звонить.

– Постовой Рябушкин? Слушайте срочное распоряжение дежурного по отделу…

– Постовой Тринчук? Срочное распоряжение…

– Постовой Малинин? Слушайте…

А Галя сидела у стола.

«Так мне и надо… Так и надо… Заслужила…»

Потом чуть успокоилась, прикрыла глаза.

Вот сейчас на углу улицы, возле их аптеки, наверно, загудела сирена (Галя не раз из окна аптеки разглядывала ее: серебристый рожок, а под ним – такой же серебристый металлический ящик с красной полосой). Загудел рожок, постовой спешит к нему, открывает ящик, берет телефонную трубку:

– Постовой Рябушкин слушает!

«Медведев, Медведев, Медведев», – наверно, повторяет он про себя, чтобы запомнить накрепко.

– Есть. Будет исполнено!

И вот уже спешит он по тихим ночным улицам. От подворотни к подворотне. И тормошит заспанных дворников:

– Нет ли в вашем доме ребенка Медведева? Больного ребенка Медведева? Нет?

Идет дальше.

А сирены гудят на улицах. Гудят, зовут…

– Постовой Тринчук слушает…

– Постовой Малинин слушает…

– Постовой Азарян слушает…

– Есть – об исполнении немедленно доложить…

«Вот, – думает Галя. – Как в кино. Как называется картина? А! «Если парни всей земли!» Там тоже столько людей затормошилось. И тоже из-за лекарства. Только там все наоборот: рыбакам позарез нужно одно редкое лекарство. Срочно! А тут, – Галя горько качает головой, – тут наоборот. Надо срочно изъять лекарство. Там оно – спасение. Тут – гибель. Да, – думает Галя, – там все хорошо кончилось. Но ведь то в кино… Там всегда как по маслу…»

Галя вздыхает.

1 час 40 минут.

– Лейтенант Стеринский? Говорит дежурный по городу. Новости есть?

– Никак нет, товарищ майор. Сообщений от постовых еще не поступало.

– Слушайте, лейтенант. Я вам дам телефон профессора Карасика Александра Львовича. Этот профессор – лучший специалист по детским болезням. Поняли? Сейчас он вам сам позвонит. Хочет побеседовать с вашим фармацевтом. А потом, когда найдете пострадавшего ребенка, немедленно пошлите машину за профессором. Он согласился сразу же выехать к ребенку. Ясно? Да, в любое время.

1 час 45 минут.

– Это милиция? Гражданина Стеринского можно? Это профессор Карасик. Да, да. Не церемоньтесь, пожалуйста. Тем более – меня уже разбудили. А у стариков сон плохой, больше уже не засну. Нет, ничего, ничего. А эта девушка из аптеки – она у вас? Попросите ее, пожалуйста, к телефону.

С профессором Галя говорила как в тумане. Все путалось в голове, нервный комок застрял в горле, и его было никак не сглотнуть.

А профессор словно не замечал ее состояния. Дотошно и медленно, как все старики, выспрашивал подробности: как она готовила лекарство и когда? Какие дозы? И как попала на стол колба с термопсисом? Ведь эту траву полагается держать в особом шкафчике.

Как попала на стол? Это Гале понятно. Незадолго до того приготовляла микстуру с термопсисом – и вот не успела убрать. Да, она, конечно, виновата, очень виновата…

Галя вспомнила про туфельки и закусила губу…

Дозы? Она снова мысленно видела свои аптекарские весы. Острая черная стрелочка уткнулась в тонкую черточку – пять граммов.

Уверена ли она? Абсолютно. Именно термопсис. И именно пять граммов.

– М-да! – сказал профессор. Видимо, хотел что-то добавить, но ничего больше не сказал.

И Галя, чувствуя, что сейчас совсем разревется, положила трубку.

Лейтенант слушал этот разговор, а сам видел свою четырехлетнюю дочку, свою Анечку.

Вот она смотрит по телевизору балет, хмурится и говорит:

– Пап! А почему не берут в балерины тетенек повыше, чтоб им не надо было все время стоять на цыпочках?

А вот Анечка, радостная, пришла из детсада:

– Я сегодня две пятерки получила: одну – за пение, другую – за шею…

А если бы Анечке? Такое лекарство? С термопсисом…

Анатолию Стеринскому вдруг очень хочется позвонить домой. Спросить жену: как там Анечка? Он уже протягивает руку к трубке, но тотчас отдергивает ее. Фу ты! Ночь ведь…

Глядит на Галю. Худенькая, бледная. Тоже, в общем, еще ребенок.

«Статья сто шестая», – думает лейтенант.

Он сидит, привычно приставив кулак к подбородку.

«Преступница…»

Глядит на щупленькую девушку, на ее детскую шапочку с помпоном и хмуро пожимает плечами…

2 часа 20 минут.

– Докладывает постовой Рябушкин. Обошел всех ночных дворников на участке. Ребенка Медведева никто не знает.

2 часа 35 минут.

– Докладывает постовой Тринчук. Обход закончил. Безрезультатно. Так что ребенок не обнаружен.

2 часа 50 минут.

– Докладывает постовой Азарян. Нет, не найден…

«Вот именно, – хмурилась Галя. – Вот именно. В кино – там всегда просто. Раз – и нашел. А тут… И время… Время-то идет… Уже почти три…»

Глядит на лейтенанта, на его крупные, сверкающие, словно с рекламы, зубы, на ровный, в струнку, пробор и отворачивается.

Силы вдруг оставляют ее. Галя теперь словно отупелая. Вдруг будто опустело у нее все внутри. И такая вялость… Сейчас вот заснет, и все…

Заснет, и все…

А перед глазами почему-то только одно: вот мать в больнице, гладит худыми желтыми пальцами ее руку и шепчет:

– Как одна-то, доченька? Как жить будешь?

И снова видит Галя сухие синеватые губы, невесомые, словно насквозь прозрачные пальцы…

– Как одна-то, доченька? Как жить будешь?..

3 часа 5 минут.

– Говорит дежурный по городу. Запишите, лейтенант. В приемном покое Педиатрического института… Записали? Приемный покой Педиатрического института. Так вот – там доктор Калинкина предупреждена, что в любую минуту к ней может поступить ребенок Медведев с отравлением термопсисом. Как только найдете ребенка, – немедленно везите в Педиатрический институт. Там все наготове. И профессора Карасика сразу доставьте туда же… Ясно?