Текст книги "Мой друг работает в милиции"

Автор книги: Борис Раевский

Соавторы: Нисон Ходза,Эмиль Офин,Михаил Скрябин,Вольт Суслов,Наталия Швец
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 13 страниц)

– А, черт! – водитель нажал на тормоз, машина злобно заскрежетала и остановилась.

Не спеша, точно прогуливаясь, к «Победе» подошли два орудовца – лейтенант и дружинник с красной повязкой на рукаве. Лейтенант козырнул:

– Ваши права?

– Права? – Водитель сунул руку в боковой карман пиджака, потом в задний карман брюк, потом снова в карман пиджака и растерянно развел руками: – Оставил дома, товарищ лейтенант. Переодевался и оставил в старом пиджаке.

– Очень плохо. Машина ваша?

– Хозяина.

Дружинник открыл дверцу «Победы».

– Кому из вас принадлежит машина?

– Ну мне, а что?

– Паспорт у вас с собой?

– Такого закона нет, чтобы советский человек всюду таскал с собой паспорт.

– А у вас, товарищ водитель, паспорт с собой?

– Да, понимаете, все документы оставил в старом костюме.

– Придется проехать в отделение. Подвиньтесь вправо, – приказал лейтенант водителю. Тот, не споря, выполнил приказ, и лейтенант занял его место.

– Товарищи, я здесь человек случайный, – заговорил, тяжело дыша, Луговой. – Попросил подвезти до вокзала, мне в командировку, поезд уходит через полчаса. – Он пригнул голову, чтобы выйти из машины.

– Оставайтесь на месте, гражданин, – жестко сказал дружинник и сел в машину. Луговой оказался посредине между дружинником и смуглым человеком в бледно-голубой спортивной куртке.

– Товарищи… – начал он, но лейтенант уже тронул с места, и «Победа» повернула к центру городка…

…Неизвестных больше нет

Вернувшись на другой день в Ленинград, Новиков и Дробов встретились в Управлении комитета госбезопасности.

– С результатами расследования этого дела в Ленинграде я знаком, – сказал Новиков. – Меня интересует ваша работа во Владигорске.

Слушая сообщение Дробова, Новиков делал какие-то пометки в небольшом карманном блокноте, изредка задавая Дробову вопросы.

– Почему он назвал себя Клофесом? – спросил Новиков. – В этом что-то есть. Назвал бы себя Петровым, Ивановым – их в Советском Союзе миллионы, – ищи ветра в поле! А он вдруг – Клофес!

– Со стыдом признаюсь, долгое время я сам не понимал этого. Помогла, представьте, Летова. Как говорил Козьма Прутков, «и терпентин на что-нибудь полезен».

– Вы посвятили ее в наше дело? – нахмурился Новиков.

– Неужели я дал основания для таких предположений? Просто, говоря о Луговом, Летова упомянула о его выступлениях на концертах самодеятельности. Был у него такой номер: зрители выкрикивали какое-нибудь длинное заковыристое слово, а он мгновенно произносил это слово прочтенным справа налево. Прочтите фамилию Клофес справа налево, и вы поймете, откуда она взялась.

На какую-то долю минуты Новиков задумался. Дробов наблюдал, как выражение сосредоточенности на лице Новикова сменилось сперва недоумением, потом улыбкой.

– Сефолк! Сефолк! – воскликнул он. – И впрямь, этот Луговой помешался на Шекспире. Ну а все-таки почему он ее убил?

– Тут могут быть два варианта. Вариант первый. Луговой боялся, что Кривулина его выдаст. Вариант второй. Встретив случайно Лугового, Кривулина начала его шантажировать, требуя за молчание деньги. Должно быть, ее требования превышали его возможности. Он вынужден был отдать ей бриллиантовое кольцо, она же, очевидно, требовала, так же как и с Куприянова, ежемесячную дань. И тогда он решил избавиться от нее радикально.

– Оба варианта приходили и мне в голову, но оба они уязвимы. Чем могла Кривулина – Рябова угрожать Луговому? Тем, что она выдаст его, сообщит властям, что он власовец? Так?

– Скорее всего.

– Но ведь Луговой мог угрожать Кривулиной тем же самым. Она тоже служила в армии Власова и тоже скрыла этот факт. Выходит, что Луговой боялся Рябову, а Рябова почему-то не боялась ею. Почему?

– Думал над этим и я; к сожалению, не нахожу ответа. Очевидно, ответ будет получен во время допросов. Когда вы думаете начать?

– Медлить оснований нет. «Дружеская беседа» состоится сегодня вечером. Кстати, вы уверены, что Луговой не знает о кольце?

– Что именно?

– То, что его жена признала кольцо своим?

– Ничего не знает. Он ушел на репетицию в тринадцать тридцать и с тех пор с женой не встречался. Когда она вернулась из кино домой, он уже был арестован.

* * *

В течение недели Луговой допрашивался дважды. Новиков отдавал должное его сообразительности и хитрости. Луговой улавливал расставленные ему ловушки и довольно ловко обходил их. Он не отрицал своей попытки бежать из городка, сказав, что задумал это давно, чтобы избавиться от жены, которая ему опротивела.

– Почему вы не развелись, как это делают тысячи других людей? – задал вопрос Новиков.

Луговой и на это нашел, казалось бы, убедительный ответ. Разыграв мимическую сцену, изображающую внутреннюю борьбу, колебания, нерешительность, отчаяние, Луговой сообщил приглушенным голосом:

– Она знала компрометирующие меня факты.

– Какие?

Луговой ответил не сразу, последовала новая мимическая сцена. Новиков терпеливо ждал.

– Я иногда допускал пересортицу вин в буфете, – последовал после паузы ответ. – Жена знала об этом, я был у нее в руках, она грозилась…

Это был шаблонный прием уголовника: признаться в малом, чтобы отвести обвинение в большом.

– Кстати, почему вы приняли фамилию жены?

– Я не знал, что это запрещено.

– Не виляйте, вы отлично знаете, что это не запрещено. Очевидно, у вас были причины для такого решения?

– Луговой звучит более красиво…

После второго допроса Новиков не вызывал Лугового целую неделю. За это время данные о Луговом пополнились новыми сведениями.

Перерыв между допросами Новиков сделал умышленно, злая, как нервничает преступник в такие длительные «паузы», уверенный, что в эти «пустые» дни следователь добывает все новые и новые улики.

На очередной допрос Луговой явился, отягощенный мрачными предположениями. Следователь положил перед ним кольцо и, не задавая вопросов, сказал, усмехаясь:

– Эта вещица Кривулиной – Рябовой больше не понадобится, обойдется без украшений. – Сказал и сел, ожидая реакции Лугового.

Вытянув длинную шею, Луговой уставился на кольцо, надувая щеки, шумно выдыхая воздух.

Новиков угадывал ход мыслей Лугового. Теперь уж Луговой не сомневался, что за эту неделю случилось то, чего он боялся больше всего, о чем ему говорил Дробов: Рябова пришла в себя и, конечно, рассказала, с кем она была в кино, кто и почему хотел ее отравить. Сказав «а», она сказала и «б» – объяснила, что заставило его, Лугового, пойти на такой шаг.

– Ваша жена, – услышал он голос следователя, – увидев это кольцо, в отличие от вас, сразу же узнала его по букве «о».

Снова Новикову казалось, что он читает мысли Лугового: «Ванду вызывали… допрашивали… Она признала кольцо… Ее, конечно, спросили, почему не заявили в угро, и она объяснила почему…»

– Какие подарки кроме кольца вы делали Рябовой?

– Никаких…

– Откупались деньгами? Сколько вы дали ей в июле? Помните, когда она приехала с экскурсией из Этюпа и увидела вас в ресторане?

Луговой молчал.

– Вы не хотите отвечать?

– Семьдесят рублей. – Луговой передернул плечами, ему стало вдруг холодно.

– Она требовала от вас ежемесячной выплаты определенной суммы? Какой именно?

Этот вопрос был подсказан Новикову знакомством с делом Куприянова, от которого Кривулина требовала за молчание выплаты определенной ежемесячной суммы. Естественно было предположить, что такое же требование она предъявила и Луговому.

Услышав вопрос Новикова, Луговой уже не сомневался, что Рябова жива, иначе откуда знать следователю об их июльском разговоре.

– Сто рублей, – с трудом выдавил Луговой.

– Сто рублей. Немалая сумма. За что же она требовала с вас сто рублей, гражданин Клофес?

Обращение «гражданин Клофес» лишило Лугового остатков самообладания.

Новиков видел: убийца в нокдауне, еще один-два точных удара – и он получит нокаут.

– Молчите? Я вас понимаю. Признаваться в таких грехах страшно. Но я облегчу вам задачу, напомню, что произошло пятого сентября. Вы купили четыре билета в ложу «Б» в кинотеатр «Антей», решив покончить с опасной свидетельницей, с вымогательницей. До этого вместо очередной выплаты вы вручили ей бриллиантовое кольцо, сославшись на отсутствие денег. Кольцо она тут же надела на палец, хотя оно было ей мало. Минут за двадцать до конца сеанса, в темноте, в ваших руках появилась коробка конфет «Пьяная вишня», которую вы приобрели в вашем клубном буфете незадолго до отъезда в Ленинград. Вот такую коробку, точно такую, посмотрите. – Новиков вынул из стола узкую коробку. – Конфеты в ней лежат по две в ряд. Одну из них вы заранее убрали, поэтому Рябова могла взять только отравленную конфету…

Маленькая голова Лугового качалась на тонкой шее, словно ее душил тесный и жесткий воротник. Новиков продолжал:

– В конфете была славная начинка – крупинка смертельного яда. Вы знали, что Рябова умрет почти мгновенно, и когда замолкли ее хрипы, которых не было слышно за грохотом бесконечных выстрелов и взрывов в этом фильме, вы, прежде чем уйти, попытались снять с нее кольцо. Пришлось повозиться. Но когда вы дернули его изо всей силы, кольцо соскочило с пальца, упало на пол и покатилось. Вы потратили несколько минут, чтобы найти его, но темнота, опасность, нервы – все это мешало вам. Боясь, что сеанс кончится с минуты на минуту, вы поспешили уйти без кольца. Вы так спешили, что даже не сняли черных перчаток, – они, кстати, обнаружены в вашем чемодане вместе с коричневым плащом, в котором вы были тогда в кино. Вот так, гражданин Луговой. Если я допустил какую-нибудь незначительную неточность, можете меня поправить. Это пойдет вам же на пользу. Вы молчите? Может быть, теперь вы скажете, что заставило вас пойти на такое преступление?

Впившись пальцами в сиденье с гула, Луговой смотрел на следователя обезумевшими от страха глазами, пытался что-то сказать и не мог. Спазмы сдавили ему горло.

– Раз молчите вы, придется говорить мне, – продолжал Новиков. – Шестого сентября, услыхав по радио объявление, – вы знаете, о каком объявлении я говорю, – вы решили запутать расследование этого дела. Из будки телефона-автомата вы позвонили в милицию, наплели всякую ерунду, назвав себя Марком Даниловичем Клофесом. Вы назвали имя-отчество Шадрина, потому что злы на него, поскольку он одареннее вас, ну а фамилия Клофес – загадка для детей младшего школьного возраста. Вы ловко читаете слова справа налево. Вот так, гражданин Луговой. Впрочем, никакой вы не Луговой, но об этом – потом. А сейчас, если вы в состоянии говорить, ответьте все же: почему вы решили убрать Кривулину – Рябову?

– Она… она… – Луговой сорвал с себя очки и, держа их дрожащими пальцами, невнятно бормотал: – Она… грозилась… Грозилась, что погубит меня… хотела оклеветать…

– Каким образом она могла вас погубить?

– Я же был в плену… в концентрационном лагере… у фашистов. В лагере кто-то выдавал немецкой администрации коммунистов… евреев… – Он умолк, зрачки его без очков стали огромными.

– Дальше!

– Рябова угрожала, что заявит… будто это делал я… А как бы я мог доказать, что не я?..

– Неплохо придумали, Луговой, – усмехнулся Новиков. – Неплохо. На мертвого можно сваливать все, на живого – труднее, вы этого не учитываете.

Брошенное вскользь замечание Новикова укрепило догадку Лугового: Рябова жива и, конечно, дает показания, предстоит очная ставка.

– Где и когда вы познакомились с Рябовой?

– Не помню… в армии… во время войны…

– Что с вашей памятью, Луговой? Быть может, вы забыли, что орудовали в армии изменника Власова? Отвечайте! Когда вы оказались в так называемой Русской освободительном армии предателя Власова?

– Меня насильно… грозили повесить…

– Какую должность вы занимали в этой бандитской армии? Не вздумайте лгать, это вам только повредит.

– Я был в штабе… рядовым работником…

– И оказались с Власовым в Чехословакии, когда он бежал под ударами наших войск?

– Да… В Чехословакии Власова захватили, а мне… а я отстал.

– Очевидно, вы были важной птицей у Власова, если оказались при нем даже в Чехословакии?

– Нет, нет, я был рядовым штабным офицером.

– Не скромничайте, Луговой. Цианистый калий упал к вам не с неба. Нам известно, что только самые приближенные к Власову мерзавцы получали яд, чтобы покончить с собой, если окажутся в руках советских органов. Ведь Рябова тоже служила у Власова, но яда не получила…

– Она добровольно вступила, а я – под страхом смерти… На суде она, наверно, наврала, что ей угрожали…

– На каком суде?

– Когда ее судили за то, что она служила у Власова.

– С чего вы взяли, что ее судили?

– Она сама мне рассказала в июле, при встрече. – Он умолк, потрясенный внезапно мелькнувшей догадкой.

– Рябова до сих пор не была судима, ей удалось скрыть свое преступное прошлое, – сказал Новиков.

Глаза Лугового налились яростной злобой.

– Гадина! – выкрикнул он, потеряв всякую власть над собой.

– Луговой! Не забывайте, где вы находитесь!

– Она сказала… Она обманула меня! Тварь!

– Что она вам сказала? Чем вы так возмущены?

– Эта тварь сказала, что ее судили за измену в сорок шестом году, что она отбыла свой семилетний срок в лагере на Колыме, что теперь ей ничего не страшно. Гадина! Тварь! Стерва! – зашелся криком Луговой.

Причину столь неистовой ярости Лугового Новиков понимал. Если бы Луговой знал, что Рябова тоже скрывает свое преступное прошлое, тогда бы она боялась его, а не он ее.

– Гадина! Гадина! – продолжал выкрикивать Луговой.

Новиков ждал, когда Луговой переборет приступ необузданной истерии. Побелев от ярости, Луговой потрясал над головой кулаками, его посиневшие губы дергались и кривились! Новиков поставил перед Луговым стакан воды.

– Выпейте!

Трясущимися руками Луговой обхватил стакан и, стуча зубами о стекло, стал пить, давясь и обливаясь водой. Сделав последний глоток, он все еще сжимал в руках граненый стакан. Наступила реакция. Он тяжело дышал, его лоб покрылся испариной, голова бессильно свесилась на грудь.

– Признаете вы себя виновным в измене Родине? – громко и отчетливо спросил Новиков.

– Признаю, – шепотом ответил Луговой, по-прежнему не подымая головы.

– Признаете себя виновным в том, что пятого сентября тысяча девятьсот шестьдесят девятого года решили уничтожить опасного свидетеля своего преступного прошлого – Рябову Раису Ивановну, дав ей отравленную конфету?

– Признаю…

– Подпишите протокол. – Новиков придвинул к Луговому исписанный лист бумаги, и тот, не глядя, подписал его крупными, кривыми буквами…

Когда увели Лугового, Новиков откинулся на спинку кресла и неподвижно, закрыв глаза, просидел так несколько минут, потом вдруг резко выпрямился и набрал номер телефона.

– Дробов? Новиков говорит. Сообщаю: уравнение решено, неизвестных больше нет…