355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Борис Орлов » Испанская партия » Текст книги (страница 5)
Испанская партия
  • Текст добавлен: 10 октября 2016, 06:44

Текст книги "Испанская партия"


Автор книги: Борис Орлов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)

   Старший лейтенант Алексей Домбровский еще раз, видимо для конспирации, козырнул и пошел между стеллажей туда, где уже раздавался воркующий голос старшины Политова:

   – Проходим спокойно, не задерживаемся. Получили костюмы – переодеваемся, форму складываем и встаем в очередь за обувью...

   Завернув за очередной стеллаж, Алексей оказался перед коротенькой очередью из своих подчиненных, имевших весьма своеобразный, хотя и не лишенный некоторого изящества вид. Второй взвод второй роты стоял в костюмах-двойках светло-коричневого шевиота – костюмах модных, дорогих, изящных... Вот только кроме костюмов на них ничего не было. Ну, кроме обычного солдатского белья.

   Глядя на своих босых десантников, у которых под пиджаками болтались завязки нательных рубах, а из-под брюк торчали штрипки кальсон, Домбровский, не удержавшись, фыркнул, но никто не обратил на это внимания. Вовсю шел процесс выдачи обуви. Старшина сверялся с длиннющим полотенцем табеля, протягивал очередному бойцу пару модельных темно-коричневых туфель и поторапливал красноармейцев:

   – Скоренько, ребятки, скоренько. Ботиночки получаем и отходим. Потом пойдем сорочки получать...

   В этот момент Политов поднял глаза от табеля и сейчас же склад взорвался громовым рыком разъяренного тигра:

   – Эпштейн, мать твою! Ты где это взял?! Ты что тут вырядился, как огородное пугало?!!

   Красноармеец Михаил Эпштейн непонимающе моргал, стоя перед старшиной в идеально сидящем на его худощавой, слегка нескладной фигуре, ЧЕРНОМ шевиотовом костюме.

   – Товарищ старшина, разрешите...

   – Не разрешаю! Снимай этот лапсердак, и чтобы я его больше не видел! Вот, – Старшина нырнул куда-то в недра стеллажа, выдернул сверток и с силой ткнул его Эпштейну:

   – Переоденься, горе мое! И что это у тебя за манера, красноармеец Эпштейн: обязательно надо ему выделиться?! И парашют у него не давлением воздуха, а какой-то аэродинамикой поддерживается; и не капсюль у него порох воспламеняет, а никому неведомый азид серебра... Самым умным хочешь быть, да?!!

   Домбровский вспомнил стычки старшины с Михаилом, пришедшим в десантники из института, и усмехнулся: Политов потратил много сил и терпенья, чтобы заставить Эпштейна быть "как все". Впрочем, во внеслужебное время старшина дружил с Михаилом, и не считал зазорным спрашивать или уточнять что-либо у образованного красноармейца.

   Скинув в общую кучу свое обмундирование и получив такой же как у всех светло-коричневый костюм с парой темно-коричневых туфель, старший лейтенант повел взвод получать сорочки, галстуки, носки и головные уборы...

   ... Комбриг Глазунов стоял и отчаянно пытался удержаться от смеха. Рядом с ним боролись с душившим хохотом командиры штаба Отдельной Авиадесантной бригады Особого Назначения. Приказом Командующего Армейской группой Особого Назначения маршала Тухачевского, бригада должна была следовать к месту назначения в штатской одежде "с целью недопущения раскрытия принадлежности к строевым частям РККА". И приказ был выполнен, но как?!!

   Штаб бригады и командиры батальонов были все, как один человек одеты в светло-серые костюмы-тройки с синими галстуками, серые туфли и темно-серые шляпы. А перед ними стояли навытяжку две тысячи бойцов и командиров. Все – в одинаковых светло-коричневых костюмах, темно-коричневых туфлях, коричневых мягких касторовых шляпах. Галстуки были со вкусом подобраны в тон костюмам: все – нежного фисташкового цвета...

   – Я же приказал не одеваться всем в одно и тоже, – с трудом выдавил Василий Афанасьевич.

   – Так они и не в одно и тоже оделись, – простонал комиссар бригады. – Вот мы – в светлом, они – в коричневом...

   Глазунов увидел в строю знакомое лицо и подошел к красноармейцу:

   – Эпштейн, ну ты-то, ты?! Из хорошей еврейской семьи, папа – закройщик, а ты что нацепил?..

   Михаил Эпштейн посмотрел комбригу прямо в глаза и твердо ответил:

   – Мой папа, товарищ комбриг – фармацевт!..



   11.25, 14 апреля 1937, Москва, Наркомат Обороны

   Климент Ефремович Ворошилов еще раз внимательно просмотрел отношение из НКВД относительно передачи в распоряжение учебных центров Главного Управления Пограничных Войск красноармейцев и младших командиров второго года службы. Все верно, все правильно. Исполнять не хотелось отчаянно, потому что в Армейскую группу Особого Назначения и так отдали лучших, собрав, буквально с бору по сосенке. «По сусекам скребли, по амбарам мели», – усмехнулся про себя нарком. Но исполнять было надо. Во-первых, пограничники тоже отдали все, что потребовалось, а во-вторых... Во-вторых он некоторым образом в долгу перед наркомом внудел: даже не столько перед Колькой, хотя Ежов уже успел сделать для армии не мало, да и еще сделает, сколько перед его замом – Лаврентием...

   – Товарищ маршал, – на пороге кабинета возник Хмельницкий. – К вам товарищ начальник ГУГБ.

   – Проси, я его жду – быстро ответил Климент Ефремович, хотя, если честно, то кого-кого, а уж Берию у себя в гостях он ожидал увидеть менее всего.

   После начала расследования по обстоятельствам заговора в РККА, Ворошилов считал, что у начальника Главного Управления Госбезопасности дел должно быть невпроворот, а уж раскатывать в служебное время по гостям Лаврентий Павлович не любил и в спокойные времена...

   – Здравствуй, Лаврентий Павлович, здравствуй! – Климент Ефремович поднялся навстречу посетителю. – Проходи, проходи. Чаю там и всего остального, что к чаю...

   – Прости, Климент Ефремович, не до чаю сейчас, – Берия раскрыл кожаную папку и вытащил оттуда несколько листов. – Вот, ознакомься и дай свое разрешение.

   Ворошилов мельком глянул... Список. Высшие командиры РККА, подлежащие аресту. Без его санкции НКВД такие вещи делать не может.

   Он принялся внимательнее просматривать список... Ого! Начальник Академии имени Фрунзе?! Жаль, жаль... Корк был хорошим специалистом и, вроде, не самым плохим человеком. Да и в особо тесных связях с Тухачевским не был замечен... Правда, Ефим что-то такое говорил, пока еще был в комиссаром академии, но Ворошилов особенно в это не верил. Очень уж тяжело было не слишком-то образованному казаку сработаться с выпускником царской Академии Генерального Штаба. Ан, не подвело Ефима пролетарское чутье!..

   Кто там дальше?.. Гамарник?.. Ну, с этим понятно... Гарькавый?.. В принципе, можно было ожидать: они с Якиром на родных сестрах женаты. Не мог же Якир его в стороне оставить: родственник, как-никак... Зам его, Василенко?.. Беда... На кого ж теперь Уральский округ оставлять?.. Фельдман... С этим тоже все предельно ясно и просто. Гамарнику первый приятель, пустобрех и по женской части любитель... И ведь деть его было некуда: сними с Управления по комначсоставу – сразу заступники набегут... Только то и спасало, что замы у него были толковые... Кроме Куркова... Хм-м, вот и он...

   Ворошилов опустил лист, устало протер глаза. Армейская группа Особого Назначения – АГОН, отнимала много сил и времени, а ведь прочих задач никто не снимал. Та-ак, ну, кто там дальше?..

   Эйдеман? Про этого можно было бы и не спрашивать. Все равно он в Красной Армии только числится, а толку от него – как от козла молока. Да и не нравился он никогда наркому: садист и каратель, почище дроздовцев и красильниковцев...

   Ого! Фриновский... Командарм Фриновский... Такая же чушь, как, скажем, ткач Буденный или митрополит Ворошилов. Такие только даром оклад получают... Лаврентий Павлович предшественника своего хочет взять? Да сделай одолжение, товарищ Берия! Может еще кого?..

   Что-о?! Белов?! Вот это – фокус! Вот уж от кого не ожидал, от того не ожидал!.. Командующий Московским ВО, и с Тухачевским вроде не был повязан...

   Ворошилов поднял на Берию взгляд, откашлялся и спросил:

   – Лаврентий, а Белов – это точно?

   Берия посмотрел наркому прямо в глаза и молча кивнул. Подумал и добавил:

   – Климент Ефремович, я, – нажал он голосом на это "я", – я обещаю тебе: разберемся тщательно. И если только будет хоть малейшая зацепка...

   Ворошилов кивнул и хотел, было, продолжить изучение списка, но не удержался:

   – Понимаешь, какая странная история выходит. Белов ни с Тухачевским, ни с Уборевичем, ни с Гамарником близок-то особо не был. Он в начсоставе РККА ни с кем особо и не сблизился... Разве что... Если только с Егоровым... С Егоровым?!!

   Берия чуть заметно кивнул:

   – Вот ты и сам на свой вопрос ответил, Климент Ефремович...

   Нарком вздохнул. Потом взял ручку и наложил на список размашистую резолюцию: " Утверждаю! Ворошилов".

   Берия уже шел к дверям, когда Климент Ефремович окликнул его:

   – Лаврентий Павлович, а скажи: кто это у тебя так постарался... ну, с Якиром?.. Ты не подумай, я в твои дела не лезу, просто хотелось бы отметить как-то...

   Начальник ГУГБ круто развернулся и хмыкнул, ехидно блеснув стеклышками пенсне:

   – А это не мои, товарищ нарком. Это его свои же. Побоялись, что пока они – в Испании, он тут сам все провернет...

   Ворошилову вспомнилось, что он думал об этом, но так и не смог в это поверить. А Берия продолжил с неожиданной злостью:

   – Эс чатлахэби твитом эртманэдс чамэн! Виртхэби квэврши... – И увидев удивленные глаза Климента Ефремовича, перевел с грузинского, – Эти негодяи сами друг друга едят! Крысы в квеври (квеври – закопанный в землю большой кувшин для вина).

   Его красивое умное лицо вдруг исказила злобная гримаса:

   – Не верят друг дружке ни грош, а туда же – заговоры составляют. А у нас всех своих товарищей топят, лишь бы самим выжить. Ненавижу!..


   08.15, 16 апреля 1937, Швеция, Стокгольм

   Полицейский Стурре Йохансон стоял на своем обычном месте, почти в самой середине Вэстерлонггатан – Западной улицы. Раннее весеннее утро уже окрасило нежным розовым светом мостовую, кирпичные заборы, дома, кафе, магазинчики. Даже зеленый шпиль Тускачюркан – Немецкой церкви – и тот приобрел какой-то розоватый оттенок. Все вокруг дышало покоем...

   В этот субботний день добропорядочные горожане не спешили просыпаться. Да район здесь не тот, где привыкли рано вставать. Правда уж сновали молочницы, катили на велосипедах почтальоны, кое-где торопились на работу в кафе повара и официанты. Но все же Вэстерлонггатан оставалась тихой и чинной – такой, какой и положено ей быть в субботу утром...

   Внезапно внимание Йохансона привлек какой-то непонятный шум, напоминающий отдаленный рокот прибоя. Что-то шумело на Западной улице: шумело упорно и настойчиво, точно мелкие камушки катились с горы и сталкивались друг с другом. И если это был действительно горный обвал, чудом случившийся в тихом и спокойном Стокгольме, то он определенно приближался к посту Стурре Йохансона. Маленькие камушки увлекали за собой камни побольше, те – еще побольше, и вот-вот на полицейского должны уже выкатываться крупные валуны. И они выкатились...

   Йохансон вздрогнул, протер глаза. Нет, увиденное не исчезало. Не сон и не привидение. И тогда ему стало страшно. Очень страшно...

   Прямо на него двигались люди. Это не были уличные хулиганы, которые нет-нет да и попадались на улицах портового горда. Это не были и демонстранты-забастовщики – суровые парни – докеры и грузчики. Это были... были...

   Шли молодые и, видно, сильные мужчины. Впереди три человека постарше: в серых дорогих костюмах, серых шляпах, серых туфлях. Совершенно одинаковые. Может быть, лица у этих людей в сером и отличались друг от друга, но Стурри этого не видел. Три абсолютно одинаковых человека – это, конечно, удивительно, но еще, пожалуй, не страшно. Если бы они шли одни...

   Следом за "серыми" двигалась целая колонна мужчин в коричневом. Коричневые шляпы, коричневые пиджаки, коричневые брюки, коричневые туфли. Йохансону даже показалось, что и лица у этих людей – коричневые. "Коричневые" шли колонной по четыре, и было видно, что они стараются идти не в ногу. Но если все стараются идти не в ногу, то получается, что идут они все равно – в ногу! По бокам колонны шагали отдельные "коричневые", которые должно быть следили за порядком в колонне. И все вместе они шли на Стурре...

   Первым порывом полицейского было убежать. Убежать подальше и никогда не видеть этого кошмара. Но чувство долга взяло свое: полицейский Йохансон остался на месте. Он лишь отошел чуть в сторону, чтобы не оказаться затоптанным этой толпой. А в голове под форменным кепи билось только одно: "Кто это? Кто это такие?"

   Когда колонна поравнялась со Стурри, тот не выдержал:

   – Эй, ребята! Вы кто такие?

   Ответа не последовало. Должно быть, они просто не расслышали голоса Йохансона, утонувшего в мерном грохоте шагов. Стурре сложил ладони рупором:

   – Эй! Э-ге-гей! Вы кто такие! Откуда?!!

   ...Старшина Политов взглянул на Эпштейна:

   – Чего ему надо? Переводи, давай.

   – Товарищ старшина, – запротестовал Эпштейн. – Я испанский и немецкий языки знаю, а это – шведский!

   – Красноармеец Эпштейн! Опять умничаем?! Переводи, тебе говорят!

   Михаил прислушался:

   – Вроде спрашивает, куда мы идем, – произнес он неуверенно.

   – Ну, так и отвечай, что, мол, едем в Испанию, бить фашистов!

   Подумав, Эпштейн, искренне надеясь, что полицейский его не расслышит, крикнул по-немецки:

   – В Испанию! Против фашистов!..

   Полицейский видимо все же расслышал, потому что к изумлению десантников он сжал кулак и поднял его вверх. Республиканский салют получился несколько неуклюжим, но вполне понятным.

   – Ну вот, а ты нам тут "шведский язык, шведский язык", – передразнил Михаила старшина. – Все они понимают, молодцы!

   И батальон пошагал по Стокгольму дальше, с целью ознакомиться с местными достопримечательностями и поесть в какой-нибудь недорогой, но достаточно вместительной столовой...

   ...В крике из толпы Стурри Йохансон разобрал только слова «Испания» и «Фашизм», но понял все. Теперь ему было ясно, кто перед ним. Это – нацисты! Устроили свое шествие в поддержку генерала Франко. Мерзавцы! Вырядились в любимый свой коричневый цвет и разгуливают тут, словно у себя дома, по Берлину. Только не выйдет! Здесь вам не Германия, здесь мирная нейтральная Швеция! И ваш номер тут не пройдет!..

   От избытка чувств полицейский погрозил "коричневым" кулаком. Ишь, устроили тут. Сейчас порядочные люди проснутся, а они тут маршируют!..

   ...Салютующего полицейского заметили не только во взводе Домбровского. Кто бы мог подумать, что полицейский – слуга капиталистов, буржуев и всего эксплуататорского класса! – поддержит правое дело испанских республиканцев! Без команды в воздух взметнулись сжатые кулаки. Радостно улыбаясь, командиры и красноармейцы салютовали безвестному шведскому патриоту, который и под полицейским мундиром сумел сберечь горячее пролетарское сердце!..

   ...Увидев занесенные над головами тяжелые кулаки, Стурре понял, что пропал. Сейчас эти громилы его... а он даже не успел сегодня поцеловать маленькую Астрид – так торопился на службу. И с женой он вчера ссорился...

   Полицейский потянулся было к свистку, но раздумал. Все равно ему не успеть. Ну и пусть идут. Пусть идут, куда им угодно, только пусть уходят поскорее! Он видел только сжатые кулаки наци, их оскаленные рты... Разум отказывал Стурри Йохансону, и он стоял, точно истукан, пока наконец последние "коричневые" не прошли мимо, и пока на Вэстерлонггатан не стих грохот их шагов. Только тогда полицейский смог с трудом разжать кулак и вытереть пот, заливавший ему глаза...

   ...Он не стал писать о манифестации нацистов в рапорте, не желая признаваться в трусости, но вечером рассказал обо всем жене. На следующий день фру Йохансон  передала эту историю всем знакомым и всем встретившимся в лавках мясника, молочника и бакалейщика, а еще через день о фашистской демонстрации в Стокгольме уже писали в газетах. Германские и итальянские газеты захлебывались от восторга и обещали протянуть своим шведским братьям руку помощи; советские газеты писали о возмутительной акции националистического отребья. Даже британские и французские газеты посвятили этому событию несколько строчек. И никто не вспомнил о молодых людях в коричневом и сером, которые вечером того же дня спокойно отбыли на теплоходе "Король Ваза", следуя из Стокгольма в Гавр...


   14.29, 18 апреля 1937 г., Ленинград, морской порт.

   Танк медленно, словно нехотя, оторвался от земли и так же медленно поплыл вверх. Вот стрела крана перевалила его через леера большого лесовоза «Вторая пятилетка», вот танк встал на уготованное ему место...

   – Шабаш! Полна коробочка! – грузовой помощник "Второй пятилетки" двинулся вместе с подполковником Усачевым обозревать свое грузовое хозяйство.

   Моряки вместе с танкистами споро крепили последние танки второго яруса, установленные на деревянных быстросъемных платформах. На больших лесовозах размещалось по 65 танков БТ-5 вместе с экипажами и техниками, которые отправлялись в далекий путь в непосредственной близости от своих стальных коней. Справедливости ради следовало бы отметить, что для танков – основной ударной силы первой мехбригады ОМКОН – условия перевозки подходили много больше, чем для танкистов. Красноармейцам и командирам предстояло совершить плавание по маршруту Ленинград-Бильбао, расположившись во "времянках" – примитивных каютах, наскоро сколоченных из досок и обтянутых брезентом. Гальюн и душевые? Милости просим в помещения команды. Питание? Камбуза, дорогие товарищи танкисты и техники, на всех не хватит. Вот вам две полевые кухни на корме и готовьте себе все, что только душеньке угодно. Вернее, что угодно Положениям и Нормативам. Хотите – ешьте в своих "времянках", хотите – ступайте в корабельную столовую, а хотите – располагайтесь возле своих стальных скакунов. Все для вас, дорогие товарищи!

   Ни гордые лорды британского Адмиралтейства, ни спесивые стратеги германского Генерального Штаба, ни заносчивые итальянские "чернорубашечники" – никто и представить себе не мог, что на свете существует армия, чьи солдаты способны не только совершить долгий путь в таких нечеловеческих условиях, но и сохранить боеспособность. Не может быть таких солдат, и точка! Откуда им всем знать, что еще больше ста лет тому назад генералиссимус Александр Васильевич Суворов сказал: "Где олень пройдет, там и русский солдат пройдет. Где олень не пройдет – русский солдат все равно пройдет!"

   Рядом стояли под погрузкой средние лесовозы "Сухона", "Кара", "Котельщик Таланкин" и "Вычегда". Вместо стандартов леса, в их трюмы уходили упакованные в ящики истребители И-16 и легкие штурмовики Р-5ССС. На палубы загружали бомбардировщики СБ и артиллерийские орудия.

   – Товарищ маршал Советского Союза, – к Тухачевскому, благосклонно взиравшему на портовую суету, подскочил начальник порта Мельников. – Разрешите сообщить: погрузка идет с опережением графика!

   – Окончены погрузкой второй батальон первой мехбригады ОМКОНа, второй полк первой стрелковой дивизии ОСКОНа. Заканчиваем погрузку артдивизиона первой стрелковой, – сообщил начальник тыла АГОНа комдив Белокосков. – Затем, по графику: оканчиваем погрузку истребителей, скоростных бомбардировщиков, приступаем к погрузке третьего полка...

   Тухачевский небрежным жестом остановил доклад. Он прошелся вдоль пирса, махнул рукой, подзывая машину:

   – Я доволен, товарищи, – сообщил он Мельникову и Белокоскову. – Вижу, что дело у вас поставлено, моя помощь тут не требуется.

   В этот момент мимо маршала прошагал на погрузку стрелковый батальон. И тут же, во исполнение приказа Тухачевского: "На погрузку идти весело, с песнями!" – грянуло:


 
   Полыхают дальние зарницы,
   Злые тучи ходят у границ.
   Днем и ночью у границы
   Не смыкаем мы ресниц!
 

   Командующий АГОН чуть заметно поморщился. Опять пограничники. Всегда пограничники. В стрельбе – первые, в физподготовке – первые, в политической – говорить не о чем...

   А ведь когда он приказывал идти с песней, то намекнул, что хотел бы услышать "Широка страна моя родная..."

   Уже садясь в услужливо распахнутую адъютантом дверцу, Михаил Николаевич добавил:

   – Думаю отметить ваши заслуги в рапорте наверх. Всего, товарищи! – и, не ответив на козыряние Белокоскова, он скрылся в салоне. Автомобиль умчался, обдав остающихся голубоватым дымком. Поэтому следующий батальон оборвал песню на "Но сурово брови мы насупим, если...", и дальше пошел молча и спокойно.

   Начтыла и начпорта заторопились. Дел у них – невпроворот и без маршальских визитов. Подходившим частям было необходимо обеспечить горячее питание. Призывно гудел великан "Трансбалт", вставая под погрузку стрелковых батальонов. Трубили буксиры, выволакивая двух "крымчаков" – "Абхазию" и "Аджарию" на рейд, а под погрузкой стояли еще "Крым" и "Украина", принимавшие на борт летчиков и аэродромное оборудование. Свистели паровозы, выли сирены подъемных кранов, грохотали сапоги пехотинцев, артиллеристов, танкистов... Порт жил своей напряженной жизнью, торопясь закончить погрузку войск в срок.


   10.00, 19 апреля 1937г., Москва, Кремль

   Сталин подошел к большой крупномасштабной карте Испании, висевшей рядом с картой СССР, внимательно всмотрелся в названия населенных пунктов, линию фронта, обозначенную воткнутыми флажками, затем повернулся к Тухачевскому:

   – Значит, товарищ Тухачевский, вы считаете, что даже первый эшелон Армейской Группы Особого Назначения уже может вести активные действия, не дожидаясь прибытия войск второго эшелона?

   – Так точно, товарищ Сталин, и даже не считаю, а полностью в этом уверен! – Михаил Николаевич поднял указку, – Вот здесь, здесь и здесь – районы сосредоточения баскских ополченцев. Вот тут – три республиканских полка. Общая численность этих войск – около сорока тысяч активных штыков. Конечно, они не слишком хорошо вооружены и еще хуже организованы, но мы с вами, по опыту Гражданской войны, знаем: успехи на фронте приводят к тому, что даже самые слабые части получают столь значительное моральное превосходство над противником, что в состоянии вести наступление даже против более многочисленного и лучше вооруженного противника!

   Ворошилов тихонько хмыкнул. Почему-то Тухачевский не напомнил, что малейшая неудача на фронте – и эти, только что браво наступавшие войска бегут, бросая оружие и сдаются целыми полками... Под Варшавой так и было...

   – А прибытие дополнительных двадцати тысяч отлично организованных и прекрасно вооруженных бойцов сразу даст нам значительный перевес над Северной армией генерала Молы. Сейчас у него около пятидесяти тысяч человек, оснащенных танкетками и поддерживаемых немецкой и итальянской авиацией. Как показала практика, авиация фашистов уступает нашей как по качеству самолетов, так и по уровню подготовки пилотов. Так что завоевание господства в воздухе не займет много времени.

   – Хотелось бы внести небольшую поправку, – негромко произнес Ворошилов. – Завоевание господства в воздухе возможно только после строительства новых аэродромов и развертывания аэродромной службы.

   – Вашу поправку товарищ нарком я принять не могу, – холодно обронил Тухачевский.

   – Почему?

   – Потому что ваша поправка является некомпетентной. Имеющегося у басков количества аэродромов и взлетных площадок вполне достаточно.

   Климент Ефремович хотел было заспорить, но Сталин глянул на него из-под полуопущенных век и он сдержался.

   Тухачевский, ободренный поддержкой, начал быстро обозначать районы сосредоточения войск, расписал примерный план-график наступления, обозначил рубежи, которые должен достичь первый эшелон к моменту прибытия войск второго эшелона. Сталин внимательно слушал командующего АГОН, не задавая никаких вопросов и вообще не произнося ни слова. Когда Тухачевский выдохся и замолчал, Иосиф Виссарионович, выдержав паузу, обратился к присутствующим:

   – Итак, товарищи, все ясно? Вопросы, уточнения, дополнения?

   Но предлагая задавать вопросы, Сталин так посмотрел на всех, что все поняли: вопросы, уточнения, дополнения, поправки не требуются. Более того, они недопустимы.

   Не дождавшись вопросов, Тухачевский обвел всех победным торжествующим взглядом.

   – Думаю, что если к товарищу Тухачевскому нет вопросов, то его можно отпустить. У него еще очень много дел, – Сталин тепло улыбнулся уходящему маршалу, и мало кто уловил в этой улыбке оскал охотящегося тигра...


   12.32 (по Гринвичу), 21 апреля 1937г., Франция, Гавр

   Нормандские рыбаки славятся на весь мир своей невозмутимостью. Ни шторм, ни ураган, ни землетрясение, ни война – ничто не может вывести настоящего нормандца из состояния душевного спокойствия. Финны, голландцы, скандинавы – все они просто живчики в сравнении с жителями северного побережья Франции. Если нормандцу сказать, что завтра ожидается конец света, то он только трубочку вынет изо рта, выпустит клуб вонючего дыма, а потом спокойно поинтересуется: «Да? И во сколько? Значит, я еще успею выпить стаканчик вина у папаши Шуйяда», после чего спокойно займется своими делами.

   Такими же спокойными и невозмутимыми как и всегда, рыбаки Гавра были и сегодня. Их совершенно не интересовали молодые люди в одинаковых коричневых костюмах, стоявшие несколькими длинными шеренгами на пирсе под присмотром людей постарше, одетых в серое. Только один из нормандцев – Жан Бертило – подошел к молодым парням и, пощупав крепкими просоленными пальцами полу пиджака у крайнего, поинтересовался: "Хороший материал. Почем брали?"

   Парень улыбнулся и сказал только "Испания". Бертило подождал еще пару минут, но ответа на свой вопрос не дождался, плюнул и пошел к своему баркасу. Да и то сказать: какой он нормандец, этот Жан Бертило? Всем известно, что его мать – из Тулона, а родной дядя три года жил в какой-то Аргентине. Настоящие нормандцы такого себе не позволяют...

   Тем временем люди в сером о чем-то оживленно беседовали с нескольким самыми уважаемыми рыбаками Гавра и окрестностей. Серые энергично жестикулировали, на чем-то настаивали, но на французский их реплики переводил почти такой же спокойный, как и рыбаки человек, с такой же как у нормандцев трубочкой-носогрейкой зажатой в уголке рта.

   – Послушайте, уважаемые, – сообщил гаврцам переводчик. – Шестьсот пятьдесят франков на каждый баркас – это  хорошая цена.

   – Цена хорошая, – подумав, отозвался один из рыбаков, которого все называли "папаша Жюф". – Вот только, уважаемый, сами посудите: если мы встретим военные корабли, то что будем делать? Нас просто утопят. И кому тогда нужны ваши шестьсот франков?

   Остальные согласно закивали. Утопленникам деньги ни к чему. Переводчик передал ответ своим товарищам. Те принялись живо обсуждать ответ, громко крича и яростно размахивая руками, а один из "серых" показал на парней в коричневом и  сделал руками жест, который во всем мире понимают без перевода. Шею свернем!

   – Папаша Жюф, это он что – нам? – спросил рыбак помоложе.

   – Нет, Гийом, – ответил, подумав, папаша Жюф. – Это он говорит, что они захватят любой военный корабль, если только он подойдет поближе.

   – Могут, – согласился не менее уважаемый, чем папаша Жюф дядюшка Фуйяр. – Эти могут. Здоровые ребята. Таким хоть в китобои пойди, хоть в рыбаки – возьмут за милую душу. Крепкие молодцы.

   – Не пойдут они в китобои, – помолчав, обронил папаша Жюф. – Они в Испанию едут. Не китов бить, а людей.

   – Тоже могут, – снова согласился дядюшка Фуйяр и принялся выколачивать свою трубочку. – Я думаю, что, – он понизил голос, – семьсот франков за баркас будет очень хорошая цена.

   Папаша Жюф кивнул. Если серые заплатят по семьсот франков, то он готов отвезти их на своих баркасах хоть в Испанию, хоть в Ирландию, хоть к черту в зубы...

   ...Рыбаки покидали Гавр ночью, но вместо снастей, на дне уходящих баркасов лежали парни в коричневом. Рыбаки догадывались, что коричневые и серые вооружены, и были абсолютно правы. Днем, после того, как окончился торг, серые увели куда-то коричневых – должно быть, покормили – но когда они все вернулись в порт, невозмутимые нормандцы заметили, что у некоторых парней в коричневых костюмах подозрительно оттопыриваются карманы. И лежат там не яблоки и не бутерброды...

   – ...Миша?

   – Что, товарищ старшина.

   – Как думаешь: нам долго плыть?

   – Товарищ старший лейтенант сказал два дня.

   – Плохо ты его слушал, красноармеец Эпштейн. Старший лейтенант сказал: если погода будет хорошая.

   – А разве она плохая?

   – Так это – пока.

   – А что, старшина, у тебя прогноз погоды есть? – раздался из темноты новый голос.

   – Никак нет, товарищ старший лейтенант.

   – Ну, так чего ты волнуешься? Чего бойцам спать не даешь?

   – Да боюсь я моря, товарищ старший лейтенант. Около нас Волга была, а море -нет. А тут уже берегов не видно...

   Старший лейтенант Домбровский перебрался поближе к старшине Политову, лег, поерзал, устраиваясь на жестком днище баркаса поудобнее, переложил наган из кармана брюк в карман пиджака:

   – Все хорошо, товарищ старшина, все – как надо. Послезавтра будем в Испании... – и мысленно добавил: "Если, конечно, никого не встретим в пути. А то быстрее доберемся. Эсминец, наверняка, плавает быстрее баркаса..."


   13.32, 21 апреля 1937г., Дания, аэропорт Каструп

   Датские офицеры с изумлением и восхищением смотрели на могучие четырехмоторные гиганты, совершавшие неторопливые эволюции в небе над их аэродромом. Вот первый зашел на посадку, снизился, коснулся колесами полосы и побежал по бетону. Он затормозил, величаво развернулся и медленно отодвинулся, давая место своему товарищу.

   Великаны с сорокаметровым размахом крыльев один за другим приземлялись как-то очень спокойно, неспешно, с чувством собственного достоинства. Лучше всего их посадку охарактеризовал майор Свантесен, заместитель начальника аэродрома. Глядя на темно-зеленых крылатых монстров, он заметил:

   – Возможно, лорды и живут в Англии, но летают они – в СССР!

   И все датские офицеры согласились с ним.

   Из первой машины, которая, наконец, остановила винты и заглушила моторы, выбрался человек в кожаном летном обмундировании. Сбив на затылок летный овчинный шлем, он, также неторопливо, как и его самолет, подошел к встречающим. Кроме заместителя командующего Армейским летным корпусом, офицеров аэродрома и расквартированных тут же двух истребительных и одного бомбардировочного "эскадронов", возле башни командно-диспетчерского пункта стоял советский полпред Николай Сергеевич Тихменев.

   Советский летчик подошел к встречавшим, козырнул датским офицерам и обратился к Тихменеву:

   – Товарищ полпред, сводный отряд машин Г-2 прибыл. Перелет произведен точно по маршруту, в соответствии с графиком. Все машины добрались успешно и безаварийно. Командир авиагруппы, полковник Водопьянов.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю