Текст книги "Испанская партия"

Автор книги: Борис Орлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)

   – Сядь, Климент Ефремович – произнес Берия спокойно. – Сядь и не нервничай. И вот еще что, – Лаврентий Павлович открыл ящик стола, достал оттуда наградной браунинг номер два и протянул его Ворошилову. – Вот. Куда лучше, чем твоя игрушка. Бери, бери, не сомневайся. Заряжен...

   Дверь открылась, и в кабинет вошли две симпатичных девушки в чекистской форме. Одна из них катила перед собой сервировочный столик, на котором стояли несколько бутылок, графин, маленький самовар и множество тарелок и блюдечек с закуской. Вторая поставила перед Берией и Ворошиловым стаканы в серебряных подстаканниках и хрустальные рюмки.

   – Вот попробуй, – Берия указал на графин. – Лучший коньяк на Кавказе. Между прочим – грузинский, а не армянский.

   Не обращая внимания на Ворошилова, держащего в руках браунинг, девушки быстро и сноровисто сервировали стол, и тут же вышли. Берия встал:

   – Можно? – он указал на дверь. – Я запру.

   Ворошилов ошарашено кивнул. Лаврентий Павлович подошел к двери кабинета, запер ее, затем вернулся на свое место.

   – Ты, Климент Ефремович, стрелять пока подожди и послушай, что я тебе скажу. Все твои подозрения оправдались. Заговор есть. И больше тебе могу сказать: в заговоре этом и Ягода с Фриновским, подельничком его, по самую маковку замазаны. Так что вовремя товарищ Сталин сменил их на нас с Николаем Ивановичем. И об этом обо всем я ему и доложил.

   Он посмотрел на Ворошилова и добавил:

   – Клянусь.

   Ворошилов медленно покачал головой:

   – Не поверил, значит, Коба, не поверил...

   Берия усмехнулся:

   – Как раз наоборот. Поверил, да еще как! Главари заговора кто?

   – Тухачевский, Уборевич, Якир...

   – Верно! А много Тухачевский с Уборевичем смогут из Испании сделать?

   Лицо наркома приобрело удивленно-обиженное выражение. На высокий лоб набежали морщины, потом стали медленно разглаживаться...

   – Так ты хочешь сказать?.. А здесь значит, один Якир с Гамарником?!

   – Точно так. Сейчас чистку в армии начинать – многие головы полетят. Причем – не самые худшие. И Испании не поможем, и Красную армию так ослабим, что потом лет пять в себя приходить будем! – Берия чуть напрягся, – А так – чего же лучше? Поедут наши заговорщики в Испанию, погеройствуют там, а может быть и случится с ними что... Тем временем мы здесь спокойно, без шума, без суеты, их товарищей прихватим. Разберемся. Виновных – накажем, невиновных – отпустим. И все тихо, все спокойно. А то ведь нынешних чекистов, – Лаврентий Павлович усмехнулся уголками губ, – только с поводка спусти. Они тебе всю республику кровью зальют...

   Ворошилов наконец осознал гениальный замысел Сталина. Одним махом, без всяких арестов и репрессий, лишить заговорщиков руководства, да еще, быть может, и стравить их между собой. Самовлюбленный индюк Якир наверняка попробует начать переворот в одиночку. И Тухачевский с Уборевичем об этом не просто догадываются – знают! А значит, побоятся оставить его без присмотра. Либо сдадут органам, либо, что вероятнее, сами уберут. Втихаря. Ай да Коба, ай да мудрец! Жертв – по минимуму, а результат – по максимуму!..

   – Кстати, Климент Ефремович, спросить тебя хотел, – голос Берии прервал восторженное парение Ворошиловских мыслей, опуская наркома с небес на землю. – Ты о нашем прежнем разговоре никому не рассказывал?

   – Да ты что, Лаврентий? Как можно? – Тут в душе Ворошилова вновь шевельнулась какая-то смутная тревога, и он с подозрением поинтересовался, – А с чего это ты спросил?

   – Да вот, понимаешь, какая история, – Берия снял с носа пенсне и стал протирать его кусочком замши. – Пришла мне тут докладная от Егорова. Даже не докладная – настоящий донос. И очень уж он в нем грамотно всю компанию Тухачевского топит. Вот я и думаю: он о нашем разговоре узнал, или сам догадался?

   Ворошилов задумался. Единственным человеком, который знал о разговоре с Берией, был вернейший и преданнейший Руда, который проболтаться не мог. Ни трезвый, ни пьяный. Так, выходит, Егоров сам догадался?..

   Он уже собрался сказать об этом Берии, когда вдруг с ужасом обнаружил, что все еще держит пистолет направленным на Лаврентия Павловича. По изменившемуся лицу наркома Берия понял все и тихо рассмеялся, указывая на браунинг:

   – Нравится? Забирай!

   Ворошилов забормотал слова оправдания, даже слегка покраснел, и протянул пистолет хозяину. Тот небрежно смахнул его обратно в ящик стола и, взяв графин, щедро наполнил рюмки:

   – Давай-ка, Климент Ефремович, выпьем с тобой за здоровье товарища Сталина...

   11.58, 31 марта 1937 г., Кронштадт

   Ежась от пронзительного балтийского ветра, Николай Герасимович Кузнецов подошел к стоящему у стенки «Марату». Дежурный проверил его пропуск, козырнул красной от холода ладонью:

   – Проходите, товарищ капитан первого ранга! – И добавил доверительно, – Вы первый прибыли.

   Кузнецов поднялся на борт линкора и прошел в салон. Он много раз бывал и на самом "Марате", и на однотипной "Парижанке", так что провожатый ему не требовался.

   В салоне за столом сидел недавно назначенный командир "Марата" флагман второго ранга Иванов:

   – Проходи, проходи Николай Герасимович, присаживайся, – Вадим Иванович вдруг улыбнулся, – Надеюсь, с "Червоной Украины" не мне на смену прислали?

   Кузнецов тоже улыбнулся. Предшественником Иванова на мостике "Марата" был Александр Фридрихович Леер, который до того командовал крейсером "Червона Украина". Собственно, именно его и сменил три года тому назад Кузнецов...

   – Нет, Вадим Иванович, нет! – Николай Герасимович изобразил шутливый испуг. – Тут бы со своим кораблем разобраться, куда еще чужой принимать?

   Восьмого марта Эскадра Особого Назначения прибыла в Кронштадт. И тут же без малейшей передышки стала готовиться к новому выходу в море. Заяц и Кузнецов полагали, что их корабли призваны с Черного моря для обеспечения безопасности поставок из Ленинграда в Испанию. А то, что такая опасность существует, они уже имели возможность убедиться. И она – эта возможность – изрядно добавила обоим капитанам седых волос...

   Правда, флот фашистской Германии, как по числу кораблей, так и по их боевым характеристикам, уступал итальянскому, но командиры советских крейсеров почему-то считали, что если бы их встретила гитлеровская эскадра, то так легко они бы не отделались. Во всяком случае, вряд ли можно было ожидать, что немцы отработают "полный назад" от одного только вида британского линкора. А в артиллерийском бою против германских кораблей, буде такой приключится, "Красный Кавказ" и "Червону Украину" ждет только гибель. И все что могут сделать краснофлотцы, так это постараться, чтобы гибель их была славной...

   Иванов, как видно, рассуждал примерно также, потому что спокойно сообщил, что в следующий поход как раз его "Марат" так же назначен в Эскадру Особого назначения.

   – И не только "Марат". Новейший "Ленинград" с нами пойдет, и "Новиков" – шесть штук. И три новых "Правды"...

   При этих словах Кузнецов поморщился. "Правда", "Звезда" и "Искра" были, спору нет, внушительными махинами, с хорошей скоростью, сильным, для подводной лодки, артиллерийским вооружением и большой автономностью. Вот только недостатков у них имелось еще больше, чем достоинств. "Правды" медленно погружались, рабочая и максимальная глубины недостаточны, запас торпед – до смешного маленький, да и самих торпедных аппаратов тоже небогато...

   – ...Еще две новейшие "эски" с собой берем и двух "Декабристов"...

   "Вот это – значительно лучше! – подумал Кузнецов – С нашими тремя "Щуками" – сила!"

   – ...два новеньких "Фугаса" и два "Тайфуна". И еще кой-чего!

   В этот момент дверь салона распахнулась, и вошел командующий Балтийским флотом Галлер. Оба командира синхронно встали, но Лев Михайлович махнул рукой:

   – Сидите, сидите.

   Он прошел к столу, уселся сам и поинтересовался:

   – А что, Вадим Иванович, чай у тебя на "Марате" есть?

   Пока вестовой разносили чай, прибыли командиры двух эсминцев и командир лидера "Ленинград". Галлер с удовольствием отхлебнул горячий ароматный напиток и усмехнулся:

   – Подплав как обычно, запаздывает.

   Именно в этот момент вошли двое подводников, один из которых немедленно отозвался:

   – Вы, товарищ флагман второго ранга наши скорости не равняйте. Куда нам за "Червоной" или того краше, за "Ленинградом" угнаться?

   – Вы, товарищ Косьмин не препирайтесь, а в следующий раз постарайтесь прибывать вовремя!

   Подводник поднял руку и продемонстрировал наручные часы:

   – На моих, товарищ флагман, до начала совещания еще две минуты...

   – Ну, так выбросьте ваши часы!

   – Слушаюсь, – подводник снял часы с руки и подошел к иллюминатору.

   Все замерли. Галлер был известен на флоте как грамотностью и опытностью, так и неукротимым самодурством. Подводник взялся за задрайки иллюминатора и вдруг спросил:

   – Ваши часы тоже выбросить, товарищ флагман?

   – Что-о?!

   – А сколько на ваших?

   Галлер ошарашено посмотрел на часы, которые показывали без двух минут двенадцать. Затем молча снял их с руки и протянул подводнику:

   – Тоже!

   – Есть! – Косьмин размахнулся и отправил двое часов в море.

   – Вот, – сказал Галлер, помолчав. – Теперь, когда мы разобрались с неисправными приборами, можно переходить к совещанию...

   10.06, 02 апреля 1937 г., Москва, Главное Управление Государственной Безопасности.

   Берия внимательно посмотрел на комбрига Соколова, потом перевел взгляд на Меркулова:

   – Значит, если я правильно тебя, Всеволод Николаевич, понимаю, передача пограничников в Особую армейскую группу ослабила пограничные войска так, что это уже вопрос государственный?

   – Так точно, товарищ Начальник Главного Управления Госбезопасности! – щелкнул каблуками Меркулов.

   Он не рисовался. Выросший в семье кадрового офицера, он впитал армейскую дисциплину вместе с воздухом детства.

   – На формирование стрелкового и механизированного корпусов из состава пограничных войск отправлено десять тысяч сто тридцать один пограничник, – сказал Соколов, – в том числе: рядовых бойцов – четыре тысячи девятьсот восемьдесят три человека; младших командиров – четыре тысячи триста пятнадцать человек; командиров – восемьсот тридцать три человека. Некоторые отряды сокращены до семидесяти процентов от штатной численности.

   – И что вы предлагаете? – Берия говорил почти без интонации, но сверкнувшие под пенсне глаза выдавали его острую заинтересованность. – Потребовать заменить убывших пограничников красноармейцами?

   – Нет, товарищ Берия. Замена красноармейцами убывших неэффективна. Рядовые бойцы Красной Армии не обладают должной подготовкой, позволяющей нести службу по охране государственных границ. Поэтому мы с товарищем Меркуловым предлагаем следующее: немедленно развернуть центры подготовки для красноармейцев и младших командиров, прослуживших один год. Таких мы сможем подготовить для дальнейшей службы в пограничниках.

   – Срок подготовки – не мене полугода, – заметил Меркулов. – И не более года. А уж если бы товарищ маршал дал младших командиров... – В его голосе зазвучали мечтательные интонации, – И совсем было бы ладно.

   – Считаете, что младшие командиры РККА соответствуют нашим требованиям? – приподнял правую бровь Лаврентий Павлович.

   – Для службы рядовыми бойцами пограничниками – безусловно, – сообщил Соколов. – Правда, для них это – понижение в звании, но...

   – Но зато быть пограничником – почетнее! – закончил за него Меркулов. И уже просительно прибавил, – Вы бы, товарищ комиссар государственной безопасности, попросили товарища Ворошилова...

   – Так, с этим все ясно, – подвел итог Берия. – Предложения и потребности по учебным центрам – завтра утром мне на стол, с полным расчетом всех сил и средств. Товарищ комбриг, – он поднял глаза на Соколова. – У вас все, или есть еще вопросы?

   – Никак нет!

   С этими словами Григорий Григорьевич собрался было выйти из кабинета, но Меркулов перебил его:

   – Так точно, товарищ Начальник Главного Управления Госбезопасности! У товарища комбрига есть вопрос с размещением его и его семьи!

   Лаврентий Павлович удивленно посмотрел на обоих своих подчиненных. Соколов покраснел, а Меркулов продолжил:

   – Товарищ Соколов прибыл из Ленинграда, где у него осталась семья. Фриновский был снят должности начальника пограничных и внутренних войск НКВД СССР слишком быстро, дела передать не успел, поэтому товарищ Соколов на службе ночует. Уже вторую неделю живет в своем кабинете, – Соколов покраснел еще сильнее. – А между тем, жилья в Москве у него нет. В связи с его переводом в аппарат НКВД, его семью, оставшуюся в Ленинграде, просят освободить служебную квартиру. И товарищ Соколов уже интересовался номерами в московских гостиницах...

   Лаврентий Павлович перевел взгляд со своего заместителя на исполняющего обязанности начальника пограничных и внутренних войск:

   – Это верно, товарищ комбриг?

   – Так точно, товарищ комиссар государственной безопасности второго ранга – выдавил из себя Соколов. – Только это ведь не к спеху...

   Берия усмехнулся. Затем взял трубку телефона:

   – Богдан? Распорядись, чтобы перевезли из Ленинграда семью комбрига Соколова. Нет, новую квартиру не требуется. В квартиру прежнего начальника погранвойск заселить. Он теперь по наркомату связи проходит, вот пусть Наркомсвязь ему жилье и обеспечивает. Вечером доложишь...

   Соколов вышел, а Меркулов остался. Лаврентий Павлович встал из-за стола, прошелся по кабинету:

   – Ну, как идет подготовка к операции "Гусь"?

   – Ответственный за проведение данной операции товарищ Андрей ожидает в приемной.

   – Пригласите...

   10.06 (по Гринвичу), 02 апреля 1937 г., Лондон, Адмиралтейство

   – Итак, милорды – члены Комитета Адмиралтейства, теперь перейдем к следующему вопросу – Сэмюэль Хор, первый лорд Адмиралтейства, быстро глянул в свои записи. – Касательно отправки Советами эскадры, – на тонких губах зазмеилась ироничная усмешка, – в Испанию. Эскадра в составе одного устаревшего линкора, устаревшего крейсера, нескольких устаревших эсминцев. Из новых кораблей – единственный современный эсминец, несколько тральщиков и восемь подводных лодок. Как сообщают наши источники в России, эскадра конвоирует воинский контингент, направляемый в помощь правительству Испании.

   – Ну что же тут обсуждать, милорды? – поинтересовался Первый морской лорд. – Советская Россия посылает куда-то солдат в сопровождении каких-то старых калош. Нас это не касается. А если возникнет такая необходимость – мы остановим их без единого выстрела.

   Слова соратника и последователя великого Битти прозвучали столь весомо, что Хор даже сделал вид, словно он смущен необходимостью выносить на общее рассмотрение столь малозначительный вопрос. Однако он продолжил:

   – По сообщениям из Советской России Сталин намерен отправить в Испанию три корпуса. Пехотный, механизированный и авиационный.

   – Ваше лордство, позвольте. Три корпуса – вы представляете, сколько это народу и техники? Чем перевозить будут?

   – Кораблями, разумеется, – первый лорд Адмиралтейства позволил себе пошутить.

   – Считайте тоннаж, милорд. Исходя из, примерно, сорока четырех тысяч человек в пехотном корпусе, до пятнадцати тысяч – в механизированном, и до восьми тысяч –  в авиационном. Ну, и техника... На чем они будет перевозить?

   – Способность русского транспорта к быстрой переброске такой массы войск и снаряжения вызывает обоснованные сомнения, милорд, – поддержал Чэтфилда контролер флота сэр Чарльз Адам, Третий морской лорд.

   – Однако, милорды, – вмешался в разговор приглашенный военный министр Купер. – Если конвой дойдёт и высадится, то большевики начнут воевать с мерзкими бошами и гнусными итальяшками, которые, в последнее время, пытаются что-то там изображать в Средиземном море. При любом раскладе мы – в выигрыше, милорды.

   – Вряд ли, господин министр, – Первый морской лорд позволил себе снова усмехнуться. – У Советской России не хватит флота, чтобы поставлять по морю все необходимое для снабжения войск, а по суше – Германия  элементарно закрывает границы. Мне вообще интересно: где они найдут достаточное число кораблей для перевозки войск?

   – Необходимо около десяти тысяч тонн на перевозку одного полка со всеми запасами и службами, – небрежно заметил первый лорд Адмиралтейства. – А у большевиков весь тоннаж – примерно один и семь десятых миллиона тонн. Вычтите то, что находится на Черном море и Тихом океане, и вы поймете, дорогой сэр, что это – безнадежная затея...

   – Значит, у нас нет повода мешать этим самоубийцам, – сказал лорд Чэтфилд. – Пусть себе плывут. Можно даже отправить "Родней" и "Глориес" с сопровождением, чтобы они проследили, как бы злые колбасники не обидели малышей по дороге...

   – А потому, – подвел итог Сэмюэль Хор, – можно оставить этих детишек в покое. Пусть себе развлекаются...

   12.15 (по Гринвичу), 02 апреля 1937 г., Париж, Елисейский дворец

   – Господин президент, позвольте представить вам нового посла Советского Союза. Мсье Суриц Яков Захарович. Вот его верительные грамоты.

   Альбер Лебрен, пятнадцатый президент Французской республики, вежливо склонил голову, когда крупный человек с пышными усами подошел к нему и вручил перевитые шнуром документы. Собственно, они оба: и президент, и посол понимали, что это – всего лишь визит вежливости и дань этикету. Президент Франции не имел серьезной реальной власти – всем заправлял премьер-министр. Представление можно было бы считать и законченным, тем более, что у Лебрена начались почечные колики, оставшиеся в качестве памяти о Верденской битве и сырых окопах фронта. Но Блюм собирался сказать еще что-то, и это "что-то" будет наверняка неприятного свойства. Президенту чем-то был симпатичен этот с виду добродушный усач – посол, и чтобы оттянуть момент, когда влезет настырный премьер, он решил поговорить с Сурицем. Приняв грамоты и передав их адъютанту, Лебрен внезапно спросил:

   – А как поживает прежний посол, мсье Потемкин?

   Он что-то слышал, что у большевиков опять началась борьба за власть, и, возможно, "мсье Потемкин" сейчас сидит в кровавых подвалах ГПУ. А он вполне искренне симпатизировал русскому...

   – Благодарю вас, господин президент. Товарищ Потемкин назначен первым заместителем народного комиссара иностранных дел. Он, кстати, очень тепло отзывался о вас и о вашей политике примирения противоборствующих сил в правительстве...

   – Господин президент, – Леон Блюм смотрел на главу Республики своими слегка выкаченными, маленькими глазками. – Господин посол принес официальный запрос о пропуске гражданских самолетов следующих из России в Испанию, а также о дозаправке и техническом осмотре их на нашей территории.

   Лебрен поморщился. Он не любил Блюма и как социалиста, и как еврея. Блюм заигрывает с красными, Блюм постоянно уступает требованиям профсоюзов, Блюм готов поставлять оружие коммунистам и анархистам в Испании. Но, кажется, здесь он зашел слишком далеко...

   – А что это за самолеты, господин посол? – поинтересовался президент.

   – Это большие невооруженные самолеты, которые используются у нас на Севере, там где мало дорог – спокойно ответил Суриц. – Мы полагаем, что правительство Испанской республики может использовать их, например, для эвакуации раненых, или для перевозки пассажиров между изолированными друг от друга районами, контролируемыми правительством Испании. В Советском Союзе они обозначаются Г-2 – "гражданский самолет второй".

   – Их возможно использовать в качестве военных? – спросил Лебрен.

   – Увы, Ваше превосходительство, – вмешался в разговор министр авиации Пьер Кот. – Любой самолет, даже самый мирный, можно использовать в боевых действиях. Хотя бы для того, чтобы сбросить его на головы противников...

   Лебрен смеялся над шуткой Кота, а сам смотрел на министра национальной обороны и войны Даладье. Тот несколько раз порывался что-то сказать, но в последний момент ловил на себе взгляд то премьера, то министра авиации, и тут же оставлял попытки вмешаться.

   – Вы что-то хотели сказать, Эдвард?

   Услышав свое имя, Даладье вздрогнул, как от удара, затравленно огляделся, сглотнул...

   – Нет, ничего, господин президент. Может так случиться, что наши аэродромы будут не в состоянии принять столь большие самолеты и...

   – Ерунда! – махнул рукой Кот. – Наши аэродромы могут принять любые самолеты. С этим проблем не будет...

   Почки болели все сильнее. Лебрен вздохнул:

   – В таком случае, я не вижу причины отказать вашему правительству, господин посол. Я отдам соответствующие распоряжения... – и кивнул, показывая, что аудиенция закончена.

   11.00 (по Гринвичу), 04 апреля 1937 г., Женева, Дворец Наций

   Яркое весеннее солнце вызолотило белоснежные стены уже почти достроенного комплекса штаб-квартиры Лиги Наций. Большая часть служб, в том числе – Секретариат и Совет уже перебрались сюда, в Женевский парк Ариана, в охваченный колоннадами и портиками дворец.

   Заседание Совета Лиги сегодня должно было начаться с официального заявления представителя Союза Советских Социалистических Республик. Большевики лишь недавно вступили в Лигу и пока ничем особым себя не проявляли, но вот второго апреля...

   Второго апреля в Секретариат Лиги Наций было подано ходатайство о заявлении представителя СССР, народного комиссара иностранных дел СССР Литвинова. И вот теперь представители постоянных членов Совета – Великобритании, Франции, Италии и Японии, а также четырех избранных членов – Британской Индия, Испании, Доминиканской Республики и Аргентины с интересом ожидали: что именно желают сообщить миру большевики?

   Ровно в 11:00 по Гринвичу распахнулись высокие двери Зала Совета, и к трибуне в центр прошествовал Литвинов в сопровождении троих переводчиков. Максим Максимович легко взошел на трибуну, переводчики расположились у микрофонов внизу.

   – От имени и по поручению Правительства Союза Советских Социалистических Республик я должен заявить следующее: во исполнение решения Совета Лиги Наций от десятого октября прошлого года об осуждении агрессоров, осуществивших интервенцию на территории Испанской республики, Правительство Советского Союза приняло решение об отправке ограниченного контингента своих вооруженных сил, с целью поддержания мира и выдворения иностранных агрессоров и интервентов с территории Испании.

   Советское Правительство проинформировало правительство Испании о том, что миротворческий контингент вступит в боевые действия только с войсками интервентов, сохраняя нейтралитет в отношении испанских военных формирований, если только последние не спровоцируют своими действиями бойцов и командиров ограниченного контингента по поддержанию мира на принятие ответных мер и осуществление противодействия.

   Советское Правительство поручило мне сообщить, что численность ограниченного контингента по поддержанию мира будет поддерживаться на уровне численности войск агрессоров, вплоть до их полного изгнания с территории Испании или вплоть до полного их уничтожения.

   Допуская возможность мирного урегулирования конфликта, Советское Правительство предлагает государствам-агрессорам немедленно вывести из Испании все находящиеся там иностранные войска интервентов вместе с их вооружением и военным снаряжением. Для контроля за исполнением этого предложения, Советское Правительство готово командировать в Испанию своих военных специалистов в количестве, достаточном для всеобъемлющего надзора за выполнением данного решения.

   В том случае, если страны-агрессоры согласятся на гуманное советское предложение, Советское Правительство поручило мне сообщить, что отправленный в Испанию контингент по поддержанию мира будет немедленно возвращен в полном составе, за исключением потребного числа наблюдателей-экспертов.

   В том же случае, если страны-агрессоры не согласятся с гуманным предложением Союза Советских Социалистических Республик, мое Правительство сообщает, что по отношению к интервентам на территории Испанской республики оно оставляет за собой полную свободу действий.

   С этими словами Литвинов сошел с трибуны и величественно удалился, оставив Совет Лиги Наций в состоянии близком к шоковому. Только представитель Испании громко произнес ему вслед: "Вива Русиа!"...

   Народному комиссару обороны СССР маршалу Ворошилову

   Рапорт

   В рамках операции "Гроза" утверждено решение об отправке части личного состава Армейской Группы Особого Назначения вспомогательными маршрутами. Прошу Вас дать указание обеспечить личный состав, назначенный к следованию по этим маршрутам проездными документами, денежным довольствием и гражданской одеждой в соответствии с утвержденными нормами.

   Командующий Армейской группой Особого Назначения

   Маршал СССР Тухачевский.

   09 апреля 1937г.

   10 апреля 1937г.

   Первому секретарю Ленинградского областного комитета ВКП(б), тов. Жданову.

   Прошу Вас дать указание обеспечить личный состав частей РККА, прибывающий в Ленинград по спецлитерам гражданской одеждой заграничного производства в соответствии с нормативами вещевого довольствия РККА

   Народный комиссар обороны Ворошилов.

   Директору Ленгорторга тов. Евстафьеву

   Обеспечить прибывающих бойцов и командиров РККА всем необходимым. Жданов.

   «По сообщению Агентства „Гавас“ 10 апреля в Киеве при невыясненных обстоятельствах скончался командующий Киевским военным округом Якир.»

   Вс. Иванов «Памяти краскома»

   "По всем улицам великого города идут делегации рабочих, служащий, командиров и красноармейцев, летчиков и краснофлотцев.. Они направляются к центру, к форуму социалистической столицы, к Красной площади. Дует резкий косой ветер. Моросит мелкий холодный дождь. Ветер вырывается отовсюду: из-за углов, из-за крыш, нападает сбоку, спереди. Это сама природа прощается с пламенным революционером, настоящим большевиком товарищем Якиром.

   Густые колонны с траурными знаменами, с тёмнокрасными повязками, шагают безмолвно, ровно, горестным шагом прощания.

   В Колонном зале, на кургане цветов стоит урна с прахом героя, с прахом революционера и полководца товарища Якира. У подножия каждой колонны – огромные венки и красные ленты со скорбными буквами прощания. И вдоль стен всего здания – венки: как бы гигантский вензель любви и преданности.

   Часы приближаются к двум. Шагом военным, четким проходят прощающиеся, они торопятся, чтобы великую урну могли увидать и те товарищи, которые стоят за их спиной в гигантской очереди к Дому союзов.

   Не то капли дождя, не то капли слез на их ресницах, – на этих лицах, скорбных и простых.

        Меняются почетные караулы. Татарина сменяет русский, узбека – грузин, армянина – казах. Народы Союза, лучшие их представители прощаются с товарищем Якиром. В зале, где ожидает почетный караул, перед тем, как ему выйти к урне, готовятся к последнему походу с любимым полководцем командиры, – те люди, которые вместе с Якиром громили белые банды, отстаивали завоевания социализма от тех, кто тянул свои грязные руки к нашей Родине.

   На улице, перед выходом из Колонного зала, нас опять встречает дождь.

   Вправо от входа стоят делегации народов СССР. Слышишь разную речь, но смысл горестный ее – один. Делегаты приехали на поездах, прилетели на самолетах – из Донбасса, из Горьковского края, с Урала, из Средней Азии, из всех республик и краев Союза. Здесь их четыреста человек. Товарищ называет имена и доблести, которыми отмечен каждый делегат, – почти все они орденоносцы.

   Услышав нашу беседу, делегаты хотят рассказать об Ионе Эммануиловиче – человеке, с которым они шли сквозь колчаковскую шрапнель, и бандитские пули . Но вдруг толпа вздрагивает, выпрямляется. Взоры ее любовно и преданно направлены на человека в скромной матерчатой фуражке, с походкой стремительной и в то же время какой-то застенчивой. Лицо его скорбно. Он быстро входит в Дом союзов. Это – Сталин. "Сталин", – неповторимо говорят друг другу делегаты.

        Ветер свирепствует, гудит, воет. Против нас на неподвижных белых конях стоит почетный эскорт.

   Вожди народа выносят увитую цветами маленькую урну на черной подставке с черными поручнями. Дождь устремляется на розовые и белые цветы, ветер треплет лепестки, словно они не хотят оставаться здесь, не желают смиряться со смертью этого человека.

   Урна медленно плывет мимо молча и неподвижно стоящего народа, заполняющего всю площадь Свердлова. Здесь много тысяч людей, над каждой головой на стяге вы видите портрет товарища Якира. Это безмолвие и эти портреты сильнее слез и стенаний.

    Ветер бросает дождь по Красной площади навстречу урне. Она не колышется. Она медленно и ровно движется к Кремлевской стене – пантеону социализма. На стенах площади нет ни украшений, ни портретов. Скорбь здесь в глазах и сердцах людей, наполняющих площадь.

   Сталин поднимается на крыло мавзолея. Неподвижно смотрит на урну.

   Говорят Молотов, Ворошилов, Тухачевский. В их замечательных речах мы видим человека огромного, могучего, уверенного в правоте своего дела.

   Урна поворачивает за край мавзолея. Последний раз площадь смотрит на урну. Последний салют прощания, – гремят орудия. Мокрые ели словно плачут, провожая товарища Якира в последний путь. Седые камни Кремлевской стены приняли прах выдающегося полководца, верного бойца революции, защитника всех угнетенных.

   Пройдут долгие, долгие годы. Облик Ионы Эммануиловича Якира –  полководца социализма, будет воспет и в книгах, и в мраморе, и в бронзе. Но никогда не забудут потомки о скорби этого холодного дня, об этой процессии горя, уважения и любви, об этой процессии, пылающей верой в мощь социализма, пылающей преданностью к коммунистической партии, к вождю народов товарищу Сталину!"

   Опубликовано в газете "Правда" от 12 апреля 1937 г.

   10.16, 14 апреля 1937 г, Ленинград, база Ленгорторга.

   – Товарищ майор! – Старший лейтенант Домбровский вытянулся перед комбатом Лукиным, – Второй взвод, второй роты прибыл для получения обмундирования!

   Лукин поморщился, расправил лацкан светло-серого пиджака, а затем с чувством произнес:

   – Алеша, сколько раз можно повторять: не обмундирования, а одежды. О-деж-ды, ясно тебе?

   – Так точно, товарищ майор!

   – И привыкай к конспирации. Не "товарищ майор", а Евгений Дмитриевич, понял?

   – Так точно, Евгений Дмитриевич!

   – Тьфу на тебя! – Лукин досадливо махнул рукой. – Иди уже, товарищ Домбровский. Надеюсь, что хоть дальше не будешь забывать, что пока на место не приедем, никаких майоров, полковников, лейтенантов и так далее не существует.