Текст книги "Испанская партия"

Автор книги: Борис Орлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)

   – Это вы что же, товарищи командиры: пообедать остановились? – Мехлис начинал закипать, – Нашли время, нечего сказать!

   – Да нет, товарищ корпусной комиссар, – устало махнул рукой танкист. – Моторы перегрелись. Жара, будь она неладна! У нас на двух танках уже самовозгорание было. Вот и решили: постоим, моторы остудим, потом еще и водичкой отольем, а там – дальше рванем...

   Лев Захарович промолчал. Командиры были правы: авиационный двигатель М-5, стоявший на "бэтэ пятых" мог загореться от перегрева. Летчики уже жаловались, что на бреющем полете в самую жару у СБ и "ишаков" загораются моторы. У танкистов значит те же проблемы? Нужно будет сообщить...

   Так размышляя, он шагал вслед за командирами к танкам. Песня тем временем звучала все громче:

 
   Пусть паны не хвастают
   Посадкой на скаку, -
   Смелем рысью частою
   Их эскадрон в муку.
 
 
   Будет белым помниться,
   Как травы шелестят,
   Когда несется конница
   Рабочих и крестьян.
 

   «Товарищу Тухачевскому такая песня не понравилась бы... – усмехнулся про себя Лев Захарович. – Не любит товарищ маршал Варшаву вспоминать...»  И тут же мысли перескочили на другое: «Зря я на этих ребят обозлился. Молодцы! Расположились удачно, охранение выставили, – он огляделся, – аж, в два кольца! И времени даром не теряют: организовали прием пищи...» Внезапно, он заметил, что командир-танкист подпевает песне:

 
   Не начинаем боя мы,
   Но, помня Перекоп,
   Всегда храним обоймы
   Для белых черепов.
 

   – Что, товарищ старший лейтенант, славе Первой Конной завидуете? – Мехлис улыбнулся. – Это – хорошая зависть...

   – Да нет, товарищ корпусной комиссар. Чего я им завидовать стану? У нас еще боев много будет – догоним – Старший лейтенант внезапно посерьезнел, – Отец у меня на Перекопе погиб. В Первой...

   С минуту Лев Захарович шел молча. Прозвучал последний куплет песни:

 
   Никто пути пройденного
   У нас не отберет.
   Конная Буденного,
   Дивизия, вперед!
 

   и почти сразу же грянула новая песня. От удивления Мехлис даже остановился: мелодия была знакома, но слова... Он не мог разобрать ни одного, и только спустя несколько секунд понял: песню поют по-испански...

 
   Por montaЯas y praderas
   avanza la divisiСn,
   al asalto va a tomarse
   la enemiga posiciСn.
 

   Заметив удивление члена военного совета АГОН, лейтенант Баранов засмеялся:

   – Это – баски, товарищ Мехлис. Добыли где-то слова и распевают...

   – И очень правильно делают, товарищ Баранов. Нужно крепить дружбу красноармейцев с товарищами-союзниками.

   В этот момент командиры вышли к отдыхающим красноармейцам и ополченцам. Песня мгновенно оборвалась, бойцы вскочили...

   – Продолжайте, товарищи, продолжайте, – махнул рукой Мехлис. – Я вот тоже, посижу, послушаю...

   И тут же ему в руки ткнулся кусок хлеба с большим куском копченого мяса и кружка с какой-то красной жидкостью.

   – Кушайте, товарищ комиссар, – младший комвзвод-танкист протянул ему миску, в которой лежали сухофрукты. – Витамины и вместо сахара, а то больно кисло будет – указал он на кружку.

   – А что это? – поинтересовался Лев Захарович, с подозрением принюхавшись к содержимому.

   Жидкость явственно пахла вином, но Мехлис точно знал, что по нормам снабжения вино полагалось только летчикам и десантникам-парашютистам. Танкист, не смутясь, ответил:

   – А это доктор велел в воду вино добавлять. Чтобы не кипятить...

   – Обеззараживает, – пояснил лейтенант. Кипятить не выходит – кухонь и так не хватает. А этим способом воду мы еще в пустыне обеззараживали...

   "Дельно, – подумал Мехлис. – Нужно и в других частях внедрить..."

   ...Через два часа танкисты, как и обещали, «рванули» вперед. Обшарпанная «Испано-Сюиза» в сопровождении БА-6 шли замыкающими колонны грузовиков с пехотой. Адъютант Мехлиса Брагин мог быть доволен: Лев Захарович милостиво согласился двигаться вместе с танкистами. Хотя бы в ночное время...

   07.20, 5 июля 1937 г., Мадрид, Штаб обороны

   – Камерад Клебер! Камерад Клебер!

   Григорий Михайлович оглянулся. К нему спешил лейтенант-связист, размахивая какой-то бумагой. Подбежав к главному советнику, он протяну ему конверт, с печатями Советского посольства:

   – Вот. Только что доставили самолетом из Валенсии. Лично вам, камерад Клебер...

   Штерн сломал печати, и вытащил длинную, узкую полоску бумаги. Текст, напечатанный на ней, гласил:

   Прошу максимально возможно ускорить сроки начала запланированной вами наступательной операции, с целью оказания поддержки наступлению АГОН. Настоятельно прошу начать наступление в течение ближайшего дня-двух

Ворошилов.

   Григорий Михайлович выматерился про себя. Ради тщеславного Тухачевского и самовлюбленного Уборевича он должен сломать тщательно спланированный график, поставить под удар всю операцию в целом. И если все закончится удачно, то вся слава достанется этим индюкам, а вот если что-то пойдет наперекосяк – отдуваться будет он! Один!..

   Однако Штерн привык не обсуждать приказы, а выполнять их. Он спрятал депешу в планшет, и прошел к себе в кабинет. Поднял телефонную трубку:

   – Соедините меня с одиннадцатой дивизией. Товарищ Листер? Клебер говорит...

   08.25, 5 июля 1937 г., Вальядолид

   Настроения в Ставке Франко приближались к паническим. Продвижение большевиков за первый день наступления составляло невероятную цифру – до пятидесяти километров.

   Красные танковые клинья вспороли оборону итальянского корпуса словно острый нож – тонкую ткань. Генерал Бастико еле успел отступить – а, вернее говоря, удрать! – в Бургос. Из отрывочной информации, поступившей от командующего итальянским корпусом, удалось выяснить, что Бургос обороняют остатки двух итальянских дивизий и несколько тыловых испанских частей. Оказалось, что в ночь перед наступлением, русские десантники буквально вырезали штабы всех итальянских дивизий и почти всех полков. Лишенные централизованного управления батальоны быстро превратились в неуправляемую, охваченную ужасом толпу, разбегавшуюся при одном только виде танков с красными звездами на броне.

   Немцы и собственно испанцы держались чуть лучше, но тут сыграло свою роковую роль русское господство в воздухе. Попытки организовать сопротивление на запасных рубежах привело лишь к новым потерям. Ночью проклятые парашютисты большевиков добрались не только до штабов и складов, но еще и до аэродромов, на которых разместили истребители Легиона "Кондор", и теперь самолеты противника, пользуясь своей безнаказанностью, засыпали бомбами оборонительные позиции испанцев, а новейшие немецкие противотанковые орудия три и семь десятых сантиметра буквально вколачивали в землю.

   – Положение критическое, – именно так охарактеризовал сложившуюся ситуацию командир лучшей дивизии Франко " Сориа" генерал Москардо.

   – Даже больше, чем критическое – добавил командир Марокканского корпуса генерал Ягуэ. – Еще немного – и оно станет безнадежным...

   Франко невольно содрогнулся. Эти два генерала известны своей отчаянной храбростью, хладнокровием и решительностью. И уж если они дают такие оценки – дело плохо. Совсем плохо...

   – Бургос должен держаться, – голос каудильо дрогнул. – У нас нет возможности снабжать окруженных по воздуху, но запасов должно хватить надолго, а тем временем...

   – А тем временем наступление большевиков выдохнется! – подхватил мысль Франко глава его секретариата Серрано. – И тогда каудильо нанесет им решительный удар!

   Франко благосклонно взглянул на своего шурина. Серрано, хоть и был гражданским, пользовался большим авторитетом и влиянием среди мятежников.

   Генералы молчали. Лишь когда всем стало ясно, что пауза безобразно затянулась, генерал Ягуэ произнес:

   – Занять оборону по линии рек Писуэрга – Рио Карьон. Оборона глубоко эшелонированная, с опорными противотанковыми пунктами, развитой зенитной обороной. Танковые части с танками Pzkpf-I, дивизия марокканской кавалерии и минимум два полка, посаженных на грузовики образуют ударный мобильный кулак, предназначенный для быстрого реагирования на прорывы...

   Решение об обороне было принято к двенадцати часам дня, и в Южную и Центральную армию разосланы соответствующие приказы. К полуночи части, назначенные занять позиции на новом рубеже обороны, получили задание на марш и начали выдвижение к местам погрузки. А на рассвете следующего дня на ставку Франко обрушилось новое страшное известие. Республиканские войска начали массированное наступление на Брунете...

Часть третья

Высоко в небе ясном вьется алый стяг!

Под ядрами рушится дом,

Визжит и взвивается пламя -

И веет во пламени том

Кровавое красное знамя.

В.В. Крестовский

   10.20, 07 июля 1937 г., окраина Бургоса.

   – ђAtenciСn! ђAtenciСn! ђSoldados! El mando soviИtico y el comandode las fuerzas armadas de la RepЗblica le invita a dejar deresistencia sin sentido! DИ por vencido! Le garantizamos una vida!ђAtenciСn! ђAtenciСn! ђSoldados! Usted estА rodeado! La resistencia es inЗtil! DИ por vencido! Le garantizamos una vida!

   Рупор, установленный на крыше обычного автобуса, надрывался вот уже полчаса как, призывая сдаваться франкистов, окруженных в Бургосе. Впрочем, диктор, читавший испанский текст с баскским акцентом слегка лукавил: из состава АГОН среди окруживших столицу Старой Кастилии войск, имелся только батальон охраны штаба. Остальные были баски, пришедшие в себя после долгой череды поражений и воспрянувшие духом в результате недавних побед. Но они не жаждали умирать, и потому президент Агире и генерал Улибарри отдали приказ провести "пропагандистскую подготовку". Эффекта, однако, пока не последовало...

   -...Сеньор маршал, поймите, – Мано Улибарри в очередной раз слегка поклонился, – мои солдаты – хорошие солдаты, храбрые солдаты, но, увы! – неумелые солдаты!

   Тухачевский и не собирался спорить с престарелым служакой – ополченцы были, действительно, не боевыми частями, а какой-то массой, толпой. Пусть отважной, пусть обстрелянной, но толпой – трудно управляемой, подверженной сиюминутным настроениям. Атаковать такими солдатами окруженные в Бургосе испанские и итальянские войска было, по крайней мере, не умно. А если быть честным – самоубийственно...

   Первоначальным планом наступления предполагалось оставить окруженных франкистов в покое, просто заблокировав их формированиями басков, но затем Михаил Николаевич понял: полагаться на басков – нельзя. Наиболее боеспособная часть ополченцев была задействована в наступлении, а то, что осталось, было ниже всяческой критики...

   Когда Тухачевский направился на Бургосские позиции, пожелав лично проинспектировать блокирующие части и оценить ситуацию на месте, его несколько раз останавливали разгулявшиеся, одуревшие от победного дурмана баски. Они потрясали оружием, размахивали национальными флагами и красными знаменами, совали чуть не в самое лицо маршалу оплетенные соломой бутыли с вином, орали лозунги и были абсолютно неспособны не то, что воевать, а даже просто твердо стоять на ногах. Особенно запомнился Михаилу Николаевичу один из таких отрядов, возглавляемый пожилым, изрядно побитым жизнью мужичком, украшенным свежим шрамом через все лицо. Поблескивая хитроватыми глазками, мужичок силой воткнул Тухачевскому в руку стакан с вином и пояснил ошалевшему переводчику:

   – Ну что случится, если сеньор маршал выпьет нашего вина? Потом шофер поедет чуть быстрее – вот и все! И никуда сеньор маршал не опоздает...

   ...Да атаковать такими солдатами было бы безумием, но не меньшим безумием было бы рассчитывать на то, что этот сброд сможет удержать блокированных франкистов в кольце окружения. Пройдет еще совсем немного времени, окруженные националисты придут в себя после разгрома и, обнаружив перед собой такого противника, обязательно попробуют вырваться. Придется снимать авиацию с переднего края наступления, иначе франкисты вырвутся. Рейд опомнившихся фашистов по тылам в планы Тухачевского не входил. Но это замедлит темп наступления, даст Франко возможность провести перегруппировку сил...

   В поисках решения Михаил Николаевич задумался так глубоко, что не сразу обратил внимание на то, что генерал Улибарри что-то ему объясняет...

   -...Сеньор маршал, уверяю вас, это может дать результат. Сеньор Мехлис уже давно предложил нам напечатать такие листовки и сеньор президент отдал соответствующие распоряжения. Вот, не угодно ли взглянуть – Мариано Улибарри протянул командующему АГОН лист бумаги.

   Михаил Николаевич взял его в руки и с удивлением уставился на единственную фразу, набранную крупным мемфисом. На всякий случай, он перевернул лист. Обратная сторона была девственно чиста...

   Маршал удивленно поднял брови и посмотрел на Улибарри, но, услышав перевод, поперхнулся и надолго замолчал.

   – Не сомневайтесь, сеньор маршал, это обязательно окажет нужное воздействие, – зачастил командующий баскского ополчения. – Я много раз бывал в Бургосе и знаю его жителей. Они сами передушат всех фашистов, если те откажутся сложить оружие...

   – Ну, хорошо, – согласился Тухачевский. – Будь по-вашему.

   Улибари просиял, а командующий АГОН продолжил:

   – Единственное, что мне представляется разумным дополнением... – Михаил Николаевич поднял трубку телефона. – Соедините меня с комбригом Водопьяновым. Немедленно!..

   ...Когда перевалило за полдень, и жара достигла своего апогея, в Бургосе, несмотря на осаду, наступила сиеста. Жители попрятались по домам или разбрелись по маленьким кафе, ресторанчикам, кондитерским – словом, туда, где можно было скрыться от жгучего солнца в спасительной тени. Туда же постарались сбежать от изнурительной жары и офицеры-итальянцы и офицеры-наваррцы, да и унтер-офицеры с солдатами, свободными от несения службы нашли себе симпатичные подвальчики с дешевым вином и блаженной прохладой. Город затих под палящими лучами полуденного светила, погрузившись в расслабленную, ленивую истому. И потому гул и рев, раздавшийся с неба, вызвал панику, почище рева труб Страшного Суда. Люди в ужасе выбегали из домов и устремляли глаза в небо...

   ... На Бургос плотным строем заходили шесть десятков огромных четырехмоторных бомбардировщиков, вокруг которых, словно овчарки вокруг стада, носились несколько маленьких истребителей. Вот они вдруг собрались вместе и, точно хищные ястребы, устремились к земле. Донесся далекий треск авиационных пулеметов, словно где-то в небесах рвали прочную ткань, грохнули взрывы бомб...

   – Накрыли батарею у часовни Пресвятой Девы Марии – произнес толстенький буржуа в золотых очках и перекрестился. – Да примет Пречистая их души...

   А бомбардировщики неумолимо приближались к городу. Завыли ручные сирены, взлетели ракеты оповещения. Город превратился в разворошенный муравейник. Люди бежали, спотыкались, падали, метались в панике, пытаясь найти хоть какое-то убежище от неумолимой смерти, что вот-вот обрушится на них с небес. А бомбардировщики ревели все ближе, все громче, все страшнее. И вот, достигнув одной им ведомой точки, они разом сбросили свой груз на беззащитный Бургос...

   Люди внизу замерли: на город зимней метелью осыпался вихрь белой бумаги. Листовки. Просто листовки...

   Толстенький буржуа, утерявший где-то свои очки, поймал одну из них, расправил и в ужасе отшатнулся. Надпись на листовке была страшнее библейского "Мене, текел, фарес"...

   – ...Что это? Что?! – кричала хорошо одетая женщина, тыча листовку прямо в лицо опешившего итальянского лейтенанта. – Вы! Вы понимаете, что это значит?!

   – ...Немедленно убирайтесь! – напирал на двух ошалевших солдат дородный трактирщик. – Пошли вон! Немедленно идите и сдавайтесь! Я не желаю, – он взмахнул листовкой, – подыхать из-за вашего идиотского упрямства!..

   – ...Послушайте, генерал, – бургомистр встал. – Я понимаю, что ваш долг – сражаться с большевиками. Но мой долг – хранить город, который будет разрушен, если вы не выполните их требования о сдаче. Вот, – он протянул Бастико листовку. – Это послужит вашим оправданием...

   Капитуляция итальянцев и наваррцев была принята через два часа, а к вечеру в город вошли баскские ополченцы. Колонны маршировали по улицам, усеянным белыми листками бумаги, на которых даже издалека явственно читалась черная надпись "MaЯana serА una bomba!"

   12.10, 08 июня 1937г., Москва, Кремль.

   Ворошилов закончил и отошел от карты. Сталин еще раз внимательно посмотрел на несколько жирных стрелок, перечеркнувших Испанию в различных направлениях, затем поднялся и подошел поближе. Провел пальцем по одной из стрелок, улыбнулся в усы:

   – Неважные дела у генерала Франко, не так ли, товарищи? Обложили волка...

   В кабинете царила приподнятая атмосфера. Молотов, как обычно был спокоен, не желая вмешиваться в то, в чем не является специалистом. Но то, что он доволен – сомнений не вызывало.

   Каганович искренне, по-детски радовался тому, что все получается так, как задумано. И даже лучше. Во время доклада наркома обороны он удовлетворенно потирал руки, в особо ярких моментах весело смеялся, а когда Ворошилов рассказал о взятии Бургоса, не удержавшись, воскликнул: "Молодцы!"

   Буденный, забыв про свои трения с Тухачевским и Уборевичем, был доволен победами Красной армии и особенно тем, что потери при таких победах – минимальные. Он любил бойцов, и они платили легендарному маршалу тем же. Поэтому Семен Михайлович был просто рад, без оглядки на личные отношения с командирами АГОН.

   Берия и Ворошилов украдкой переглянулись. В глазах Климента Ефремовича читался вопрос: "Сказать?" Берия чуть заметно покачал головой: "Рано..."

   Сталин прошелся вдоль карты, повернулся к Ворошилову:

   – Значит, две операции имеют своей целью соединение наступающих и, таким образом, расчленение областей, занятых мятежниками на две части?

   – Да, такой вариант тоже возможен, – осторожно ответил Ворошилов.

   Сталин уловил чуть заметную нотку сомнения и насторожился:

   – Возможен, но не обязателен, товарищ Ворошилов? Так?

   Ворошилов попытался уйти от неприятной темы:

   – Товарищ Сталин, но вы же знаете, что на войне могут случиться различные, непредвиденные ситуации...

   – Очень плохо, если они – непредвиденные, товарищ Ворошилов, – веско произнес Иосиф Виссарионович. – Предвидеть эти "ситуации" – непосредственная обязанность командира. Первейшая его обязанность. Не так ли, товарищи?

   Собравшиеся в кабинете всем своим видом выразили полное согласие со словами вождя, однако вслух не высказался никто. Но Сталин не успокоился:

   – Я думаю, что цель настоящих операций достаточно наглядна, а если у товарища Ворошилова есть свое мнение, то он должен приказать своим подчиненным заранее просчитать все возможные варианты развития боевой ситуации и поставить в известность о результатах своих расчетов командование АГОН. Это будет правильно, Борис Михайлович?..

   Шапошников, впервые присутствовавший на таком совещании, моментально вскочил. Его поразило, что вождь, обращавшийся ко всем по фамилии, назвал его по имени-отчеству, но не это было главным. С одной стороны, Борис Михайлович знал слабые стороны и недостатки планов и командования АГОН и командования республиканцев, с другой, он понимал, что не имеет права излагать их здесь и сейчас. Зачем ставить в глупое положение Ворошилова? Сомнет, стопчет... А если и не стопчет, то уже никогда не доверит ничего серьезного. А с другой стороны, не проинформировать Сталина?..

   -Так каково же мнение начальника Генерального штаба? – снова спросил Сталин.

   Шапошников принял решение и коротко, по-военному, отрубил:

   – Никак нет, товарищ Сталин! Это – неправильно!

   И увидев непонимание на лице Иосифа Виссарионовича, пояснил:

   – У маршала Тухачевского есть свой штаб, и тактические вопросы находятся в его ведении. Им на месте должно быть виднее.

   – Ну, так обязать штаб товарища Тухачевского еще раз все просчитать. И проверить. Правильно, товарищ Ворошилов?

   Ворошилов наклонил голову:

   – Так точно, товарищ Сталин.

   Совещание было окончено. Последними из кабинета вышли Ворошилов и Берия. Лаврентий Павлович чуть придержал наркома обороны за локоть:

   – Климент Ефремович, на минутку...

   Они пропустили остальных вызванных вперед, и пошли в отдалении от общей группы. Наклонившись к Ворошилову, Берия тихо, одними губами, спросил:

   – Зачем?

   Нарком обороны, так же тихо ответил:

   – Если что – с нас же и спросят. Почему молчали, почему не предупреждали?..

   Берия подумал и кивнул головой:

   – Думаешь, плохо будет?..

   – И еще как...

   – Кто вместо Тухачевского?

   – Планирую – Тимошенко. Или – как сначала хотели...

   – Семена Михайловича?

   – Да.

   – Хозяин согласится?

   – Уверен.

   – Хорошо... – Берия помолчал. – Что с Тухачевским делать думаешь?

   Ворошилов улыбнулся:

   – Это ты думать должен, нет?

   – Уже...

   – Вот и хорошо... Слушай, Лаврентий, просьба у меня к тебе есть, – Ворошилов остановился и заглянул в глаза Берии.

   – Слушаю, Климент Ефремович. Для тебя – все что угодно, – Лаврентий Павлович улыбнулся в ответ. – Кроме измены партии...

   – Ну, о таком я и не попрошу. У тебя того вина, которым угощал, не осталось? – И, увидев удивление Берии, пояснил, – Петька приехал. Угостить хотел. Слушай, а приходи к нам сегодня. С Нино, с Сережкой, а?

   Лаврентий Павлович поблагодарил, пообещал прислать шесть бутылок "Оджалеши" и постараться прийти. Уже садясь в машину, Ворошилов будто невзначай обронил:

   – Кобулову привет передавай...

   ...Оставшись один, Сталин прошелся по кабинету, сел, закурил. Взгляд его снова уперся в карту Испании. Хорошо, если у Тухачевского и Уборевича все получится... И совсем замечательно, если все получится у Рохо со Штерном. Хотя вряд ли, вряд ли... Штерн, конечно, будет стараться, чтобы не подвести Клима, но Тухачевский и не подумает согласовывать свои действия с Республиканским командованием. Он привык править единолично. «Божьей милостью, мы, Михаил Николаевич...»

   Сталин вздохнул. Ему было жаль красноармейцев, жаль техники, но это – необходимые потери. Если командиры не умеют командовать – их надо учить! А если зарываются и забываются – вдвойне! Он вдруг вспомнил Толстого: "Мордой и в говно!" Иосиф Виссарионович подумал и со вкусом произнес вслух:

   – Мордой – и в говно!..

   12.15, 08 июля 1937 г., Бильбао

   – ...Я знаю, что это значит! – Тухачевский взмахнул депешей из Москвы. – Этот дутый нарком, которому и полком командовать – много, решил, что нам достанется слишком много славы! Вот и отправил своего навстречу...

   Он в раздражении грохнул кулаком по столу:

   – Нет, как вам это понравится?! Мы сломали оборону Франко, мы развалили весь итальянский корпус, мы разнесли Северную армию, а теперь мне предлагают согласовывать свои действия с республиканским командованием?! Нет, Иероним, ты слышал что-нибудь подобное?!

   Уборевич еще раз прочитал послание Ворошилова:

   В связи с прибытием следующей очереди частей АГОН не ранее 20 августа с.г., в поддержку наступления АГОН начато наступление республиканских сил, имеющих целью сковать, окружить и разгромить силы Центральной армии мятежников, расположенные в непосредственной близости от Мадрида.

   Командованию АГОН предписывается установить связь с Республиканским командованием и согласовать дальнейшие действия, направленные на полный разгром сил мятежников.

   Для связи предлагается использовать правительственные системы и линии связи Испанской Республики. В случае, если командование АГОН сочтет необходимым использовать иные способы связи, предписывается поставить об этом в известность наркомат обороны СССР и Правительство Испанской Республики.

Нарком обороны СССР К.Е. Ворошилов

   – Действительно... Не хватает еще того, чтобы нам приказали перейти в подчинение Штерна и компании...

   – Да кто он такой, это Гриня Штерн?! – Тухачевский кипел благородным негодованием. – Командующий "Хорезмской группой войск", а? Вся эта группа была меньше, чем мой батальон охраны!.. Вот что, Иероним Петрович, – Тухачевский сбавил тон, – надо ускорить темп наступления. Умереть, но ускорить! Возьмем штурмом Вальядолид, уничтожим Франко, а там – победителей не судят!

   – Для этого придется тронуть неприкосновенный запас авиабомб и увеличить запас снарядов в первых линиях, – подумав, сказал Уборевич. – И, возможно, стоит подумать о рассредоточении авиации...

   – Вот и хорошо, товарищ Уборевич, – Михаил Николаевич окончательно успокоился и взял себя в руки. – Давай-ка мне все расчеты, а я подготовлю проекты приказов...

   12.15, 8 июля 1937 г., Вальядолид

   – Они разнесли на куски весь Северный фронт, весь! И Центральный разваливается на куски!

   Офицеры штаба замерли. Они привыкли к тому, что каудильо во всех, даже самых сложных ситуациях сохраняет невозмутимость. И вдруг он вбегает в штаб с паническими криками?.. Неужели все так плохо?..

   Однако уже через час к Франко вернулось его обычное хладнокровие. Он вызвал к себе полковника Унгрию и долго обсуждал с ним что-то. Следующим к нему отправился генерал Варела. Честолюбивого монархиста недолюбливали в армии, но его умение руководить железной рукой и значительные тактические дарования ни у кого не вызывали сомнений. Он пробыл у каудильо два часа. А потом грянул большой военный совет...

   Начальник разведки привел данные о  явной слабости основания наступающих клиньев русской атакующей группы. Там не хватило отборных, но малочисленных бойцов Красной армии и потому шли лишь слабо вооруженные и еще более слабо дисциплинированные баскские отряды, которые уже в самом начале наступления доставили Тухачевскому немало хлопот. Именно на основании этих данных Хосе Варела предложил провести контрудар против группы советских войск...

   Замысел операции, предложенной генералом Варелой, был, с одной стороны, удивительно прост, но с другой – удивительно красив. Двумя сходящимися ударами по тыловым частям отрезать атакующих от территории басков, от их баз снабжения, от командования – Унгрия располагал неопровержимыми фактами того, что штаб Тухачевского и Уборевича находится в Бильбао.

   Для этого удара должны быть задействованы Марокканский корпус генерала Ягуэ – хладнокровного и гибкого, способного скорректировать утверждённый план операции в случае изменения обстановки. Он считался единственным испанским военачальником, пользовавшимся уважением немецкого Легиона "Кондор", вместе с которым ему предстояло действовать. Скрепя сердце, Франко согласился попросить дополнительной поддержки у Германии и Италии в обмен на передачу части прав на добывающую промышленность. Об этом решении немедленно поставили в известность представителей германской и итальянской миссий.

   Марокканцев должны были подкрепить танковые части Легиона "Кондор" и части Иностранного Легиона, который здесь многие именовали по старинке – Африканским. Это были ветераны войн в Марокко, опытные и умелые бойцы, которые не боялись ни бога, ни черта, ни изнуряющей жары, ни страшных советских танков, ни диких яростных басков, ни жутких "ночных призраков" – как теперь все именовали красных парашютистов. Правда, среди легионеров были и новички, но и их нельзя было назвать зелеными или необстрелянными. Около тысячи эмигрантов из России вступили в ряды армии генерала Франко. Каудильо усмехнулся: эти будут сражаться с советскими особенно яростно. Месть пьянит лучше вина, особенно – хорошо выдержанная...

   Задумавшись, Франко не заметил, что Варела уже около минуты что-то яростно доказывает немцам из "Кондора". Диктатор прислушался:

   -...Если Красная авиация не будет выведена из игры – все усилия будут напрасны! – Варела уже не говорил, а кричал. – Мы уже столкнулись с тем, что резервы рассеиваются еще по пути следования, что нет возможности обеспечить снабжение в срок, или его даже просто невозможно обеспечить, что даже самые хорошо подготовленные позиции обнаруживаются и уничтожаются с воздуха. Молниеносное наступление русских с севера обеспечивается их авиацией! Господство в воздухе – вот, что позволяет русским наступать с такой дьявольской скоростью!

   – Блицкриг, – кивнул головой Хуго Шперле. – Эта теория разрабатывается и нашим генералитетом. Но только здесь мы увидели столь блестящее применение их теорий на практике...

   – Очень может быть, что ваши теории попали в руки большевиков, – согласился Варела, – но это не имеет значения! Вы должны обезвредить русских в воздухе. Только это может переломить обстоятельства в нашу пользу...

   – Мы сделаем все, что будет в наших силах, – помолчав, сказал Шперле. – И да поможет нам бог...

   08.15, 16 июля 1937 г., аэродром Бильбао

   Несмотря на успехи наступления, авиация АГОН продолжала базироваться на Бильбао. Командующий авиационным корпусом комбриг Чкалов логично рассудил, что при слабости противовоздушной обороны порта лучше, если авиация сможет сама прикрыть склады боеприпасов, масел и бензина. Начальник штаба Армейской Группы Особого Назначения Уборевич утвердил это решение, приняв во внимание, что увеличенное время подлета к фронтовым целям, компенсируется возможностью почти мгновенного реагирования в случае воздушного нападения на войсковые склады. Да и штаб АГОН будет прикрыт от авиации противника...

   ...Раннее утро на аэродроме было наполнено шумом людских голосов, завыванием прогреваемых моторов, гулом автомобилей, надрывными воплями мулов и ослов. Словно муравьи туда-сюда суетливо сновали люди, таща бомбы, тяжелые бочки, пулеметные ленты. Перекликались летчики и связисты, бранились водители, отчаянно матерились мотористы и техники – словом, все было так, как и должно быть на аэродроме перед вылетом...

   – Степан, тебе Уборевич полную свободу дал? – Чкалов стоял перед Красовским, уперев руки в бока. – Дал. Так что ты от меня хочешь?

   – Валерь Палыч, да ведь то, что теперь Уборевичу в голову стукнуло – это ж черт знает что! – Степан Акимович энергично рубанул рукой воздух – Мою бригаду на три аэродрома раздергать – это как? А Бильбао охранять два звена останутся? Много они наохраняют, если немцы, к примеру, десятка два бомбардировщиков пригонят? Ну, собьешь ты. Валерь Палыч со своими беркутами десяток, а второй тем временем...

   – А вот потому твоя задача там, – Чкалов махнул рукой на юг, – чтобы ни одна сволочь даже не мечтала линию фронта пересечь! Тебе зачем новейшие самолеты выделены? А?

   Красовский промолчал. Действительно, в его бригаде были не имеющие себе равных в мире по мощности вооружения, скоростные и маневренные И-16 тип 12. Лучше этих самолетов были только шесть новейших "ишачков" тип 10, на которых летали сам командир корпуса и его группа сопровождения. Они-то и должны были остаться в Бильбао. Но у командира истребительной бригады в запасе оставался еще один аргумент...