Текст книги "Игра в послушание"

Автор книги: Борис Карлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 27 страниц)

– О, моя нашлась...

И он положил свою зажигалку рядом с котовской. Они выглядели совсем одинаково, только у одной, возле донышка, был тоненький черный ободок. Хозяин чиркнул своей, и оба закурили.

– Колонку посмотрите? – сказал Катов.

– Какую колонку, хозяин? – не понял слесарь.

– Газовую, которая в ванной, водогрей.

– А! – хлопнул себя по голове слесарь. – Водогрей! Показывай, где.

Задержавшись на мгновение, слесарь ловким движением напёрсточника поменял две зажигалки местами.

Петя вылез из чайной коробочки с прозрачным окошечком, из которой наблюдал за всем происходящим. Отряхнулся от чаинок и злобно забормотал:

– Ребятушки, козлятушки, ваша мама пришла... Никакой он не "Ленгаз". Всё, хватит, пора отсюда выбираться.

Мужик в кепке ему сразу не понравился: едва хозяин отвернулся, как тот пальцем поправил за щекой мокрый комок бумаги. Зуб у него не болел, а повязка нужна была для того, чтобы закрыть лицо. А для чего поменял зажигалки?

Петя назло передвинул зажигалки на прежние места. С какой зажигалкой пришёл, с такой и уйдёт. Может, его зажигалка вообще не работает, вот пусть сам ею и пользуется. Пришёл, посмотрел, а потом квартиру обворовали. Пора отсюда сматываться. Когда этот виртуоз Москвы будет уходить, залезу в футляр с саксофоном...

Тем временем слесарь постучал по трубам ключом, сказал техническую несуразность и, заторопившись, удалился. Не забыв прихватить чужую, как он думал, зажигалку.

________________

В конце рабочего дня, собираясь домой, Юрик заметил на верстаке бумажку с телефоном. Разом всё вспомнив и сопоставив, он замер, как громом поражённый. "Во-от такой маленький... ручками размахивал..." – проухали у него в голове слова Котова, а перед глазами возник его жест, как будто он держит между большим и указательным пальцами спичечный коробок.

– Ах ты чёрт, – забормотал он, – очевидное-невероятное... Надо позвонить ему... Нет, лучше сначала Котову...

Но дома уже не было ни того, ни другого. Оба они, по странному стечению обстоятельств, находились в одном и том же месте – в Мексиканском консульстве.

8

Секретный агент Яблочкин идёт по следу.

Путешествие на антресоли, сопряжённое

с риском для носа

Весь предыдущий день, пятницу, Яблочкин не стал одеваться в шпионской манере, а вышел из дома в джинсах и лёгкой курточке. Хотя наступил первый день лета, и светило солнце, было ещё немного прохладно.

Сначала он зашёл к Маринке Корзинкиной, которая рассказала ему, что в тот день, когда Петя Огоньков появился маленьким у неё в комнате, она носила его к целительнице Эльвире.

Яблочкин сходил к этой Эльвире, вернее сказать, Тосе Табуреткиной, но не застал её дома. Не было уже и медной таблички на её двери. Её престарелая мамаша сообщила, что дочка наконец-то взялась за ум и устроилась работать посудомойкой. Яблочкин сходил в кафе и попытался с ней поговорить, но ничего не добился. Тося упорно от всего отказывалась. Твердила, что она своё отсидела, и больше знать ничего не хочет. Что никаких гномиков она не видела и что у неё в мойке завал работы. Потом она заплакала, и Яблочкин ушёл ни с чем.

Потом он встретился со Славиком Подберёзкиным, и тот с перепугу проговорился об участии Пети в морском бое. Яблочкин не знал, что модели судов стреляли из своих орудий по-настоящему, а Славик, само собой, этого не уточнил. Пожурив мальчика за рискованное для Пети баловство, Яблочкин отправился в судомодельный кружок, чтобы поговорить с Иваном Кузьмичом Мореходовым. Он тоже мог что-то заметить, а любая деталь в этом необычном деле могла стать решающей.

В кружковой комнате все ребята столпились в одном углу, возле нового компьютера. Губернатор сдержал слово: в понедельник сюда привзли это чудо, а инструктор из фирмы уже третий раз приходил проводить занятия.

Самого Мореходова можно было заметить не сразу: Иван Кузьмич сидел в сторонке за верстаком и неторопливо обтачивал маленький деревянный шпангоут. Вся эта суета вокруг нового компьютера, была от него далеко. Он недолюбливал электронику, полагая, что в ней нет души. С вырезанной и отшлифованной своими руками деревянной деталькой он делился частичкой своей. Он, кстати говоря, и линейкой-то редко пользовался, предпочитая делать всё "на глазок", и этот удивительный "глазок" ещё ни разу ещё его не подводил.

Яблочкин представился как сотрудник милиции и напрямик спросил у Мореходова, не заметил ли тот чего-нибудь странного и необычного во время морского боя.

Иван Кузьмич внимательно посмотрел на Яблочкина поверх очков.

– А что вы, собственно, имеете ввиду, молодой человек?

– Ну если бы, допустим, вот этот мальчик, – Яблочкин показал фото Пети Огонькова, – управлял во время соревнований подводной лодкой.

– Что значит "управлял"? С берега, что ли?

– Нет, изнутри.

Лицо Ивана Кузьмича начало багроветь. Он погрозил пальцем, лицо его задёргалось и он с надрывом заговорил:

– Послушайте... я старый больной человек... Зачем, зачем вы говорите мне такие вещи. Конечно, да, может быть, я уже не в своём уме, но разве вас это касается? Зачем вы пришли, чего вам от меня нужно? Оставьте меня в покое, я устал, я больше не могу...

В комнате стало тихо, все повернулись. У Ивана Кузьмича на глазах появились слезы. Яблочкин растерялся, торопливо показал своё удостоверение работника милиции, извинился и выбежал на улицу.

"Несомненно, несомненно он что-то видел, – бормотал он про себя. – Все, кто его видел, ведут себя так же странно. Видел, но ни за что не признается. А то, что я знаю, что он тоже видел, это важно".

Напоследок, уже под вечер, Яблочкин зашёл к родителям Пети и попытался их, как умел, успокоить.

– Не волнуйтесь, граждане, – сказал он бодро, по-военному. – Живым или мёртвым, а вашего сына мы непременно разыщем.

После этих слов с мамой сделалось плохо, и папа бросился отпаивать её валерьянкой, но тут же разбил стакан.

Озадаченный такой реакцией, Яблочкин хотел распрощаться, но его взгляд упал на расположенные под потолком в коридоре антресоли – каменную нишу, уходящую непонятно куда за пределы квартиры. Со слов Пети, Славик и Маринка рассказывали ему о зеркальной комнате, в которую можно попасть через антресоли, и с которой всё якобы началось.

– Послушайте, – сказал Яблочкин папе, аккуратно отведя того в сторону, – а вы хорошо осмотрели квартиру?

Папа растерялся: он подумал, что милиционер намекает на то, что его сын может до сих пор прятаться где-нибудь в квартире.

– Я имею ввиду, – пояснил Яблочкин, – не осталось ли где-нибудь вещей или записки, которых прежде не заметили и которые могли бы навести нас на след мальчика.

Папа развел руками:

– В его вещах я порылся, но ничего такого...

– А на антресолях смотрели?

– На антресолях? Я уже и забыл, что у нас есть антресоли... Там барахло какое-то от прежних жильцов, мы ведь скоро переезжать собирались...

– Так вы не против, если я слазаю?

Папа пожал плечами:

– Полезайте, если не боитесь перепачкаться.

Яблочкин молча снял курточку, приставил лестницу и полез наверх.

Кое-как он пролез, прополз, перевалился через барахло, чувствуя, как под его весом что-то трещит, хрустит и ломается, и, наконец, оказался перед округлой дырой в стене.

Дрожа от волнения, Яблочкин чиркнул спичкой и просунул голову в дыру. Увы, это оказался всего-навсего узкий простенок, зачем-то отделённый от капитальной стены картонной перегородкой. Возможно, раньше здесь был тайник, но теперь только пыль да паутина...

Но что это? Яблочкин заметил лежащий на полу фонарик. Подобрал его, включил и осмотрелся. Дыра была вырезана недавно, вот и следы детских рук и ног на пыльных поверхностях...

В это мгновение перед ним вдруг возникла почерневшая от времени, покрытая резьбой деревянная дверца.

Дверца со скрипом отворилась, и из-за неё высунулась голова карточного джокера в дурацкое колпаке с бубенцами.

– Здорово, – хмуро сказал джокер.

У Яблочкина пересохло вдруг в горле, и он ничего не смог ответить.

– Ты чего здесь делаешь?

От пыли Яблочкин закашлялся. Джокер высунулся дальше и огляделся.

– Один здесь?

Яблочкин кивнул.

– Ты больше сюда не ходи, понял?

– Почему? – выдавал из себя Яблочкин.

– По кочану. Нос откушу, понял?

И джокер щёлкнул зубами, оказавшимися неожиданно огромными, как на дорожном щите с рекламой зубной пасты.

Яблочкин вздрогнул и отпрянул, у него вдруг зачесался нос. Он поднёс руку к лицу, чтобы почесаться, лишь на мгновение опустив глаза. Но когда их поднял и посветил перед собой фонариком, никакой дверцы уже не было.

Простучав кирпичную кладку капитальной стены в том месте, где была дверца, он сунул в карман фонарик и полез обратно.

– Ну как? – с надеждой спросил его папа, готовый схватиться за любую соломинку надежды.

Яблочкин достал из кармана фонарик:

– Знакомая вещь?

– Да, да, конечно! – разволновался папа. – Это вы там, наверху нашли? Да, да, теперь я вспоминаю: когда мы пришли, лестница стояла здесь, на этом месте. А это его фонарик. Что вы там видели?

– К сожалению, пока не могу сказать вам ничего определённого. Дело невероятно сложное. Уму непостижимое дело, я бы даже сказал. Будем держать вас в курсе, до свидания.

Яблочкин забрал свою курточку и, забыв попрощаться с мамой, вышел.

9

Первое свидание и последующая ночь,

связанная с делом о неподобающих отношениях

Вечером у Яблочкина было назначено свидание с курсантом Мушкиной. Они встретились у Таврического сада, взяли билеты в кино и до начала сеанса отправились погулять. Яблочкин не успел зайти домой и переодеться, а на Мушкиной тоже оказались джинсы и легкая курточка поверх футболки. Они впервые видели друг друга не в форме, и Яблочкин, которому Мушкина понравилась так ещё больше, заметил:

– А у нас с вами вкусы в чем-то сходятся.

– Вы тоже заметили? В другой раз я надену платье. Вы платье случайно не носите?

Слова "в другой раз" Яблочкину понравились. Он улыбнулся и пообещал:

– В другой раз я обязательно куплю вам цветы. Какие вы любите?

– Я срезанные цветы вообще не люблю.

– Тогда я принесу в горшке.

Мушкина засмеялась. Так, неспешно прогуливаясь по аллеям, они постепенно выяснили, что в чём-то их вкусы очень схожи, но в чём-то совершенно противоположны. Так, например, Яблочкин очень любил пиво и томатный сок. А Мушкиной томатный сок тоже нравился, но пива она не пила совсем, зато любила молочный коктейль.

– Это даже хорошо, – сказал Яблочкин, – что наши вкусы в чём-то расходятся, иначе нам было бы неинтересно.

– Я рада, что вам пока ещё со мной интересно, – сказала Мушкина.

Девушка нравилась Яблочкину с каждой минутой всё больше, и он, искоса заглядываясь на неё, два раза споткнулся на ровном месте. Потом они купили мороженого, посидели на берегу пруда и отправились смотреть кино.

Фильм назывался "Проклятие оживших мертвецов". Глядя на экран, молодые люди держались за руки, и в самые кошмарные моменты Мушкина сжимала ладошку Яблочкина своей, а тот волновался и совсем ничего не видел на экране.

Потом он провожал Мушкину до дома (она жила неподалёку). Девушка тактично не спрашивала его о новой работе, но Яблочкина самого нестерпимо подмывало обо всём рассказать. Наконец, когда пауза затянулась, а Мушкина спросила "вас что-то беспокоит?", он не вытерпел и, взяв с неё честное милиционерское слово, рассказал обо всём, что знал сам.

Некоторое время Мушкина раздумывала, глядя на фотографию сидящего на карнизе Пети Огонькова, а потом сказала:

– Алексей, если бы я не знала вас как человека порядочного и серьёзного, если бы это рассказал кто-нибудь другой, я бы, конечно, не поверила ни единому слову. Но вам я верю. И обещаю, если представится такой случай, быть вам в этом деле помощницей. Вы можете на меня вполне положиться.

Молодые люди остановились, и Яблочкин взял Мушкину за обе руки:

– Спасибо, Валя. Ваше дружеское участие...

Неожиданно для самого себя он вдруг приблизился вплотную и поцеловал девушку в губы.

– Моё участие... – растерянно пролепетала Мушкина.

А в следующую секунду оба они, потеряв головы и стоя посередине пустой в этот поздний час Кирочной улицы, целовались по-настоящему.

Вернувшись домой, Яблочкин проглотил оставленный для него мамой холодный ужин и лёг спать. Некоторое время он ещё блаженно улыбался, находясь во власти своих дум и чувств, а потом его тело постепенно расслабилось, мысли смешались и веки опустились.

Сначала ему снилась курсант Мушкина в белом платье и подвенечной фате, а он сам как будто жених, и их регистрируют во Дворце бракосочетания, где всё белое, голубое и золочёное. Вокруг множество нарядных людей – знакомых и незнакомых, и все они улыбаются и поздравляют молодых. Звучит органная музыка, и женщина церимонимейстер начинает говорить торжественные слова.

Но вдруг всё портит резкий звук, как будто патефонная игла с визгом съехала с пластинки, становится тихо, и невесть откуда выскакивает карлик в дурацком колпаке, тот самый.

– Я извиняюсь, – говорит он скрипучим, патефонным голосом, нагло отстраняет регистраторшу и, громыхая бубенцами, запрыгивает на стол. – Я извиняюсь, один секунд. Эй, мальчик!

Яблочкин поворачивается и с удивлением видит среди гостей Петю Огонькова – обыкновенного, не маленького. Джокер подходит к нему и вручает огромный конверт с сургучной печатью. На конверте надпись: ПОВЕСТКА В СУД. Петя вскрывает печать, на которой череп и кости, достает повестку, читает... и с лёгким щелчком исчезает, как мыльный пузырь. Вместе с ним исчезают Славик Подберёзкин и Маринка Корзинкина, которых Яблочкин в последний момент замечает среди гостей.

– И вам тоже, молодые люди, небезинтересно было бы понаблюдать, обращается джокер к жениху и невесте. – Женихаться ещё успеете: ваша регистрация пятого октября, четырнадцать тридцать. Восемнадцать ноль ноль банкет.

Яблочкин и Мушкина смотрят друг на друга и тоже исчезают.

Всё стало по-другому, как будто не сон. Так уже было, когда в музее, перед кражей, он стрелялся с джокером. "Надо всё хорошенько запоминать, подумал Яблочкин. – Это наверняка имеет отношение к делу."

Они с Мушкиной уже не жених и невеста, они одеты в милицейскую форму и сидят в зале суда. Здесь же, неподалёку от них, Корзинкина и Подберёзкин. На местах для присяжных заседателей – достоинства и недостатки, их ровно двенадцать. На месте обвиняемого – Петя Огоньков.

– Встать, суд идет! – объявил джокер-секретарь, безликая капля воды.

Все поднялись с мест, и на судейское кресло уселся джокер-судья. На нём была судейская мантия, шапочка, и пышный парик. Все сели.

– Подсудимый! – крикнул судья противным голосом, и Петя снова подскочил с места. – Вам известно, в чём вы обвиняетесь?

Петя испуганно замотал головой.

– Вы не признаете свою вину?

Та же реакция.

– Вот так. Подсудимый, как видно, намерен морочить суду голову, а может быть, и нанести ему оскорбление. Пригласите первого свидетеля.

Отворилась боковая дверь, в зал вошёл и остановился за маленькими полукруглыми перильцами незнакомый Яблочкину мужчина. Ему протянули кулинарную книгу, и он поклялся на ней говорить только правду.

– Фамилия, имя, отчество, год и дата рождения, семейное положение, обратился к нему секретарь.

– Котов Дмитрий Иванович, 1962-й, шестнадцатое июля, вдовец.

Возле Котова возник джокер-обвинитель. Он указал на Петю и поинтересовался:

– Свидетель, знаком ли вам этот несовершеннолетний гражданин?

Некоторое время Котов всматривался в мальчика, затем хлопнул в ладоши:

– Он, точно он! В бутылке сидел, ма-аленький такой, ручками махал. Я ещё подумал, что глюки... что допился уже...

– Итак, вы видели его в своей квартире. Когда?

– В среду, тридцатого. Видел, видел, точно он.

– Таким образом, – обвинитель обратился к судье и присяжным, свидетель подтверждает, что в указанное время обвиняемый находился на месте преступления.

– Преступление надо ещё доказать! – выкрикнул джокер-адвокат.

– Я правда уже три дня у этого гражданина в квартире, – сказал Петя, но только не по своей воле.

– Значит, – приблизился к его лицу обвинитель, – вас кто-нибудь принуждал силой забраться в сумку этого гражданина? Кто?

– Нет, никто...

– Стало быть, вы сами?

– Сам...

– Вопрос снимается, – стукнул молотком судья. – Свидетель, расскажите суду о том, как вы провели вечер и ночь с первого на второе июня сего года.

Котов нерешительно переступил с ноги на ногу и заговорил:

– Ну, вечером была работа, свадьба. Потом взял тачку, в смысле – такси, и поехал домой.

– Вы были один? – спросил обвинитель.

– Нет, со мной была дама.

– Давно вы знакомы с этой дамой?

– Нет, только этим вечером...

– Прекрасно, продолжайте.

– Если это важно...

– Это крайне важно, свидетель.

– Ну, хорошо... Мы приехали ко мне и выпили немного вина.

– С этого момента пожалуйста подробнее.

– Я протестую, ваша честь! – встрял адвокат. – Мы не можем продолжать допрос свидетеля: в зале находятся несовершеннолетние.

– Протест принят, – согласился судья и указал молотком на возмущённо переглянувшихся Славика Подберёзкина и Маринку Корзинкину. – Да, да, вы, молодые люди. Покиньте пожалуйста наше собрание и вернитесь к вашим снам.

Молодые люди лопнули как мыльные пузыри.

– Продолжайте, свидетель, – обратился судья к Котову, но тот уже растерялся и молчал.

– Может быть, вам будет легче отвечать на конкретные вопросы? предложил обвинитель.

– Да... если можно.

– Выпив вина, вы дотрагивались физически до вашей дамы?

– Да... в каком-то смысле.

– В каком смысле? Договаривайте, договаривайте.

– Я протестую, ваша честь! – выступил адвокат. – Это вторжение в личную жизнь свидетеля. Свидетель, вы не обязаны отвечать на такие вопросы.

– Ваша честь, – обратился к судье обвинитель. – Разве мы не собрались здесь с той единственной целью, чтобы говорить о личной, самой что ни на есть интимной жизни свидетеля? Разве именно эта сторона его жизни не является главной, главной и единственной темой...

– Я вас понял, – прервал его судья. – Протест отклоняется.

Обвинитель торжествующе посмотрел на адвоката и снова обратился к Котову, четко выговаривая и будто смакуя каждое слово.

– Свидетель, опишите подробнейший образом те физические действия, которые вы производили с малознакомой вам женщиной в вышеуказанное время.

– Хм... Ну, мы целовались.

– Дружески или взасос?

– Протестую! – крикнул адвокат. – Это неподобающее в стенах суда выражение.

– Протест принимается, – согласился судья. – Господин обвинитель, выбирайте выражения. А вы, свидетель, отвечайте на поставленный вопрос.

– Да, именно так, взасос... То есть, я хотел сказать...

– Мы вас поняли, не стоит уточнять, – прервал его судья. – Господин обвинитель, вы уверены, что продолжать допрос свидетеля необходимо?

– Только два вопроса, ваша честь.

– Хорошо, задавайте ваши два вопроса.

– Свидетель, вы знали, что ваша дама состоит в законном браке?

– Протестую, – сказал адвокат. – Это не имеет отношения к делу.

– Протест принят, – согласился судья. – Задавайте ваш последний вопрос, господин обвинитель.

– Свидетель! – торопливо повысил голос обвинитель. – Вы и ваша дама раздевались в эту ночь догола? Свидетель, отвечайте, вы были голые?! Вы и ваша дама – голые, без трусов?!!

Адвокат запоздало закричал "протестую!!!", присяжные загудели, судья зазвонил в колокольчик.

Добившись тишины, судья обратился к Котову:

– Свидетель, вы можете не отвечать на последний вопрос.

Предпочитая всё же закрыть эту щекотливую тему, Котов, глядя себе под ноги, тихо произнёс:

– Да, в общем, были...

– Всё! Свидетель свободен! – торжествующе крикнул обвинитель и развалился в своём кресле.

Возникла пауза, во время которой адвокат что-то быстро и шёпотом объяснял Пете Огонькову. Затем секретарь объявил:

– Приглашается второй свидетель!

В зале появилась дама. Она огляделась, подошла к барьерчику и тоже поклялась на кулинарной книге говорить правду.

– Ваша фамилия, имя, отчество, возраст и семейное положение, – сказал секретарь.

– Альбина Тарасовна Загребалова-Вульф.

– У вас что же, две фамилии, свидетель?

– Загребалова – это по мужу.

– А Вульф?

– А Вульф – это по первому мужу.

– Значит, вы уже второй раз замужем?

– Нет, почему же второй? Четвертый.

– Стало быть, господин Загребалов был вашим вторым мужем?

– Нет, зачем вы путаете, я же сказала: не вторым, а четвертым. Не могу же я называться, на самом деле, Пеструшкиной-Вульф-Собакиной-Ингер-Загребало вой? Это нескромно.

– Но тогда получается, что вашим первым мужем был господин Пеструшкин?

– Почему же Пеструшкин? Я ведь уже сказала, что Вульф. Пеструшкина это моя собственная девичья фамилия.

Секретарь вытер пот со лба.

– Хорошо, оставим этот вопрос, сколько вам лет? Ваше семейное положение?

– Пишите двадцать восемь. Не имела, не состояла, не числилась.

Некоторое время секретарь злобно смотрел на даму, но предпочел не связываться и молча вписал в графу "возраст" цифру "28".

Со своего места поднялся обвинитель.

– Скажите, свидетельница, – произнёс он вкрадчиво, положив свой подбородок на перильца, – где вы находились в ночь с первого на второе июня сего года приблизительно с полуночи до десяти часов утра?

– Конечно у себя дома, что за идиотский вопрос! – не сморгнув, ответила дама.

Адвокат захихикал, лицо обвинителя перестало быть ласковым.

– Извините, – сказал он и обернулся к судье, – но мы располагаем другими свидетельствами.

– Какие ещё свидетельства? Я замужем, и такие вопросы вообще считаю нахальными и неуместными.

– Ваш муж придерживается такой же позиции? Он подтвердит ваше алиби?

– Вот ещё! Не вздумаете впутывать в ваши делишки моего мужа! Хорошо, я ночевала у подруги, она может подтвердить. Хотите – проверяйте, я больше ничего не скажу.

Обвинитель потерял дар речи, а адвокат снова злорадно захихикал.

– Вы ночевали у гражданина Котова! – с глупой настойчивостью заявил обвинитель.

Дама только пожала плечами.

– Вы имели с гражданином Котовым неподобающие отношения!

Дама презрительно фыркнула.

– Вы изменили своему мужу, честному человеку!

Дама отвернулась.

– Вы... Вы демонстрировали неподобающие, постыдные отношения с гражданином Котовым в присутствии несовершеннолетнего!

– Вот ещё! – встрепенулась дама. – Не было там никакого несовершеннолетнего.

Обвинитель торжествующе обвел суд глазами и неторопливо произнёс:

– Спасибо, у меня больше нет вопросов к свидетельнице.

Поняв, как она глупо прокололась, свидетельница, негромко на ходу выругавшись, покинула зал.

Судья стукнул молотком и объявил:

– Приступаем к разбору главного пункта обвинения.

Все притихли и стали смотреть на Петю Огонькова.

– Обвиняемый! – сказал судья. – Признаете ли вы, что подглядывали за неподобающими действиями взрослых и совершили тем самым отвратительное прелюбодеяние?

– Да, я видел... – прошептал Петя, сделавшийся красный как рак. – Но я не смотрел, я почти сразу отвернулся.

– Почти? – ухватился обвинитель. – Как это понимать – почти? Как это долго – секунду, минуту, или больше...

– Нет, не больше минуты.

– Хочу заметить, ваша честь, – обратился обвинитель к судье, – что время, проведенное обвиняемым за сладострастным созерцанием недозволенного, не могло быть им оценено объективно и, разумеется, было неизмеримо большим, чем одна минута.

– Это домыслы обвинения, прошу не принимать их к сведению, ваша честь! – заявил адвокат.

– Протест будет рассмотрен, – пообещал судья.

– Так что же вы успели увидеть в течение этой пресловутой минуты? продолжал обвинитель, обращаясь к Пете.

Тот покраснел ещё больше и промолчал. Слово взял адвокат:

– Скажите, подзащитный, что побудило вас прервать свои наблюдения за неподобающими действиями взрослых?

– Мне было стыдно... – выдавил из себя Петя, готовый провалиться сквозь землю.

– Почему же вы не отвернулись ещё раньше, ещё до того, как их действия перешагнули грани дозволенного?

– Господин судья, – вмешался обвинитель, – ваша честь, такое определение может толковаться двояко. Что это за грань дозволенного: пить вино, целоваться или...

– Достаточно, мы вас поняли. Обвиняемый, почему вы не отвернулись сразу, как только догадались о постыдных намерениях свидетелей?

– Я растерялся...

Петя взглянул на адвоката, ища у него поддержки. И адвокат дал отмашку тяжелой артиллерии:

– Подзащитный, вы контролировали свои действия в указанную минуту? повысил он голос.

– Нет, я не понимал... я не знал, что и думать.

– То есть, ваше состояние в эту минуту можно назвать состоянием аффекта?

– Протестую! – крикнул обвинитель.

– Протест отклоняется, – сказал судья.

– Итак, подзащитный, – продолжал адвокат, – можно ли назвать ваше состоянии в минуту совершения преступления состоянием аффекта?

– Да... наверное. Я правда очень растерялся.

– Спасибо, это всё. Ваша честь, я закончил.

Судья ударил молотком и объявил:

– Господа присяжные могут приступить к вынесению вердикта.

Достоинства и недостатки оживились, зашумели и, вопреки всем правилам, начали обсуждение прямо в зале суда. Яблочкин и Мушкина наблюдали за происходящим как зрители в портере театра.

"Д'артаньян". Мне пришёлся по душе этот мальчишка, не всякий повёл бы себя достойно в такой чертовской передряге. А что до того, будто он видел недозволенное, то вот моё мнение: глаз должен быть закалён, но душа оставаться прежней.

Студень. Он отвернулся, потому что струсил.

"Генсек". Я вот что хочу сказать, товарищи. От имени месткома и профкома, а также по многочисленным просьбам трудящихся, предлагаю всыпать товарищу пионэру хо-орошего ремня – по тому самому заднему интимному месту, на которое глядеть нельзя. Всыпать прямо здесь, под звуки горна и дробь барабанных палочек. Голосуем за это предложение, товарищи. Активнее, активнее...

"Чингисхан". Запорроть, чтобы дух вон, запорроть...

"Помпадур". Что вы такое говорите? Мальчик растёт, ему нужно развиваться, у него играют гормоны! Это он ещё, можно сказать, вообще ничего не видел; если бы мой друг господин де Сад преподал ему урок...

Гусак. Р-разврат! Р-разврат!

Молоток. Несомненно, господа, в этом что-то есть. Просвещение такого рода необходимо для добросовестного исполнения супружеских обязанностей.

Печка. А, бросьте, пф-пф, какие там обязанности. Это ещё какая баба попадется. По мне этих обязанностей век бы не видать, пф-пф. Поспать бы всласть... а после покушать вволю... а потом снова поспать...

Коньяк. Не смейте! Вы все – пошляки! Юноша поступил благородно, он не подглядывал, он отвернулся!

Монашка (едва слышно). Он отвернулся...

Любовь. А я вообще не понимаю, чего в этом плохого...

"Сократ". Господа, вы совсем запутались, а ведь решается участь мальчика. Во-первых, уточним, что такое есть прелюбодеяние. Наверное, это действие интимного порядка, приносящее вред чьей-либо душе. В таком случае прелюбодеяние, совершённое даже мысленно, является несомненным грехом. Дело в том, что мальчик не совершал прелюбодеяния совсем никак – ни мысленно, ни телесно. Напротив, он всеми силами противился этому. Так о чём спор? Предлагаю приступить к вынесению вердикта.

После этого выступления судья, пренебрегая всеми правилами, стукнул молотком и сходу объявил:

– Не виновен!

Петя улыбнулся, Яблочкин и Мушкина радостно зааплодировали, и всё исчезло.

10

Три телефонных звонка на одну тему.

Чем закончилось покушение на Котова, о котором

он так ничего и не узнал

Утром в субботу, не успел Яблочкин позавтракать, ему позвонила Маринка Корзинкина.

– Послушайте, – заговорила она озабоченным тоном, – ведь вы просили, если что-нибудь...

– Да, да! – с готовностью откликнулся Яблочкин. – Любая мелочь имеет значение!

– Скажите, а вот если что-нибудь приснилось, это тоже считается?

Яблочкин начал догадываться, о чём пойдёт речь.

– Конечно считается. – заверил он Корзинкину. – Так что же вам приснилось, барышня?

– Понимаете, это был суд.

– Ага...

– И Петю за что-то судили эти достоинства и недостатки, про которых он рассказывал.

– Так...

– Там были вы, я, Подберёзкин и ещё та девушка, которая вместе с вами ловила воров...

– Понятно. И за что же судили вашего товарища эти неустановленные законом личности?

– Так ведь самое обидное, что нас удалили на самом интересном. Велели вернуться в свои сны; я там что-то вязали из разноцветных ниток, но выхолила только путаница... Послушайте, но если я вас видела, то вы тоже могли меня видеть?..

– Да, знаете ли, я тоже что-то такое видел, – признался Яблочкин, совсем не умевший врать. – Вы очень правильно сделали, что позвонили, барышня, я вам за это очень благодарен.

– Правда? – обрадовалась Маринка. – Ничего, нечего, пожалуйста.

– Желаю вам приятных снов и успехов в учебе.

– Спасибо, – пискнула Маринка Корзинкина, и они распрощались.

Едва Яблочкин повесил трубку, как телефон снова засигналил. На этот раз послышался голос Славика Подберёзкина:

– Здравия желаю, товарищ лейтенант, разрешите обратиться!

А дальше последовал диалог приблизительно такого же содержания, что и предыдущий, с той лишь разницей, что до и после суда Подберёзкину снились самоходные электронно-механические солдатики, которые выполняли его команды. Впрочем, оба они могли и соврать, потому что кому иной раз охота рассказывать свои настоящие сны.

Едва Яблочкин распрощался с Подберёзкиным, как позвонила курсант Мушкина.

– Что это у вас с самого утра телефон занят? – сказала она, и при одном только звуке её голоса Яблочкин весь разомлел.

– Ах, это вы...

– Можете не мурлыкать словно кот, я звоню вам по делу.

– А, я уже примерно догадываюсь, – сказал Яблочкин. – Это вы по поводу сна?

– Вы поразительно догадливы. Сочла своим долгом поставить вас в известность, как младший по званию.

Яблочкин снова разомлел.

– Ну какое ещё звание... поверьте, я никогда...

– Повторите, плохо слышно, – Мушкина едва сдерживая смех.

Яблочкин взял себя в руки.

– Я хотел сказать, товарищ курсант, что мы не на службе, и вы могли бы...

– Мы не на службе, а вы говорите так, будто сажаете меня на гауптвахту, – моментально парировала Мушкина.

Яблочкин растерялся окончательно, последовала пауза.

– Алексей, а вы, между прочим, не забыли, что у нас вечером свидание? заговорила Мушкина почти таким же голосом, как вчера вечером.

– Правда? – обрадовался и удивился Яблочкин.

– Какой же вы рассеянный. Вы забыли, что нам вручают награды в мексиканском консульстве?

– Да, да, верно! Сегодня уже суббота. Но мы ведь можем встретиться раньше и пойти вместе.

– Это вам решать, как старшему по званию. Между прочим...

– Да-да?

– Что вам снилось до того, как нас вызвали в суд?

Яблочкин вспомнил о прерванной свадьбе и затрепетал от волнения.

– Вы.. это вы тоже видели?.. Этот карточный дурак, он назвал число и время...

Мушкина в ответ только вздохнула.

Услышав этот вздох, Яблочкин окончательно потерял голову и уже был готов наговорить ей сентиментальных глупостей, но в трубке что-то щелкнуло и послышался поганый голос карточного шута: