Текст книги "Под радугой (сборник)"
Автор книги: Борис Миллер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц)
5
– Знают они много, твои врачи! – говорила Лия Черновецкая сестре, когда кризис благополучно миновал. – Выдумали тоже, умирать… Нет, мы, Черновецкие, не из жидкого теста. Нас не сломишь!
Прошла неделя-другая, и Лия встала на ноги. Исхудавшая за время болезни, она казалась выше. В иссиня-черных волосах замелькало серебро. Сейчас она чувствовала себя совсем одинокой. Сестра уехала к своим детям и внукам.
Потянулись унылые, безрадостные дни.
Время от времени в городе устраивали доклады и лекции, посвященные вопросам переселения в Биробиджан. На одну такую лекцию однажды заглянула и Лия. Может быть, думала она, удастся узнать что-нибудь о сыне.
На крайней скамье, у самого выхода, уселась она с таким видом, будто готова была в любую минуту покинуть этот большой, переполненный зал. Рядом с нею видела коротко остриженная женщина с добрыми серыми глазами на полном лице. Они познакомились. Это и была Поля Берман. Оказалось, что Поля Берман жила на той же Дворцовой улице, что и Лия, только в противоположном конце.
Невысокая Поля то и дело приподнималась со скамьи, чтобы лучше разглядеть оратора – немолодого человека в очках.
– Из Москвы приехал, – с важностью шепнула Поля.
Голос у лектора был хоть и глуховатый, но достаточно громкий, и каждое слово его отчетливо слышали в притихшем зале. Время от времени то в одном, то в другом конце раздавался чей-нибудь шепот:
– Вы слышали, там уже кое-что отстроили?
– Это уже – район!
– Ну, дело верное!
Лектор рассказывал, что Биробиджану оказывают большую помощь трудящиеся Москвы, Ленинграда, Харькова, Минска и других городов. Правительство ассигнует значительные суммы на освоение природных богатств, на развитие промышленности и сельского хозяйства.
– Для этого, – говорил он, – там имеются все необходимые условия. – И, обернувшись к карте, он стал подробно рассказывать о Дальнем Востоке, о Биробиджане.
– Слыхали? – говорила Поля Лие, когда они поздно вечером возвращались домой. – Это, оказывается, богатые места. Я и не знала. В Крыму, говорят, почва каменистая и воды нет, а там всего вдоволь и земля нетронутая. Слыхали, какие там горы, реки, леса!
Лия, еще слабая после болезни, шла медленно, кутаясь в темную шаль, и молчала. Поля недоуменно поглядывала на нее. Сама она была чрезвычайно взволнована всем услышанным.
– А что вы скажете о рыбе, – восторженно говорила Поля. – Слыхали, там ею кишат реки. А тут завалящий карась – редкость…
– Даже если не все, что он говорил, – правда, – наконец глухо промолвила Лия, – все же это интересно.
Поля не поняла, говорит она серьезно или издевается. Она все не могла успокоиться.
– А что вы скажете про эти сокровища в горах – и золото, и уголь, и…
– Золото и уголь? – переспросила Лия. – Они, скорее, не в горах, а глубоко в земле…
– Неважно где, – нетерпеливо перебила Поля. – Главное – что они есть! Я всего не запомнила, о чем он там еще говорил – известь и…
– Что и говорить, – золотые горы! – сказала Лия, и на этот раз Поля явственно почувствовала насмешку в ее голосе.
– Вы что же, не верите? – удивленно спросила она и прибавила с досадой: – Зачем же, в таком случае, ходить, слушать?
– Разве это кому-нибудь запрещено?
– Нет, конечно, – со злостью ответила Поля. – Глупости говорить тоже никому не запрещено…
Лия остановилась и смерила ее взглядом.
– Не знаю, кто из нас говорит глупости…
Женщины поругались бы не на шутку, но, оказалось, что они уже стояли у двора Лии. Та сухо кивнула и вошла в дом.
Оставшись одна, Лия стала вспоминать все, что услышала о тех местах, куда уехал ее сын. Она ничего о них не знала. А Сема, подумала она, знал больше, раз туда поехал. Но почему же, ломала она голову, почему нет ни звука от него? Он не ответил даже на то письмо, в котором она сообщала о смерти отца. Правда, кроме этого, она тогда ничего не написала…
Лия стала жадно ловить каждую новую весточку о тех местах, куда уехал ее сын.
Спустя некоторое время в городе появилось несколько человек, приехавших оттуда. Лия кинулась к ним.
Однажды, возвращаясь от одного из них, она заметила на противоположной стороне узкой улицы Полю и окликнула ее.
– Что же, – спросила она, отходя с Полей за угол, чтобы не мешать прохожим, – вы все еще верите в золотые горы, обещанные вам? Вот послушайте, что говорят люди, побывавшие там.
– Кто-нибудь вернулся? – удивленно и испуганно спросила Поля.
– От одного такого человека я и иду.
– Кто он?
– Это неважно. Вы его не знаете.
– Но что он рассказывает?
Лия доверительно коснулась Полиной шали.
– Во-первых, это еще совершенно необжитые места. Глушь. Можно проехать сотни верст, и ни одного селения…
– А то, что рассказывают о горах, о реках, о рыбе? – недоумевала Поля.
– Все это, говорит он, может быть, и правда, но там ни пройти, ни проехать… Туда, говорит, привезли новехонькие машины, и как застряли они в грязи, так и не вытащили их оттуда…
– Что же там, топи такие?
– Не приведи бог…
– Не пойму, как там люди живут? – удивлялась, не веря, Поля.
– А лес, – торопилась рассказать Лия, – лес там вовсе не похож на наши леса, и зовут его не так, как у нас. Там это – тайга. И тянется она без конца без края на тысячи верст…
– Стало быть, правда, что рассказывают и о лесе, тамошнем богатстве, – перебила Поля.
– Да-а… Особенно богата тайга эта комарьем… От комаров нет спасенья.
– Но солнце, – не успокаивалась Поля, – правда ли, что солнце там греет одинаково и зимой и летом?
– Солнце? Солнце, говорит он, действительно могло бы греть круглый год. Да беда в том, что лето дождливое, а зимой дуют ветры, и такие морозы, каких у нас, на Украине, никогда не бывает – до пятидесяти градусов…
– До пятидесяти градусов!
– Вот вам и зима, и лето, и золотые горы… – закончила Лия, выразительно глянув на Полю.
Поля пожала плечами. Собралась уже уходить, но вдруг остановилась:
– Не правда ли, вы тогда не поверили тому, что рассказывал докладчик в очках, из Москвы?
– Я вам сразу же сказала…
– Ну вот… А я вашему знакомому не верю, совсем не верю… Передайте ему, пожалуйста, от моего имени, что он врет…
– Помилуйте, человек только что оттуда!
– Вот именно, потому что оттуда… А чего же вы хотели, – чтобы он хвалил те места? Ведь он же удрал!
– А почему он в самом деле удрал? От добра не бегут.
– Не каждый, – сказала Поля, – знает, где оно – добро…
Они помолчали. Видя, что Лия остается при своем мнении, Поля добавила примирительно:
– Возможно, что слова о золотых горах преувеличены. Но те, что рассказывают о сплошных топях, тоже выдумывают! Не так страшен черт, как его малюют… Знаете, что я вам скажу: надо побывать там самим, тогда незачем будет слушать всякие россказни…
Дома Лия долго не могла найти себе места. Работа валилась из рук. Она не знала, что и думать.
После долгих раздумий и колебаний Лия отправила сыну письмо. Это было длинное, подробное письмо, в котором она рассказывала сыну о болезни, от которой до сих пор не может оправиться, о своем одиночестве, и в последний раз просила его вернуться домой…
«Не может быть, – думала она, – чтобы теперь он не вернулся…»
6
Прошел месяц-другой. Ответа на письмо не было. Между тем вернулся Лемех Лемперт. В тот же день Лия отправилась к нему. Потом она долго не могла забыть, как ошеломил Лемперта ее приход. Он стал пятиться к стене, закрывая руками лицо, словно не верил своим глазам.
– Что случилось? – спросила Лия жену Лемеха. – Что с ним?
– «Шма Исроэл!»[1]1
Начальные слова молитвы, якобы спасающей от всяческих бедствий и страхов. (Прим. переводчика.).
[Закрыть] – повторял Лемех. – Это вы Лия?
– А кто же еще? – ответила она. – Что с вами? Или я так изменилась? Не узнаете?
– Значит… стало быть, вы… Живы, стало быть? – все еще дрожа, пролепетал Лемех, осторожно шагнув ей навстречу.
Лия вспыхнула.
– А вам кто-нибудь разве говорил, что я…
– Ну, как же… Люди рассказывали… Приезжали и рассказывали…
– Кто приезжал? Кто рассказывал? – наступала Лия.
– Мало ли кто… Там, в Биробиджане…
– В Биробиджане?!
– Ну конечно! Сам слыхал… Чуть ли не полгода тому назад, вскоре после того, как я туда приехал…
– Но кто? Кто рассказывал?
– Не помню! Мало ли туда едет народу…
Когда оба пришли в себя, Лия, замирая от страха, спросила о сыне. Ей очень не хотелось говорить об этом с Лемехом, но что делать, – он был единственным, кто мог ей что-нибудь рассказать.
Да, отвечал Лемех, он видел его, сразу же по приезде. Как он выглядит? Вырос за это время чуть ли не на голову, плечи раздались вширь – настоящий гвардеец! Уважают его в Биробиджане, даже сказать невозможно, как! Назначили начальником какого-то строительства. Шагает в резиновых сапогах по болотам, всем и каждому показывает: вот тут будет театр, тут школа, а там – горсовет… Ни о чем другом, кроме строительства, думать не хочет и радуется так, как будто все это он уже сам построил…
– Почему же он не отвечает на мои письма? – нетерпеливо перебила Лия. – Я писала о смерти отца, потом еще писала…
– Почему не отвечает? – удивился Лемех. – Но как же он мог вам отвечать…
– Неужели он все еще думает, что я не хочу получать от него писем? Ведь я писала…
– Нет… Я имею в виду другое.
– Что?
– Он знает…
– Что он знает?
– Что вы…
Страшная мысль мелькнула в голове Лии.
– Что вы такое говорите, Лемех? – крикнула она.
– Ну конечно! – с облегчением вздохнул Лемех, увидев, что она поняла.
– Как, как он узнал?
– Говорю же вам… Он сам мне рассказывал… Откуда же мне было знать? – сказал Лемех, а глаза его беспокойно бегали, избегая взгляда Лии.
Лия тяжело опустилась на стул, долго молчала, наконец она тихо проговорила:
– Ну, и как же он отнесся к этому?
– Да как же он мог отнестись? «Нет у меня, – сказал он, – стало быть, больше ни отца, ни матери…»
– А о возвращении вы говорили с ним?
– Ну, а как же!
– И что же?
– Об этом он и слышать не хочет! Куда, говорит, возвращаться? К кому? Да если бы и было к кому, сказал он, отсюда я не уеду. Так и сказал.
– Что же, там действительно так хорошо?
– Если «трудно» – это хорошо, то там неплохо…
– Значит, он не уедет, раз там трудно? Да?
– Этого я вам сказать не могу! – признался Лемех.
Лия поднялась и направилась к двери. Но на пороге она остановилась.
– Да. Скажите, пожалуйста, а сейчас, перед отъездом, вы его видели?
– Видеть не видел, но слышал…
– Что?
– Слышал я… Вы только не пугайтесь, не принимайте близко к сердцу… Возможно, что все это пустяки.
– Что случилось? Не тяните!
– Когда начались бои на границе, у железной дороги, то есть у КВЖД, – читали, наверное, в газетах, – сын ваш стал упрашивать, чтобы его послали туда…
– Куда?
– В армию. В самый огонь. Его с работы отпускать не хотели. А он твердил свое: я приехал сюда строить, я не желаю чтобы мне мешали. Огонь надо гасить вовремя, говорит…
– И что же?
– Ему говорили: ты делай свое дело, а гасить огонь есть кому и без тебя. Но он и слушать не хотел: он сам должен быть там.
– Да! – вздохнула Лия. – Конечно, везде он должен быть первым…
– Словом, он добился своего. Его послали.
– Послали?
– Да. Что с ним дальше было, не знаю. Пока что, говорят, он еще не вернулся…
– Значит, может быть, – тихо проговорила Лия, – что… Об этом там не говорили?
– Кто знает?
– Не может быть! Не верю я! – Лия вдруг поднялась во весь рост, стукнула тростью об пол, закричала: – Я его разыщу!
В комнату вбежала перепуганная жена Лемеха.
– Вы лжете, Лемех! – кричала Лия. – Сема… Мой Сема жив!
Распахнув двери, Лия в разметавшемся темном платке выбежала во двор – как будто вылетела большая черная птица.
7
Через несколько дней, в конце августа 1930 года спустя два с лишним года после отъезда Семена, Лия уехала в Биробиджан.
Две недели в дороге она пролежала на жесткой полке в общем вагоне, и ей все время казалось, что сейчас с нею случится обморок. От непривычки к езде, от беспрестанного стука колес, частой смены пассажиров – мужчин, женщин, военных и штатских, то и дело входивших в вагон и выходивших на каких-то не известных ей станциях, – у нее кружилась голова. Бывали минуты, когда она думала, что не выдержит, не доедет. Больше всего она боялась, что умрет не так, как умирали все ее близкие, умрет на колесах, по пути в неведомые края, среди гор, рек и мрачных, как преисподняя, туннелей…
Одно только было хорошо: никто из пассажиров не обращал на нее внимания и не приставал с расспросами. Она почти ничего не ела – не хотелось, лежала, неотступно думая о своем, и тихо стонала от непрекращающейся головной боли.
Примерно на пятые сутки в вагон вошел пожилой военный с миловидной молодой женщиной и девочкой с золотистыми косичками и васильковыми глазами. Они заняли освободившееся место напротив Лии. Девочка, освоившись, уже на следующий день стала тормошить Лию:
– Бабушка, а бабушка, почему ты с полки не слезаешь? Ведь ты заболеешь, если будешь все время лежать…
Девочка часами простаивала у окна, восхищаясь всем, что видела, и то и дело звала отца, мать и Лию:
– Смотрите, смотрите! Чего вы не смотрите? Какие горы высокие! Ой, как страшно!
– А вон березки… Сколько их, мама! Одни березки– и внизу, и на горе…
– Сейчас большой город будет*! Папа, смотри, какие высокие трубы…
Отец и мать нехотя вставали, смотрели в окно и тут же снова садились: читали или играли в домино с соседями по вагону. Лия не трогалась с места.
Родители девочки были славные люди. У них нашлись для Лии порошки от головной боли. Особого облегчения порошки не принесли, но она была им благодарна за внимание.
Узнав, что Лия едет в Биробиджан, отец девочки, Иван Григорьевич, – так к нему почему-то обращалась жена, – произнес с большим уважением, относившимся то ли к Биробиджану, то ли к Лие, ехавшей туда.
– Знаю. Знаю, как же…
– Как, и вам известно о Биробиджане? – удивилась Лия.
– Что же тут удивительного? – не понял военный. – Об этом пишут в газетах.
– Недавно уехал туда один наш знакомый из Ленинграда, – вмешалась в разговор его жена.
– Строитель, – добавил Иван Григорьевич. – Его послали туда.
– И мой сын уехал. Тоже строитель. Его не посылали, он сам уехал, – сказала Лия.
– Давно? – спросила жена военного.
– Вот уже два года.
Иван Григорьевич, прищурившись, глядел на Лию.
– А вы, наверное, противились, не отпускали?
– Откуда вы знаете? – изумленно взглянула на него Черновецкая.
– Ведь так? – улыбнулся военный. – Старики всегда с трудом отрываются от насиженных мест. А молодежь стремится к новому. И правильно. Биробиджан – новое, большое дело!
Лия слушала и все больше изумлялась. Иван Григорьевич, русский человек, говорил об этом совсем как ее сын.
Девочка, стоявшая у окна, вдруг с таким восторгом захлопала в ладоши, что родители быстро встали и даже Лия рискнула подняться с места и глянула в запыленное стекло.
– Байкал! – радостно воскликнула девочка. – Смотрите, вот он, Байкал!..
В распахнувшейся раме расступившихся голубоватых гор с едва заметными на фоне неба белоснежными вершинами Лия увидела зеленоватую, ослепительно сверкавшую на солнце водную гладь… Казалось, поезд мчится прямо по воде… У Лии закружилась голова. Она упала.
Пассажиры, стоявшие у окон, бросились к Лие. Девочка забыла о Байкале и в страхе опустилась перед ней на колени.
– Бабушка! Что с тобой?
Пассажиры с трудом привели Лию в чувство.
Теперь она уже совсем не вставала с места. Даже девочка боялась ее тревожить и старалась как можно тише выражать свой восторг, чтобы с бабушкой опять чего-нибудь не случилось. Впрочем, спустя двое суток, девочка и ее родители вышли на одной из маленьких станций. Прощаясь, Иван Григорьевич сказал:
– Я буду недалеко от ваших мест. При случае с удовольствием наведаюсь.
Теперь, когда она осталась одна, тяжелые мысли стали еще тяжелее. Вспоминался покинутый родной город, домишко, доставшийся ей от родителей, кладбище, на котором остался Азриэль… Думала она и о своей сестре из Шполы. До болезни Лия не виделась с нею шестнадцать лет. А ведь от Шполы до Кировограда меньше суток езды. Сейчас Лия едет уже которые сутки, а конца все не видать. Конечно, сестру свою она никогда больше не увидит… А увидит она своего сына? Найдет ли она его?
* * *
– Это оно и есть? – спросила Черновецкая, выходя из вагона и с трудом ступая отвыкшими от ходьбы ногами. – Это и есть Биробиджан?
Она обращалась к Берманам. Они стояли одни на платформе, на которой не было даже станционного здания. Куда-то вдаль убегали рельсы.
Поля и Даниил ехали с тем же поездом. Но в Москве они не смогли попасть в один вагон и только время от времени заходили проведать Лию.
– Стало быть, это и есть Биробиджан? – удивленно повторила Лия, когда поезд, хрипловато прогудев, уехал, оставив их одних с узлами на станции.
– Очевидно… – проговорил Даниил, озираясь по сторонам, и вдруг хлопнул себя по мясистому носу.
– Что с вами? – удивилась Лия.
– Не знаю… Укусила какая-то чертовщина! Муха, что ли…
– Это, должно быть… – начала Поля, но, не договорив, схватилась обеими руками за лицо.
– Ага, – догадалась Лия, – это, наверно, и есть биробиджанский «гнус»! Стало быть, и в самом деле приехали!..
Занятые первой встречей с местными комарами, они и не заметили, что кто-то обращается к ним.
– Вы переселенцы? – спрашивал какой-то небольшого роста человек на кривых ногах, в резиновых сапогах, чуть ли не до верху забрызганных грязью.
– А если переселенцы, так что? – раздраженно отозвалась Поля. Человек почему-то не внушал ей доверия.
– Да-да, переселенцы! – сказал Даниил, смущенный неожиданной резкостью жены, надеясь на то, что этот человек отведет их куда-нибудь, где можно будет укрыться от этих комаров.
– Чего же вы молчите? Так бы и сказали! Пойдемте, я отведу вас на переселенческий пункт.
– Это что еще такое? – насторожилась Лия.
– Это вроде гостиницы для переселенцев. Идемте!
При этом он деловито оглядел ноги новоприбывших.
На Поле были поношенные туфли на низких каблуках, на Данииле – легкие ботинки. Человек сокрушенно покачал головой и обратился к Лие:
– У вас, бабушка, такое длинное платье – не вижу, что у вас на ногах.
– А какая разница? – обиделась Лия.
– Большая разница! – ответил тот. – Если у вас сапожки вроде моих, это еще куда ни шло. Но если вы, извините, ходите в таких же гамашах, как они, то нам с вами будет нелегко… Ну, да ладно, придется, видать, двинуться дальним путем.
– А какой это дальний путь? – спросила Берман.
– Путь такой, что шагать немного дольше, но зато вы не оставите своих ботиночек в грязи.
– Неужели такая грязь?
– Грязь грязи рознь! Вот поживете, сами увидите, что без таких сапог, как у меня, здесь не обойтись. Пошли! Идите за мной.
– Боже мой! – вскрикнула Лия, как только, вслед за провожатым, сошла с песчаной насыпи.
– Что такое? – испугались Поля и Даниил.
– Боюсь идти дальше! – Лия повернула обратно.
– Почему? Господь с вами! – удивилась Поля.
– Боюсь! – кричала Лия. – Земля качается, как опара… Живьем проглотит…
– Не бойтесь! – успокоил провожатый. – Из этой опары когда-нибудь хороший хлеб будет. Не обращайте внимания! Шагайте… Привыкнете… Вы только за мной, след в след, идите. Куда я, туда и вы…
День был на исходе. Моросил долгий мелкий дождик, и вдали едва различались контуры домов. Многие были в лесах и казались издали, сквозь частую сетку дождя, остовами каких-то фантастических судов.
Даниил шел за провожатым, ему вслед ступала Поля, чутко прислушиваясь к тяжелым шагам шедшей за ней Лии. Но вдруг шагов не стало слышно.
– Лия! – тревожно крикнула Поля.
Та не отвечала. Поля обернулась и увидела, что Лия стоит, опираясь на свою палку, и смотрит в сторону раскинувшегося вдали поселка.
– Погодите! – крикнула Поля ушедшим вперед мужчинам. – Лия, помочь вам? Не можете пройти?
Но та стояла как вкопанная и, казалось, ничего не слышала. Поля подошла к ней.
– Что с вами? Чего вы стоите?
– Ничего, ничего! – ответила Лия и вдруг расплакалась. – Скажите, Поля, разыщу я здесь своего сына?
– Господь с вами! Ведь мы же только что приехали! Погодите!..
– Кто знает? – сказала Лия, вытирая слезы. – Но все-таки хорошо, что я уже здесь. Вы понимаете, Поля? Вот я стою, смотрю и не могу оторваться. Наверно, и Сема тогда стоял на этом месте… А там, видите, строят дома. Может быть, он строил их и лазил там? Мне кажется, я вижу его и на той горе… – Лия указала на дальнюю сопку. – Наверное, он был там не раз. Не может быть, чтобы высилась гора и чтоб он на нее не взобрался. Ведь я его знаю…
И, опираясь на палку, Лия пошла следом за Полей по зыбкой земле.
8
Медленно тянулись унылые дождливые дни, первые дни на новом, необжитом месте. Даниил и Поля сразу же пошли работать на строительство: он – столяром, она – на подсобную работу.
В столовой на той же стройке стала работать и Лия и вскоре прославилась как искусная повариха, умеющая «из ничего» состряпать замечательные блюда.
Квартиру, только что оштукатуренную, еще сырую комнату, им предоставили на троих. Все они, сказали им при этом, из одного города, вместе ехали сюда, пусть некоторое время и поживут вместе. Может, придется еще кого-нибудь поселить к ним на время, не беда… В тесноте, да не в обиде. Это ненадолго.
– А мне, по правде сказать, было бы только где голову приклонить, – ответила Поля.
– Лучшего нам пока и не надо! – подтвердил добродушный Даниил.
Лия вообще молчала: ее это беспокоило меньше всего.
Недостроенный дом стоял на окраине поселка, в котором уже отчетливо намечались контуры будущего города. Неподалеку от дома высились две сопки. Одна из них была довольно высокая.
На работу уходили очень рано, возвращались поздно вечером усталые, и ночь проходила незаметно.
По соседству стоял большой барак. В нем жили строители. Были тут и евреи, недавно приехавшие из Белоруссии и Украины, и русские, и украинцы. Большинство было без семей, а некоторые жили уже с женами и детьми.
Вечером, после работы, соседи готовили ужин во дворе и подолгу сидели у огня. Разговаривали о своих делах, а пламя выхватывало из темноты то одно, то другое лицо, то несколько лиц сразу…
Тогда Лия и узнала, что многие работавшие на стройке знают ее сына. Все они хорошо говорили о нем. Особенно дорог стал для Лии один человек, старый плотник, мастер на все руки, Василий Петрович Дубов, один из лучших работников на стройке. Василий Петрович был местным старожилом. Он давно, еще с русско-японской войны, поселился здесь, имел свой небольшой, почерневший от времени, но крепко сбитый домик, всегда чистый и опрятный. Две его старшие дочери вышли замуж и имели свои дома. Один сын работал в паровозном депо в Облучье, другой – в Благовещенске. Остались с Василием Петровичем только жена – Домна Селивановна, высокая, очень полная женщина, вечно хлопотавшая по хозяйству, и две младшие дочери-подростки, которые ей помогали.
В доме Василия Петровича было просторно. Одна светелка, в которой прочно держался запах засушенных цветов, вовсе пустовала, и ее-то однажды Василий Петрович предложил Лие, пока она не получит отдельную комнату.
– Не дело это, – говорил Василий Петрович, часто заглядывавший в небольшую, еще сырую комнату, где Лия жила вместе с Даниилом и Полей. – Тут и не отдохнешь после работы. Как же так старому человеку? Пустует у меня светелка, окажи милость, переселяйся пока…
Лия поблагодарила, но отказалась. Нехорошо, казалось ей, оставлять Даниила с Полей, да и не хотелось стеснять людей.
Однажды, придя с работы, Лия не на шутку испугалась, не найдя в комнате своих вещей. Но Поля тут же ее успокоила.
– Без вас приходил Василий Петрович. Он и забрал ваши вещи к себе.
– А вы где были? – рассердилась Лия.
– Я тоже считаю, – спокойно ответила Поля, – что вам на первых порах там будет лучше…
Лия переехала к Василию Петровичу. По вечерам, после работы, когда вся семья сидела за чаем, Василий Петрович рассказывал Лии о ее сыне:
– Полюбился он тут нам, – говорил старик, попивая чай. – Светлая голова и руки золотые. Все умел делать, за что ни возьмется, все, бывало, кипит под руками.
Это подтверждала и Домна Селивановна и даже девочки-подростки, которые тоже знали Сему.
Лия приходила к Даниилу и Поле и пересказывала им все, что слышала.
– Не знаю, – говорила она, – быть может, мне это говорят, потому что я мать.
– Что вы! – перебила Поля. – И я, и Даниил тоже расспрашиваем всех о вашем сыне. И нам то же самое говорят, ведь так, Даниил?
– Ну и что, что же дальше, – вопрошала Лия и подносила платок к глазам. – Велико мое горе!..
Все рассказы о Семене обрывались на том моменте, когда начались бои в районе Китайско-Восточной железной дороги и он уехал туда.
Черновецкой сообщили, что в Сталинском совхозе работает тракторист Вольф Гиршман. Первое время Семен тоже работал в этом совхозе и крепко подружился там с Гиршманом.
– Может быть, он знает что-нибудь о вашем сыне? – подсказал ей как-то Василий Петрович.
Лия написала Гиршману. Спустя некоторое время, когда тот был в городе, она встретилась с ним пригласила к себе.
Это был высокий смуглый парень, выглядевший несколько старше своих двадцати лет и чем-то напоминавший Лие Семена, хотя тот был чуть повыше и пошире в плечах.
– Подружились мы с ним еще в пути, – рассказывал Гиршман, позвякивая ложкой в стакане с чаем.
Кстати, он, Гиршман, уехал из местечка в Винницкой области тоже против воли родителей. Он помнит, как тяжело переживал Семен разрыв с отцом и матерью, в особенности то, что мать даже не ответила на его письмо.
– Он очень мучился из-за этого, – сказал Гиршман. – Он часто говорил со мной об этом.
– А сейчас вы от него ничего не имеете? – спросила Лия.
– Сейчас? Когда Семен из совхоза переехал в Биробиджан, мы на первых порах переписывались. Потом он сообщил, что уходит в армию. И с тех пор я ничего о нем не знаю.
