Текст книги "Журналистика и разведка"

Автор книги: Борис Чехонин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 28 страниц)

Судьба легендарного разведчика – не исключение, скорее яркий пример советских порядков, когда по воле одного человека – Генерального секретаря ЦК КПСС, будь то Ленин, Сталин, другой,– вопреки закону, национальным интересам страны решалась участь миллионов людей. В Токио была одна остававшаяся неизвестной общая могила. А сколько в нашей стране было и остается неизвестных могил! Сыновья, дочери, внуки сотен тысяч честных людей до сих пор не знают, где преданы земле их отцы, матери, деды, расстрелянные в тюрьмах и лагерях как "враги народа" с 1917 по 1953 годы. И это не вычеркнуть из памяти тех, кто вырос в годы советской власти. Какой тут, к черту, возврат в социализм? Разве что по традиционной дурости. Недаром издавна известно, что в России есть две беды: дураки и дороги. Впрочем, дороги сегодня улучшились, появились и автострады. Думается, и дураков стало неизмеримо меньше в нынешние далеко не идеальные, но свободные от массовых репрессий времена.

ВСТРЕЧИ СО СМЕРТНИКАМИ И ОЛИГАРХОМ

В Токио я не раз мысленно пытался вернуться в прошлое, понять, в какой обстановке приходилось работать Рихарду Зорге. Наглядное представление о Японии тех лет давали книги и документы. Но ярче, рельефнее, достовернее говорили о прошлом журналистские командировки и собственные встречи с людьми. Разве забудешь, к примеру, поездку на юг, где на военно-морской базе на маленьком острове Этадзима, затерянном во Внутреннем Японском море, готовили смертников, которым предстояло умереть во время нападения на Пирл-Харбор. Именно там мне довелось столкнуться лицом к лицу с прошлым и даже настоящим. Или как забыть встречу с Ясуо Кувахарой? В отличие от смертников-моряков ему, пилоту самолета-бомбы, умереть предстояло в конце войны, в 1945-м, когда американские военные корабли готовились к высадке десанта на Японские острова.

Поехать на Этадзиму мне посоветовал мой секретарь Акира Кудо. Это место, рассказывал он, известно каждому японцу. Восемьдесят лет назад там заложили фундамент первой офицерской школы военно-морского флота. Материал для строительства заказали в Англии, а затем, обернув в бумагу каждый кирпич, доставили на боевых кораблях. За восемь десятилетий училище взрастило 15 тысяч офицеров, ровно треть которых погибла в горниле войн. Этадзима, убеждал меня Акира Кудо, не просто символ прошлого. Она интересна еще и тем, что прошлое перебросило там мост в настоящее. На острове огромный комплекс военных учебных заведений и главное – крупный пропагандистский центр, в чью задачу входит воспевание былых подвигов на море.

Патриотическое воспитание во флоте и армии. Не буду брать его под защиту, особенно на примере смертников. Но как не посетовать, что у нас оно перечеркнуто и забыто, хотя не сотни солдат, как в Японии, а целый народ показал всему миру образцы героизма во время Отечественной войны. А потом были Афганистан и Чечня.

Кудо было легко советовать. Труднее совершить такую поездку. За разрешением побывать на военной базе надо обращаться в соответствующие японские органы. Вряд ли из этого может что-нибудь получиться. Журналист-то советский! Кто поручится, что он не шпион? Но демократические перемены в послевоенные годы неожиданно срабатывают и здесь. На моем столе в корпункте солидный белый конверт. Мне разрешается побывать на Этадзиме, даже вместе с женой. Что же, спасибо за это военному ведомству!

Больше часа наш катер режет гладь Внутреннего Японского моря. В рассеивающемся утреннем тумане видны контуры небольших островов. Зеленые капли суши выглядят безлюдно и мирно. Трудно догадаться, что именно здесь в августе 1945 года разыгрался один из последних актов атомной трагедии. На узких полосках земли умирали тысячи обожженных. Им практически не оказывали никакой медицинской помощи. Не хватало врачей, медикаментов. А пароходы доставляли из Хиросимы все новые партии пострадавших – вдруг кто-то выживет вдали от дымящихся ядерных развалин?

Время сгладило многие следы Второй мировой войны. Многие, но не все. Справа по борту – изрытая подземельями суша, колючая проволока, рельсы. Это арсеналы. Наш катер подходит к пристани. Встречающий унтер-офицер приглашает нас в "виллис", и через несколько минут мы в военном городке. На Этадзиме все близко, все под рукой. Красные кирпичные здания взяли плац в плотное полукольцо. Немного поодаль величественный особняк. На мраморе колонн иероглифическая вязь: "Дворец воспитания курсантов". Амфитеатр гранитных ступеней, покрытая ковром лестница на второй этаж, фотографии юношей в форме, их письма родным и личные вещи. Экспонаты выставлены недавно. Они потеснили здесь память о генералах – когда-то гордости военно-морского флота. Подумалось, не случайно. Молодых значительно легче воспитывать на примерах подвигов их ровесников. Затерянный в глубинке дворец-музей посещает ежегодно более ста тысяч человек. О чем узнают эти сто тысяч, какие семена пытаются посеять военные власти в умах молодых людей, не познавших горьких плодов Второй мировой войны? Рамки этих вопросов неизмеримо шире территории военного городка.

На стене музея взгляд приковывают два портрета курсантов, Секио Мисимы и Хироси Куроки. Оба юноши провели на острове много долгих бессонных ночей, работая над созданием подводной лодки-торпеды. И когда лодка была готова, командование поручило им самим испытать в бою свое изобретение. Мисима и Куроки погибли в просторах Тихого океана, а их лодку-торпеду запустили в массовое производство. К концу войны крупные подводные корабли имели каждый на борту шесть человек-торпед. На горизонте в перископе показывалось вражеское судно, и тут же раздавалась команда "пли!". От подводной лодки отделялась первая человек-торпеда. Пятнадцатиметровая управляемая бомба неслась к цели. На расстоянии двух километров от корабля противника смертник на торпеде поднимал перископ. Вахтенный вскоре замечал движущийся в море предмет. Начинался смертельный поединок американских моряков и японского самурая. На корабле старались успеть расстрелять торпеду или по крайней мере суметь уйти от нее. Смертник же стремился нагнать противника. В его распоряжении имелось всего 50 минут – потом в двигателе заканчивалось топливо.

Во Дворце воспитания застекленные святыни – белые кашне смертников. Перед выходом на задание моряки писали на полосках белого шелка то, о чем думали в предсмертные часы: "Папа и мама, не смогу о вас позаботиться. Умираю во имя родины. Не плачьте, я выполнил свой долг!"

В чем же подлинные истоки духа морских камикадзе? Школы смертников представляли особый мир, тщательно огороженный от обычных военных училищ, в том числе и от того, что продолжало действовать на Этадзиме. Поступивший сюда не мог вырваться обратно. Впереди у него был единственный императив смерть. Умереть не дрогнув, с чувством радостной готовности,– воспитание этих качеств красной нитью пронизывало весь учебный процесс. Каждый день учащиеся слышали: "У вас больше нет семьи, нет прошлого, есть только настоящее и героическое будущее. Учитесь повиноваться. Командование – это голова. Вы – руки и ноги. Цель вашей жизни – умереть за императора и родину. Жизнь тяжелее горы, смерть легче перышка!"

Итак, психологическая обработка. Но было и другое, что заставляло быстро свыкнуться с мыслью о смерти. С первых дней курсантов приобщали к системе "физической подготовки". Новичков выстраивали в шеренгу, и пока перед ними ораторствовал офицер, позади кошкой проскальзывал унтер. В его руках была толстая резиновая дубинка. Тишину разрывал первый крик отчаянной боли. Под ноги молодых моряков падала первая жертва. За ней следовали остальные. Юноши кричали, плакали, смешивая слезы с пылью плаца. А над лежавшими раздавался голос офицера: "Прекратить рев, маменькины сынки! Я сделаю из вас настоящих мужчин!"

А потом на плацу моряков выстраивали в две шеренги. Начиналась известная "тайко бинта". По счету "раз" первая шеренга била по лицу своих товарищей, по счету "два" следовал ответный удар. "Раз-два, раз-два! учащалась отрывистая команда.– Сильнее, бей сильнее! Не хочешь?" В воздухе свистела дубинка, и ослушник без сознания падал на плац.

"Воспитатели" не оставляли в покое свои жертвы и ночью. После отбоя в казарме порой неожиданно вспыхивал свет. Офицер и два унтера командовали: "Подъем, выходи!" Замешкавшихся буквально выбрасывали под холодный дождь. Перед строем на плацу прохаживались истязатели: "Что, решили здесь жить, как у маменьки за пазухой? Почему беспорядок в казарме? А ну-ка, дайте мне палку! Мы научим вас уму-разуму или убьем всех!" По команде "кругом!" курсанты повернулись лицом к забору и взялись руками за металлические прутья забора. Первый удар – и первый полный ужаса крик.

Начальство рассматривало наказания как неотъемлемую часть физической и моральной подготовки. Если курсант выдержит в течение трех месяцев издевательства унтеров, он никогда не дрогнет в бою, не сдастся врагу и предпочтет плену смерть. Жестокая палочная дисциплина действительно закаляла. Уже через месяц большинство курсантов чувствовали себя совсем другими, ожесточившимися людьми. Родительский дом, беззаботные школьные годы, друзья – все это было забытым сном. Неужели когда-то была прежняя, та смешная жизнь?

Но были и другие – меньшинство. По ночам они тихо плакали, зарывшись в подушку, проклиная тот день и час, когда добровольно решили стать смертниками. К концу первого месяца некоторые из них пытались бежать. Их ловили, на глазах товарищей подвешивали за руки и избивали палками. Наиболее отчаявшиеся выбирали для себя иной выход – самоубийство. К чему мучиться и ждать все равно неминуемой смерти? Не лучше ли сейчас прекратить мучения и уйти из жизни? Смерть больше не казалась страшной, курсант думал о ней как об избавлении.

Что все это, фантазия журналиста? Нет, былая реальность. О ней рассказали мне отнюдь не в музее, а сами смертники – Кадзуо Сакамаки, бывший герой Пирл-Харбора, и летчик Ясуо Кувахара. Рассказали не на военно-морской базе на острове, а потом, в моем токийском корпункте. На базе же о прошлом свидетельствовали чудом сохранившиеся экспонаты, что разместились на лужайке рядом с учебными корпусами, куда журналистам вход запрещен. Нет, не люди-торпеды. Они взорвались в Тихом океане, а в частности, небольшая проржавевшая подводная лодка, длиной всего лишь 23 метра. Ее подняли со дна океана американские водолазы. Лодка пролежала в морской пучине более двух десятков лет. На борту имелось всего две торпеды. Крупные подводные корабли могли взять на борт не шесть, а только одну такую "малютку". К концу Второй мировой войны Япония имела 230 лодок-малюток. О судьбе одной из них поведал мне Кадзуо Сакамаки, бывший капитан такой лодки, а в шестидесятые годы преуспевающий бизнесмен.

В ночь на 17 ноября 1941 года командование военно-морской базы Куре, что неподалеку от Этадзимы, устроило необычный банкет. У здания, где собрался узкий круг приглашенных, – высшее офицерство, смертники, дежурили усиленные наряды. Охрана тщательно проверяла документы. Седой адмирал не сказал еще и двух слов, как всем приглашенным стало ясно: долгожданный час пробил. Атакой на Пирл-Харбор присутствовавшим предстояло начать самую грандиозную войну на Тихом океане. Адмирал заверил, что детали операции подводников тщательно отработаны. "Наша техника,– говорил он,– не подведет. Она лучшая в мире! Помните, родина, император надеются на подводников!"

В ту ночь Сакамаки долго не мог уснуть. Вспоминалось, как в апреле 1941 года его вызвали в штаб военно-морских сил в Куре и сообщили о назначении командиром подводного корабля особого отряда лодок-малюток. Началась новая жизнь, когда каждый твой шаг окружен завесой полной секретности. По ночам лодки выходили из порта в море. Курс – копия американской военной базы Пирл-Харбор, специально построенная у группы отдаленных островов. Задача – научиться проникать туда незамеченными, прокладывая путь сквозь заграждения. После полугода упорных тренировок это не казалось больше непосильной задачей.

В ноябрьскую полночь 1941 года пять крупнейших подводных кораблей императорского флота покинули свой японский порт. Каждый нес на борту по лодке-малютке. Начался трудный восемнадцати-дневный поход. Днем шли крадучись, не поднимая перископов. Командиры вместе с экипажами лодок-малюток снова и снова разбирали детали предстоящей операции. Лодкам-малюткам предстояло отделиться от "маток" в нескольких милях от Пирл-Харбора, проникнуть в гавань и затаиться под боком у вражеских кораблей в ожидании дальнейших событий. Первой в бой должна вступить авиация. Поднявшись с борта авианосцев, бомбардировщики волнами устремятся в атаку на флот противника. В задачу лодок-малюток входило добить оставшиеся вражеские корабли.

В 22 часа 6 декабря 1941 года корабли-носители заняли исходные позиции вблизи американской военной базы. А еще через пару часов лодки-малютки начали самостоятельный поход. На Сакамаки сразу же обрушились неудачи. "Лучшая в мире техника" подвела. Вышел из строя компас, пришлось идти наугад. Затем нарушается баланс, и лодка рискует всплыть на поверхность. Сакамаки начинает в спешке переносить вместе с подчиненными балласт из носовой в кормовую часть. Пот заливает глаза, не хватает воздуха. Наконец удается выровнять лодку. Вскоре ее сотрясает удар – сели на коралловый риф. Снова переноска балласта. Проходят часы, прежде чем можно двигаться дальше. Пробоины нет, зато новая беда – не работает пусковой механизм обеих торпед. Капитан Сакамаки принимает решение: попытаться протаранить один из вражеских кораблей и взлететь вместе с ним в воздух. Лодка больше не прячется, она идет на поиски жертвы. Но кислород на исходе, и Сакамаки теряет сознание. Очнувшись, он понимает: все, конец батареи и двигатель не дают электроэнергии. Надо срочно покинуть лодку. Утром американские часовые задержали на берегу голого человека – "гавайца" с потонувшей рыбацкой шхуны. Доставленный в комендатуру "рыбак" заговорил по-японски.

В музее, вернее во Дворце воспитания на Этадзиме, я познакомился с его директором, участником Второй мировой войны.

– Смертники – наша гордость, наши герои,– убеждал он с жаром меня.Они умолкли навеки. Вместо них обязаны говорить мы, говорить до конца дней, чтобы наша молодежь стала такой же прекрасной.

Учиться у смертников? Что об этом думают не директор, а они сами те, которые уцелели? Сакамаки перечеркнул прошлое.

– Я предпочитаю не думать о нем,– говорит он мне в Токио.Современной молодежи надо учиться другому – уживаться с людьми, находить взаимопонимание.

– Прошлое мне кажется страшным сном,– вторит ему Ясуо Кувахара.Скажите, когда вы просыпаетесь от кошмара, вам хочется продлить этот страшный сон?

Мы сидим с ним в токийском корпункте "Известий" и разговариваем по душам. Он знакомит меня с практическим курсом самоубийства, который проходил каждый летчик-смертник,– пикированием на вражескую цель. Кувахаре хорошо запомнилось первое тренировочное пике. С высоты двух тысяч футов хорошо видны взлетная полоса и маленькая башня – контрольная цель пике. Выйти из пике приказано на высоте не более ста футов от этой башни. На какие-то секунды чувствуешь себя загипнотизированным этим зрелищем. Бараки казарм, стоящие внизу самолеты несутся навстречу тебе с огромной скоростью. Кажется, вот-вот твой самолет пронзит контрольная вышка. Скорее, скорее взмыть снова вверх! Нервы не выдерживают, рука рвет на себя рукоятку, и машина устремляется в небо. Приборы фиксируют: до башни оставалось не сто, а целых двести футов. Задание не выполнено! Вторая попытка. Твой истребитель пристраивается в хвост товарища. Тот уже над самой контрольной башней – последний момент для выхода из пике. Секунда, вторая, третья... и на бетонном покрытии вспыхивает огромный факел. Нет ни самолета, ни твоего товарища. Так со стороны будет выглядеть и твоя смерть.

Накануне нового 1945 года начальник отряда смертников на базе Хиро капитан Цубаки собрал своих питомцев и сообщил, что им поручается первое боевое задание.

– Кто не хочет выполнить его добровольно? – спросил он сидящих летчиков.– Поднимите руки! Наказаний не будет!

Одна, вторая, третья рука робко тянутся вверх. Всего шесть рук.

– Теперь я знаю,– говорит капитан,– что представляет из себя каждый. Эти шестеро трусы. Им поручается умереть первыми.

С тех пор все новые отряды смертников шли в атаку на американские корабли. В их состав отбирали посредственных летчиков, лучших берегли для будущего. А пока им поручали в группе прикрытия сопровождать обреченных до цели. Кувахара стал свидетелем гибели многих своих боевых друзей. Но только некоторым из них удавалось спикировать на американские корабли. Их встречал на подлете мощный заградительный огонь. В результате самолеты падали в море. Напрасные жертвы не останавливали командование. В бой бросали все новые отряды камикадзе. Они шли в атаку волнами – по 15-20 самолетов каждые полчаса. Смертник не мог избежать гибели. Поверни он назад – собьют товарищи из эскорта, сумел избавиться от преследования – на земле тебя ждет расстрел.

К концу войны погибли 2500 смертников. Очередь, наконец, дошла до Кувахара. 5 августа 1945 года его вызвали к командиру. Через три дня ему предстояло самому отправиться в последний полет. А пока отпуск, разрешение проститься с родителями в Хиросиме. Утром 6 августа летчик был уже дома. Там его и застал американский ядерный взрыв. Когда Кувахара вышел из госпиталя, отряды смертников уже не существовали. Оставшимся в живых из 5000 камикадзе повезло – Япония капитулировала.

Зорге не дожил до торжества дела разведчика, ради которого отдал жизнь. Но если бы ему удалось избежать смерти, он мог бы гордиться тем, что сделал все для того, чтобы направить мощный военный кулак японской императорской армии и флота на юг, против Америки, дав возможность Советскому Союзу не воевать на два фронта и выстоять в борьбе с фашисткой Германией.

Япония – это целый пласт в памяти. Она, как первая любовь, ее никогда не забыть. Разве можно забыть страну, где прожил почти пять лет, где в больнице Святого Луки увидела свет любимая дочка Наташа, где ты вырос в журналиста-профессионала и получил первую правительственную награду! Наконец, где ты познакомился с выдающимися капитанами современного бизнеса, творцами процветания страны, рвущейся вперед с космической скоростью. Где ты многое понял и многое переоценил. Как тут не вспомнить хотя бы одну такую встречу с крупным бизнесменом Тосио Доко, о котором впоследствии сделал фильм, о его деловой философии и нововведениях в электронном концерне. Мне кажется, что эти встреча и беседа, состоявшиеся почти полвека назад, не потеряли своей актуальности для нашей экономики и сейчас, когда она, вконец разрушенная при Горбачеве и Ельцине, вроде начинает вновь набирать былые темпы развития.

...Иокогама, большой портовый город, что неподалеку от Токио. Со столицей его связывает прекрасная высотная автострада. Полчаса езды и ты, припарковав машину возле своей гостиницы, уже гуляешь по его улицам. Мы с женой любим бывать здесь. Она – потому что тут самый большой в Японии Чайна-таун. Там, в Китайском городе, можно вкусно поесть в ресторанах, приобрести диковинные лекарственные средства, шелка, редкостные сувениры. Это вам не стандартный, хотя и огромный по размерам и ассортименту любой из десятков токийских универмагов.

Меня привлекает сюда другое – прогулка по морским причалам, у которых стоят величественные пассажирские и грузовые суда из разных далеких стран. Невольно ловишь себя на мысли – вот бы побывать там! Но это, знаешь, практически нереально. Нужны деньги, много денег, которых у журналиста нет, и разрешение Москвы, что получить, естественно, невозможно. Решением ЦК ты выпущен только в Японию. Железный занавес лишь слегка приоткрылся, тебе позволили проскользнуть в одну образовавшуюся щель. В другие страны ни-ни! Радуйся, что выпустили сюда. Приятно также полюбоваться морским простором, подышать свежим соленым ветром с тихоокеанских просторов после продымленного Токио, погулять в парке. В основном же радуешься новым журналистским задумкам, ради которых ты и приехал в портовый город. Авось все получится, и в "Известия" удастся передать "гвоздевой" материал.

Завтра предстоит снова встретиться неподалеку от центра с видным, думающим бизнесменом – Тосио Доко. Что-то на сей раз удастся узнать от него? В Москве глава правительства Косыгин задумал провести экономическую реформу – модернизировать промышленность, внедрить в нее передовые достижения зарубежных государств. Это нелегко. В ЦК КПСС сильно еще лобби, утверждающее, что нам нечего перенимать у Запада. Мы сами с усами и умнее, инициативнее других. Помогают Косыгину лишь ссылки на Ленина, который еще в двадцатые годы призывал использовать передовой зарубежный опыт, учиться у капиталистов. Помогают временно. Потом, при Брежневе, его задумки пойдут под нож. Члены правительства, руководители предприятий видели косыгинскую экономическую реформу в гробу. Кому охота менять уже налаженную жизнь на что-то новое. Это новое наверняка принесет бессонные ночи, нервотрепку, втыки из ЦК и правительства. А тут пока спокойно, годами проверенная рутина. Отстаем от Запада в эпоху научно-технической революции? Плевать! Пока протянем и так, у нас есть ракеты, ядерные бомбы. А после нас хоть потоп!

Сегодня я просыпаюсь рано. Стрелки часов показывают четыре. Небо на востоке только начинает слегка сереть, но восход наступит еще не скоро. Из окна гостиницы открывается вид на море черепичных крыш, на низкорослые дома и узкие улочки, ручейками сбегающие к морю. Кажется, Иокогама в воскресное утро еще не проснулась, кругом ни души. По опыту знаю, первое впечатление обманчиво. Наверняка бодрствуют молочники, почтальоны, разносчики, работники рынков и, конечно, тот, с кем я приехал поговорить,– Тосио Доко, электронный и судостроительный король.

Мысленно вижу, как он только что откинул легкое одеяло, тихо – не дай бог разбудить жену! – прошел в ванную комнату. По привычке, прежде чем встать под холодный душ, бросил быстрый взгляд в зеркало. Что же, выглядит как будто неплохо для его семидесяти четырех лет. Он хорошо выспался за эти четыре часа. Много лет назад Доко приучил себя работать почти по двадцать часов в сутки и с тех пор не изменял установившейся привычке даже в воскресные дни. Только так можно добиться успеха на тернистой дороге бизнеса.

Растирая кожу сухим полотенцем, электронный король восстанавливает в памяти свое расписание на день. Через семь минут он сядет за чтение буддистских сутр – обязательную психологическую зарядку, а ровно в пять раздвинет стеклянную стену кабинета и шагнет в сад, где все посажено и выращено его руками. Мультимиллионер взял для себя за правило не иметь слуг, даже в былые еще не совсем преклонные годы добираться до завода в переполненной электричке, наконец, широко общаться с подданными своей огромной промышленной империи. Так легче держать свою руку на пульсе их жизни, знать, что больше всего волнует в данный момент людей. Это помогает вовремя реагировать на проблемы и устранять их, не причиняя бизнесу вреда.

...Предстоящая встреча с газетчиком. Он никогда не отказывал прессе в своих интервью. Всякое упоминание о нем, о его электронном концерне "Тосиба" или его же судостроительной фирме "Исикавадзима-Харима", тем более за рубежом, в Советском Союзе, он считает рекламой. Старое проверенное правило – пусть говорят что угодно, но не молчат. О чем будет спрашивать журналист, который остановился в дешевой гостинице? О секретах послевоенного экономического чуда? Они вроде бы хорошо известны: на протяжении всех послевоенных лет Япония не спешила тратить огромные суммы на гонку вооружений, довольствуясь ролью безбилетника в американском экспрессе холодной, а затем и горячей войны в Азии. Корейская война принесла японской экономике миллиарды долларов прибыли. Вьетнам дал значительно больше. Немалую роль сыграли и собственные японские экономические секреты. Видимо, ими и будет интересоваться известинский журналист.

Доко самому приятно вспомнить о своих собственных секретах, что помогли ему за несколько лет после воцарения в кресле президента "Тосибы" сделать концерн сверхприбыльным и сверхустойчивым в зыбком море экономики шестидесятых, когда на нее нежданно негаданно обрушились тайфуны, стремясь пустить ко дну японский экономический корабль. Одним из его важнейших нововведений явилась реформа управленческого аппарата. Ее начали сверху, руководствуясь принципом "рыба гниет с головы". По приказу нового президента и впрямь полетели головы. За бортом концерна оказались сто ведущих работников. В кабинете Доко то и дело звучала стереотипная фраза: "Вы больше нас не устраиваете. Почему? Не способны справиться с возросшими требованиями". Вновь назначенных молодых талантливых работников заставили "думать в три раза больше". Чтобы они не почили на лаврах, не остановились на достигнутом, каждого обязали готовить для себя смену – не менее двух талантливых преемников. В итоге руководители оказались вынужденными постоянно доказывать свое превосходство над теми, кто мог метить в их кресло. Стоило допустить осечку, и механизм срабатывал – тут же проштрафившегося заменял один из отобранных им кандидатов. Кстати, Доко реформировал всю систему подбора кадров. Раньше, к примеру, как черт ладана боялись брать на службу в корпорацию выпускников университетов – участников студенческих забастовок, демонстраций, антиправительственных манифестаций. В "Тосибе" перечеркнули подобную практику. Новый президент сформулировал другое кредо: "Нам нужны бунтари – находчивые, творческие, нестандартные умы. Я хочу заполучить дерзких агрессивных парней, которые помогли бы концерну открыть новые горизонты и справиться с конкуренцией дома и за границей".

На заводах концерна большинство работников – молодежь. Здесь предпочитают брать молодых девушек – изменился характер труда. Доко подходит к книжной стенке своего кабинета, где стоит портрет худощавого молодого человека в студенческой форме довоенных времен. Когда-то давно и он был молодым, ухаживал за такими девушками. Раньше все было проще: император – отец нации; хозяин завода – отец рабочих; глава семейства господин у себя дома. Другое дело сейчас, система патернализма размыта. Изменился и характер труда, господствующее место занял конвейер. Люди стали винтиками единой огромной машины, обезличился труд отдельного индивидуума, но вместе с тем от работы этого винтика стала в большей степени зависеть судьба всего механизма. Конвейер сплачивает людей в единый коллективный организм, приучает их одинаково думать, создает общую социальную заинтересованность защищать свои интересы. Именно поэтому нанимать девушек предпочтительнее. Они не только склонны от природы к монотонной, почти ювелирной работе, но в отличие от юношей не так легко поддаются разным призывам к организации беспорядков. К тому же и платить им можно меньше. Доко с семичасового рабочего дня перешел на четырехчасовой. Предлог – в интересах молодых работниц. Меньше устанут за сокращенный рабочий день. На деле же производительность практически остается на том же уровне – конвейер убыстряет свой бег. А заработная плата уменьшается почти на одну треть. Так концерн получает экономию, сверхприбыль, без которой не обойтись в конкурентной борьбе. От подобных мыслей девушек в цехах отвлекают плакаты: "Хорошая работница станет хорошей женой!", "Научитесь жить на свою заработную плату, а в работу вкладывать душу хозяина!", "Мы будем плыть или утонем вместе!"

Пора завтракать. Доко ест не спеша, тщательно пережевывая рис и рыбу. Вот рука потянулась к помидорам и огурцам, затем наступает очередь зеленого чая. Он дает бодрость и намного полезнее индийского. Его пьют без сахара. Но электронный король поступает иначе. Перед ним блюдечко клубники, политой сладкими сгущенными сливками. Завтрак окончен. Да и в передней слышен звонок – советский журналист, он как всегда точен.

Меня усаживают в удобное, явно не японское кожаное кресло, угощают зеленым чаем, и Доко, насколько это возможно, подробно отвечает на все вопросы. Новшества? Не до всех он додумался сам. Конечно, за принятие важных тактических и тем более стратегических решений полную ответственность несет президент. Но лично он прежде чем что-то сделать, тщательно обсуждает проблему со своими лучшими специалистами. Как это гласит народная поговорка? "Один ум хорошо, а два – лучше". Правда, бывает, и тут кроются подводные камни. В Японии немало людей, которые, не имея собственного мнения, глядят в рот начальству и, как эхо, повторяют сказанное им. В результате у руководителя появляется уверенность в своей непогрешимости. В итоге страдает дело. Доко понимает это и всегда требует от поддакивающих доводы в пользу принятия его точки зрения. В то же время и тут есть опасность – постепенно попасть в плен к своим подчиненным, стать послушным орудием в их руках. Выход представляется следующим: на советчиков надейся, но и сам не плошай. Тактические и стратегические решения, от которых зависит будущее концерна, надо принимать, не полагаясь целиком на чьи-то рекомендации, но и вкладывать в это свои нестандартные идеи, свой колоссальный опыт.

Доко на минуту замолкает, как бы собираясь с мыслями. Конечно, продолжает он, я нанимаю на работу лучших специалистов, не скупясь на оплату творческих мозгов. Но это далеко не значит, что они могут все. Существуют объективные трудности, и преодолеть такую высотную планку не всегда удается, как бы ни был талантлив мой чиновный прыгун с шестом. Приходится порой обращаться за помощью. Благо есть к кому. В Японии существует замечательная организация – "Общество повышения эффективности промышленности", где работают уникальные специалисты. Мы называем их "промышленными магами". Что же это за волшебники, которым под силу то, над чем порой безуспешно бьются опытные и тоже неординарные специалисты на предприятиях? На первый взгляд, обычные инженеры, экономисты. Но только на первый взгляд!

Посмотрите на характер их подготовки, на то, что у этих волшебников за плечами. Общество набирает в штат выпускников университетов, проработавших на заводах и в учреждениях страны от трех до пяти лет. Для новичков вновь начинаются годы учебы. Их прикрепляют к опытным консультантам-"волшебникам", и они, как прикованные, всюду следуют за ними – совершают поездки на предприятия, изучают проблемы технологии, организации управления производством, обрабатывают результаты исследований, учатся делать обоснованные выводы и предложения по внедрению новых методов. Так продолжается пять лет. И только после этого будущих консультантов направляют на специальные курсы. Там практические знания и опыт получают теоретическое подкрепление. После этого кандидат в "маги" считается уже полноценным волшебником – ценным специалистом широкого профиля по вопросам производства и управления. Приезжая по вызову на то или иное "больное" предприятие, он один или вместе с двумя-тремя коллегами изучает весь комплекс проблем и выписывает рецепты оздоровления. Как правило, это помогает "больному" встать на ноги. Почему? Разве у того же Доко мало своих высокопрофессиональных инженеров? К чему платить деньги, и немалые, наемным "волшебникам"? Ларчик открывается просто. У промышленных консультантов огромное преимущество перед любым инженером или экономистом, работающим на данном конкретном предприятии. Последний хорошо знает свой завод или управленческий офис. Консультант же обладает более широкими знаниями. Ему известно, как аналогичное производство организовано у других. Он может сравнивать, рекомендовать лучший опыт и пути внедрения его в жизнь.