Текст книги "Мои питомцы и другие звери"

Автор книги: Борис Сергеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 26 страниц)

КОШКИ – ГРАЦИОЗНЫЕ СУЩЕСТВА, НО…

Кошки красивы и грациозны, но в моем доме ни один кот никогда не жил. Какого только зверья у меня не перебывало, но эти хищники, умеющие на мягких лапах неслышно подкрадываться к своей жертве, никогда не переступали порога моей квартиры. Это неслучайно: главными экспонатами моей живой коллекции всегда были птицы. А они с кошками, как правило, несовместимы. Рисковать жизнью крылатых питомцев мне не хотелось, и котов я не заводил. Они и без того досаждали моему мини-зоопарку.

Как-то через год после окончания войны я с большим трудом раздобыл пару канареек. В то время зверья в Ленинграде было крайне мало, и я мечтал получить от этих птиц потомство. К несчастью, тем летом студенческие каникулы мне пришлось провести в деревне Большая Кунесть. Чтобы попасть в нее, следовало сойти с поезда на платформе Трубниково, что находится примерно в ста километрах от Ленинграда, и потом пять верст прошагать по лесной дороге. Однако за время войны немцы устлали грунтовую дорогу бревнами, превратив ее в гать, и перспектива целый час перепрыгивать с одного бревна на другое меня не прельщала. Поэтому я сошел на предыдущей станции Померанье. Правда, расстояние от нее до Кунести равнялось семи километрам, три из которых предстояло прошагать по шпалам. Зато остальные четыре километра пролегали через живописные луга по тропинке, которая вилась вдоль небольшой речушки. Связав увесистый чемодан с книгами и тюк с постельными принадлежностями (в послевоенные годы трудно было рассчитывать, что у хозяев в деревне найдется для меня лишнее одеяло и подушка), я перекинул багаж через плечо и, прикрепив сверху клетку с канарейками, отправился в дорогу.

Путь по шпалам я преодолел благополучно, но в лугах меня подстерегало несчастье. Гнилое бревнышко, по которому я переходил ручеек, не выдержало двойной тяжести человека и книг и с треском подломилось, а я с грузом оказался в воде. Извлечь из воды канареек раньше, чем они захлебнутся, оказалось несложно, но книги успели сильно намокнуть. Поэтому в деревне, сняв комнату и подвесив клетку с канарейками к потолку на крюк, предназначавшийся для керосиновой лампы, я поспешил на ближайшую лужайку, чтобы высушить на солнышке подмокшие книги. Дело это не заняло и пяти минут, но когда я вернулся в комнату, канареек в клетке уже не было, а в углу сытно облизывался хозяйский кот. Очевидно, полосатый разбойник прыгнул с печки на клетку, казавшуюся мне совершенно недоступной, и, повиснув на ней, легко сквозь прутья вытащил лапой смертельно перепуганных птиц.

Коты досаждали мне и в городе. В те годы еще бытовал старинный русский обычай выпускать на Пасху лесных певчих птиц, которых многие держали зимой у себя дома. Обычай этот, надо прямо сказать, ужасно вредный. Весна – неблагоприятное время года для того, чтобы возвращать пернатым пленникам свободу. Семена деревьев и трав – обычного корма зерноядных птиц – начинают созревать лишь с середины лета, а разыскивать остатки прошлогодних семян птицы, прожившие год на дармовых хлебах, уже разучились. Поэтому судьба выпущенных весной птиц трагична: они, как правило, гибнут от голода. В ту пору у меня постоянно жили несколько чижей, клетки с которыми в хорошую погоду я вывешивал за окно. На голос этих птиц слетались чижи-заморыши и другие выпущенные горожанами мелкие птицы. Я их без труда отлавливал и помещал в общий садок на откорм. Некоторые успевали настолько ослабеть, что были уже не в состоянии взлететь на третий этаж. Их, еле живых, я подбирал под окнами своей квартиры и тоже, как правило, откармливал. О возможности подхарчиться ослабевшими птахами скоро проведали дворовые коты, и, как я их ни гонял, у меня под окнами постоянно дежурили два-три усатых разбойника.

Чтобы быть справедливым, должен сказать, что и собаки иногда наносили моим птицам урон. Некоторое время в моем доме жили сразу две собаки: внешне совершенный ублюдок, но умнейшая Чука и подобранный на улице забавный Фунтик. Этот небольшой песик долго жил беспризорником и за это время успел усвоить массу дурных привычек: то стянет что-нибудь вкусненькое, то изжует домашние тапочки, а то вульгарно напачкает. Я за это его нещадно наказывал. Про Фунтика нельзя было сказать, что он глуп и не понимает, что можно делать, а чего совершать не следует, но, оставшись дома один, устоять от соблазна пес не мог и постоянно шкодил.

Летом спасенных от голода птиц я ежедневно по утрам выпускал на прогулку в сад, и, пока мылся, брился и завтракал, они где-то там летали. Кроме этой вольной компании птиц у меня в отдельной клеточке сидела горластая чижиха. Она всегда страшно возмущалась, что компания из садка улетала далеко от дома, и истошно попила. Перед уходом на работу я раскладывал по клеткам корм, и моя крикунья, набив рот, тотчас же переставала орать. Ее молчание стало сигналом, означавшим, что кушать подано, и голодная стайка птиц немедленно возвращалась. Я запирал садок и уходил из дома.

Случалось иногда, что птицы опаздывали. В этом ничего страшного не было, и я их не дожидался. Они никуда не могли деться. Зачем им было покидать такое место, где вкусно кормят? Известно ведь, что от хороших хозяев собаку, например, и палкой из дома не выгонишь.

Однажды, когда птицы после такого загула вернулись, отобедали и от нечего делать стали летать по комнатам, совершая изредка вылазки в сад, скучающему от безделья Фунтику это явно не понравилось, и он решил хоть раз в жизни совершить доброе дело: спасти хозяйское добро.

Обычно, когда я возвращался с работы, мне не сразу удавалось отыскать Фунтика. Отлично сознавая, что он в очередной раз провинился, пес куда-нибудь прятался, чтобы как можно дольше не попадаться хозяину на глаза. В тот день все было наоборот. Едва я отпер дверь, как меня приветствовал Фунтик, сидящий столбиком на задних лапках. Пес умильно смотрел на меня и весело постукивал хвостиком по полу.

Причина необычного поведения собаки тотчас обнаружилась: на коврике в прихожей, уложенные в два аккуратных ряда, лежали все двенадцать холодных трупиков моих птиц. Конечно, у меня рука не поднялась наказать собаку. Ведь пес сделал это от чистого сердца, сохранив хозяйское имущество, которое в любую минуту могло упорхнуть в окно, он даже не съел ни одной птахи, хотя чижи могли показаться ему отменным лакомством.

ПОПУГАИ – ЭТО НЕ ВАСЬКИ С МУРКАМИ

Любителям животных всегда хочется иметь у себя дома целый зоопарк. В тесной городской квартире обитатели домашнего зверинца вынуждены постоянно сталкиваться друг с другом. В конце концов они смиряются с необычными соседями и обычно дружат или, во всяком случае, сохраняют по отношению к окружающим полнейший нейтралитет. Собака, готовая на улице растерзать любого встречного кота, живущую в доме кошку никогда не тронет, скорее будет есть из одной с ней миски и спать на одной подстилке, а в случае необходимости станет защищать ее, как и других членов хозяйской «стаи». Впрочем, между животными нередко возникают и иные отношения.

Кубинского белолобого амазона Гошу я приобрел уже взрослым. Попугай не отличался особой говорливостью, зато его произношение было безукоризненным. Если услышать Гошу через стенку, трудно поверить, что разговаривает птица, а не человек. Интересно, что его реплики частенько соответствовали возникшей ситуации. Он легко по голосу отличал людей, приносивших в дом что-то полезное, например, почтальонов, от посетителей, которым приходилось платить. И когда порог моей квартиры переступал страховой агент или водопроводчик, Гоша истошно кричал из-за стенки: «Деньги давай!», чем вызывал у посетителей явное замешательство.

Еще точнее ему удавалась имитация детских голосов. Когда я получил новую квартиру, мой переезд в нее растянулся на несколько недель. Сначала я перевез туда клетку с попугаем и мелкие вещи. Мебели в квартире еще не было, а пачкать клеткой только что отремонтированную стенку не хотелось, и я поставил ее на пол. Квартира располагалась на первом этаже, и с улицы в огромные незашторенные окна было отлично видно, что она пустая, во всяком случае взрослые люди там не просматривались. Однако Гоша вносил в этот вопрос некоторые коррективы. Оставаясь на целый день в полном одиночестве, попугай очень скучал, и жильцов, часто проходивших под окнами пустой квартиры, брала оторопь от постоянно раздававшегося оттуда жалобного детского плача: «Папа! Папа! Папочка!» К счастью, мне не довелось узнать, что думали мои будущие соседи об извергах, оставлявших маленького ребенка на целый день в квартире.

В другой комнате нового жилища, предназначавшейся под мой кабинет, вскоре поселился маленький щенок фокстерьера. Когда неделю спустя я решил перенести туда и клетку с Гошей, ко мне, как всегда с радостным лаем, бросилась крохотная Рут, смертельно напугала птицу, и без того взволнованную очередным «переездом». Со страху Гоша стал биться в своей тесной клетке, производя страшный шум, что, в свою очередь, произвело на щенка ужасное впечатление. Рут поспешно ретировалась под письменный стол, но этого короткого эпизода, длившегося всего несколько секунд, оказалось достаточно, чтобы неприязнь между попугаем и щенком установилась на всю жизнь. Мало того, мой фоксик, став взрослым и превратившись в свирепого бесстрашного пса, не дававшего спуска ни людям, ни кошкам, ни собакам, в том числе овчаркам и ротвейлерам, к Гоше относился с известной осторожностью. Но попугай, убедившись, что щенок его боится, и чувствуя себя на спинке стула, а тем более на люстре в полной безопасности, не упускал ни малейшей возможности, чтобы досадить псу и всласть над ним поиздеваться.

Рут была преданной собакой и старалась ни на миг не отходить от меня. Даже когда я переходил из одной комнаты в другую, она всюду следовала за мной, а если я не разрешал ей входить в ванную или на кухню, ложилась под дверью, чтобы не прозевать, когда я оттуда выйду. Этим решил воспользоваться Гоша. Выбрав из своего «пайка» кусочек печенья поменьше и забравшись на достаточно высокую ветку специально поставленного для него дерева, он моим голосом звал собаку: «Ру-ут! Ру-ут!» Не знаю, как это удается попугаям, но Гоша прекрасно выговаривал слова даже с набитым ртом, и собака не в состоянии была различить наши голоса.

Услышав призыв, наивная псина в полной растерянности от того, что мне удалось незаметно проскользнуть мимо нее, спешила на зов, но, убедившись, что это Гошины проделки, с досадой лаяла, а попугай все так же с закрытым ртом радостно хохотал: «Ха-ха-ха!» Этого Рут выдержать не могла. Лязгнув зубами, она подпрыгивала, хотя прекрасно понимала, что достать недруга не удастся, и спешила на свой пост, но негромкое Гошкино «ням-ням!» останавливало ее. Она усаживалась под деревом и, отчаянно стуча по полу обрубком хвоста, умилительно смотрела на своего мучителя. А попугай продолжал дразнить пса, то повторяя: «Ням-ням!», то делая вид, что собирается бросить ей лакомство. Наконец оно падало вниз. Гошка старался бросить кусочек печенья так, чтобы собака не смогла поймать его на лету, и, когда это ему удавалось, радостно хохотал. Однако Рут отличалась необыкновенной ловкостью и чаще всего умудрялась подхватить подачку прежде, чем она коснется пола. Тогда раздосадованный попугай разражался длинной тирадой: «Гадкая собака! Грязная собака! Глупая собака!»

Несколько более доброжелательно относилась Рут к мелким птицам. Элегантного маленького волнистого попугайчика Чифа она явно недолюбливала, но безропотно сносила все его выходки, замирая с несчастным видом, когда Чиф на нее садился. А попугайчик не ставил Рут ни во что. Он безмятежно разгуливал по собачьей спине, выдергивал из хвоста волосинки, перебирался на голову или даже на нос и с интересом заглядывал Рутке в глаза, а если она пыталась его стряхнуть, больно клевал.

Однажды Рут не выдержала издевательств маленького мучителя и сделала попытку схватить его за хвост. Моя жена, с интересом наблюдавшая за этой сценой, тотчас взяла под защиту своего любимца и принялась отчитывать провинившегося пса. Чиф, наклонив голову набок, с интересом наблюдал за этой сценой. Однако простой выговор показался ему слишком мягким наказанием, и, когда жена кончила отчитывать собаку, возмущенно спросил: «Ну и что дальше?» Жена решила, что его недовольство обоснованно, и добавила в адрес Рут еще несколько нелицеприятных слов, заявив, что, если негоднице снова захочется познакомиться со вкусом хвостика попугая, ей оторвут голову. Такое отношение к возникшему конфликту удовлетворило Чифа, и он констатировал: «Весьма кстати!», добавив, как обычно, что Чиф хороший и нежный мальчик.

РЕВНИВАЯ ПОПА

Одно время звездой моей птичьей коллекции был попугай-амазон. Я считал его, и не без оснований, мальчиком, хотя безапелляционно утверждать это не имел права: у данной породы попугаев нет достаточно четких внешних различий между самцами и самками. Звали моего попугая Попкой, а когда хотели выразить ему свое дружелюбие, называли Попом.

Нужно сказать, что условия для жизни тропических птиц были у меня в ту пору не очень хорошими, так как окна квартиры выходили на север и солнце заглядывало в них по утрам лишь в разгар лета, да и то на час-полтора, освещая только диван и журнальный столик. Я понимал, что моим птицам не хватает ультрафиолетовых лучей. Поэтому в солнечную погоду, когда у меня было свободное время, мои птицы прямо в клетках утром совершали перелет из туманно-хмурого Питера в солнечную «Бразилию», а как только солнце скрывалось за откосом окна, возвращались обратно в Питер.

Позже я переехал в квартиру, где солнца было в избытке, и к лету поведение моего амазона существенно изменилось. Поп раньше обедал со всей семьей, неторопливо прохаживаясь среди столовых приборов и тарелок с различными яствами, завладевая всем, что казалось ему особенно вкусным, и сердито орал, когда его не пускали залезать лапками в блюдо с салатом. Теперь же он соглашался брать пищу только из моего рта, садясь на плечо, и выпрашивал корм, широко разевая клюв и приседая уж очень по-женски. С наступлением теплых дней Поп вообще перестал покидать мое плечо и частенько пел в ухо какие-то удивительные песни – нечто среднее между кошачьим ласковым мурлыканьем и весенними заунывными лягушачьими трелями, чего раньше никогда не делал.

И в мое отсутствие амазон вел себя странновато. Вместо того чтобы, удобно устроившись и сунув голову под крыло, мирно кемарить до моего возвращения домой, Поп рылся у меня на письменном столе, бродил по книжным стеллажам, всюду оставляя свои визитные карточки, а под одной из полок стал в углу старательно рвать обои. Я догадался, что Поп хочет обзавестись дуплом, и поставил для него в укромном месте большую картонную коробку с дыркой в передней стенке. Поп принял дупло с благодарностью и тотчас же принялся за его благоустройство. Первым делом он расширил входное отверстие, а затем начал готовить мягкую подстилку, отрывая от стенок коробки небольшие кусочки картона. Я и тут пошел попугаю навстречу, регулярно снабжая его дополнительными порциями картона, но строительного материала птице явно не хватало, и вскоре от его коробки мало что осталось. Пришлось поставить ее в более крупную коробку. На этом строительство птичьего дома завершилось. Теперь Поп целыми днями сидел на дне коробки и даже не откликался на мой голос, вылетая из «дупла» лишь для того, чтобы освободить или наполнить кишечник. Ночевал он тоже в «дупле», и загнать его в клетку не удавалось. С первых дней жизни в моей квартире Поп проявил себя как весьма ревнивое существо, но после воцарения в «дупле» стал ревновать меня особенно решительно и настырно.

Хорошо известно, что многие птицы могут быть достаточно агрессивными, самоотверженно защищая своих птенцов, гнездо или собственную территорию, и даже готовы оказать помощь своему соплеменнику, если он или его дети подверглись нападению хищников. Люди, близкие к природе, об этом хорошо осведомлены. Во время гнездования северных морских птиц не каждый решится на посещение птичьих базаров. Дружные атаки десятков, а то и сотен птиц если и не угрожают жизни или здоровью человека, то заставят прибегнуть к санобработке, чтобы отмыть зловонный помет после их нападения. Некоторым из моих читателей, попавшим весной в гнездовую колонию дроздов в лесу или наткнувшимся в разгар лета в городском парке на вороненка, только что покинувшего гнездо и еще не умеющего летать, возможно, самим довелось познакомиться с тем, насколько агрессивными могут быть птицы.

Попугаи тоже умеют охранять принадлежащую им территорию. Среди моих птиц этим всегда отличался Поп. Он не хуже собаки защищает от посторонних меня и мою квартиру. Когда ко мне приходят гости, снимают пальто – в общем, пока не сядут, мне все время приходится быть начеку. Лишь только я замешкаюсь, Поп откуда-нибудь сверху пикирует со страшной скоростью на голову гостю и бьет его в темечко своими когтистыми лапами. Попугай особенно не любит, когда кто-нибудь из посторонних подходит к моему письменному столу, где мы провели вместе немало приятных часов и съели достаточно изысканных лакомств вроде мучных червей и других насекомых. Особую ненависть вызывают у Попа люди в мохнатых шапках, с пышной шевелюрой или просто высокие, а на сидящих людей он нападает редко. Только если гость присел к письменному столу или чем-то иным вызвал неудовольствие попугая.

Животные очень тонко чувствуют, как к ним относятся люди, и не менее точно оценивают характер взаимоотношений между ними. В отличие от своих зверей, я неважно разбираюсь в людях, но собаки и птицы информируют меня, кто из моих знакомых питает ко мне по-настоящему дружеские чувства, кто относится с прохладцей, а кому я совсем не нравлюсь. Из числа моих друзей Поп выделяет тех, кто относится ко мне с особой теплотой, жутко ревнует к ним и нападает на них в первую очередь. Он часами может караулить, когда я на минутку покину комнату, где остался мой добрый друг, мигом летит туда, стараясь не привлечь моего внимания, и атакует «соперника». Это уже не защита, а ревность. Поп отлично понимает, что мужчины для него менее опасны, чем женщины, и к дамам ревнует сильнее. Наедине с наиболее доброжелательной гостьей он меня ни на миг не оставит. Ревнует Поп и к жене, но нападать на нее не решается: знает, что будет за это наказан особенно строго.

Агрессивен попугай и к моим собакам. Когда я собираюсь вывести кого-нибудь из них на прогулку, Поп всегда успевает несколько раз спикировать на беззащитного пса, которому применять зубы по отношению к птицам категорически запрещено, а заодно попугай пару раз долбанет по голове и меня. Поп отлично знает, собираюсь ли я выйти из дома с собакой или ухожу один, и в этом случае с псом не дерется.

В настоящее неистовство приходит птица, когда я собираюсь с собакой за город. Он знает, что эта вылазка займет у нас целый день, а может быть, и два-три. Такая длительная разлука его не устраивает. Еще с вечера, как только попугай заметит рюкзак, его атаки следуют беспрерывно. Они адресованы мне, собаку в этом случае Поп не трогает, зато рюкзаку достается: перед каждой вылазкой за город в нем появляются новые дырки. Это уже проявляется ревность не к собаке, а к тем, кого я могу встретить в пути.

С тех пор как попугай перестал ночевать, запертый в своей клетке, совершать вылазки на природу мне стало труднее. Утром, лишь только зазвенит будильник и я включаю свет, Поп вылетает из «дупла», но он и не помышляет о драке. Просто сидит весь взъерошенный на своем насесте и с укоризною наблюдает за моими сборами в дорогу, а поздно вечером, когда я усталый возвращаюсь домой, мне слегка достается, правда, уже не строго. Просто Поп долбанет меня слегка для острастки, чтобы не гулял подолгу, но головку погладить даст и в руки взять, чего очень не любит, тоже позволит. В общем, по всему видно, что он уже не сердится, а истосковался в одиночестве и готов мириться.

Вот так мы и живем. А при чем тут «дупло», сейчас объясню. В один прекрасный день я обнаружил в нем куриное яйцо. Поп оказался девочкой. Имя ему я менять не стал, просто придал ему женское окончание и теперь зову попугая Попой. Наша попугаиха оказалась чадолюбивым существом и в течение нескольких недель добросовестно высиживала яйцо, но из него, конечно, никто не вылупился. Ведь наша Попа не замужем, и яйцо осталось неоплодотворенным.