Текст книги "И быть роду Рюриковичей"

Автор книги: Борис Тумасов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 22 страниц)

Олег догадывался о настроении Мала и не доверял ему, относился настороженно. Подними Мал кривичей против Олега, новгородцев ему не одолеть, да и у Олега дружина сильная. Новгородский князь разорит кривичей, а Мала убьёт: неспроста грозил за столом.

Кривичам бы с полочанами заодно против Новгорода встать, да меж ними вражда. Полочане повадились в кривичских бортях мёд брать, разбойничают – хоть войной на них иди – да ещё и посмеиваются: «Нам ведь тоже сладкого хочется...»

Не любил Мал Олега, не любил и его воеводу Ратибора. Он хоть и из словен, но Олегу преданней, чем варяги. Те снялись с якоря и уплыли, а Ратибор всё время с Олегом.

Сокрушался Мал, что не достали ватажники воеводу: эвон как поусердствовал, дань собирая. Догадался, окаянный, кем ватага подослана. Ну да теперь ищи тех лихих молодцев, даже если того Олег и Ратибор захотят: Мал принёс ватажников в жертву Перуну.

Иногда у кривичского князя появлялась мысль подослать к Олегу убийцу – такой верный человек у Мала есть, лучник отменный, – но князь опасался: ну как изловят лучника и он выдаст Мала? Ко всему Олег всегда в кольчуге, и с ним гридень неотступно.

И кривичский князь затаился: он выжидал.

Зимой Лада выслеживала белок в сосняке. Умные зверьки плавно перепрыгивали с ветки на ветку, с дерева на дерево: казалось, летали невесомо. А то затаятся и зорко сторожат человека.

Белку бить трудно, для охоты нужны тупые стрелы, чтоб шкурку не испортить. Стрелы Ладе Урхо готовил, он и белку добывать научил. Урхо говорил:

   – Белку стрелять можно, белку обижать нельзя. Урхо маленький был, глупый был. Зимой в дупле орешки забрал – умер белка...

Весной и летом Лада, обходя стороной болота, любила бродить по лесу. Здесь было прохладно, и пахла грибами многолетняя хвойная прель. Часто Лада била косуль и зайцев. Как-то она оказалась далеко от усадьбы. В лесу стояла тишина, только слышались голоса птиц. Лада шла осторожно. Но вот где-то неподалёку треснула ветка, и, храпя, ломая кусты, стороной пробежал лось. Княжна подумала, что она не могла поднять зверя, кто-то другой вспугнул его. Но кто?

Лада пробиралась долго, наконец остановилась у родника, вытекавшего из-под корней развесистого дерева. Чуть постояв, она опустилась на колени. Чистая холодная вода бежала по камешкам. Лада сделала несколько глотков, как вдруг затрещали ветки и с дерева рухнула крупная рысь – пардус – с торчавшей в груди стрелой. Лада даже испугаться не успела, как Урхо уже спешил к ней. Лада поняла: когда она пила воду, рысь изготовилась к прыжку, но лопарь опередил зверя.

   – Урхо, почему ты здесь? – удивлённо спросила Лада.

Лопарь укоризненно покачал головой:

   – Урхо следом шёл, Урхо всё видел. Лес опасен, а оморочо[61]61
  Оморочо – самец рыси.


[Закрыть] коварен.

И поднял морду с оскаленной пастью и торчащими ушками. Огромная хищная кошка с большими когтистыми лапами, страшная в своём неожиданном прыжке.

   – Ты спас меня, Урхо, и дал хороший урок.

Лопарь вёл Ладу в обжу к смерду. Миновали поляну, засеянную рожью. Она уже начала наливаться. Урхо пощупал колос, одобрительно поцокал языком.

На второй поляне Лада увидела обжу. Низкая покосившаяся изба с волоковым оконцем[62]62
  Волоковое окно – задвигавшееся доской окно в крестьянской избе старой постройки; отверстие для выхода дыма в курной избе.


[Закрыть] одной стеной лепилась к лесу. У ограды из жердей стоял хозяин – худой бородатый смерд с большими руками, в длинной, до колен холщовой рубахе.

   – Здравствуй, Добромир, – сказал Урхо. – Княжну вот к тебе привёл.

Но Добромир княжну будто и не заметил, лопарю же обрадовался. Пока хозяин и Урхо здоровались, Лада присела на пенёк, осмотрелась. К избе примыкал покосившийся хлев, тут же стояло несколько копёнок прошлогоднего потемневшего сена. К Ладе подошла тощая облезлая собака, положила морду ей на колени. Лада погладила её. Хозяин вынес несколько копчёных рыбин, протянул одну Ладе. Она принялась чистить её. Рыба оказалась свежая и жирная. Лада ела, делилась с собакой. Урхо жевал рыбу не торопясь, обсасывая каждую косточку. Урхо всё делал обстоятельно: клеил ли лук, калил ли стрелы или ел – во всём чувствовался человек, знающий своё место в жизни. Это Лада давно уже поняла, но сегодня она смотрела на Урхо иными глазами. Лада видела перед собой не раба, как прежде, а человека с достоинством. Теперь она уважает маленького лопаря с седыми волосами и редкой бородёнкой и отныне не позволит никому относиться к нему как к невольнику, а когда выйдет замуж, то непременно попросит отца отдать ей Урхо.

Смерд и лопарь сидели и молчали. Урхо не рассказал смерду о нападении пардуса, как спас жизнь Ладе, и она поняла: для Урхо случившееся не имеет большого значения.

Добромир поднялся, сходил в бревенчатую клеть и вынес Ладе небольшой туесок с мёдом. Он был с вощиной, свежий, нынешнего лета: хозяин отыскал борть неподалёку. Пока Лада жевала сладкую вощину, Урхо принёс родниковой воды.

   – Словене поклоняются Перуну, лопари огнём и водой очищаются.

Лада погладила его морщинистую руку.

   – Спасибо тебе, Урхо. За науку спасибо.

Лопарь расчувствовался:

   – Ты, княжна, добрая, Урхо видит, Урхо понимает. Однако ворочаться надобно...

Домой шли молча. Лопарь нёс переброшенную через плечо шкуру рыси с оскаленной пастью. За всю дорогу Урхо только и сказал:

   – Вычиню, память тебе будет, княжна.

На подворье расстались. Урхо направился в свою каморку, а Лада поднялась в светлицу. Только теперь она поняла, какая опасность её подстерегала, не окажись рядом лопаря...

Но почему он шёл за ней следом? Может, чувствовал, что смерть крадётся за ней?

В светлицу вошла Анна, спросила:

   – О чём мысли твои, моя госпожа?

Лада обернулась к ней:

   – Урхо убил рысь.

   – Лопарь ловок, и ему не впервой брать пардуса.

   – Но сегодняшний необычный. В прыжке он намеревался достать меня.

Гречанка испуганно перекрестилась:

   – Избави Бог, моя госпожа! Ты рассказала о том князю и княгине?

   – Не следует, Анна. Отец запретит мне ходить на охоту.

   – Но ты должна обещать мне, что будешь брать с собой Урхо.

Лада улыбнулась:

   – Добро, Анна.

   – Я накажу Урхо, чтоб не спускал с тебя глаз, моя госпожа.

Лада вдруг спросила:

   – Почему не появляется новгородский князь?

Гречанка не удивилась вопросу:

   – Не торопи жизнь, моя госпожа. Коли князь Олег твоя судьба, она не минет тебя...

В камышовых зарослях Волхова жизнь вечная. Здесь в изобилии обитают хохлатая поганка и нырок, гордый лебедь и тяжёлый гусь, выводки диких курочек и серых уток. С рассвета и до темна стоит гвалт неустанный.

Весной в камышовую чащобу нет хода человеку – таков неписаный закон: весна – время рождения новой жизни, начало новому потомству. Пройдёт совсем немного недель, и выводок покинет укромное место, гнездовье. Сначала будет жаться к камышам, потом, преодолев страх, выплывет на простор. К середине лета молодь войдёт в рост, от прошлогодок не отстанет, и начнутся птичьи сборы к отлёту в дальние края...

В июле-грознике дозревала в полях рожь, била земле поклоны тяжёлым колосом, усатый ячмень готовился ронять зёрна, время близилось к зажинкам[63]63
  Зажинки – начало жатвы.


[Закрыть]. Смерды говорили: «Перун стрелы мечет, грозами грозит, пора серпы готовить».

В один из таких дней Олег выбрался к князю Юрию. Покрытый ковровым чепраком конь шёл резвой иноходью, позванивал сбруей. Под князем седло, отделанное золотом, носки сапог зелёного сафьяна вдеты в серебряные стремена. Сопровождали Олега несколько гридней в островерхих шлемах и броне. Растянулись гуськом, переговаривались вполголоса, иногда посмеивались чему-то. Чаще, когда Ивашка рассказывал. Олег был доволен: хорошего парня взял в дружину, ловок, силой не обижен и кормчий отменный, водную дорогу чует. За тот месяц, когда плавали в верхний острожек, убедился.

Небо в облаках, оттого и не парит. Случалось, в жаркие годы новгородцев подстерегала беда – лесные пожары, а от болот смрад шёл, дымы доставали Новгорода. И люд просил богов послать дождь. При Олеге дважды такое было. Тогда небо покрывалось копотью, а солнце через дымную завесу казалось огненным шаром...

Вдали появились стены княжеской усадьбы, и кони, почувствовав скорый отдых, перешли на рысь.

В воротах Олег увидел Ладу. На ней был шёлковый сарафан, а голову прикрывал лёгкий убрус – платок, – из-под которого до самого пояса свисала русая коса. Олег соскочил с коня, подошёл к княжне, заглянул ей в глаза:

   – Вот ты какая! Неспроста князь Юрий прятал тебя. Пойдёшь ли ко мне в жёны, Лада?

Она зарделась, но ответила смело:

   – Ты сильный и, говорят, умный. Такого я полюблю. А из хором уже направлялся к ним князь Юрий.

Суетилась, встречая гостей, дворня.

Чистым осенним днём, накануне омытым тёплым дождём, когда в воздухе плавала серебряная паутина, Олег увозил Ладу в Новгород. С ней ехали гречанка и лопарь.

Провожая дочь, княгиня уронила скудную слезу. Так уж жизнью определено: дочь растят для мужа, кому она предназначена.

Юрий был молчалив и только в самую последнюю минуту, усаживая Ладу в возок, промолвил:

– Пусть будет жизнь твоя, Лада, такой же ясной, как этот день, и горе не омрачит её.

Ладе было грустно. Здесь, за воротами отцовской усадьбы, навсегда осталось её девичество. Что изготовила ей судьба и каким мужем окажется этот суровый варяг, о прежней жизни которого она знала так мало? Но Лада о том и думать не хотела. Настанет час – узнает...

ГЛАВА 3

Олег покидает Новгород. Взятие Смоленска. На Киевской Горе. Смерть Аскольда и Дира. Гора приняла Олега. Быть Киеву матерью городов русских! Ивашка на засеке [64]64
  Засека – преграда из наваленных деревьев.


[Закрыть] . На киевском торжище. «Не о себе пекусь, о единстве Руси!»

Отвыла, отлютовала зима. Тихими морозными ночами трещали деревья в лесу, лопались оглушительно, звонко. Казалось, зиме не будет конца, но всему своё. Отступили холода. С первым теплом плющило снег, а на возвышенностях, на выгреве запаровала земля.

По весне новгородцы принялись готовиться к походу. Позвал Олег словен, мерю и чудь, собрались ратники в Новгороде. Загрузили ладьи кадками с мясом-солониной, кожаными мешками с крупой, тюками с разными товарами, а в мае, который на Руси травнем-цветенем именуют, корабли, провожаемые множеством люда, снялись с якорей и, поставив паруса, тронулись в путь.

К вечеру, растянувшись караваном, ладьи, насады и расшивы вошли в Ильмень. Прижавшись к борту, Лада неотрывно всматривалась в берег. Она выискивала усадьбу отца. Там был её дом, её прошлая жизнь. Лада мысленно прощалась с дорогими ей местами.

Подгоняемые попутным ветром, корабли бежали резво, и вскоре далеко позади осталась лишь узкая, поросшая лесом кромка земли.

Больше сотни расшив, насад и ладей ведёт Олег, а на каждом корабле за сотню ратников.

Княжья дружина и новгородцы разместились на первых ладьях, с ними Ратибор, княжич Игорь и Свенельд. Ладью, на которой плыли Олег с Ладой, вёл кормчий Ивашка. Если бы у него спросили, куда направляется князь Олег, он бы не ответил, как не ответит никто. Знают одно: Олег ищет удачи в земле ромеев. Зорко вглядывается Ивашка вдаль – спокойный Ильмень не грозит волной. Но случалось, помрачнеет озеро, поднимется ветер, и разыграется шторм – тогда плохи с Ильменем шутки.

Иногда Ивашка косится на Ладу. Совсем юная и пригожая, в мужских портах и рубахе, она похожа на мальчишку. Её голову покрывает бархатная, отороченная соболем шапочка, а волосы стянуты на затылке в тугой узел, чтоб не мешали.

Ивашка видел – князь любуется женой. Он задумчив, то и дело потирает шрам, а глаза смотрят на Ладу.

Олегу неведомо, чем окончится его поход и вернётся ли он в Новгород, а потому не оставил жену с князем Юрием, да и Лада заявила:

– Жена князя Олега тоже воин!

Ивашка подумал: будь у него такая жена, он бы тоже взял её с собой...

Спустились сумерки, и Ильмень расцвёл множеством огней. На кораблях жгли костры, варили хлёбово из дикой птицы и драной крупы.

Над водой потянуло дымком и густым запахом мяса. На княжьей ладье у костра возился лопарь. Длинной ложкой, вырезанной из липы, он помешивал в казане, принюхивался и, когда убедился, что птица сварилась, достал кусок утки, посолил и, уложив на деревянную доску, подал Ладе, после чего к казану потянулись другие...

Ночью Олег велел продолжать путь, и на ладьях, расшивах и насадах загорелись сигнальные факелы. Разрывая темень, перекликались зоркие кормчие...

На третьи сутки корабли вошли в устье Ловати.

Пока плыли по Ловати, повстречали киевских гостей. Они в Новгород плыли. С удивлением и тревогой смотрели купцы на грозный караван. Куда и зачем направились новгородцы? Уж не войной ли на Киев идут?

Спустили паруса киевляне, кормчий подал голос. А с первой новгородской ладьи ответили:

– Князь Олег ведёт рать поглядеть, что за город Царьград и смогут ли купцы новгородские и вся Русь с ромеями на равных торг вести!

В самом верховье Ловати перетащили корабли волоком в Западную Двину, а там снова под парусами направились к Витебскому городищу.

Выволокли новгородцы ладьи на берег, устроили отдых. Послал Олег в Смоленск Ратибора: пусть князь Тур спешит к нему с данью. Но смоленский князь ответил дерзко:

   – Я варяжскому викингу не данник, и Смоленск Новгороду не кланялся.

   – Значит, поклонится, – со злой усмешкой промолвил Олег и велел своим людям изготовиться.

Волоком, на катках, в неделю перетянули новгородцы корабли в Днепр и от Любеча на вёслах подошли к Смоленску. Высадились, и, пока лучники осыпали город горящими стрелами, дружина тараном сбила ворота. Ворвались. Горели соломенные и тесовые крыши, с треском рушились бревенчатые стены.

Тесня смоленских дружинников, новгородцы пробились к торжищу, где защищался Тур.

   – Выходи на честный бой, князь! – крикнул Олег.

   – Как можешь говорить о честном бое, когда по-разбойному город пожёг! – ответил Тур. – Ты был варягом и остался таким!

   – Да, я варяг из страны Упландии, но со мной словене, и отныне я князь новгородский! А коль не пожелал урядиться миром, подчинишься силе!

Звенели мечи, глухо стучали щиты о щиты, повсюду раздавались крики и стоны. Смоленский гридень наскочил на Ладу, но подоспел Ивашка. Олег оказался рядом с Туром, отбил его удар, но князь напал снова. Увернулся Олег и, изловчившись, опустил меч на плечо Тура. Лопнула кольчуга, и упал смоленский князь...

Разорив Смоленск и оставив в нём своего посадника, новгородцы продолжили свой путь.

Из Смоленска, опередив новгородцев, скакал в Киев с тревожным известием гридень князя Тура.

Клубились впереди чёрные тучи, молнии рвали небо, сердито громыхал Перун, но гридень, пригнувшись, всё скакал и скакал, делая короткие и редкие остановки, только чтобы напоить и накормить коня. Снова вскакивал в седло, и копыта топтали молодую траву.

Вот всадника накрыла густая полоса дождя, и вмиг конь и гридень промокли насквозь. Дождь встал стеной, и всадник, перейдя на рысь, огляделся. Убедившись, что скачет верной дорогой, он погнал коня дальше.

Через несколько вёрст полоса дождя осталась позади, и солнце осветило омытую землю.

Гридень спешил, гридень торопился упредить киевлян. На его глазах Олег убил Тура, новгородцы сожгли Смоленск. Когда гридень выбирался из города, его товарищи уже погибли. Гридень знал, что ни им, ни Смоленску уже ничем не помочь, и теперь у него была одна мысль: не застали бы новгородцы киевлян врасплох.

В одном переходе от Киева загнанный конь упал – гридень едва успел выдернуть ногу из стремени. Он пошёл пешком. Ночью, чтоб не сбиться с пути, жался к Днепру. Утром, вконец обессиленный, увидел Киев – стены, спустившиеся к самой воде, Гору с палатами княжескими, дома знати, крыши изб, Подол с торжищем и городские ворота.

Упал гридень, заплакал и не видел, как навстречу ему скакал от города дружинник.

Киев в тревоге. Спозаранку застучало било, и народ заспешил к Горе, волнуясь. Люд уже знал – новгородцы идут, Смоленск разорили, пожгли.

А на Горе в бревенчатых хоромах Аскольда и Дира собрались озабоченные бояре большой княжьей дружины, городские старейшины и варяги ярла Гарда. Друг у друга спрашивали, возмущались:

   – Новгород к разбойной жизни привычный!

   – Известное дело, ушкуйники!

   – Чего новгородцы ищут? – удивлялись старейшины.

Им отвечали варяги:

   – Нам конунг говорил, он града Константина станет домогаться, хочет дань с ромеев запросить и гостям новгородским, как и иным иноземцам, торг получить, а то купцов с Руси притесняют.

Князь Дир покачал головой:

   – Не с добром плывёт Олег, он алчен.

Аскольд вторил ему:

   – Кровь смолян по Днепру разлилась. Унять новгородцев пора!

В палате душно. Челядь выставила слюдяные оконца в медных рамах. Слышно, как на улице люд шумит:

   – Укажем место Новгороду!

   – А ежели они на Царьград путь держат?

   – И к грекам не пустим новгородцев, ино ромеи и наших купцов в Византии притеснять станут!

   – Князь Олег намерился разбоем промышлять!

   – Кой он князь, он викинг варяжский!

   – С ним нет варягов, он русов ведёт!

В княжьих хоромах рядились.

   – Как поступим, старейшины города? – спросил Аскольд.

   – На ваш разум полагаемся, бояре, – сказал Дир. – Слышите, о чём люд глаголет?

Старейшины тут же ответили:

   – Вы наши князья, у вас дружина, и пусть Олег возвращается в Новгород и владеет тем, что ему Рюрик указал!

   – И то так! – заорали бояре. – А коли не пожелает, перекроем путь и дадим бой новгородцам! Аль у нас силы не достаточно? Весь Киев и всех полян поднимем!

   – Так что, ополчать дружину, бояре и воеводы? – спросил Аскольд.

Но тут нежданно Гард подал голос. Молчал-молчал и заговорил. В палате стихли, ждали, что скажет ярл: чать, он викинг и повадки князя новгородского ему известны.

   – Прежде чем Олегу дорогу днепровскую перекрыть, надобно знать, с чем он идёт.

Дир повернулся к викингам:

   – А что скажете вы, знавшие конунга Олега?

   – В словах Гарда правда!

   – Мы с ярлом согласны.

И снова заговорил Гард:

   – Олег не конунг, с Олегом нет викингов, с ним русы. Он их князь. Мы готовы воевать за вас, Аскольд и Дир, но мы должны спросить у Олега, куда он направляется. Если к ромеям, то к чему воевать с ним?

   – Он Тура убил и Смоленск пожёг! – закричали бояре.

Тут возмутились варяги:

   – Князь Тур дани не выдал, и Олег город на щит взял!

Все замолчали. Аскольд с Диром переглянулись, и Дир сказал:

   – Мы уверены, Олег не с миром идёт, и готовы встретить его как недруга, но мы согласны и с вами: прежде чем дать новгородцам бой, выведать, какие у Олега замыслы и куда он направляется, а посему пошлём к нему Гарда. Пусть ярл с ним встретится и спросит, чего хотят новгородцы, и, коль урядимся с ними подобру, не станем кровь проливать.

Лёгкие однодревки[65]65
  Однодревка – долбушка, дуб, колода; бот, чёлн.


[Закрыть] выскочили далеко вперёд всего каравана и, будоража воду, развернулись, подгребли к песчаному берегу. Место красивое: к самой воде подступили сосны, и на поляне в молодой зелени расцвели первые цветы.

Олег с Ратибором, ступив на поляну, осмотрелись.

   – Ну что? – спросил воевода. – Продолжим путь?

   – Нет, – ответил Олег. – За тем дальним поворотом горы киевские. Здесь .мы и дождёмся Аскольда и Дира. Вели ратникам располагаться.

Гридни выбрались на сушу, выволокли на песок однодревки, занялись своими делами: одни разводили костёр, другие разбрелись по лесу, а иные расположились на отдых. Ивашке Олег поручил опекать Игоря.

Сам же князь высматривал киевских послов. Накануне Ивашка пробрался в город и повстречался с Гардом. Ярл рассказал ему, о чём шла речь в княжьих хоромах, и обещал повидаться с Олегом...

Гард приплыл к обеду. Драккар шёл на вёслах, со спущенными парусами. Он приблизился к самому берегу. Варяги с шумом бросили якорь, весело сошли на сушу. Гард с Олегом обнялись скупо, отошли в сторонку. О чём говорили, никто не слышал, но видели, как они достали мечи и подняли левую руку. Ивашка знал: так клянутся варяги.

Потом они пили вино и ели копчёное мясо, после чего Гард с товарищами взошли на драккар, подняли якорь и налегли на вёсла.

В полночь, когда Ивашка нёс караул, подплыли ещё две насады. Однако Олег не позволил гридням высадиться на берег, и насады уплыли вверх по Днепру, где стоял основной караван новгородцев.

С утра часть дружинников укрылась в лесу, другие жгли костры на дальнем краю поляны. Ожидали гостей, варили уху, жарили на угольях мясо. Из ладьи на берег перенесли бочонки с вином. Олег подозвал Ивашку:

   – Ты гляди, как я знак подам, немедля с десятком гридней ко мне поспешай!

К обеду из Киева на двух ладьях приплыли князья Аскольд и Дир с боярами из старшей дружины. Их встретили Олег с Ратибором, пригласили на угощение. Киевляне сначала вели себя настороженно, а когда уселись и подняли чаши, развеселились. Дир сказал:

   – Ярл Гард заверил, что ты, Олег, в Царьград плывёшь. Так ли?

   – Да, Дир, я намерился искать удачи в Царьграде и хочу звать вас с собой.

   – Нет, – вмешался Аскольд, – мы не пойдём с тобой, но и не будем чинить преград. Киев поможет тебе, даст хлеба и мяса, выделит твоим ратникам вина и мёда. Но мы говорим тебе: твои ладьи не должны приставать к киевским причалам, а гридни и новгородцы появляться в городе.

   – Вы, князья киевские, остерегаетесь моих ратников? – удивился Олег. – Чем же они страшат вас?

   – Они могут чинить обиды киевлянам, и тогда может пролиться кровь, – сказал Аскольд.

   – Вы же по крови викинги, и негоже норманнам проявлять трусость.

Аскольд обиделся:

   – Зачем ты, Олег, оскорбляешь нас?

   – Но разве новгородцы – разбойники? Вас испугала судьба Смоленска? Но Тур обидел нас!

Олег поднялся. Дир тоже встал.

   – Конунг, ряд наш с тобой полюбовный, и, коли тебе не подходят наши условия, мы отплывём в Киев и спросим у народа, что он ответит нам, князьям киевским.

Дир говорил и не замечал, как их окружали дружинники Олега. Ивашка вплотную подошёл к Диру. Аскольд выкрикнул в сердцах:

   – Мы, киевские князья, не желаем впускать новгородцев!

Олег прищурился, сказал насмешливо:

   – Вы – князья киевские? А по какому праву, Аскольд? Или погибшие от ваших мечей Кий, Щёк и Хорив нарекли вас так? Нет, я – князь новгородский, а вот он, – Олег указал на Игоря, которого вёл к костру воевода Ратибор, – он истинный князь киевский, и быть ему великим князем на Руси, ибо он сын Рюрика.

Аскольд и Дир за мечи ухватились, вскочили бояре киевские, но не успели мечи обнажить, как дружинники князя Олега уже секли их мечами, кололи копьями – никого не пощадили.

Гора смирилась и приняла Олега. Он сказал старейшинам города:

   – Быть Киеву матерью городов русских!

А накануне хоронили Аскольда и Дира. Варяги просили Вотана принять викингов Аскольда и Дира в своё царство, а на капище люд киевский зажигал жертвенный огонь и подносил дары Перуну.

   – Ты мудр, Перун, – говорил жрец, – ты мечешь громы в неугодных. Ты судил Аскольда и Дира своей правдой. Они княжили коварством, от коварства и смерть приняли...

На торгу киевляне обсуждали случившееся, будто и не было того гнева, какой высказывали прежде, требуя воевать с новгородцами.

   – Слышали, Олег объявил Киев матерью городов русских?

   – А отчего бы и не так? Разве князь не истину говорит?

   – Но к чему новгородцев в Киеве держит?

Не миновали те слухи и Олега. Собрал он старейшин на пир и сказал:

   – Завтра отправим норманнов, а там и новгородцев проводим. Оставлю только свою дружину.

   – Пора, – одобрительно согласились старейшины. – Ты прав, князь, мы поможем тебе...

Конец мая настал душный, и даже ночами жара не спадала. Оконца в палатах выставлены, двери нараспашку, но ничто не приносило облегчения. Олег спал на полу, на разбросанной домотканой полсти, скинув все одежды. Потел, ворочался. За ночь столько всяких дум перебывало в голове, что к утру всех и не помнил.

Вчера уплыли варяги, дали им за помощь дары богатые. Расстались по-доброму, довольные.

   – Когда я соберусь идти на ромеев, – сказал, прощаясь, Олег, – то пошлю вам весть, и ты, Гард, и вы, викинги, придёте ко мне.

   – Если наши мечи потребуются тебе, зови, – за всех ответил Гард.

Теперь надлежало отправить новгородцев, и этих одарить щедро. Благо, киевские старейшины обещали не поскупиться...

Олег сел, поджав ноги, вытер влажное тело льняным рушником, выпил квасу. Он был тёплый и жажду не утолил. Мысли работали... Уйдут новгородцы, с ним, Олегом, останутся его дружина, верные бояре и гридни-отроки. Но достанет ли сил держать Киев в повиновении? Олег понимал; будет Гора за ним – будет с ним и Киев. С князем Олегом оставалась ещё дружина киевских князей Аскольда и Дира. Теперь это его дружина, его бояре и гридни, у них опытный воевода Никифор, и они приняли его, Олега, своим князем...

О Ладе подумал – на душе потеплело. Хорошую жену обрёл, красотой и храбростью наделена щедро. Вон как в Смоленске гридням не уступала... А ещё Олег подумал, что в Новгород он больше не вернётся и там будет сидеть его посадник, князь Юрий.

Когда провожали варягов, у Олега случился короткий разговор с князем Малом.

   – Князь, – сказал Олег, – чую твою неприязнь, но ты смири гордыню. Не обрекай свой народ на поток и разорение, не хочу того.

Мал возмутился:

   – Не ведаю своих вин, князь Олег! Чем кривичи твой гнев навлекли? Либо ладьи не туда повернули?

   – Нет, Мал, ладьи повернули куда надо, и не на кривичей мой гнев, но ты сам не можешь смириться, что под Новгородом ходишь.

Заметил недовольство на лице Мала.

   – Внемли этому спокойно, князь. Хочу, чтобы уразумели вы, князья: не будет единства на Руси – и Руси не бывать государством...

Олег поднялся, умылся из лохани. Поморщился. За ночь вода нагрелась, неприятно. Надел порты и рубаху, покликал Ивашку, велел подать сапоги и броню, после чего вышел во двор.

Небо в тучах, но дождём не пахло. «Пролил бы, землю освежил», – подумал Олег.

Он покинул Детинец, направился к городской стене, поднялся на сторожевую башню. Перекликались караульные, им отвечала воротная стража. Следом за князем поднялся Ивашка. Стоял молча. Внизу темнел Днепр, между рекой и стенами – Подол с избами и домишками, торговой площадью и пристанью, дворами гостевыми и спуском к перевозу через Днепр.

На той стороне реки земли северян и суличей, а дальше вятичей и угров, а выше по Днепру живут радимичи. Они данники Хазарского каганата[66]66
  Каганат – государство, глава которого носил титул кагана.
  Каган – наименование хазарского хана в VIII—X вв.


[Закрыть], и всё опять же потому, что нет единства на Руси и пребывают княжества в раздорах.

Да и на этой стороне, на правобережье, поляне, древляне, дреговичи неохотно платят дань Киеву, того и гляди, возмутятся. Особенно князь дреговичей не желает признавать власть Киева. Но пусть не мыслят усобничать[67]67
  Усобничать – ссориться, враждовать.


[Закрыть]: он, Олег, заставит их всех признать себя данниками киевского князя...

И ещё Олег думал, что у Киева сильные внешние враги – это и хазары, и орда печенежская, которая постоянно грозит из Дикой степи. Всё так, но Киев в центре Руси, и ему, никому иному, Русь собирать...

Месяц, как Лада в Киеве, давно уж успела осмотреться. Нравятся ей и Днепр, и поля, и леса, нечастые, сосновые, с перелесками, где нет болот и воздух чистый. Дали и курганы синие, а город на холмах и весь в зелени.

Но нет того дня, когда бы не вспоминала она отцовскую усадьбу, места, где охотилась, и Ильмень.

Прежде Лада считала – настанет тот день, когда они возвратятся в Новгород, но Олег решил княжить в Киеве, а Новгород будет платить дань Киеву.

Увидит Лада Урхо или Анну и сразу же вспоминает о доме, о годах, прожитых с родными. Лада понимает, то время уже не вернёшь, со дня замужества судьба Олега и его заботы – её, княгини, судьба.

В месяце листопаде отошли от киевского причала последние новгородские расшивы. Проводили их, и Лада загрустила. Она искала уединения, часто покидала княжий двор, спускалась с Горы и оказывалась в городе. Через открытые ворота выходила к Днепру, смотрела на переправу, которую киевляне именуют перевозом...

Обнесённый стенами и земляным валом, с башнями-стрельницами и воротами, окованными полосовой медью, Киев казался неприступным. День и ночь несли сторожу гридни в броне, остроконечных шлемах, с копьями и мечами, луками и щитами.

У Олега две дружины: одна – которая пришла с ним из Новгорода, другая – киевская. Над первой воевода Ратибор, над второй – боярин Никифор.

   – Вы, – говорил Олег, – две моих руки. Тем и силён я. С вами мы заставим признать власть Киева. Кто добром не примет, на щит возьмём. Мы обратим оружие против врагов, диких печенегов[68]68
  Печенеги – тюркский народ, кочевавший в VIII—IX вв. между низовьями Волги и Яика (река Урал).


[Закрыть] и жадных хазар, которые грабят и разоряют нашу землю, хотят превратить русичей в своих данников...

В городе Ладу сопровождал Ивашка – так велел Олег. Гридень ходил поодаль, но Лада спросила князя:

   – Зачем ты приставил ко мне гридня? Разве у меня в Киеве есть враги?

   – Знал бы! Оттого и берегу тебя.

   – За Аскольда и Дира разве есть кому мстить?

   – Как знать!

   – Тебя Киев признал.

Олег пожал плечами:

   – Однако остерегайся.

Лада часто появлялась на Подоле, где жил ремесленный люд, торговцы и огородники. Сразу же за торжищем – причалы, пристань. Осенью ладей поуменьшилось и иноземных кораблей нет. Иногда какой-нибудь запоздалый гость бросит якорь, и снова пустынна водная дорога.

За городскими воротами начинались огороды. В осеннюю пору в земле доходил лук, последним соком наливалась капуста. Тут же у ворот землянки кузнецов. С утра здесь вызванивали молоты и молоточки, пахло гарью, калёным металлом. Тут же трудились гвоздильных дел мастера. Бронники слободой жили на подоле, где селились и кузнецы по золоту и серебру, а ещё мастера-лучники. Лада знала: к лучникам любил захаживать Урхо. Придёт, присядет на корточки и смотрит, как они клей варят, из какого дерева луки гнут. Посидит, поцокает языком, а бывало, сорвётся с места и давай по-своему переделывать, чем иногда вызывал неудовольствие мастера...

На Гору Лада возвращалась лишь к обеду. Вытесанной из ноздреватого жёлтого песчаника лестницей, поросшей по бокам травой, она поднималась на княжий двор, где крыльями от хором стояли жильё, баня, клети, медуши[69]69
  Медуша – погреб, подвал для хранения медов и напитков.


[Закрыть], погреба, пекарня, поварня, конюшни, хлева.

Через Красное крыльцо Лада проходила на женскую половину. Иногда она появлялась в палатах князя, и тогда в гриднице, где жили отроки, охранявшие Олега, становилось тихо: гридни берегли честь молодой княгини.

Лето ушло, уплыли новгородцы, а с ними и меря, и словене, и чудь, и кривичи. Затих Киев, успокоился. А через неделю собрал Олег на пир киевских старейшин. На Красном крыльце за дубовыми столами, покрытыми алым бархатом, расселись знатные мужи города, воеводы и бояре. А во дворе на прижухлой траве за низкими столами расположились гридни младшей дружины.

Княжья челядь разносила на деревянных блюдах всякую еду – холодные языки и копченья, сазанов и осётров, горы раков, запечённых поросят. В глиняных чашах – куски баранины и свиной грудинки. А ещё ставили на столы окорока и разную дичь: гусей жареных и куропаток, тетеревов и уток, одетых румяной корочкой.