Текст книги "И быть роду Рюриковичей"

Автор книги: Борис Тумасов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 22 страниц)

Чуткий сон у стратига. На шум вскинулся. Вбежал старый гирдман:

   – Когорту спафария Григория разбили русы! Он говорит, русов много и провёл их через горы кмет Хинко. Они уже здесь, патрикий, Григорий опередил их на две стадии!

Иоанн выскочил из шатра, проклиная Хинко: в любви клялся, в верности империи, а сам с проклятыми скифами в спину ударил. Крикнул трубачу:

   – Играй тревогу, скифы рядом!

Будоража стратиотов, запела труба, но не успели те стряхнуть сон, как, прочертив небо, упали на лагерь огненные стрелы и тотчас, сотрясая рассветный воздух, раздались крики:

   – Нов-го-род!

   – Чер-ни-гов!

   – Пе-ре-яс-лавль!

   – Смерть ромеям!

И на турмы ринулись ополченцы. А от гор и моря уже вырвались полки воеводы Никифора. Не выдержали стратиоты стремительного удара, дрогнули, побежали...

Выбравшись из узкой теснины, зажатой между горами и морем, войско оказалось в зелёной долине и, не встречая сопротивления, двинулось к Константинополю.

Стратиг Иоанн, остерегаясь потерпеть второе поражение, поспешил отвести турмы к Марице-реке. Патрикий был зол: он считал, что его фема имела мало стратиотов, и в этом повинны прежний и нынешний доместики схолы. Иоанн удивлялся безумству русов. Он говорил:

   – Упрямство скифов будет жестоко наказано, они разобьют себе лбы о мощные укрепления дарственного города...

Сотня за сотней ехали конные гридни, шли пешие ратники. Щедро припекало солнце. Жарко ратникам. А вокруг травы зелёные, сады, но во встречных поселениях безлюдно. Кмет Асен пояснил: болгары от ромеев в горы ушли.

К вечеру Асен со своими войниками распрощались с русами, вернулись к себе.

   – Ты, воевода, – сказал кмет Никифору, – теперь и без меня выйдешь к Константинополю. Держись так, чтобы солнце до обеда светило в левую щёку, после обеда – в правую.

Ратники удивлялись новым местам: красота-то какая! Но иные не соглашались:

   – У нас краше, леса и реки обильные, где ещё зверя и рыбы столько, сколько в нашей земле!

Жарко воинам, потом обливаются.

   – В баньку бы!

   – У Царьграда в море искупаетесь!

   – Где тот Царьград!

   – Теперь скоро!

Далеко опередив войско, следовали конные ертаулы. Они выставлены и обочь: ну как патрикий Иоанн попытается навязать бой? Но ромеи, кажется, не собирались оказывать сопротивления, и воевода Никифор решил, что, по всей видимости, греки намерены отсидеться за константинопольскими стенами.

Воевода огорчался, он думал, что лучше встретиться с неприятелем в поле, нежели брать город приступом.

Когда ратники приближались к морю, они видели памфилу. С корабля следили за движением колонны. Воевода Никифор гадал, пересёк ли море флот Олега. И как же он обрадовался, когда ертаул сообщил, что завиднелись стены Царьграда, а в море недалеко от берега стоят ладьи князя Олега!

Город жил беспокойно, в постоянной тревоге. Осаде не было видно конца. День и ночь бодрствовали на стенах и башнях стратиоты. Они зорко всматривались в стан русов: не пришёл ли он в движение, не наблюдается ли какое передвижение войск? Но всё оставалось без изменений, разве что кольцо вокруг Константинополя совсем замкнулось. Это стало особенно заметно по истечении месяца: зерно вздорожало и продовольствие исчезло с торжищ.

Народ роптал, виня базилевса и сенаторов, которые допустили осаду города. Спрашивали: неужели империя настолько ослабла, что не в состоянии отразить варваров?

Раздавались голоса: уж не договориться ли со скифами миром?

В одну из ночей разыгралась непогода: сильный ветер, раскачивая кипарисы, гнал волну, поднимая брызги на волноломах, – всё предвещало шторм.

К утру, когда неожиданно всё стихло и изумрудное море замерло, лишь иногда пробегала лёгкая рябь, случилось непредвиденное: флот князя Олега пристал к западному берегу. Ладейники бросили якоря, сошли на каменистую землю в кольчужных рубахах, опоясанные мечами, с копьями и луками, закинув щиты за спины.

Высаживались настороженно, с каждой ладьи по сорок воинов.

К вечеру подошли полки, которые проделали путь к Царьграду сушей. Побив турмы стратига Иоанна и перейдя долину, они встали у стен Константинополя. Великий князь Олег обнял воеводу Никифора и князей, а Доброгосту сказал:

   – Теперь мне ведомо, староста кончанский, в кого Ивашка удался.

Усмехнулся Доброгост, ответил довольно:

   – Аль дерево, великий князь, иной плод даёт?

На вторые сутки вышли ромеи за городские ворота двумя пехотными тагмами в надежде отбросить русов, но им не дали построиться в боевой порядок. Едва начали вырисовываться византийские квадриги[138]138
  Квадрига – порядок построения войск квадратом.


[Закрыть], как справа и слева их охватили пешие ратники, а в чело ударили конные дружины воеводы Никифора.

Не доведя до большого сражения, пехотные тагмы отступили, укрывшись за крепостными стенами, а отряды русов встали заслонами у всех царьградских ворот – ни въезда в город, ни выезда.

В первые дни подвижные конные отряды русов разорили ближние окрестные сёла и перекрыли все дороги в Константинополь, лишив осаждённых всякой надежды на подвоз продуктов. Ночами, наводя страх, летели на Царьград зажигательные стрелы. Лучники не давали покоя ромеям и днём.

В одну из тёмных ночей, какие бывают только на юге, в стан русов пробрался человек, назвавшийся киевским купцом Евсеем. За немалую мзду вывел его с подворья монастыря Святого Мамонта староста русского квартала, и, миновав византийскую стражу, Евсей тут же оказался среди своих. Обрадовался великий князь, усадил купца за столик, собрался потчевать, но Евсей остановил его:

   – Не следует, князь, мне до рассвета надобно на подворье явиться. Чтобы к тебе попасть, я соболиными шкурками застил очи легаторию[139]139
  Легаторий – чиновник Византийской империи, следивший за иноземцами.


[Закрыть] и караульным. А пришёл я к тебе сказать: не води воинов на приступ, только ратников положишь и позора наберёшься, а взять ромеев можно измором. В городе хлеб на исходе и иные продукты, возмутится народ, и подпишет базилевс с тобой ряд, какой надобно.

   – Спасибо тебе, купец Евсей, мы будем терпеливы и дождёмся, пока разум у ромеев переломит их гордыню...

Минул июнь-розанцвет, перевалило на июль-грозник. Однажды Олег велел спилить кипарисы на брёвна да вытянуть на берег ладьи. Удивлялись на стенах ромеи: что русы задумали? А они ладьи на катки поставили, паруса подняли. На стенах хохот: скифы по суше плывут!

А паруса глотнули ветра попутного, вздулись, и подталкиваемые русами ладьи медленно покатились к городу, а под их прикрытием к стенам приближались воины...

Доложили о том доместику схолу, тот впал в раздумье, потёр лоб. Потом промолвил:

   – Если скифы до такого додумались, то можно ожидать от них и иной хитрости...

В дни болезни базилевс возненавидел пышность приёмов, разуверился в льстивых улыбках и заискиваниях и потому принимал только необходимых сенаторов. Чаще всего это были логофет дрома, доместик схол и драгман флота.

В то утро император говорил с ними о том, как отвести беду, нависшую над царственным городом. Базилевс смотрел на сановников внимательно, но ничего не видел, кроме склонённых голов. Первые из первых ждали, что скажет божественный. А он морщился то ли от боли, которая одолевала его в последние дни, то ли недовольный сановниками.

   – По вашей вине скифы застали нас врасплох. Вы оказались слишком самонадеянными и за то сегодня наказаны, – сказал император. – Упрямству русов надо отдать должное.

Он повёл взглядом по сановникам. Они раболепно молчали, и базилевс снова заговорил:

   – Когда евнух Василий вёл меня сюда, в приёмную, он рассказывал, как вчера князь скифов потешил константинопольский люд, и мы благодарны ему за это.

   – Несравненный, – осмелился подать голос Лев Фока, – но это не зрелище Ипподрома, подобное тем, какие мы устраивали возмущённому охлосу: в поведении великого князя Олега я улавливаю скрытый смысл. Мне кажется, со своих кораблей, которые подойдут к городу по суше, скифы смогут забрасывать крючья на стены и взбираться на них по подвесным лестницам. Русы могут начать приступ, и он будет яростным. Особенно опасаюсь приступа ночного.

И снова базилевс поморщился:

   – Может, и так, доместик схол, но у империи достаточно стратиотов, чтобы отразить скифов. Или ты, Лев Фока, считаешь, что могут пасть стены могущественного Константинополя?

   – Божественный и несравненный, – ответил доместик схол, – стены Константинополя неприступны, мы отразим варваров, но достаточно ли у нас хлеба?

Нахмурился базилевс, повернулся к евнуху Леониду:

   – Скажи, логофет дрома, чего требуют эти варвары, которые водят свои корабли по суше?

Голос у базилевса был тихий. Евнух Леонид ответил:

   – О, божественный, они хотят заставить империю признать Русь равной Византии и чтобы её торговые гости имели те же права, что и гости других государств.

   – Но разве, подписав такой договор, империя унизится?

   – Это не всё, божественный. Они требуют уплатить дань Киеву и иным городам, которые пришли вместе с князем Олегом.

Базилевс насупился:

   – Велика та дань?

Евнух Леонид ответил скорбно:

   – Она заберёт из твоей казны, несравненный, немало золотых монет. Скифы требуют по двенадцать гривен на каждую ладью, а их у Олега за две тысячи.

   – Ты предлагаешь иное, мудрый Леонид?

Логофет дрома промолчал, а базилевс вздохнул:

   – Древние учат: из двух зол выбирай меньшее. Нас ожидает смута, бунт голодного охлоса, но если мы откупимся от скифов и они покинут империю, наши корабли доставят в Константинополь зерно и охлос получит хлеб. Я велю тебе, логофет дрома Леонид, передать князю русов: мы подпишем с ним договор... Теперь я хочу спросить тебя, драгман флота магистр Антоний: когда скифы, получив дань, удалятся в море, сможешь ли ты догнать их и уничтожить?

   – Нет, несравненный, – покачал головой Антоний. – У русов множество лёгких кораблей, и они навяжут нам ближнее сражение. Их ладьи подойдут к нашим кораблям, а воины, подобно обезьянам, взберутся на палубы дромонов и трирем, перебьют матросов и гирдманов.

   – А что скажешь ты, достойный севаст Лев Фока? Сумеет ли патрикий Иоанн перекрыть дорогу воеводам князя Олега?

Доместик схол поднял на базилевса глаза:

   – Божественный и несравненный, у стратига Иоанна трудная фема. Как может он одолеть русов, если им помогает Симеон, злейший враг империи?

Базилевс произнёс печально:

   – Господи, скифы вторглись в империю. В этом зрю гнев твой на Византию, она потеряла прежнюю мощь, если даже в своей болгарской феме не может удержать порядок. Тяжкое бремя, – обратился он к сановникам, – и мне не остаётся ничего, кроме как согласиться с вами. Но значит ли это, что мы позволим скифам уйти безнаказанно, севаст Фока?

   – Мудрый и несравненный, – ответил доместик схол, – пока болгары не почувствовали нашей мощи, нам нечего думать о возмездии.

   – Что предлагаешь ты, доместик схол? Ведь у тебя в распоряжении армия империи. – Базилевс пошевелил бровями. – Может быть, у тебя есть свой план?

   – Когда ты, божественный, назначил меня доместиком схолом, я уже знал, что нам предпринять. Но время упущено. Теперь я дождусь, когда полки русов покинут империю и удалятся в свою Скифию, тогда армия Византии двинется на болгар. Мы сломим их, и они признают себя фемой империи, после чего мы выдвинем свои турмы к Дунаю. Там будет граница империи.

Базилевс кивнул:

   – Пусть скифы возвращаются, торжествуя, но настанет день, когда они дорого заплатят за наш позор...

Светился огнями царственный град, горели факелы и жировые плошки, чадило бурое горное масло[140]140
  Горное масло – нефть.


[Закрыть], добытое из подземных ключей, освещая улицы и площади. Шумел и гудел многотысячный люд, радовался: скифы покидают Византию.

А накануне киевских послов принимал логофет дрома. Отряд русов, весь в броне, вошёл в город через главные ворота, и его провели в большой дворцовый зал, где в присутствии сената евнух Леонид поставил свою подпись под рядом и скрепил её государственной печатью.

Уже вчера побережьем повели воеводы конные и пешие полки, а утром должен был сняться флот князя Олега.

Едва начали гаснуть звёзды и рассвет тронул небо, как толпы народа уже стояли на стенах, всматриваясь в море. Цепляясь за Кавказские горы, лениво выползало солнце, открывая взору Понт Эвксинский, сплошь покрытый ладьями, расшивами, насадами...

Заиграл рожок на княжьей ладье, ему откликнулись на других кораблях, и загремели якорные цепи, а гребцы налегли на вёсла. Заскрипели уключины, и все эти звуки, подобно сладкому голосу арфы, отозвались в душах ромеев. Ведь уже сегодня к константинопольским причалам подойдут корабли с египетской пшеницей, откроются все городские ворота и крестьяне повезут в Константинополь хлеб и амфоры с вином и оливковым маслом, чёрные, моченные ещё прошлой осенью маслины, разные овощи, мясные туши и живую птицу. Заканчивались голодные месяцы...

Выйдя далеко в море, корабли подняли полотняные паруса и быстрыми чайками полетели к берегам моря Русского, где находилась богатая земля – Великая Скифь, а ныне встало грозное государство – Киевская Русь.

В августе-зарничнике, когда ещё не начался спад воды в реках и полноводный Днепр в своём низовье так широко разлился, разбежался на множество рукавов и рукавчиков, протоков и заводей, поросших камышами, что казалось, нет ему конца ни в ширину, ни в длину, – флот русов вошёл в устье Днепра.

И потянулись корабли в Киев великим водным путём «из варяг в греки».

В полдень погода начала портиться. Небо заволокли тучи. Они клубились, и вскоре в самой гуще сверкнула молния, будто расколов небо, загрохотал гром.

Ветер погнал по Днепру воду, гнул камыши. С шумом, словно обрушилось небо, полил дождь. Олег велел переждать непогоду. Пока на ладьях спустили паруса и подгребли к берегу, все промокли до нитки.

Но дождь оказался не затяжным. Постепенно он стих, и по всему берегу загорелись костры. Воины высушили одежду, и сразу же после обеда флот русов продолжил путь.

Олег всматривался в далёкие берега, но их закрывали густые камыши и куга. Блестели блюдца воды. Лишь к исходу дня заросли расступились, и русы увидели берега, местами поросшие лесочком. Ивы клонили ветви к самой воде. Но ни вежи, ни даже дыма от печенежского костра не видел Олег.

Сгустились сумерки. Ивашка, плывший на княжьей ладье, догадывался, о чём мысли великого князя. В низовье Днепра им повстречался купец из Любеча, он-то и поведал о печенежском набеге на Киев. Рассказал, как четыре дня орда держала город в страхе и, наделав немало бед, ушла в Дикую степь.

Мрачно выслушал Олег торгового человека, ни слова не проронил, только скулы заиграли да заалел шрам на щеке. Теперь глаза Олега высматривали улус хана Сурбея.

Отпуская купца, князь сказал ему:

   – Невесёлое известие. Однако слава киевлянам, отбились, устояли. А ты, торговый человек, первым из русских гостей побываешь в Царьграде после нашего ряда с базилевсом. Ворочаться станешь, приходи на Гору, поведаешь, как русских торговых людей отныне империя принимает...

Ивашка голос подал:

   – Дозволь, князь, на берег высадиться, поискать проклятого хана.

Но Олег отрицательно повертел головой:

   – Только время потеряем. Нет улуса Сурбея в этих местах, откочевала орда. Но мы ещё придём в степь, загоном охватим и накажем печенегов. Доколь им коршунами Русь терзать!

Тесно шли по Днепру ладьи, журавлиным клином тянулись. Но ближе к порогам перестроились в цепь, спустили паруса, пошли на вёслах.

Грозным рыком встретили флот князя Олега неугомонные пороги, и, когда головная княжья ладья прошла их, последние корабли ещё только издалека слышали устрашающий шум и рёв воды...

На восьмые сутки осталось позади каневское городище, ещё через двое на левом берегу увидели переяславское поселение.

Плыли, не причаливая, менялись на вёслах. Ночами зажигали сигнальные огни, и тогда на много вёрст горел Днепр.

Олег почти не спал, выходил из стоявшего на носу ладьи шатра, смотрел на небо, на высокие звёзды и молочную дорогу, которой держались от самой Византии. Она вела их к Киеву. Молочная дорога шла и к Новгороду, и дальше, к домику у фиордов, в страну Упландию, где он, Олег, много лет назад оставил могилу матери. Теперь его родиной стала земля русов и мать городов русских – Киев. Князь ждал с ним встречи. Хотел увидеть дивную красоту города на холмах в зелени, бревенчатые стены с башнями, причал и пристань, народ, встречающий великого князя киевского.

Но больше всего – Олег даже себе боялся признаться в этом – он ждал встречи с Ольгой...

Княжья ладья вырвалась за поворот Днепра, и открылись Киев и Подол с новостройками, заваленный брёвнами и досками. А на пристани толпился народ. Олег увидел молодого князя Игоря и воеводу Ратибора. Но не их выискивали его глаза. Ольга, княгиня, стояла обочь Игоря, подавшись вперёд, будто готовясь взлететь над Днепром, нёсшим на своих волнах княжью ладью.

Вот ладья ткнулась в причал, и Олег легко спрыгнул на берег, поклонился люду, встретившему его радостными криками, обнял Игоря и Ратибора, потом отстранился, повернулся к Ольге, поцеловал её и, заглянув в глаза, промолвил:

– Словно век не видел тебя, княгинюшка Ольгица.

Чуть приметно дрогнули её губы:

   – Исполнились, великий князь, помыслы твои, чем долгие лета жил. Радуюсь и я с тобой.

   – Ещё, княгинюшка, печенегов усмирим, а хазар прижмём к морю Хвалынскому, заставим Русь уважать, вот тогда и передам стол киевский первому Рюриковичу, мужу твоему князю Игорю.

А ладьи причаливали одна за другой, и те, которым не досталось места у пристани, бросали якоря посреди реки.

Над Днепром, над Киевом неслось звонкоголосое:

   – Слава великому князю Олегу!

   – Слава Руси!

   – Слава-а-а!

ОБ АВТОРЕ

ТУМАСОВ БОРИС ЕВГЕНЬЕВИЧ родился на Кубани в 1926 г. После окончания университета в Ростове-на-Дону и аспирантуры получил степень кандидата исторических наук. Много лет занимался изучением истории Руси. Автор популярных романов, посвящённых русским князьям и царям.