Текст книги "Когда мы вернемся (СИ)"
Автор книги: Борис Батыршин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)
IV
Перед отправлением, я взял в привокзальном киоске несколько журналов, польстившись на броские заголовки – их стиль, как и дешёвая желтоватая бумага живо напомнили мне бульварные издания девяностых. Я собирался вдумчиво изучить их в поезде, но так и не смог – увлёкся разглядыванием проносящихся мимо пейзажей да новостной программой в установленном прямо в купе телевизоре. Да и дорога заняла не так уж много времени – поезд действительно оказался скоростным, развивая моментами до четырёхсот пятидесяти километров в час. В итоге, до Петрозаводска мы долетели меньше, чем за три часа, и когда я извлёк журналы из чемоданчика и пролистал несколько страниц, вагон плавно остановился, и женский голос из динамика сообщил, что поезд прибыл на конечную станцию, и пассажиров просят покинуть вагоны'. Ничего не поделаешь – пришлось убирать журналы обратно и, взяв Бельку на поводок, выходить на перрон – далеко не такой современный и роскошный, как перрон Ленинградского вокзала в Москве. Я даже обнаружил у соседней платформы старомодную электричку – на таких я ездил и в «той, другой» реальности, и в этой, ещё в начале восьмидесятых.
Но – не будем отвлекаться. В наскоро просмотренной статье рассказывалось о глобальном компьютерном сбое, случившемся в 1995-м году. О масштабах и последствиях случившегося автор упоминал между делом, предполагая, вероятно, что читателю и без того всё известно – а основное внимание уделял изложению откровенно конспирологической теории о причинах, вызвавших Большой Сбой. Согласно этой теории, виной всему была некая «Мировая Закулиса», теневое правительство, созданное главами международных мегакорпораций, которые не могли смириться с тем, что их не допускают к работе во Внеземелье, лишая огромных прибылей, которые можно было бы извлечь из этой деятельности. Утверждалось, что непосредственными исполнителями, которые взломали мировые компьютерные сети и запустили в них вредоносные вирусы, стала группа хакеров из Израиля. Мозговой же центр операции находился в Англии и Японии, где, как уверял автор статьи, отнюдь не забыли катастрофических фиаско в Поясе Астероидов и на острове Сикоку. Пришло время свести старые счёты, воспользовавшись заодно охватившей весь мир неразберихой, чтобы вернуть утерянные позиции во Внеземелье… да и не только.
– Большой Сбой? Да, мелькало что-то такое… – я не стал уточнять, что именно успел разузнать. – Что до Карадраша – впервые слышу. Это тоже как-то связано с компьютерными сетями?
И. О. О. покачал головой.
– Это самая масштабная ядерная катастрофа в истории нашей планеты. Разумеется, бомбардировки Хиросимы и Нагасаки, как и удар англичан по аргентинскому порту Ушуая, сопровождалось куда более масштабными разрушениями и человеческими жертвами – но то были акты войны, целенаправленные ядерные удары, нанесённые именно для того, чтобы причинить противной стороне максимальный ущерб. То же, что случилось в девяносто девятом, было сугубо техногенной катастрофой, никак не связанной с боевыми действиями. Тем не менее, масштабы случившегося были столь грандиозны и отдались во всём мире таким эхом, что само это название – Карадраш – превратилось в своего рода символ ядерной угрозы, нависшей над человечеством.
– У нас тоже было нечто подобное. – заметил я. – На ЧАЭС, в восемьдесят шестом. Тогда само слово «Чернобыль» на долгие годы стало пугалом для противников ядерной энергетики по всему миру.
Я вкратце изложил историю чернобыльской катастрофы. И. О. О. слушал и кивал.
– Да, некоторая аналогия прослеживается. – сказал он, когда я закончил. – С вашего позволения, я использую это в своей книге, потом поподробнее опишете… – Но и различия лежат на поверхности, помимо того, что катастрофа случилась не на территории СССР. И главное тут – причина инцидента. В вашем случае сработал человеческий фактор – ошибки операторов, нарушение правил и регламентов эксплуатации, спешка в проведении эксперимента. Нам же пришлось иметь дело с целенаправленной деятельностью, целью которой было именно устроить ядерную катастрофу – возможно, не столь масштабную, но, тем не менее…
Он замолчал, ковыряясь веткой в земле у себя под ногами. Я терпеливо ждал. Белька сделала попытку ухватить ветку зубами но тоже, видимо, что-то почуяла и уселась рядом, не отрывая настороженного взгляда от вожделенной игрушки. Я улыбнулся -эта зверюга готова включиться по малейшему намёку, и теперь на её морде было написано: «давай, поиграем, или в озеро кинь! Вот увидишь, как будет весело, разом забудешь обо всех бедах!»
Увы, собачьим надеждам на этот раз не суждено было сбыться. И. О. О. вздохнул, поднял взгляд к горизонту, где над тёмной кромкой зубчатой леса перемалывали воздух серебристые лопасти ветрогенераторов – их, как я успел заметить, в Карелии было необычайно много, – и заговорил.
Исследовательский комплекс (ИТЭР – от английской аббревиатуры. International Thermonuclear Experimental Reactor, Международный экспериментальный термоядерный реактор – был заложен на юго-западе французского региона «Прованс-Альпы-Лазурный Берег»[1]. Случилось это в девяносто втором году, причём строительство активнейшим образом продвигало руководство Проекта. Некоторые выводили название комплекса от латинского «iter», «путь», – и неспроста. Человечество рвалось к в Дальнее Внеземелье и дальше, к звёздам; новым кораблям и космическим станцям с увеличенными батутами, создаваемыми с использованием полигимниевых технологий, требовались мощные, компактные и надёжные источники энергии – и именно термоядерные реакторы представлялись здесь самым очевидным решением.
Грандиозный научно-исследовательский комплекс, получивший название «Кадараш», включал, кроме самого термоядерного центра, целый город с населением в несколько десятков тысяч человек. Спешно возводились жилые кварталы для сотрудников комплекса и учёных, рядом заложили здания филиала Института Энергетики Внеземелья – одного из международных учебных заведений, функционирующих под эгидой Проекта. Кампусы, парки, супермаркеты, зарядные станций для электромобилей, аэро– и дирижаблепорт – пасторальный окружающий пейзаж кантона Тре менялся с разительной скоростью. Сюда стремились специалисты из разных стран; бизнесмены тоже не собирались упустить своего, и вскоре пошли разговоры даже о строительстве поблизости горнолыжного курорта, специально для физиков– термоядерщиков с их семьями и прочих обитателей Кадараша.
Разумеется, как комплекс, так и городок с институтом были буквально напичканы современнейшей электроникой и компьютерной техникой. К ИнфоСфере, здешнему Интернету, были подключены все без исключения здания, жилые, административные и рабочие; информационные технологии применялись на всех этапах исследовательских и строительно-монтажных работ, «Эппл» даже выпустил новую линейку портативных устройств под брендом «Cadarache» – и тут грянул Большой Сбой.
Собственно, вылазка группы израильских хакеров (автор статейки не соврал, мельком подумал я, «они» и на этот раз выпили всю воду из крана) не была нацелена против недавно заработавшего термоядерного реактора, который его по инерции называли русским термином «токамак». Однако вирусы, проникшие в компьютерные сети комплекса, в одночасье парализовали работу не только контрольные и управляющие системы, но и аварийные, трижды дублированные контуры. Последовала череда фатальных сбоев, в результате чего сверхмощные магнитные поля внутри тороидальной камеры «токамака» оказались разбалансированы, и жгут тритиевой плазмы, разогретой до звёздных температур, вошёл в контакт со стенками камеры – чего, собственно, и должны были эти магнитные поля не допустить. Взрыв – специалисты оценивали его тротиловый эквивалент в четверть килотонны -превратил в пыль и камеру, и оборудование, и до основания разрушил здание комплекса, но это было не самое страшное. Термоядерный реактор в радиационном отношении намного безопаснее ядерного, и, прежде всего, из-за того, что радиоактивных материалов в нём немного, несравнимо, на много порядков в меньше, чем в чернобыльском РБМК-1000, где одного только урана было около ста семидесяти тонн, и это не считая радиоактивного графита. Но беда в том, что ядерные реакторы в Кадараше тоже имелись, целых два – они были построены, как дублирующие энергетические контуры термоядерной станции, и к моменту катастрофы действовали уже больше полугода. Взрыв практически не затронул системы реактора № 1, а вот его близнецу, установленного буквально через стенку от зала с «токамаком», досталось по полной программе и немножко сверх того. Последствия были даже тяжелее чем в Чернобыле – всё же советские АЭС времён холодной войны строились с расчётом на бомбардировку и способны были выдержать почти любой удар извне – чего никак нельзя было сказать об элегантных и экономных в плане материалов французских конструкциях. Возникший радиоактивный пожар (активная зона реактора была разрушена практически целиком) пытались задавить около месяца. Финальным аккордом стал сброс сотен тонн песка и графита с орбиты, через «батут» одной из орбитальных станций. Это принесло желаемые результаты, однако Кадараш, как и соседний городок Сен-Поль-ле-Дюранс обезлюдели на десятилетия вперёд – сейчас и город, и территория комплекса вместе с прилегающими к ним несколькими сотнями квадратных километров земли с виноградниками, яблочными садами и оливковыми рощами объявлены запретной зоной, обнесены колючей проволокой и, помимо достаточно ощутимого радиоактивного фона, служат источниками слухов о мутантах, губительных инфекциях и прочих ужасах, не уступающих тем, которыми в «той, другой» реальности была окружена чернобыльская зона отчуждения.
Трудно в это поверить, но случившееся в Кадараше практически не замедлило термоядерную программу, хотя усилия к этому были приложены, и немалые – по большей части с той стороны Ла-манша, а так же из Японии, вовсю эксплуатировавшей образ страны, пострадавшей не только от ядерных бомбардировок, но и от катастрофы со «звёздным обручем». Но – не сработало; уже через год промышленный ток дал советский реактор, построенный под Новосибирском. Месяц спустя месяц заработал его американский двойник на Аляске, в городе Анкоридж, а ещё через три месяца – термоядерный энергокомплекс во Французской Гвиане, близ батутодрома Куру, и с тех пор развитие термоядерной энергетики пошло семимильными шагами. Уже к 2010-му году число «звёздных» энергостанций на Земле превысило количество ядерных; во Внеземелье работали десятки термоядерных установок, новые проекты «батутных» станций и тяжёлых тахионных кораблей разрабатывались исключительно с расчётом на их энергетику. И всё же, шок, пережитый цивилизацией, оказался слишком силён, чтобы от него можно было спрятаться за бодрыми сообщениями о научно-технических достижениях и сводками роста производства и потребления электроэнергии по всему миру. Спасал тот непреложный факт, что виновником трагедии стали взломщики компьютерных сетей – а значит, дело было вовсе не в потенциальной опасности новой энергетики, и стремительно плодящиеся «токамаки» не повторили печальную судьбу европейских ядерных реакторов в «той, другой» реальности – их не стали закрывать и запрещать, ограничившись усилением мер безопасности прежде всего, в информационной и цифровой сферах. А, поскольку расследованиями инцидента занималась служба безопасности Проекта (Карадраш находился в его ведении) то и с глобальными последствиями Большого Сбоя, которых и без ядерной катастрофы хватало, пришлось разбираться этому ведомству, возглавляемому на тот момент моим нынешним собеседником.
Проблем у них было невпроворот – и далеко не в последнюю очередь это касалось протестного студенческого движения, охватившего европейский континент и Америку. Проект, эта могущественная международная организация, управляющая практически всем, кто происходило за пределами планеты, и многим на её поверхности, всегда ориентировался на молодёжь, и когда студенты Сорбонны, КалТеха, Гейдельберга и прочих университетов по всему миру толпами вышли на улицы с плакатами «нет термоядерной смерти!» – руководство Проекта оказалось в крайне непростом положении.
К протестующим присоединились активисты многочисленных экологических и правозащитных организаций и хиппи, чьё движение переживало второе рождение; шумные толпы блокировали строительные площадки, перекрывая шоссейные и железнодорожные магистрали. Дело доходило до стычек с полицией, были пострадавшие и даже жертвы. Чтобы сбить эту волну понадобились невероятные усилия; огромные средства ушли на разъяснительную работу, а то и на откровенную контрпропаганду – противники Проекта не теряли времени, наполняя эфир и ИнфоСферу паническими прогнозами и призывами к неповиновению. В итоге беспорядки удалось погасить, однако успокаиваться было рано – всем было ясно, откуда растут ноги у недавних событий, и для того, чтобы не допустить повторения, три ведущие державы Проекта и присоединившиеся к ним Китай, Бразилия и обе Германии продавили в ООН решение о введении единого международного контроля над ИнфоСферой. Эта непосильная задача была возложена на ведомство И. О. О., единственную на тот момент по-настоящему независимую спецслужбу планеты. И кроме вполне очевидных следствий, вроде кратного расширения полномочий и кратного же увеличения масштабов финансирования, был заметно расширен и круг задач.
– Вы, Алексей, насколько мне известно, были неравнодушны к роману «Лунная радуга», так что поймёте мою аналогию. –мой собеседник говорил негромко, неторопливо, но даже непоседа-Бэлька замерла, ловя каждое его слово. – Состоит она в том, что кроме прочего, на нашу службу были возложены задачи, примерно соответствующие тем, что решались описанным в книге Международным управлением космической безопасности и охраны правопорядка. Согласно Павлову, МУКБОП имел дело с явлениями как криминального свойства – контрабанда, воровство, проявления коррупции – так иными, вроде угрозы распространения занесённых извне инфекций или несанкционированного использования опасных открытий. Попадали в их сферу деятельности и таинственные, необъяснимые явления вроде «чёрного следа» или эпидемии «экранных диверсий» – однако о поисках следов вмешательств иных цивилизаций речи, если мне память не изменяет, не шло. Вот и у нас этот аспект оказался в загоне; им занималось единственное подразделение, о существовании которого в Проекте мало кто догадывался. Оставаясь на своём посту, я старался следить за его деятельностью – но с тех пор, как я вышел на пенсию, отдел превратился в своего рода тайную организацию внутри нашего департамента. Работа её держится исключительно на энтузиазме отдельных сотрудников, по большей части, близких к пенсионному возрасту. С одним из них вы знакомы – он улыбнулся, – Николай Каланов, тот, что передал вам моё послание. Вы, конечно, понимаете, что содержание вашего письма не могло не вызвать моего живейшего интереса – профессионального, прошу заметить, имеющего непосредственное отношение к задачам службы! – но вывести его на первый план было уже не в моей власти.
Я едва сдержал скептическую ухмылку. Хитрит Евгений наш Петрович, кривит душой, недоговаривает – из того, что я успел уяснить из разговора с Калановым, его влияние на дела Проекта, если и уменьшилось, то незначительно. И. О. О., похоже, угадал и эту мою мысль, потому что покачал головой – мол, всё понимаю, парень! – и продолжил.
– Итак, я не стал предавать ваше письмо огласке. Да меня, признаться, и не особо тянуло это делать – вот вернётся «Заря», рассуждал я, тогда и вернёмся к этой теме, а пока правильнее будет подождать. И вот, – он покосился на меня, в глазах, не по-старчески ярко-голубых, мелькнули озорные чёртики, – вот я и дождался!..
[1] В нашей реальности проект ИТЭР стартовал в 2005-м году и до сих пор не запущен.
V
Раскрытая портативка (так и тянет назвать её по старой привычке ноутбуком!) стояла на пеньке. Я извлёк её из чемодана; батарея ещё сохраняла заряд, и теперь экран демонстрировал вычерченную бледно-зелёными линиями схему пирамидообразного сооружения. Бэйли привлечённая их мерцанием, встала на пенёк передними лапами и обнюхивала экран, предусмотрительно держа нос в паре сантиметров от его поверхности.
– Хрустальную пирамиду мы обнаружили с орбиты Зари. – объяснял я. – И то, лишь потому, что представляли, где искать. – говорил я. – Дело в том, что заметить её можно лишь визуально, да ещё, пожалуй, по аномальным возмущениям магнитного поля планеты. Во всех остальных диапазонах его не видно, словно это титаническое сооружение – высота пирамиды не меньше полусотни километров, верхушка пробивает стратосферный облачный слой и возвышается над ним ещё километров на пятнадцать. Мы и нашли-то её только из-за того, что в рассветные часы лучи Юлианы отражались от граней пирамиды и давали взблески, которые удалось засечь в оптические приборы. Бомбозондов у нас к тому моменту практически не осталось, десантных ботов не было изначально – не в буксировщиках же соваться в атмосферу?
После того, как И. О. О. сделал своё признание, я ожидал, что он разовьёт тему – например, расскажет, чего, собственно он ожидает от меня. Но не тут-то было: «Давайте пока на этом остановимся, Алексей, – казал он. – Завтра я покажу вам кое-что любопытное, тогда и продолжим этот разговор, а пока – не расскажете ли о вашей экспедиции?» Пришлось уступить – настаивать, когда И. О. О. говорит таким спокойно-уверенным тоном бессмысленно, это я ещё давно уяснил.
Мой собеседник склонился к экрану и, прищурился, пытаясь разобрать строчки верхнем левом углу:
– Так называемые «хрустальные пирамиды», сооружения, очевидно выполняющие роль щита Хранителей в настоящее время, – были построены в 5 560 – 5 564 тысячелетиях Н И. Э., после того, как Хранители обнаружили «библиотеку» Предтеч. Впрочем, сами Хранители всегда отрицали существование такой или подобной «библиотеки»…
– Предтечи? Хранители?– он поднял на меня взгляд, полный недоумения. – Это что, художественная литература, фантастика, или я чего-то не понимаю? И что это за н. и. э.?
– Ново-Историческая Эра, особый отсчёт времени. – отозвался я. – Извините, Евгений Петрович, забыл об этом маленьком дополнении – я сделал его исключительно для себя и не предполагал, что буду кому-то показывать. Вы правы, это действительно фрагмент из фантастического произведения. Его автор – мой старый друг, ещё по прошлой жизни – ну, вы понимаете… Эдакий, знаете ли, опыт псевдонаучной хронологии разумных рас, осваивавших космос задолго до людей Земли. Оно называется «История Галактики»[1], и название, «Хрустальные пирамиды», позаимствовано именно оттуда – хотя все мои спутники уверены, что дело в зеркальном блеске граней этого сооружения.
– Вот как? – И. О. О. чуть приподнял уголок рта, что, видимо, должно было обозначить скепсис. – Должен признать, что я довольно внимательно следил за новинками фантастики – по большей части, правда, не сам, а по обзорам, которые ежемесячно составлял для меня референт. На прежней моей должности это было весьма полезно, – но этой книги что-то не припоминаю. Видимо, журнальная публикация?
Я невесело вздохнул
– Неудивительно, что не нашли. У нас «История Галактики» вышла в сборнике, вместе с другими авторами, и лишь много позже была напечатана отдельной книгой – а здесь и вовсе не была написана. Я ещё до экспедиции наводил справки о многих своих прежних знакомых, и выяснил, что автор «Истории Галактики» и здесь пишет фантастику – и не только пишет, но и издаётся приличными тиражами! – но вот именно эта книга в его библиографии не значится. Такое вот расхождение реальностей…
– Да, это понятно… – И. О. О. кивнул. – А вы что же, не пытались с ним связаться… здесь, у нас? Как я понимаю, до экспедиции вы были ровесниками, так что, надо полагать, легко нашли бы общий язык?
Я нарочито медленно покачал головой. Тема была не из лёгких.
– Нет, Евгений Петрович, не решился. Понимаете, в тот раз наше знакомство началось с целой цепочки самых разных событий, которые здесь попросту не состоялись. К тому же, в начале восьмидесятых, я не так уж много времени проводил на Земле. Другая жизнь, другие интересы, что у меня, что у него – как тут построить общение? Прийти и заявить: «Здравствуйте, дорогой товарищ, я ваш старый друг, но вы меня не знаете, поскольку дружили мы в иной реальности?..»
И. О. О. усмехнулся.
– Да, это было бы несколько… опрометчиво. Ладно, будем считать, что с названием разобрались. А теперь, если можно – объясните, что вы имели в виду, когда говорили, что знали заранее, где искать эту… хрустальную пирамиду?
– За это вам нужно благодарить Владу… то есть Владиславу Штарёву, – поправился я, – физика-тахионщика и по совместительству главного вычислителя «Зари». Ещё до экспедиции она с Леднёвым разработала метод поисков «звёздных обручей» по тахионному пеленгу, и когда мы оказались в системе Юлианны – решила применить его и здесь. Один «обруч» у нас уже был – тот, через который мы вышли из червоточины, – и она подумала, что здесь, как и в Солнечной системе, могут найтись и другие. Аппаратуру она настроила довольно быстро, дня за три, и пока мы шли к планете, произвела несколько серий наблюдений. Результат обескураживал – новых обручей в пространстве или на других планетах она не засекла, зато получила чёткий пеленг на поверхность Зари. Так, – напомнил я, мы назвали самую перспективную землеподобную планету. По мере приближения полученный сигнал как бы разделялся, и когда корабль повис на низкой орбите, мы имели не меньше четырёх чётких пеленгов, указывающих разные точки на поверхности планеты. Все они были расположены на экваторе, и мы решили, что имеем дело с установленными на планете «обручами» – подобно тем, что были найдены на Земле, Луне, Марсе и Энцеладе. Оставалось обшарить указанные районы локаторами, а когда это не дало результата – перейти на экваториальную орбиту и произвести визуальные наблюдения. Честно говоря, особых надежд на результаты не было – три плотных слоя облаков, каждый толщиной в несколько километров, постоянно укрывали поверхность, и мы всего раз рискнули снизиться настолько, что оказались в верхних слоях атмосферы – и вместо «обручей» обнаружили это…
Я кивнул на экран, где медленно поворачивался силуэт пирамиды. Бэлька наблюдала за этим движением с неослабным вниманием.
– Могу представить, как вы удивились… – хмыкнул И. О. О. – А что остальные три пеленга?
– Ничего. Возможно, верхушки пирамид – а я не сомневаюсь, то они были и там, – скрывали облака, и поэтому мы ничего не смогли найти? «Заря» накрутила не меньше сотни витков вокруг планеты, но всё безрезультатно. Мы даже расстреляли по остатки бомбозондов, надеясь засечь отражения вспышек от их граней, но всё напрасно. Пришлось ограничиться установкой радиомаяков в районах возможного расположения Хрустальных Пирамид. Они получают питание от компактных ядерных батарей, так что если следующая экспедиция явится в систему Юлианны не позже, чем лет через десять – им не придётся тратить время на поиски.
Вы так уверены, что она состоится? – И. О. О. прищурился.
– А как же! Вла… Штарёва убедительно доказала, что «червоточина», порождённая «сверхобручем» стабильна, рассчитала настройки тахионных торпед, способных в будущем исключить хроно-коллизии, подобные тем, что пришлось испытать нам – так почему бы не отправить к Юлианне ещё одну экспедицию? Я и сам бы с удовольствием повёл туда «Зарю» – если, конечно, будет такое решение.
Он кивнул. Разумеется, подумал я с досадой, наверняка у них тут уже есть программа межзвёздных экспедиций на годы вперёд – но неужели то, что мы узнали, не стоит того, чтобы их скорректировать?
– Стоит, разумеется. – И. О. О. положил ладонь мне на плечо в успокоительном жесте. – Да вы не переживайте, Алексей, всё будет, всё решим, дайте только срок. Сколько, говорите, проработают ваши маяки?
– Не меньше десяти лет, может, немного дольше. Знаете, Евгений Петрович, – я чуть помедлил, вызывая в памяти то, о чём собирался говорить. – Там… там поразительно красиво, особенно, когда лучи Юлианны на рассвете проникают через верхний слой облаков. Они тогда окрашиваются в ярко-розовый и лиловый цвета, а сама звезда из жёлтой становится голубой – какие-то особенности газового состава атмосферы… Жидкокристаллический экран не в состоянии даже приблизительно передать это буйство красок – а жаль, вам наверняка понравилось бы…
– Не смневаюсь, Алексей. – он встал, отряхнул брюки. Бэлька сейчас же напружинилась, завиляла хвостом но с места не двинулась, а я машинально отметил, что И. О. О. снова вернулся к церемонному обращению на «вы». Видимо, фамильярное «ты» он употреблял исключительно в процессе совместного потребления продукции лесника Михалыча. – Знаете, я здесь привык ложиться рано, а вставать, что называется, с петухами. Давайте-ка закончим на сегодня с разговорами – сейчас поужинаем, постелю вам в светёлке, перина там пуховая, мягкая, как облако. А хотите – можно и на сеновале устроиться, мои гости часто там спят. От сухих трав такой дух – спать будете, как младенец, из пушки не разбудишь. Завтра у нас непростой день, стоит набраться сил…
И отправился к дому, не забыв прихватить наполовину опустевшую бутыль с наливкой. Спать мне не хотелось совершенно – несмотря на день, проведённый в дороге и довольно-таки изнурительную беседу. Устроюсь-ка, и в самом деле, на сеновале – полежу, полюбуюсь сквозь щели в крыше звёздным небом, подумаю…
Благо – есть над чем.
* * *
…после невероятного скачка семидесятых-восьмидесятых, фактически открывшего человечеству Внеземелье, в этой области наметился некий застой, стагнация – как ни дико говорить об этом человеку с МОИМ опытом, знающему, что на самом деле может означать это слово. И, тем не менее, факт – за тридцать (тридцать, Карл!) лет, прошедших после старта «Арго-2», не было отправлено ни одной новой экспедиции к звёздам. И даже цепочка «батутов» к созвездию Дракона, по сути, так и осталась единственной тропкой, проложенной за пределы Солнечной Системы к одному-единственному форпост человечества в иной звёздной системе?
Да и форпост ли? Термин этот подразумевает плацдарм, трамплин для прыжка, для продвижения дальше – а пока ни о чём таком не слышно, словно люди по каким-то причинам решили остановиться в своём движении к звёздам.
Правда, в Солнечной системе всё идёт хорошо. На Марсе уже пять купольных городов, население Красной Планеты перевалило за двенадцать миллионов; растут поселения на Титане и Европе; счёт крупных – по-настоящему крупных, с населением более десяти тысяч человек – орбитальных и пространственных (вот новый термин, которого не было в прежние времена!) перевалило за полтысячи. И всё же это застой – сколько не утешай себя победными реляциями и цифрами сводок…
Я устроился, как и собирался, на охапках душистого сена, под острой щелястой крышей сарайчика, стоящего на задворках усадьбы И. О. О. Уж не знаю, зачем он держит здесь этот, с позволения сказать, фураж – может, специально для гостей вроде меня? В любом случае – очень кстати; я ностальгически припомнил, когда в последний раз лежал вот так – растянувший на сене под спальником, и чтобы кроны сосен шумели за хлипкими стенами… Пожалуй – ещё в конце семидесятых, когда мы с дедом ездили в Запрудню на охоту. Что-то похожее было в лодочном сарае на парусной практике у каравелловцев – но там мы, помнится, обходились без сена…
Бэйли завозилась под боком. Она поначалу нацелилась положить башку мне чуть ли не на шею, но я решительно это пресёк – и теперь собака свернулась калачиком, пристроив морду мне на плечо и тихо посапывая в обе дырки чёрного кожаного носа. Я потрепал зверюгу по загривку – она довольно заурчала и перевернулась на спину, сложив лапы на груди и изогнувшись каким-то немыслимым образом. Вот кому хорошо, с завистью подумал я – никаких размышлений о судьбах цивилизации, а из проблем – только лестница, сколоченная из жердей, по которой четверолапой непоседе так неудобно слезать с сеновала, и приходится поскуливать, ожидая, когда хозяин сжалится и придёт на помощь.
Ночное небо в треугольнике, образованном скатами щелястой крыши было бледным, с редкими, едва заметными точками звёзд – а что вы хотите, север, – и я, заложив руки за голову, вернулся к своим мыслям.
Итак, почему всё же застой? Прежде всего – потому что нет серьёзных подвижек в плане создания по-настоящему эффективных и удобных в использовании двигателей. Освоение Солнечной идёт через широчайшую систему «батутов», но новые станции по прежнему устанавливаются при помощи кораблей с тахионными торпедами. Да, полигимний добывается в промышленных масштабах, да, рядом с астероидом в пространстве раскинулся теперь целый город из полудюжины огромных станций и производственных комплексов, а так же десятка два станций поменьше. Сердечники для тахионных торпед из «сверхтяжёлого» элемента изготавливают прямо там, без транспортировки «сырья» на орбитальные земные фабрики… но, как метко выразился кто-то из футурологов – есть тут и такая профессия! – это всё не более, чем замена паровой машины на турбину. В том смысле, что агрегат-то новый, более эффективный – но раскручивает его по-прежнему даёт пар, разогретый путём сжигания ископаемого топлива, и неважно, уголь это, или уран. Прорыва нет. Застой. Стагнация.
И даже та возможность, что лежит буквально под носом – «звёздные обручи», остатки транспортной системы древней могучей цивилизации – упорно игнорируются. После того, как «Заря» канула в «сверхобруч» Пояса Астероидов действует строжайший запрет на их использование по прямому назначению, а попытки исследовать эти загадочные объекты мало что дают – так, несущественные детали, нюансы… Да что там, даже таинственная пластина из неизвестного сплава, найденная возле «обруча» на Энцеладе до сих пор не поддалась исследователям и упрямо хранит свои тайны – а ведь мы, ни на миг не сомневались, что стоит её вскрыть – и откроются салы, забитые инопланетными артефактами, загадками, чуть ли не библиотека Предтеч, как у Саймака[2], разве что, размерами поскромнее…
Появилось даже мнение, что любые разработки в области тахионного привода, позволившего бы строить настоящие звездолёты, не привязанные к «батутам» и неуклюжим, опасным в использовании тахионным торпедам изначально обречены на провал. Аргументы? Пожалуйста: раз создатели «обручей» пошли именно по пути расширения «транспортной сети», значит, они потерпели разочаровались в идее строительства кораблей, способных действовать автономно. А раз так – куда нам поперёд батьки в пекло? Нужно идти по их следам, совершенствовать «батутные» технологии, неспешно планировать робкие вылазки за пределы Солнечной – так оно надёжнее, вернее, спокойнЕЕ…
