Текст книги "Когда мы вернемся (СИ)"
Автор книги: Борис Батыршин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)
Женщину на второй фотографии я узнал сразу – Юлька, моя Юлька! Она снялась на фоне приборной стойки и мерцаюшего зелёным экрана; лямки рабочего полукомбинезона – Юлька частенько носила такие на внеземельных станциях, – давали понять, что фото сделано за пределами родной планете. Судя по дате, проставленной в углу – одиннадцатое сентября 2022 года – дело было очень, очень далеко от Земли – в созвездии дракона, на орбитальной станции, кружащей над загадочной планетой Океан. Уж не знаю, кто её фотографировал, но положить фото в журнал мог только один человек – наш сын. Ну да, конечно, он же ходит туда со своим буксиром – вот и оставил весточку на случай возвращения блудного отца. Фотография отца, как и журнал – тоже, вероятно, его работа, а вот фотографии матери – моей матери, бабушки Данилы, – почему-то нет, хотя я совершенно точно знаю, что она жива-здорова и вместе с отцом сейчас на Марсе…
Своеобразная у нас получилась семейка, усмехнулся я, размазанная по всему Внеземелью – и не по Внеземелью даже, а по изрядному куску Галактики – если вспомнить о местоположении звездной системы, куда нас забросила «червоточина», созданная непостижимой тахионной магией «суперобруча». Двадцать пять тысяч световых лет, разделяющая Солнце и шаровое скопление М13 в созвездии Геркулеса – немыслимая, не поддающаяся осмыслению бездна, вполне сопоставимая с размерами всей галактики Млечный Путь… и, тем не менее, я был там каких-то несколько дней назад. И сама звезда, не имеющая даже буквенно-цифрового кода, под которым её более близкие к Земле товарки значатся в звёздных атласах – зато получившая собственное имя.
Юлианна. Первая по настоящему чужая звезда, которую земляне смогли увидеть вот так, вблизи, близнец нашего Солнца, жёлтый карлик с абсолютной звёздной величиной 4,72 m и тем же спектральным классом G2V.
Юлька задорно улыбалась с фотографии, и я только теперь заметил как она… слово «постарела» не выговаривалось даже мысленно, но куда денешься от очевидного? В кадре было лицо вполне жизнерадостной моложавой женщины лет около пятидесяти. В волосах отчётливо проглядывала седина, невооружённым глазом можно было разглядеть морщинки в уголках губ, глаз и на шее – там они у женщин всегда заметнее всего, но Юлька, похоже, не обращала на это внимания, по привычке не застёгивая верхние пуговицы блузки. Я всмотрелся, стараясь уловить другие признаки беспощадного времени на любимом лице – и вдруг меня словно током пробило. Сейчас Юльке должно быть… позвольте, на год больше чем Андрею Полякову! Может, это семейное – помнится, её мать, к которой мы ездили в Калугу, тоже выглядела существенно моложе своих шестидесяти пяти. Или нынешняя медицина (или косметика, тоже вариант?) научились-таки творить чудеса с женскими лицами такие вот чудеса? Сомнительно – Юлька всегда пренебрегала макияжем, и уж тем более он неуместен на космической станции, в сочетании с рабочей одеждой…
Но факт остаётся фактом: если судить по дате в углу фотографии моей любимой сейчас должно быть прилично за шестьдесят, а по ней этого никак не скажешь. Что ж, запишем в загадки… впрочем, приятные.
Сложив фотографии вместе с журналом на столик, я прошёлся по квартире. Несмотря на наслоения пыли и не слишком чистые оконные стёкла, она не производила впечатления совсем уж заброшенной – электрика старательно отключена, краны на водяных и газовых трубах закручены до упора, дверца холодильника открыта настежь, и даже из раковин и унитаза не тянет канализационной затхлостью, неизбежной спутницей высохших сифонов. Здесь бывали – и позаботились о том, чтобы те, кто придёт позже, почувствовали себя, как дома.
В моей комнате не изменилось вообще ничего. Я нечасто заглядывал сюда в последние годы перед отлётом – я и на Земле-то дывал от случая к случаю, и останавливался либо в Королёве, либо на Ленинском у бабули с дедом, либо в нашем с Юлькой загородном доме. Здесь же всё осталось почти как в мои школьные годы: запылённые книги на полках, бумаги на письменном столе (я сваливал их сюда в надежде когда-нибудь разобрать, но руки так и не дошли), старый дисковый телефон Я снял трубку – тишина, ни гудка, никакой реакции на постукивание по рычагам и попытку подуть в микрофон. Видимо, номер отключили – а может, здесь тоже перешли на цифровой формат связи, который антикварный аппарат попросту не поддерживает?
Над столом, на стене висели постеры «Звёздных войн», Космической одиссеи 2001года' и «Москвы-Кассиопеи». Рядом с ними красовались плакаты с изображениями ракет и космодромов «добатутной» эпохи – реально существовавших «Сатурнов» и «Союзов», и вымышленных, творений художников-фантастов и голливудских мастеров по спецэффектам. Такие постеры, американских и французских коллег, приносил с работы отец – а я развешивал их у себя в комнате, как это и полагалось пятнадцатилетнему пацану – и неважно, что в голове у него сидит шестидесятилетний мужчина, посмеивающийся над подростковыми привычками и вкусами…
И ещё одно украшение – в коридоре, над столиком, в ящичке которого обычно хранились квитанции и запасные ключи. Большой календарь за 2009 год – красочный, почти не выцветший в полумраке, где на него не падали солнечные лучи, с изображением Луны и колонками дат. Число «11» в сентябрьской колонке обведено красным – мой день рождения, наверняка маминых рук дело, видимо, перед самым отлётом на Марс…. К горлу подкатил ком – я вспомнил, что ведь и на Юлькином фото значилось одиннадцатое сентября, пусть никто не говорит мне, что это всего лишь случайность!..
[1] Фраза «Слухи о моей смерти сильно преувеличены» произнесенаМарком Твеном в 1897 году в ответ на газетные сообщения о его кончине, ставшие результатом ошибки с болезнью его двоюродного брата.
VII
– Значит, отец дал звезде имя матери… – Данила говорил совсем тихо. – И даже не имя, а прозвище, которым её завали ещё со школы?
Влада кивнула.
– Да. Юрка-Кащей сказал как-то, что для астрономов будущего это будет загадка – что за Юлия такая? Вряд ли через сотню лет кто-нибудь вспомнит, что жену капитана первого настоящего звездолёта Земли друзья называли именем героини детского фантастического фильма. Вы… ты ведь знаешь о Кащее?
И дёрнула уголком губ, что должно было обозначать улыбку – в самом деле, странно было бы называть мужчину, из постели которого только что выбралась, на «ты»… Впрочем, он её гримасы скорее всего, не заметит – титановая нашлёпка на скуле сильно искажает мимику, чтобы нормально её воспринимать, нужна привычка, а та возникает лишь после продолжительного общения.
– Конечно. – Данила кивнул. – Мать много рассказывала и о нём, и о всех вас. И о Ветрове тоже.
Он знал о гибели одного из членов экипажа звездолёта – слышал в новостях, едва прибыв в Солнечную Систему.
– Да, Дима… – Влада посмотрела на экран, где пылала оранжевым звезда. – Он так и не увидел Юлианну вблизи – собственно, он и названия-то этого не слышал, Алексей придумал его уже позже, когда мы привели «Зарю» в порядок. Орбита «суперобруча», через который мы туда попали, в афелии имеет около четырёх с половиной астрономических единиц, больше, чем тот, Поясе Астероидов, – а оттуда центральное светило выглядит как совсем маленький, хоть и яркий кружок.
– А что остальные, согласились? – осведомился Данила. – Никто не предложил другое название?
– Нет, никто. Посмеялись, правда – «Отроков во Вселенной» все смотрели, и сразу поняли, что Алексей подражает Вите Середе, назвавшей планету в честь Варвары Кутейщиковой, в которую по сюжету был влюблён.
– Планета в системе звезды Альфа созвездия Кассиопеи… – Данила усмехнулся. – Она же Шидар. Мать говорила, что для отца этот фильм всегда был… особым.
– Так и есть. – Влада наклонила голову. – Впрочем, это не только к нему относится, мы все на нём выросли. Вот и наш Середа не возражал. Заявил, что давать имена открытым землям испокон веку было правом капитана судна – а звёзды-то чем хуже?
Данила пожал плечами.
– А по мне – лучше было бы приберечь название для какой-нибудь из планет этой системы. Они ведь там есть, и даже размерами близкие к Земле?
– Да, целых две. Кроме них, в системе Юлианны не меньше четырёх газовых гигантов и целых три астероидных пояса – правда, пожиже нашего. Самой интересной нам показалась вторая от звезды планета. Мы изучили её в телескоп – и с удивлением обнаружили, что планета имеет атмосферу, и дажеспутник, похожий на нашу Луну.
Она показала на экран, где рядом с косматым, весь в протуберанцах звёздной плазмы, шаром угадывался тёмный, слегка подсвеченный с одного бока кружок. Девушку слегка коробил тон партнёра – тот словно не замечал, что собеседница стоит перед ним в соблазнительном бледно-салатовом белье и прозрачном, тонком, как паутинка, пеньюаре, не способном скрыть решительно ничего. Впрочем, это не так, конечно, успокоила она себя, то, что творилось в каюте всего четверть часа назад, до того, как они заговорили о родителях Данилы – наилучшее тому подтверждение.
– «Заря» подошла к планете достаточно близко, на расстояние примерно в полтораста тысяч километров, и зависла на геостационарной орбите. – она щёлкнула клавиатурой, и картинка на экране сменилась. Схематическое изображение созвездия Геркулеса с отмеченным на нем шаровым скоплением М13 отодвинулось, а окошко со звездой Юлианной наоборот выросло, заняв большую часть на экрана. – Исследовать её толком мы не могли – не было ни соответствующего оборудования, ни достаточно количества бомбозондов, ни, тем более десантных ботов. Когда готовили экспедицию, никто даже предположить не мог, что придётся исследовать другие планеты – тем более во такие, землеподобные, имеющие атмосферу, – и нам оставалось только наблюдать с орбиты да кусать от досады локти.
– Но это не помешало дать планете имя?
– Да, мы назвали её «Заря», в честь нашего корабля – выбирали все вместе и голосовали.
– Как в фильме? – Данила ухмыльнулся. Похоже, подумала Влада, он не догадывался, насколько сильно его отец был привязан к древней кино-дилогии. – Когда решали, отослать Федьку-Лба с корабля, или оставить?
– Так и есть. Твой отец ещё сказал, что на корабле он первый после Бога, и демократии тут не место – но пусть уж… Победил вариант, предложенный Олей Молодых – его приняли единогласно, я тоже голосовала «за». А ещё мы смогли определить состав атмосферы, правда довольно приблизительно – Кащей приспособил спектроскоп к окулярам малого телескопа, и оказалось, что в ней семьдесят процентов углекислоты, около восьми кислорода, остальное – азот, аргон и другие инертные газы, и очень, очень много водяных паров! Помнится, это особенно удивило нашего планетолога Довжанского – он уверял, что подобного состава атмосферы не может быть, потому что не может быть никогда!
– Получается нечто среднее между Землёй и Марсом… – Данила закинул руки за спину и мечтательно уставился в звёздную черноту за иллюминатором. – Знаешь, я хотел бы однажды высадиться на этой планете!
– Что ж, вполне логично. – девушка согласно кивнула. – Если отец открыл планету, то сын и должен первым ступить на её поверхность – что может быть справедливее? Уверена, так оно и будет, причём очень скоро!
Данила приподнялся на локте, любуясь фигуркой собеседницы, просвечивающий через прозрачную бледно-салатовую ткань. Влада, перехватив взгляд, чуть повернулась, призывно изогнув бедро – инстинктивный, не вполне осознанный жест, адресованное не столько мужчине, сколько ей самой, своего рода психотерапия, способ снова ощутить себя желанной и соблазнительной. Нормальной женщиной, одним словом.
В прошлый раз она позволила себе нечто подобное на борту «Зари» – когда решилась-таки прервать свой добровольный целибат с Серёжкой Лестевым – бывший стажёр, спасший её когда-то на «Деймосе», с тех пор смотрел на неё влюблёнными глазами, только пальчиком помани… Она и поманила – а потом, в каюте, ощутила, как он вздрогнул, скользнув губами по титановой нашлёпке на её лице, как на миг отстранился, прервав поцелуй. Это подействовало на Владу подобно ушату ледяной воды, опрокинутого на разгорячённое в парилке тело – Она быстренько, под каким-то благовидным предлогом выставила ничего не понимающего юношу за дверь, а сама прорыдала всю ночь, уткнувшись лицом в подушку. А встретив его утром – перешла на холодно-официальный тон, которого и придерживалась до конца полёта.
Сегодня, к счастью, обошлось без подобных коллизий – хотя Влада была внутренне к ним готова, и даже дала себе слово не обращать снимания. Но никаких особых усилий от неё не потребовалось; ладонь Данилы гладила её лицо, словно не замечая инородного включения, его губы скользили по щеке, от шеи к уголку глаз, словно не замечая границы между бархатистой, тёплой коже и гладким металлом. Они провели в постели не меньше двух часов – прежде чем страсти немного поутихли, и разговор перешёл на более приземлённые темы. Хотя – как можно назвать «приземлённым» то, что происходило в немыслимой бездне световых лет от Земли, в системе чужой звезды, носящее теперь женское имя «Юлианна»?..
– И всё же, кое-что вы обнаружили… – снова заговорил Данила. – И такое, что руководство Проекта до сих пор не может решиться объявить о вашей находке.
Влада пожала плечами.
– Объявят, никуда не денутся, подобные вещи не скроешь. Вот и с команды никто не стал брать никаких подписок о неразглашении. Поляков только попросил особо не распространяться об этом – пока не будет официального объявления. Ну а я, как видишь, не удержалась.
Она прикоснулась к клавиатуре, картинка на экране сменилась. Данила пожал плечами.
– Верно, какой смысл скрывать? Ладно, были бы это первые следы инопланетного разума, обнаруженные во Внеземелье – но ведь мы уже не один десяток лет знаем, что братья по разуму существуют… по крайней мере, когда-то существовали. И далеко превосходят нас по уровню цивилизации – раз способны создавать такие вещи…
И он кивнул на экран персоналки.
– Расскажешь ваших находках поподробнее? Знаешь, когда ещё о них объявят официально – не хочется ждать, изведусь ведь от любопытства!
– Расскажу обязательно, но сначала… – Влада отвернулась от экрана, в два шага пересекла тесное пространство каюты, повела плечами, отчего невесомая ткань стекла на пол, скользнула к нему под простыню и прижалась покрытой металлом щекой к груди мужчины.
– Конечно, расскажу, только сначала, дорогой, тебе придётся это заслужить. Можешь начинать прямо сейчас, раз уж ты такой любопытный…
Она нарочно говорила вызывающим, чуть даже вульгарным тоном, что не раз позволяла себе в постели – раньше, когда могла позволить себе заводить партнёров подобным способом – да и самой заводиться, чего уж скрывать… Но сейчас цель была иной – поскорее от темы беседы, чересчур серьёзной, никак не соответствующей ни ситуации, ни их почти отсутствующему гардеробу.
Данила, похоже, всё понял – он улыбнулся, в прищуренных глазах забегали игривые чёртики – и с готовностью провёл ладонью по её разгорячённому бедру. Влада в ответ прижалась к нему всем телом – и вспыхнула от радости, поняв, что мужчина никак не реагирует на прикосновение металла к его разгорячённой коже.
* * *
Робот – низкая, едва по колено, усечённая пирамидка на четырёх рубчатых колёсиках, – пискнул, словно здороваясь. Влада при виде его округлила в удивлении глаза – электронный уборщик до чрезвычайности напоминал служебного дройда из «Звёздных войн». Или, это не уборщик? Щёток, раструбов пылесосов вроде не видно… Помнится, в бессмертном творении Джорджа Лукаса такие дройды-мыши выполняли на имперских станциях и кораблях функции посыльных – в одном из эпизодов такой забавный агрегатик даже ведёт куда-то взвод имперских штурмовиков… Здесь, в гостиничном крыле «Гагарина», подобные вещи ни к чему – может, робот служит носильщиком или, скажем, развозит по номерам заказанные завтраки? Но тогда сверху было-бы что-то типа багажной решётки или места для подноса – а ничего подобного Влада не видела…
Она усмехнулась – вот бы порадовался Алексей, увидев эту штуку… Хотя – наверняка видел уже, несмотря на то, что на «Гагарине» не задержался, сразу отправившись вниз, на планету….
Робот пискнул ещё раз и, крутанувшись на месте ежом, и резво покатил прочь по коридору. Влада проводила его взглядом.
Кстати, о завтраке – неплохо бы, в самом деле, подкрепиться. Она ушла от Данилы под утро, когда светильники под потолками коридоров ещё не прибавили яркости. За ночь они ни на миг не сомкнули глаз, чередуя занятия любовью с разговорами – об общих знакомых, о родителях Данилы, о его полётах, об экспедиции «Зари». Влада изрядно устала и проголодалась – что ж, теперь самое время воспользоваться гостиничным сервисом и заказать завтрак прямо в номер. В самом деле, любопытно – неужели его действительно доставит этот дройд-мышь? Если да, то у тех, кто отвечает за здешний сервис, весьма своеобразное чувство юмора…
Заказ она сделала быстро – апельсиновый сок, тосты с ежевичным джемом, круассан с ветчиной и сыром. В меню имелись так же овсянка и яичница с беконом, но Влада после недолгих колебаний отдала предпочтение тому, что именуют «континентальным завтраком». К этому ещё до отлёта «Зари», приучила их Оля Молодых, бессменный инженер-кулинар корабля – и девушка не собиралась изменять своим привычкам. Это связывало её с прошлым – как и постылая нашлёпка на скуле. Впрочем, после сегодняшней ночи она, кажется, больше не вызывает у неё столь тягостных чувств, как раньше… Всё-таки, с усмешкой подумала Влада, хороший секс – наилучший вид психотерапии, и не следует самой загонять себя в монашки по такому ничтожному, в сущности, поводу. Может, стоит всерьёз задуматься о том, чтобы избавиться, наконец, от постылого украшения – это можно было сделать и тогда, до отлёта, ей не раз на это намекали, но что-то сдерживало…
Она тряхнула головой – всё, решено! Сразу по возвращении следует обратиться к пластическим хирургам – надо полагать, за почти четыре десятка лет они усовершенствовали свои методы. Да, она сделает это, как только окажется на Земле – но сперва ей нужно воплотить в жизнь другое своё решение.
Она подошла к столу – как была, босиком, в пеньюаре и белье, ещё хранящем запах мужчины (Данила не позволил ей снять эти элегантные, такие соблазнительные вещицы), – и откинула крышку персоналки. Экран засветился, и Влада пробежала пальцами по клавиатуре, вызывая информацию о и системе двойной красного карлика, где в сотне световых лет от земли кружит по своей орбите загадочная планета Океан.
VIII
Собаке стукнуло год, может, чуть меньше – в ней до сих пор угадывалась эдакая подростковая угловатость, когда разные части тела растут по очереди, наперегонки. Сейчас наступила очередь лап, мощных, как у всякого представителя породы – она смешно раскидывала их на бегу, словно стараясь задрать выше головы, крупной, слегка чемоданистой, с висячими ушами и улыбающейся до ушей мордахой.
Бег, как и прочие движения, были ещё по щенячьи порывисты, немного неуклюжи – собака то застывала на месте, то вдруг кидалась к очередной группе людей, имевших неосторожность обратить на неё внимание. Таких на лужайке перед Главным Зданием МГУ хватало, несмотря на то, что учебный год ещё не начался – жители близлежащих кварталов ловили тёплые летние деньки, загорая на травке. Рядом с ними устраивались абитуриенты, у которых в разгаре были вступительные экзамены, и требовалось прийти в себя на свежем воздухе, под ласковыми лучами летнего солнышка…
На меня собака внимания не обратила, да я и не делал попыток привлечь внимание. Знаю я лабрадоров в таком вот бестолковом, развесёлом, шпанистом возрасте – сущие электровеники, стоит улыбнуться такому палевому комку счастья и веселья, замучаешься потом отбиваться от попыток напрыгнуть передними лапами, лизнуть в щёку, поделиться простой собачьей радостью. Не то, что голдены – те, хоть и считаются ближайшей роднёй лабриков, не в пример спокойнее, рассудительнее. Одно слово, флегма…
По сердцу царапнуло – ещё до моего попаданства я частенько гулял здесь с Бритькой. Тогда лето ещё не наступило – на остатках прошлогодней травы не кучковались люди с расстеленными на земле скатертями, уставленными пикинковой снедью, не играли в бадминтон, не перебрасывались мячиками и летающими тарелками-фрисби. Неведомая сила, отправившая немолодого мужчину и лохматого собачьего подростка из 2023-го года прямиком в 1975-й, выбрала для этого первую середину апреля – а вот место было почти то же самое, Ленинские (в той, другой реальности – Воробьёвы) горы, большой парк при Центральном Дворце пионеров и школьников…
Собака на полном скаку резко сломала траекторию, поскользнулась на траве, едва не полетев кубарем, и кинулась к стайке мальчишек и девчонок, шагающих навстречу мне по аллее. На вид им было лет по четырнадцать-пятнадцать; рядом тёрся ещё один лабрадор, чёрный, слегка крупнее своего палевого сородича, и такой же годовасик. Оба немедленно устроили весёлую возню, путаясь в ногах подростков, но те, похоже, не были настроены принимать участие в их веселье – высокая девочка в ярко-розовой куртке строго прикрикнула на расшалившихся собак, и те к моему удивлению, немедленно успокоились и пошли рядом. Каждые три-четыре шага то одна, то другая задирали морды и с фирменными лабрадорьими улыбками заглядывали в лица – смотрите, мол, какие мы послушные, хорошие, и вообще, самое время дать вкусняшку… Толстые, мощные, хвосты изображали лопасти вентиляторов, но их двуногих спутников, похоже, совершенно не беспокоило, что эти пушистые дубинки то и дело лупят их по ногам.
Разделяющая нас дистанция сократилась тем временем до нескольких шагов. Всего ребят было шестеро или семеро, в разноцветных куртках и комбинезончиках, все с повязанными пионерскими галстуками. Это было необычно: на моей памяти галстуки носили только и исключительно со школьной формой… или это у них теперь форма такая? К курткам были приколоты значки с надписью «Юный космонавт» – ясно, улыбнулся я, будущие коллеги из дворцовского кружка, откуда начался и мой путь к звёздам. Секундой позже улыбка сменилась недоумением – на собачьих ошейниках болтались такие же значки.
– Бэйли и Роська участники программы подготовки «Питомцы Внеземелья» – шедший впереди парнишка перехватил мой взгляд. На нём был синий комбинезон, на нагрудном кармашке которого тоже был приколот значок с силуэтом ракеты на синей эмали. Один кончик галстука выбился из-под комбинезона и трепыхался на груди поверх тёмно-синей ткани – он был растрёпан, раздёрган, словно его жевали, и я сразу вспомнил придирки нашей незабвенной завучихи Зинаиды Петровны: «Монахов, в каком ты виде? Чтобы завтра же был в новом галстуке, смотреть стыдно…» Следующая мысль возникла без интервала, сама собой: «надо бы заглянуть в родную школу и, как в песне, 'пройтись по тихим школьным этажам…» Хотя – вряд ли я застану там кого-то из прежних своих учителей, сорок лет – срок нешуточный…
– Мы берём трёх– или четырёхмесячных месячных щенков из питомника, – продолжал парень, – растим, воспитываем, готовим для жизни на кораблях и космических станциях. А когда им исполняется год, передаём в специальный центр, а оттуда их уже распределяют по внеземельным объектам. Мы уже семь собак подготовили! Вот моя предыдущая воспитанница, Ника – она сейчас на тахионном планетолёте «Дежнёв». Может, слыхали?
И покосился на мой «Знак Звездопроходца». Обычно я стараюсь не носить его на Земле, в повседневной, городской жизни – но сейчас-то на мне была корабельная куртка из серебристой огнеупорной синтетики, и сине-золотая комета красовалась на ней рядом с нашивкой «Зари».
– А я вас узнала! – радостно заявила девчонка в розовой куртке. – Вы Алексей Монахов, капитан Первой Звёздной Экспедиции, верно?
Палевый лабрадор у её колена взвизгнул – мол, я тоже знаю! – и смешно голову набок. Язык при этом вывалился из пасти, розовый, мокрый, широкий, как лопата.
– Ты у нас кто, Роська? – я присел на корточки и протянул собаке ладонь. Та кинуться лизаться, но, поймав строгий взгляд хозяйки, ограничилась поданной лапой. И недовольным вздохом – не понимают маленькую собаченьку, не дают порадоваться знакомству…
– Нет, это Бэйли. – ответил вместо девочки парень. – Лиза взяла её полгода назад, скоро уже отдавать…
– Да, через две недели. – Лиза вслед за своей питомицей грустно вздохнула. – Прямо не знаю, как я буду без неё, привыкла уже…
– Опять ты за своё?.. – парень посмотрел на неё осуждающе. – Знала, ведь, что так и будет, зачем тогда соглашалась?
Похоже, у них это далеко не первый такой диалог, подумал я. Что ж, девчонку можно понять – нелегко отдавать своего питомца, в особенности, если знаешь, что это навсегда. Лабрадоры – порода особенная, привязаться к ним проще простого, а расставание может превратиться в сущую муку…
Лиза не ответила, только беспомощно пожала плечами. Собака сочувственно ткнулась носом ей в ладонь – ничего, мол, не переживай, сейчас-то я здесь! – и переключилась на меня.
– Значит, это Бэйли? – я потрепал ладонью по гладкой шерсти, мимоходом подумав, что у Бритьки она была не в пример гуще и мягче. – Ну, раз ты будешь космической собакой – может, ещё встретимся, там, наверху!
Лиза снова пожала плечами, и мне подумалось, что, возможно, дело вовсе не в предстоящей разлуке, а в том, что Лиза попросту завидует своей воспитаннице – та через пару месяцев окажется во Внеземелье, а ей ещё не один год торчать на дне гравитационного колодца…
– А мы про вас всё знаем! – встряла другая девчонка, в жёлтой куртке поверх комбинезона. – Андрюшка делал доклад про исследование системы Сатурна, так там о вас очень много было!
И мотнула подбородком на давешнего парня. Тот солидно кивнул.
– Там и о ваших товарищах было, о тех, что с вами ходили в Первую Звёздную! – не унималась девчушка. – Мы всё думали, что когда «Заре-2» вернётся, то обязательно постараемся с вами встретиться – но и представить себе не могли, что встретим вас вот так, запросто, в парке!..
Юные космонавты словно ожидали этого – они заговорили все вместе. Выяснилось, что ребята действительно занимаются во Дворце; что воспитание собак входит в программу содействия сотрудникам Внеземелья, и что все они очень, очень рады неожиданной встрече. Что мечтают когда-нибудь самим отправиться к звёздам, и даже собираются всем кружком подать заявления в «юниорскую» программу Проекта – смотри-ка ты, она ещё существует, и даже пользуется популярностью у подрастающего поколения… Подростки говорили, перебивая друг друга, собаки виляли всем, чем вилялось, от носов до кончиков хвостов, а я гладил Бэйли по тёплому загривку и прикидывал, что во Дворец тоже стоит зайти. Сейчас лето, школьники на каникулах, и некому хватать за рукав, требовать рассказов, выступлений и прочего. А раз так – почему бы не воспользоваться возможностью, не подзарядить аккумуляторы души? Ведь именно это происходило каждый раз, когда я оказывался во Дворце – и Космос свидетель, сейчас это мне по-настоящему необходимо.
– А где сейчас ваша собака? – спросила девочка. – На «Заре», или вы её на Землю привезли? Её ведь Бритти зовут, так? Мы о ней тоже всё знаем: первая собака на орбитальной станции, первая в Дальнем Внеземелье!
– А ещё – первая собака, отправившаяся к звёздам! – подхватила Лиза, забывшая, похоже, о своей печали. – Она у вас настоящая знаменитость! Скажите… – девочка замялась. – А можно как-нибудь познакомить её с нашими собаками? Вот здорово было бы!
Внутри у меня захолодело. Я отвернулся, пряча от собеседницы глаза и почесал Бэйли за правым ухом. Собака довольно заурчала и прижалась к ладони лобастой башкой, пытаясь одновременно лизнуть мои пальцы, но ощутив, как дрогнула рука, повернула голову и серьёзно, снизу вверх посмотрела мне в глаза. Лабрадоры – они такие, всё чувствуют, всё считывают, даже в таком бестолковом возрасте…
– Нет, Лиза, к сожалению, нельзя. – медленно ответил я. – Бритька не вернулась со звёзд.
…после гибели Ветрова мы приняли меры к тому, чтобы ничего подобного не повторилось – вышли наружу в вакуум-скафандрах и, вручную вскрыв крышки пусковых труб (электронные запоры всё ещё не действовали) вручную же отсоединили блоки управления тахионных торпед. Это спасало корабль от новой самопроизвольной вспышки – но, увы, не могло помочь справиться с прочими проблемами. В первую очередь это был отказ электронных цепей звездолёта; аварийная автоматика – ламповая, надёжно экранированная от самых сильных электромагнитных импульсов, – сработала штатно, и как только прошёл сигнал о многочисленных отказах в системах контроля реактора, потушила ядерное сердце корабля. Это предотвратило неуправляемую реакцию и гибель «Зари» вместе с командой – но одновременно лишило нас энергии. Осталось лишь то, что было в аккумуляторных батареях, да ещё столько же давали развёрнутые фотоэлементные полотнища – «паруса», как мы их называли после гонки солнечных яхт. Звезда Юлианна мало отличалась по спектру излучений от Солнца, так что перенастраивать контроллеры батарей не пришлось – но всё равно это были жалкие крохи, которых едва хватало для систем жизнеобеспечения.
А ведь требовалась ещё и энергия на ремонтные работы, в которых была наша единственная надежда на возвращение! Они по прикидкам инженеров, должны были занять несколько месяцев, предстояло перенастроить, переналадить, перезагрузить практически всю электронику и компьютерные цепи корабля, так что хочешь не хочешь, а пришлось сразу же ввести режим жесточайшей экономии энергии. Для начала отключили систему вращения жилых отсеков – работать и жить в невесомости хоть и неудобно, но можно, на корабле было всё необходимое для этого. А вот дальше стало хуже – энергии всё равно не хватало и мы, перепробовав другие варианты, решились отключить установки циркуляции, очистки и регенерации воздуха.
Это было неприятно – но всё же предусмотрено в списке возможных аварийных ситуаций. Команда облачилась в гермокостюмы, что не добавило ни удобств ни в работе, ни в быту. Но если люди, тренированные, опытные космолётчики, как-то справлялись, то собаке, нашему пушистому солнечному талисману, пришлось туго.
На момент старта Бритти исполнилось двенадцать лет, возраст, солидный для голден ретривера, – и необходимость всё время находиться в своём собачьем гермокостюме вкупе с невесомостью и изменением рациона (нам пришлось перейти на резервный запас провизии, тюбики и консервы) подорвала её и так не слишком богатырское здоровье. Мне было до слёз жаль несчастную зверюгу – ладно люди, они понимают, ради чего приходится терпеть лишения – но собаке-то ничего не объяснишь! Я, как мог, старался выкроить для неё лишнюю минутку, потискать, приласкать сквозь жёсткую ткань «Скворца-Гав», но… откуда свободное время у капитана корабля, к тому же, терпящего бедствие? Но Бритька была благодарна и за эту малость – пыталась вилять хвостом, запечатанным в толстую матерчатую кишку, тянулась мордой к рукам чтобы вылизать их – и всякий раз утыкалась носом в прозрачную скорлупу шлема. А у меня… у меня сжималось сердце при виде того, как раз за разом движения становятся тяжелее, как тускнеет в ореховых глазах радостная искорка, как тяжко она дышит, вывесив набок язык, но всё равно задираются в улыбке уголки пасти – 'Вот она я, хозяин, не переживай, всё будет хорошо, мы ещё поскачем с тобой по травке, поплаваем в моём любимом пруду…'Она ушла после трёх месяцев наших мытарств. Как раз за несколько суток до этого мы запустили, наконец, реактор и перво-наперво включили системы регенерации воздуха и вращения отсеков – Бритька устроилась у меня на коленях (мне пришлось помочь ей, собака почти не могла двигаться самостоятельно в условиях наступившей силы тяжести) и замерла, уткнувшись носом в мою левую ладонь.
