Текст книги "Индира"

Автор книги: Бонкимчондро Чоттопаддхай

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)

 
Тот, кто кличет на других беду —
Сам скорей окажется в аду!
Так твердит народная молва —
Но старуха все еще жива!
 

В довершение всего сынишка Шубхашини схватил палку и, приговаривая «моя секловь», взобрался кухарке на спину. Старая брахманка бросилась на пол и завопила еще пуще.

Она кричала, а мальчик хлопал в ладоши и, приплясывая, повторял:

– Моя секловь, моя секловь!

Успокоился он, лишь когда я посадила его к себе на колени и поцеловала.

Глава десятая
ЛУЧ НАДЕЖДЫ

В тот же день, к вечеру, Шубхашини взяла меня за руку и увела в укромный уголок.

– Сестра, – сказала Шубхашини, – помнишь, ты обещала рассказать о том, что случилось с тобой у Черного озера? Ну говори, я слушаю.

Я задумалась.

– Это будет рассказ о моем несчастье, – начала я. – Я уже говорила тебе, что мой отец очень богатый человек, богаче твоего свекра. И он жив. А в кухарки я нанялась потому, что попала в беду. У Черного озера на меня напали разбойники… – Я умолкла, молчала и Шубхашини.

– Не продолжай, раз тебе тяжело, – первой нарушила она молчание. – Я ведь ничего не знала.

«Открою ей всю правду», – решила я.

– Ты сделала мне столько добра, так помогла мне, что тебе я легко могу поведать все.

И я принялась рассказывать. Утаила лишь имена отца, мужа, свекра и название родной деревни.

Выслушав меня, Шубхашини разрыдалась. Излишне говорить о том, что и сама я не сдержала слез.

На следующий день Шубхашини снова уединилась со мной.

– Ты должна назвать имя своего отца, – потребовала она.

Я назвала.

– И еще, мне надо знать деревню, где он живет.

– Он живет в Мохешпуре.

– А как называется почта?

– Почта? – удивилась я. – Так и называется, почтой.

– Глупенькая! Мне нужно знать, в каком она селении.

– Вот этого я не знаю, – растерянно ответила я. – Знаю только, что почта есть.

– Но она в той же деревне, где ваш дом, или в другой?

– Понятия не имею.

Шубхашини явно опечалил мой ответ, хотя она и промолчала.

На третий день, когда мы снова остались одни, Шубхашини спросила:

– До каких же пор ты собираешься оставаться кухаркой? Мне будет очень скучно без тебя. Но я не вправе ради собственного удовольствия портить тебе жизнь, и не хочу брать такой грех на душу. Мы посоветовались…

– Кто мы?

– Я и Ро-бабу.

Так Шубхашини в разговоре со мной называла своего мужа.

– Мы посоветовались и решили сообщить твоему отцу, что ты живешь у нас. Вот зачем мне понадобилось название вашей почты.

– Значит, ты все рассказала Ро-бабу?

– Да. А что в этом плохого?

– Ничего. И что же вы потом сделали?

– Отправили письмо в Мохешпур. Будем надеяться, что почта именно там.

– Уже отправили?

Трудно передать, как я обрадовалась. Я прикинула даже, на какой день должен прийти ответ. Но ответ не пришел. В те далекие времена почта была не в каждой деревне. Но я не знала, что в Мохешпуре нет почты, потому что росла избалованной, словно царская дочь, и о многих вещах не имела никакого представления. Письмо Ромона-бабу вернулось обратно.

Я снова начала проливать слезы, но Ро-бабу был человеком настойчивым.

– Ты теперь должна назвать нам имя твоего мужа, – сказала мне как-то Шубхашини.

Я была грамотной и написала его.

– А как зовут твоего свекра?

Я написала и имя свекра.

– А где они живут?

Я и на это ответила. Не знала я лишь одного: есть ли там почта.

Позднее Шубхашини сказала мне, что Ромон-бабу и туда написал.

Но это письмо тоже осталось без ответа.

Я совсем отчаялась, и в голову мне пришла ужасная мысль… Зачем, окрыленная надеждой, я допустила, чтобы отправили письмо в дом свекра? Узнав, что я попала в руки разбойников, муж, наверное, стал считать меня оскверненной, и решил от меня избавиться.

Я поделилась своими сомнениями с Шубхашини, но она ничего не ответила мне, и я поняла, что надеяться больше не на что. Глубоко опечаленная, ушла я к себе.

Глава одиннадцатая
ВЗГЛЯД, БРОШЕННЫЙ УКРАДКОЙ

Проснувшись однажды утром, я обнаружила, что в доме идут какие-то приготовления. Ромон-бабу занимался адвокатской практикой, и среди его многочисленных клиентов был один очень богатый человек. Последние два дня в доме только и говорили, что о его приезде в Калькутту. Ромон-бабу и его отец часто встречались с этим клиентом. Старый хозяин вел с ним какие-то дела, и потому нередко его навещал.

И вот сегодня этого богача ждали к нам в гости. На кухне поднялась суматоха. Обед должен был удаться на славу, и готовить его поручили мне. Я старалась как могла. Принимать гостя решили на женской половине. Вместе с ним сидели Рамрам-бабу и Ромон-бабу. Я никогда еще не прислуживала гостям, и для этого, как всегда, позвали старую кухарку.

Сидя на кухне, я вдруг услыхала шум: Ромон-бабу ругал старуху брахманку.

– Все нарочно подстроили, – сообщила одна из служанок, заглянув ко мне.

– Что подстроили? – поинтересовалась я.

– Старуха хотела положить молодому господину гороху. А он, как будто нечаянно, толкнул ее, и весь горох высыпался ему на руку.

Даже на кухне было слышно, как Ромон-бабу бранит кухарку:

– Зачем берешься, раз не умеешь? Могла отдать поднос кому-нибудь другому!

– Пошли сюда Кумо, – приказал Рамрам-бабу.

Только старая госпожа могла возразить Рамраму Дотто, но ее здесь не было. Я же не смела ослушаться приказа, хотя знала, что навлеку на себя гнев старой хозяйки. Я попробовала было уговорить кухарку вернуться к господам, но она и слушать не стала.

Пришлось идти мне. Я тщательно умылась и накинула на голову покрывало.

О, если бы я знала, чем это кончится!

Я и не подозревала, что Шубхашини сумеет так ловко провести меня. Я была закутана в покрывало, но какая женщина удержится от того, чтобы бросить взгляд на незнакомого мужчину. И я украдкой досмотрела на гостя.

Это был светлокожий, очень красивый господин лет тридцати. Такие обычно нравятся женщинам. Словно сраженная молнией, я застыла на месте с блюдом мяса в руках. И гость заметил это. Я же невольно (такого греха я никогда не взяла бы на душу) впилась в него глазами. Но ведь и змея, вероятно, раздувает свой капюшон бессознательно. Едва ли у нее появляются грешные желания. Я надеялась, что гость заметит меня, – ведь, по мнению мужчин, взгляд женщины, брошенный из-под покрывала, обладает особой притягательной силой – он подобен яркой вспышке света в темноте. Господин слегка улыбнулся – кроме меня, этого никто не заметил – и опустил голову. Не помня себя, я положила все мясо на тарелку гостя и покинула комнату.

Боль и стыд терзали меня.

Мое замужество было равносильно вдовству с рождения. Я видела мужа всего раз, на свадьбе, я жаждала любви, но жажда эта не была утолена. Этот незнакомый господин взволновал мою душу. Так от камня, брошенного в глубокие воды, по зеркальной поверхности расходятся круги.

С этой минуты я чувствовала себя еще более несчастной. Я проклинала судьбу за то, что родилась женщиной, презирала себя за свою нескромность и очень страдала.

Придя на кухню, я вдруг подумала, что уже видела где-то этого господина. Тогда я вернулась и, спрятавшись за дверью, стала разглядывать его.

«Он!» – пронеслось у меня в голове.

Между тем Рамрам-бабу велел подавать следующее блюдо. На этот раз я убедилась в том, что гость обратил на меня внимание.

– Передайте вашей кухарке, Рамрам-бабу, – сказал он, что кушанья ее превосходны.

– Да, она отлично стряпает, – ничего не подозревая, согласился хозяин.

«Неплохо бы зажарить твою голову!» – разозлившись, подумала я.

– Странно, – продолжал гость, – но в вашем доме некоторые блюда готовят так, как у нас.

«Он!» – повторила я про себя.

Несколько соусов я действительно приготовила так, как принято в наших местах.

– Возможно, – отвечал Рамрам-бабу, – наша кухарка нездешняя.

– Откуда вы? – улучив удобную минуту, спросил гость, глядя мне прямо в глаза.

Я растерялась, не зная, ответить мне или промолчать. Потом решила ответить, но сказала неправду. Зачем я солгала, ведомо только тому, кто сотворил женщину коварной и лукавой.

«Правду успею сказать, – подумала я, – а сейчас нарочно скажу другое. Посмотрим, что будет». И я ответила:

– Я родом с Черного озера.

Гость вздрогнул, помолчал немного и тихо спросил:

– С какого Черного озера? Разбойничьего?

– Да.

Больше он ни о чем не спрашивал.

А я продолжала стоять с подносом в руках, совсем позабыв, как полагается вести себя служанке. Забыла я и о том, что только что раскаивалась в нескромности. Гость ел уже без прежнего удовольствия.

– Ешьте, Упендра-бабу, – угощал Рамрам Дотто.

Вот и все, что мне нужно было услышать! Упендра-бабу! Я еще раньше поняла, что гость не кто иной, как мой муж!

Вернувшись на кухню, я бросила поднос и опустилась на пол. Невыразимая радость переполнила мою душу.

– Что там случилось? – раздраженно крикнул Рамрам Дотто, услыхав, как грохнул об пол брошенный мною поднос.

Глава двенадцатая
ХАРАНИ ПЕРЕСТАЕТ СМЕЯТЬСЯ

С этой главы мне часто придется упоминать о моем муже. Может быть, несколько умных читательниц составят комитет и, посоветовавшись, решат, как мне величать его. Ведь когда я пятьсот раз подряд повторю слово «супруг», читателям станет тошно! А может быть, по примеру некоторых, называть мужа по имени, Упендро, или разбросать по всему повествованию «повелитель моей жизни», «возлюбленный моей души», «господин судьбы моей», «властелин моего сердца», «тот, кто мне дороже жизни»?

Увы, в языке нашей несчастной родины не найти достойного обращения к тому, к кому приятнее всего обращаться, кого ежеминутно хочется окликать! Одна моя подруга называла своего мужа «бабу», словно была не женой, а служанкой, но это не доставляло ей особого удовольствия, и она, отчаявшись, стала называть его по имени, Бабурам. Я же, пожалуй, поступлю так, как мне захочется.

Итак, швырнув на пол поднос, я сказала себе:

«Всевышний помог мне найти мое сокровище, и я не вправе снова потерять его из-за ложной стыдливости».

И я встала на таком месте, чтобы каждый, кто пойдет с женской половины во внешние покои дома, мог заметить меня, если, разумеется, очень этого захочет.

«Он будет взглядом искать меня, – подумала я. – Если же нет, значит, я совсем не разбираюсь в мужчинах, хотя мне скоро двадцать лет».

Надеюсь, читатели простят мне мою откровенность.

Я стояла, откинув край сари с головы. Мне стыдно вспоминать об этом, но ведь тогда у меня не было другого выхода.

Первым показался Ромон-бабу, он смотрел по сторонам, как будто искал кого-то глазами. Потом, глядя прямо перед собой, прошествовал Рамрам Дотто. И, наконец, я увидела моего супруга.

Глаза его, полные волнения и тревоги, остановились на мне. Сомнений не было, он искал меня.

Да, теперь мне стыдно признаваться в этом, однако тогда я впилась в него взглядом, словно змея, которая, завидев жертву, раздувает свой капюшон. Но кто осудит меня за то, что я хотела околдовать взглядом собственного мужа! «Повелитель души моей» ушел, как мне показалось, раненным в самое сердце.

Я решила прибегнуть к помощи Харани и зазвала ее в пустую комнату. Она прибежала, как всегда посмеиваясь:

– Слышала, в какую историю попала старая брахманка? – И тут же, не дожидаясь моего ответа, принялась хохотать.

– Все знаю, – сказала я. – Но позвала я тебя совсем не за этим. Ты должна помочь мне выполнить долг всей моей жизни. Сообщи мне, когда гость будет покидать наш дом.

Харани сразу же перестала смеяться: так за дымом вдруг скрывается пламя.

– Сестра! – строго сказала она. – Не думала я, что за тобой водится такой грех!

Я улыбнулась.

– Мало ли что может случиться с человеком. Сейчас ты, конечно, вправе осуждать меня. Но скажи, согласна ли ты мне помочь?

– Ни за что! – заявила Харани.

Тогда я вложила в руку Харани пять рупий и воскликнула:

– Заклинаю тебя, помоги мне!

Харани хотела отшвырнуть деньги, но передумала и положила их на корзину, стоявшую рядом с очагом.

– Чтобы не было шума, – строго, без тени улыбки сказала она, – я не бросила твои деньги на пол, а положила сюда. Забери их, и больше не заводи об этом разговора.

Я расплакалась. Из всех служанок довериться можно было одной Харани. К кому же еще я могла обратиться?! Харани не знала истинной причины моих слез, но все же пожалела меня и сочувственно спросила:

– Почему ты плачешь? Ты знаешь этого господина?

Я решилась было все открыть Харани, но тут же отказалась от этой мысли. А вдруг она не поверит и поднимет крик на весь дом? Надо поговорить с Шубхашини. Без нее мне никак не обойтись. Она мой ум, моя защитница! Я расскажу ей все и попрошу совета.

– Да, я знаю его, очень хорошо знаю, – ответила я Харани. – Но если я все открою тебе, ты все равно не поверишь, так уж лучше я буду молчать. Пойми только – ничего дурного я не замышляю. – Мои последние слова заставили меня призадуматься.

Я не видела в своем поведении ничего предосудительного, но зачем впутывать ее в эту историю? Неизвестно, чем все это обернется для Харани. И я вспомнила песню, которую пели две маленькие девочки. Однако я тут же успокоила себя лживыми доводами. Кто, скажите, попав в беду, не прибегает к ним?

И я повторила:

– Ничего дурного я не замышляю. Слышишь?

– Тебе надо с ним встретиться? – спросила служанка.

– Да.

– Когда?

– Ночью, когда все будут спать.

– Наедине?

– Да.

– Нет, не стану тебе помогать!

– А если молодая госпожа прикажет?

– С ума ты сошла! Она женщина благородная, настоящая Лакшми[23]23
  Лакшми – супруга Вишну, богиня счастья и красоты, хранительница домашнего очага.


[Закрыть], и нипочем не станет тебе помогать в таком деле!

– Ну а если она не запретит, ты согласишься?

– Я не посмею ослушаться ее приказа!

– Если она не запретит! – подчеркнула я.

– Ладно, только денег твоих я не возьму. Забери их обратно.

– Хорошо, – согласилась я и добавила: – Тогда я скоро вернусь.

Я вытерла слезы и отправилась искать Шубхашини. Она сидела одна в комнате, и, когда увидела меня, ее прелестное лицо засияло от радости и стало походить на распустившийся лотос на утренней заре или на гардению в сумерках. Всякий раз, когда лицо молодой женщины озаряла радость, она напоминала то цветок шефали на заре, то поток, искрящийся в лучах луны.

– Узнала? – смеясь, шепнула она мне на ухо.

Я упала с небес на землю.

– Как? Разве тебе все известно?

– Думаешь, твой золотой месяц сам выплыл на небосвод? – Шубхашини лукаво скосила на меня глаза и покачала головой. – Мы расставили на небесах ловушку и поймали его.

– Кто «мы»? Ты и Ро-бабу?

– Ну конечно! Помнишь, ты сказала, как зовут твоего мужа и свекра, и назвала их деревню? Вот тогда Ро-бабу и догадался, кто они. Он ведет какое-то дело твоего У-бабу, и под этим предлогом вызвал его в Калькутту. А затем пригласил к нам в дом.

– А потом подтолкнул руку старухи, и она рассыпала горох?

– Да, это был наш заговор.

– Почему же вы меня не посвятили в него?

– А зачем? Ведь неизвестно еще, примет ли тебя муж в свой дом после всего, что с тобой случилось. Ро-бабу считает, что теперь ты должна действовать сама.

– Что ж, испытаю судьбу, – сказала я. – Отвернется он от меня – утоплюсь. Но прежде всего я должна повидаться с ним.

– Где и когда?

– Вы для меня столько сделали, помогите мне в последний раз. Идти к нему в дом – пустая затея, никто меня туда не пустит. Придется встретиться с ним у вас.

– Когда?

– Ночью, когда все будут спать.

– Любовное свидание?

– Другого выхода нет. Разве это грех – ведь он мой муж!

– Нет, нет, – поспешно сказала Шубхашини. – Никакого греха в этом нет. Только нужно задержать его. Он остановился по соседству с нами. Что же нам делать? Посоветуюсь с Ро-бабу.

И Шубхашини послала за мужем. Потом она передала мне весь свой разговор с ним.

– Единственное, что может сделать Ро-бабу, – сказала Шубхашини, – это пригласить твоего мужа зайти к нам вечером, просмотреть интересующие его бумаги. Они поработают, потом Ро-бабу пригласит его ужинать. А дальше поступай как знаешь. Может быть, предложить ему переночевать у нас?

– Нет, это, пожалуй, лишнее. Ладно, остальное я сама устрою. Он выполнит мое желание. Я бросила на него взгляд из-под покрывала, и он ответил на него. Так что добродетелью он, видимо, не отличается. Но как мне вызвать его на свидание? Напишу записку. Только кто ее передаст?

– Слуга! – предложила Шубхашини.

– Лучше я останусь без мужа во всех своих рождениях, чем обращусь к мужчине с подобной просьбой!

– Ты права. Тогда служанку?

– Не каждой можно довериться! Еще поднимет шум, и все откроется.

– Харани можно!

– Я говорила с ней. Она отказалась помочь мне, и без твоего приказа не пойдет. Но вправе ли я требовать этого от тебя? Уж если гибнуть, то одной!

И снова на глаза мои набежали слезы.

– Что сказала Харани?

– Она пойдет, если ты не запретишь ей.

После некоторого раздумья Шубхашини сказала:

– Вели ей зайти ко мне вечером.

Глава тринадцатая
МНЕ ПРИХОДИТСЯ ДЕРЖАТЬ ЭКЗАМЕН

Вечером, когда мой муж, захватив папку с деловыми бумагами, пришел к Ромону-бабу, я снова стала умолять Харани помочь мне.

– Если молодая госпожа не запретит, я выполню твою просьбу. Только я должна знать, что в этом и в самом деле нет ничего плохого.

– Пусть будет по-твоему, только поторопись, а то я совсем измучилась от ожидания.

Харани, смеясь, побежала к Шубхашини, а я стала ждать ее возвращения. Наконец служанка с хохотом прибежала обратно. Волосы ее были растрепаны, одежда в беспорядке.

– В чем дело? Чего ты смеешься? – спросила я.

– Разве можно, диди, посылать к нашей молодой госпоже человека? Я там едва богу душу не отдала!

– Почему?

– Комната молодой госпожи ведь еще не прибиралась. Ну, я взяла метлу и пошла убирать. Вхожу и вижу: рядом с молодой госпожой лежит метла. «Что же, мне обратно идти?» – спрашиваю ее. А госпожа схватила метлу да как начнет меня дубасить. Хорошо, что я бегаю проворно, только этим и спаслась. А то бы она всю душу из меня выколотила. По спине она все же здорово меня огрела. Посмотри, есть там синяк?

И Харани, заливаясь смехом, показала мне свою спину. Но синяков на ней я не обнаружила.

– Говори, что надо делать, – сказала Харани.

– Ты согласна, хотя тебя и побили?

– Идти-то ведь мне никто не запрещал. А я сказала, что выполню твою просьбу, если молодая госпожа не запретит.

– За что же она била тебя метлой?

– Да ты понимаешь, золотце мое, молодая госпожа колотила меня, а сама улыбалась. Говори же скорей, что надо делать.

Тогда я написала на листке бумаги:

«Отдаю вам сердце свое и жизнь. Согласны ли вы принять этот дар? Если да, то оставайтесь сегодня ночевать в нашем доме и не запирайте двери вашей спальни.

Кухарка, которая прислуживала вам».

Перечитав записку, я готова была провалиться сквозь землю от стыда. И все же не видела иного выхода! Сам всевышний уготовил мне такую участь! Ручаюсь, что ни одной благородной женщине на свете не приходилось еще попадать в столь затруднительное положение.

Сложив записку, я вручила ее Харани со словами: – Не сразу отдавай ее, повремени немного.

Я еще раньше сказала Шубхашини, что должна повидаться с ее мужем. Мне хотелось сказать ему несколько слов на прощание, – мало ли что могло случиться.

Когда Ромон-бабу пришел, я отослала Харани.

Вскоре служанка вернулась с ответом. На уголке моей записки я прочла всего одно слово: «Согласен».

– Раз уж ты взялась за дело, не останавливайся на полпути, – сказала я служанке. – В полночь проведешь меня к нему в спальню.

– А это не грех? – встревожилась Харани.

– Нет, – ответила я, – этот человек был моим супругом в другом рождении.

– В другом или в этом? Я что-то не поняла.

– Молчи, – улыбнулась я.

– Если в этом, выкладывай тогда пятьсот рупий. За меньшую плату я не согласна сносить побои, – рассмеялась Харани.

После этого я пошла к Шубхашини и обо всем ей рассказала. А она, в свою очередь, отправилась к свекрови.

– Кумудини заболела, – заявила Шубхашини, – и не может сегодня готовить. Пусть этим займется мать Шоны.

Мать Шоны стала хлопотать на кухне, а Шубхашини увела меня к себе в комнату и заперла дверь.

– Зачем ты это сделала? – удивилась я.

– Надо тебя принарядить!

Шубхашини сама умыла мне лицо, смазала ароматным маслом волосы и старательно причесала их.

– Такая прическа стоит тысячу рупий. Когда разбогатеешь, пришлешь их мне, – пошутила Шубхашини.

Затем она достала очень красивое, нарядное сари – о такой одежде могла мечтать любая женщина – и, несмотря на мои протесты, обрядила меня в него. Опасаясь, как бы этот великолепный наряд не разорвался, если я буду противиться, а она – чрезмерно усердствовать, я больше не возражала.

Но когда Шубхашини принесла мне свои украшения, я решительно воспротивилась.

– Ничего не надену, – твердо сказала я.

Шубхашини долго спорила, но в конце концов ей пришлось уступить. Тогда она сказала:

– Но уж от этого, думаю, ты не откажешься?

И она сорвала несколько веточек жасмина, с не раскрывшимися еще бутонами, свила из них гирлянды и украсила ими мои руки и шею. Затем достала пару новых золотых серег.

– Эти серьги Ро-бабу купил на мои собственные деньги. Это мой подарок тебе. Где бы ты ни была, надевая их, ты будешь обо мне вспоминать. Кто знает, сестра, свидимся ли мы еще когда-нибудь, – на все воля всевышнего, – так позволь мне подарить тебе эти серьги, не упрямься. – И Шубхашини расплакалась.

Я тоже едва сдерживала слезы и не могла вымолвить ни слова. Шубхашини вдела серьги мне в уши.

Когда наконец я была наряжена, служанка принесла сына Шубхашини. Я взяла его на руки и стала рассказывать ему сказку. Вскоре малыш уснул.

Я не могла не поделиться с Шубхашини своими сомнениями.

– Я счастлива, – проговорила я. – Но его я осуждаю. Я знаю, что он мой муж, и потому так веду себя с ним, и греха, мне кажется, в этом нет. Но он!!! Он ведь не мог узнать меня, потому что видел всего раз, когда я была одиннадцатилетней девочкой. Он уже тогда был взрослым – потому-то я так хорошо его и запомнила. Грешно воспылать страстью к незнакомой женщине, но не мне судить его, он мой муж, так уж лучше мне вообще не размышлять над этим. Но в будущей я все же заставлю его изменить свои привычки, я дала себе слово.

– Более капризной женщины, чем ты, не сыскать! – воскликнула Шубхашини. – У него ведь нет жены!

– А у меня есть муж?

– Что поделаешь! – сказала молодая женщина. – Разве женщины и мужчины равны! Интересно, что было бы с тобой, если бы тебя заставили служить и зарабатывать деньги?

– Что было бы! Пусть они попробуют носить, рожать и воспитывать детей, тогда и я пойду служить. Каждый делает то, что может. Но неужели мужчине трудно совладать со своими страстями?

– Ладно, ладно, – сказала Шубхашини, – сначала построй дом, а потом уже поджигай его. Оставим лучше этот разговор. Тебе предстоит завоевать сердце собственного мужа. Посмотрим, как ты сдашь этот трудный экзамен. Ведь иного пути для тебя нет.

– Такой науки я никогда еще не изучала, – ответила я, немного подумав.

– Тогда поучись у меня. Ведь я в ней настоящий пандит[24]24
  Пандит – ученый, знаток вед – священных книг индусов, почетное звание ученых брахманов.


[Закрыть].

– В этом я уже успела убедиться.

– Так вот, слушай, – сказала Шубхашини, – предположим, что ты мужчина. Следи внимательно за тем, как я буду обольщать тебя.

Шалунья натянула на голову край сари и поднесла мне бетель[25]25
  Бетель – растение. В листья бетеля, смазанные особо приготовленной известью, заворачивают различные специи; приготовленные таким образом пакетики, которые также называют бетелем, употребляют для жевания.


[Закрыть], который она сама старательно приготовила. Держала она его только для Ромона-бабу, даже сама ни разу не пробовала. Здесь же, в комнате, стояла хукка[26]26
  Хукка – кальян, большая курительная трубка, в которой дым охлаждается и очищается, проходя через резервуар с водой.


[Закрыть] Ромона-бабу, в чашечке для табака лежал один пепел. Но Шубхашини сделала вид, что раскуривает хукку для воображаемого мужчины. Затем она взяла опахало и принялась меня им обмахивать. На руках ее нежно зазвенели браслеты.

– Ты учишь меня не обольщать, а прислуживать, сестра, – сказала я. – Неужели я затеяла все это для того, чтобы показать, какая я хорошая служанка?

– А разве женщина создана не для того, чтобы служить мужчине? – удивилась Шубхашини.

– Твоя наука пригодится, когда он полюбит меня, – продолжала я. – Тогда я буду обмахивать его опахалом, растирать ему ноги, готовить бетель, раскуривать хукку. А сейчас это все ни к чему.

Шубхашини, смеясь, села рядом со мной, взяла мои руки в свои, и мы стали болтать. Моя подруга была весела, жевала бетель, раскачивала серьги в моих ушах. Вдруг она вспомнила о том, что я скоро уеду, и на глазах у нее блеснули слезы. Чтобы отвлечь ее от грустных мыслей, я сказала:

– Умение прислуживать, пожалуй, сильное оружие в руках женщины. Но подействует ли оно на У-бабу?

– Если не подействует, значит, ты ничему от меня не научилась, – рассмеялась Шубхашини. Одной рукой она обвила мою шею, другой взяла меня за подбородок и поцеловала. На щеку мне капнуло несколько слезинок.

Проглотив подкативший к горлу комок, я пошутила:

– Не воображай, что я стану платить тебе за твою науку!

– Тогда я больше не стану учить тебя! – воскликнула Шубхашини. – Обходись своими познаниями. Вообрази, что я – У-бабу. – Моя подруга легла на тахту и, чтобы не расхохотаться, уткнулась лицом в край сари. Наконец, справившись со смехом, она строго взглянула на меня, однако тут же снова рассмеялась.

– Итак, ты сдаешь экзамен, – продолжала она, успокоившись.

Я показала Шубхашини все, на что я способна, но об этом читатель узнает позднее.

– Сгинь, грешница! – воскликнула Шубхашини, отталкивая меня. – Ты настоящая кобра!

– В чем дело, сестра? – удивилась я.

– Какой мужчина устоит перед такими взглядами, перед такой улыбкой? Любой погибнет!

– Значит, я выдержала экзамен?

– На «отлично»! Ни один из ста шестидесяти девяти мужчин-служащих комиссариата наверняка не видел ничего подобного. Если у твоего мужа закружится голова, дай ему немного миндального масла.

– Шубхашини. Хорошо. Кажется, господа поели! Слышишь, шумят. Сейчас сюда придет Ромон-бабу, так что я удаляюсь. Скажу откровенно, из всей твоей науки мне больше всего понравились поцелуи. Поучи меня еще.

Мы крепко обнялись, поцеловались и долго плакали, прижавшись друг к другу. Существовала ли на свете такая бескорыстная любовь, как наша? Кто полюбит меня сильнее Шубхашини? Нет, до самой смерти я не забуду ее.