Текст книги "Красный циркуляр"

Автор книги: Билл Браудер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 27 страниц)

11. «Сиданко»

Однажды в пятницу ближе к вечеру я узнал еще об одной перспективной инвестиционной возможности. Дело было в августе 1996 года. На дворе стояла адская жара. В офисе слышался лишь тихий гул компьютеров, сопели кондиционеры и прерывисто жужжал слепень. За окном офиса было необычно тихо. По пятницам измученные жарой жители столицы растекались по пригородным дачам. Складывалось ощущение, что в этот вечер мы остались в городе совсем одни.

Наша небольшая команда уже собиралась уходить, когда зазвонил телефон.

– «Эрмитидж». Здравствуйте, – произнесла Светлана скучающим тоном. Она повернулась на стуле и, прикрыв трубку рукой, сказала: – Билл, это Юрий.

– Юрий? Соединяй.

Я взял трубку, и тот еле прошептал:

– Билл, привет. У меня тут четырехпроцентный пакет акций «Сиданко». Интересует?

– А что это?

– Крупная нефтяная компания в Западной Сибири. Никто о ней не слышал.

– А кто ее контролирует?

– Группа под руководством Потанина.

Владимира Потанина знали все. Это был российский олигарх-миллиардер, человек сурового вида с лицом, изрытым оспинами, одно время он даже работал заместителем председателя правительства России.

– И сколько они хотят за четыре процента?

– Тридцать шесть миллионов шестьсот тысяч.

Капитализация фонда росла, однако ему был не по карману такой большой, пусть и крайне заманчивый, пакет акций. С другой стороны, если компания, предлагающая акции, достаточно привлекательна, то фонд может приобрести какую-то их часть. Я размышлял про себя.

– Если вам это не интересно, то ладно, – сказал Юрий.

– Да нет, Юрий, может быть интересно. Но сначала я должен изучить эту компанию.

– Не вопрос.

– Сколько у меня времени?

– Трудно сказать. Я придержу их недельку, пока продавец не начнет давить, хотя не думаю, что найдутся другие желающие купить акции компании второго эшелона.

Я повесил трубку. Мы ушли на выходные. По дороге домой меня охватило до боли знакомое чувство – что-то подсасывало в желудке. Нечто похожее я испытал, когда узнал, что две тысячи долларов польских инвестиций выросли почти в десять раз, или когда открыл для себя ваучерную приватизацию в России.

Рано утром в субботу я вернулся в офис и принялся изучать аналитику в поисках сведений о «Сиданко», но среди имевшихся у нас отчетов и докладов ничего не нашлось. В понедельник, как только в офисе появились коллеги, я подозвал Клайва и сказал:

– Я искал в наших материалах какую-нибудь информацию о компании «Сиданко» и без успеха. Можешь позвонить брокерам и узнать, есть ли что-то у них?

Клайв ответил, что займется этим.

Я сходил на несколько встреч, а вернувшись к полудню, спросил у Клайва, удалось ли что-то найти по «Сиданко». Он отрицательно покачал головой: ни аналитических отчетов, ни статей, ни фактов, ни даже слухов. Глухо.

Досадно, конечно, но в принципе объяснимо. Акции крупных компаний, таких, например, как «ЛУКОЙЛ», 67 процентов которой торговались на бирже, были ликвидными и давали брокерам хорошие комиссионные. Этих комиссионных хватало на то, чтобы аналитики проводили исследования и составляли отчеты для инвесторов, интересующихся ценными бумагами. В случае «Сиданко» на свободном рынке ходило всего четыре процента акций – и доходы от комиссионных не оправдывали время, затраченное на изучение компании и обзоры.

– Что ж, выходит, нам придется самим заниматься поиском и проводить исследование, – сказал я.

В России искать информацию – все равно что провалиться в кроличью нору и побывать в «стране чудес», если вы, конечно, помните сказку Льюиса Кэрролла про Алису. Ты задаешь вопрос, тебе отвечают загадкой. Вроде видишь свет в конце туннеля, но вдруг перед тобой вырастает стена. Все было очень запутанно и расплывчато, сплошное гадание на кофейной гуще. Семьдесят лет КГБ культивировал шпиономанию, и в результате россияне тщательно оберегали любые данные – так, на всякий случай, как бы чего не вышло. Даже простой вопрос о здоровье иной человек принимал за покушение на государственную тайну. Я чувствовал, что расспросы об экономическом состоянии компании вызовут куда большее напряжение.

Однако я был настроен на успех. Приступив к поискам, я вспомнил, что один мой сокурсник по Стэнфорду издает журнал о нефтегазовой отрасли, – возможно, у него найдется что-нибудь о «Сиданко». Я позвонил, но тот вместо информации о компании начал предлагать мне платную подписку на журнал.

– Всего каких-то десять тысяч долларов! – задорно уговаривал он.

Подписка меня совершенно не интересовала.

– Это не заложено в бюджет, – отнекивался я.

– А, Билл, – рассмеялся он, – так и быть: как сокурсник сокурснику я тебе пришлю старые выпуски бесплатно.

– Отлично! Большое спасибо.

Затем я занялся стопкой визиток на столе. Будь я инвестиционным банкиром в Лондоне, моя визитница ломилась бы от множества тисненых карточек на дорогой бумаге. Здесь же, в России, коллекция визиток выглядела куда скромнее: одни картонные, другие на цветной бумаге самых нелепых оттенков, третьи вообще напоминали распечатку на домашнем принтере. Две визитки склеились из-за дешевых чернил. Красота красотой, но других визиток у меня не было, и я стал внимательно перебирать все.

Разлепив склеенные визитки, я наткнулся на телефон человека, которого знавал прежде: Дмитрий Северов, консультант одной российской инвестиционной компании. Я познакомился с Дмитрием, когда работал на «Саломон Бразерс», и сейчас вспомнил, что он консультировал российские нефтяные компании по вопросам банковского кредитования. Он наверняка знает что-нибудь о «Сиданко». Я снял трубку, набрал его офис и предложил встретиться. Он охотно согласился.

Офис Дмитрия располагался в многоквартирном жилом доме на тихой улочке недалеко от Кремля, в одном из самых престижных районов города. В будке у входа скучал охранник в черной форме и курил сигарету. Не будь шлёпок на ногах, он вполне сходил бы за спецназовца. Не глядя он махнул в сторону лифта.

Я достал бумажку с адресом, который записала Светлана, и нахмурился. Офис Дмитрия находился на «четвертом этаже с половиной» – я и понятия не имел, что такое возможно. То ли мне надо теперь доехать на лифте до четвертого этажа и подняться пешком наверх, то ли спускаться с пятого?

Мимо прошел, задев меня, какой-то мужчина и вызвал лифт. Лифт двигался очень медленно и был ужасно узким, как телефонная будка. Мне пришлось втиснуться в него вместе с мужчиной, чтобы не ждать еще минут десять. Он нажал на кнопку четвертого этажа и подозрительно уставился на меня. Я потупился и стоял молча.

Выйдя из лифта, мы направились в противоположные стороны. Я поднялся на половину лестничного пролета, обходя окурки. Полная немолодая женщина впустила меня в квартиру. Должно быть, мама или секретарь Дмитрия. Сказав, что Дмитрий обедает, она провела меня на кухню.

– Садитесь, садитесь! – пригласил Дмитрий, отодвигая корзинку с черным хлебом и банку с сахаром. Я сел на хлипкий пластмассовый стул напротив и старался не замечать, как он макает хлеб в суп. – Чем могу помочь? – спросил он прихлебывая.

– Я занимаюсь исследованием нефтяных компаний.

– Хорошо! Вы обратились по адресу.

– Вы можете что-нибудь рассказать о «Сиданко»?

– Конечно. Я все знаю о «Сиданко». – Он поднялся, вышел и тут же вернулся с большой таблицей. – Что вы хотите узнать?

– Для начала – каковы их запасы.

Мы вместе просмотрели данные, и Дмитрий ткнул пальцем в один столбец. По имевшимся у него сведениям, запасы нефти «Сиданко» составляли шесть миллиардов баррелей. Умножив цену четырех процентов акций на двадцать пять, я получил стоимость всей компании – девятьсот пятнадцать миллионов долларов. Я разделил эту сумму на количество баррелей нефтезапасов, и получалось, что стоимость акций «Сиданко» на бирже была эквивалентна пятнадцати центам за баррель. Это была нелепая цена, потому что в то время рыночная стоимость одного барреля нефти составляла двадцать долларов.

Я нахмурился: что-то тут не так. Если цифры верны, пусть даже приблизительно, то компания стоит фантастически дешево.

– Невероятно… – пробормотал я себе под нос.

Я поблагодарил Дмитрия и ушел. Вернувшись в офис, я попросил Клайва провести оценку стоимости «ЛУКОЙЛа», самой известной российской нефтяной компании. Пообщавшись с брокером, Клайв передал мне расчеты. Я несколько секунд стоял, уставившись на цифры.

– Этого не может быть.

– Но такие цифры мне дал брокер, – ответил он, оправдываясь.

Акции «ЛУКОЙЛа» в перерасчете на баррель нефтезапасов стоили в шесть раз дороже акций «Сиданко», хотя компании были одного уровня – это мне казалось невероятным.

– Почему же «ЛУКОЙЛ» стоит настолько дороже?

Клайв прищурился:

– А что, если с «Сиданко» что-то не так?

– Возможно. А если все в порядке? Может, она и вправду стоит дешевле?

– Было бы здорово. Но как в этом убедиться?

– А мы спросим их самих. Если не ответят, будем спрашивать других людей, пока не разберемся.

На следующий день мы продолжили наши изыскания.

Офис «Сиданко» располагался в старинном царском особняке на берегу Москвы-реки, неподалеку от резиденции посла Великобритании. Я отправился туда со Светланой. В приемной нас встретила эффектная молодая блондинка в туфлях на шпильках. Она провела нас в зал в стиле семидесятых годов, с фанерными шкафами и выцветшим вельветовым диваном, и сообщила, что начальник скоро подойдет.

Мы прождали руководящего сотрудника отдела стратегического развития полчаса. Высокий, худой, слегка за тридцать, но уже с заметными залысинами, он вошел в зал заседаний с видом председателя правления, все утро проводившего важные встречи. Он что-то пробурчал себе под нос, но что именно, я не разобрал.

– Он приносит извинения, что заставил вас ждать, – выручила Светлана, – и спрашивает, чем может помочь.

– Пожалуйста, чай? – произнес он по-русски.

– Он спрашивает, не хотите ли вы чаю, – сказала Светлана. Она сидела на кожаном стуле между нами, и ей явно было неудобно.

Мужчина посмотрел на часы. Время шло, и я отказался от чая.

– Скажи ему, что я хотел бы узнать объем запасов нефти у компании, – попросил я. Я уже владел этой информацией, но надо было перепроверить.

Он заерзал на стуле, как будто понял мой вопрос, но все же ждал, пока Светлана переведет. Растянув губы в напряженной улыбке и закинув ногу на ногу, он пустился в объяснения. Через несколько минут он сделал паузу, чтобы Светлана могла перевести.

– Он говорит, что самое важное в запасах нефти – это технология бурения компании. Говорит, что у «Сиданко» самое современное оборудование и лучшие инженеры в стране.

Прежде чем я успел вставить слово, он жестом остановил меня и продолжил монотонно говорить о бурении, узких местах нефтепровода и маркетинговых подразделениях, а Светлана прилежно переводила. Неожиданно она сказала:

– Он спрашивает, есть ли еще вопросы.

– Можешь спросить его о запасах нефти?

– Я уже спросила, – смутилась она.

– Но он не ответил. Спроси еще раз.

Светлана покраснела и опять повернулась к нему. Он откинулся назад и ждал, пока она договорит, затем кивнул, мол, понял мой вопрос и собирается на него ответить.

На этот раз он говорил еще дольше. Поняв, что он не будет делать паузы на перевод, я дал Светлане листок и ручку, и она начала быстро конспектировать речь. Минут через пять она недоуменно взглянула на меня, не зная, нужно ли записывать дальше. Через десять минут она отложила бумагу.

Наконец, он завершил свою лекцию, выдвинулся на стуле вперед и кивнул Светлане, мол, можно переводить. Она сверилась с заметками.

– Он говорит, что лучшую нефть в России добывают в Западной Сибири – она лучше, чем тяжелая нефть из центральных областей Татарстана и Башкортостана. Еще…

– А он назвал объем запасов? – прервал я ее.

– Нет.

– Ты уверена?

– Да.

– Спроси его опять.

Светлана застыла.

– Смелее, – кивнул я. – Все в порядке.

Она медленно повернулась к сотруднику компании. Тот уже не улыбался. Раздраженно достав из кармана мобильный телефон, он начал пролистывать меню. Светлана робко задала вопрос в третий раз. Он встал и что-то отрывисто сказал ей.

– Он говорит, что опаздывает на другую встречу, – тихо перевела Светлана.

Он явно не собирался отвечать на мой вопрос. Я не мог понять, почему он так боится сообщить объем запасов нефти компании. Возможно, он не знает ответа или полагается на русскую мудрость сидеть тише воды, ниже травы и не брякнуть лишнего. В России бытует мнение, что конкретика чревата неприятностями, поэтому люди предпочитают держаться от греха подальше и осторожничают в словах. Услышав прямой вопрос, россияне склонны подолгу говорить ни о чем, на разный лад увиливая от ответа. Большинство людей либо слишком воспитаны, чтобы настаивать и требовать ответа, либо успевают забыть свой вопрос. Когда сталкиваешься с таким лицемерием, надо быть предельно собранным и настойчивым, иначе упустишь шанс узнать что-то дельное.

– Он сказал, что надеется, что исчерпывающе ответил на все ваши вопросы.

Мужчина протянул руку для рукопожатия и на чистейшем английском добавил:

– Пожалуйста, приходите к нам еще. Мы всегда рады встрече с западными инвесторами.

Было ясно, что сотрудники «Сиданко» не поделятся существенной информацией о своей компании. Тогда мы стали договариваться о встречах с представителями других нефтяных компаний в надежде на то, что им известно что-нибудь о конкуренте.

Начали мы с «ЛУКОЙЛа». При входе в их здание всегда производили досмотр, просвечивали все вещи, забирали телефон и паспорт и возвращали только на выходе. Меня проводили к экс-сотруднику КГБ, которого компания специально наняла в отдел по работе с иностранными инвесторами, чтобы общаться с такими, как я. Он устроил мне часовую презентацию и демонстрировал фотографии радостных специалистов компании, которые позируют в касках на фоне буровых вышек.

Финансовый директор компании «Юганскнефтегаз» пытался уговорить меня ссудить им полтора миллиарда долларов на покупку нового нефтеперерабатывающего завода.

В московском офисе «Татнефти», менее крупной нефтяной компании, головная контора которой расположена в Татарстане, мне предложили принять участие в строительстве автомагистрали.

Остальные встречи прошли в том же ключе. Каждый раз я приходил с оптимизмом и надеждами, и каждый раз уходил ни с чем: меня засыпали массой пустых деталей.

Я начал чувствовать, что вся эта работа отнимает слишком много времени и сил. А на что я, собственно, рассчитываю, если аналитики всех инвестиционных банков списали «Сиданко» со счетов? Может, есть веская причина, почему никто не заинтересовался этим четырехпроцентным пакетом?

Когда я вернулся в офис с очередной встречи и был готов отказаться от этой затеи, Светлана вручила мне большой плотный коричневый конверт:

– Только что получили из Америки! От вашего знакомого из отраслевого журнала, с которым вы разговаривали.

– Проехали. Можешь сразу выбросить его в корзину, – буркнул я, не глядя на конверт.

Я решил, что внутри скорее всего рекламные материалы, расписывающие выгоду инвестиций в буровые вышки. Но потом передумал: а вдруг отыщется что-нибудь дельное? Я остановил Светлану:

– Хотя постой. Принеси, пожалуйста, обратно.

Листая подшивку журнала, я понял, что сокурсник прислал мне настоящий кладезь информации. Этот малоизвестный глянцевый журнал оказался золотым ключиком к моей головоломке. В приложении к журналу приводились все нужные мне данные о российских нефтяных компаниях, включая неуловимую «Сиданко»: запасы нефти, объем производства, нефтепереработки – словом, вся информация была аккуратно собрана в одном месте и выглядела вполне убедительно.

Я взял листок бумаги и разделил его на две колонки, озаглавив их «Сиданко» и «ЛУКОЙЛ». Затем выписал и классифицировал все найденные в журнале факты об этих компаниях, вписал их в соответствующие колонки, потом подытожил общую картину и не обнаружил между ними почти никаких отличий. После распада Советского Союза инфраструктура обеих компаний развивалась слабо. И там, и там буровые вышки ржавели, а нефтепроводы прохудились; и там, и там за одинаково мизерную зарплату дорабатывали по старинке прежние сотрудники.

Пожалуй, единственное отличие заключалось в том, что компанию «ЛУКОЙЛ» все знали и по ней было написано множество аналитических отчетов, а по «Сиданко» – ни одного. Сопоставив данные по «ЛУКОЙЛу» в этих отчетах и в присланном мне журнале, мы увидели, что они полностью совпадают. Это привело меня к заключению, что журнальные сведения о «Сиданко» надежны.

Для меня это было открытие. Все знали, какой лакомый кусок компания «ЛУКОЙЛ»: она контролировала такой же объем нефти и газа, как «Бритиш Петролеум», но стоила в десять раз дешевле британского гиганта. А тут появляется никому не известная «Сиданко», у которой нефти ненамного меньше, чем у «ЛУКОЙЛа», но при этом стоит она в шесть раз дешевле «ЛУКОЙЛа» и, следовательно, в шестьдесят раз дешевле «Бритиш Петролеума»!

Отличная инвестиционная идея – дальше тут и думать было нечего. Фонд, на основании нашего анализа, приобрел 1,2 % компании «Сиданко» по четыре доллара за акцию, потратив примерно одиннадцать миллионов долларов. Это была одна из крупнейших инвестиций, в которой я когда-либо участвовал. Как только Эдмонд Сафра услышал об этом, он захотел дополнительно вложить собственные средства и вскоре приобрел такое же количество акций для себя.

Обычно в случае свободного обращения акций компании на бирже цены на них устанавливает рынок. В случае «Сиданко» 96 % акций принадлежало одной инвестиционной группе и 4 % миноритарным акционерам (в том числе и нам). Таким образом, у нас не было возможности оценить на рынке, по хорошей ли цене купили мы акции или нет. Какое-то время меня это устраивало, но шли месяцы, и я начинал понемногу беспокоиться. Тщательный анализ данных и определенная доля уверенности в себе – одно дело. Но вдруг я просчитался, и фонд потеряет существенную часть своих вложений? Со временем я даже начал сомневаться: может, стоило просто плыть по течению и поступать, как все, а не ввязываться в авантюры? Я старался совладать с тревогой и надеялся рано или поздно услышать хорошие новости. И действительно, через год с небольшим кое-что произошло.

Четырнадцатого октября 1997 года компания «Бритиш Петролеум» объявила о покупке десяти процентов акций «Сиданко» из 96-процентного пакета Владимира Потанина – по цене с премией в 600 % к той, что мы заплатили за год до этого.

Это был полный успех.

12. Золотая рыбка

Прошедший год был полон событий. Мой бизнес начал набирать обороты. Но, что важнее всего, в ноябре 1996 года у меня родился сын Дэвид. Сабрина, как и обещала, после родов привезла его в Москву, и мы зажили вместе одной семьей. Сабрина украсила детскую и даже сама сшила занавески и подушечки. Вскоре она познакомилась с другими мамами-иностранками, так что у нее появился в Москве какой-то круг общения.

Но все же, как ни старалась Сабрина, в Москве ей было неуютно. В новом году она стала чаще ездить в Лондон и проводила там все больше времени. К тому моменту, как сыну исполнился год, она почти не появлялась с ним в Москве. Меня это совсем не радовало, но, с другой стороны, я не мог настаивать, чтобы она была там, где чувствовала себя некомфортно. Я навещал ее с Дэвидом в Лондоне каждые вторые выходные.

Наступающие рождественские праздники Сабрине захотелось провести в Кейптауне. ЮАР у меня с детства ассоциировалась с апартеидом и расизмом, поэтому особого желания ехать туда не возникало. Однако настойчивость Сабрины взяла верх над моими предрассудками, и в конце концов я согласился. На самом деле мне было не так уж важно, куда ехать, поскольку я все равно планировал работать. Если нормально работает мобильник, а под рукой есть факс, то меня устроит любой вариант.

Девятнадцатого декабря мы прилетели в Кейптаун и остановились в гостинице «Маунт Нельсон». Все предубеждения испарились в мгновение ока – это было превосходное место.

Величественное здание отеля – колониальное наследие Британской империи – располагалось у подножия Столовой горы, напоминавшей крепость. В безоблачном небе над Кейптауном всходило яркое солнце, вокруг отеля мирно покачивались темные пальмы, а под ними простиралось море зеленых лужаек. В бассейне весело плескались дети, пока родители отдыхали неподалеку в шезлонгах. Легкий теплый ветерок играл в белоснежных скатертях обеденного зала, а официанты с идеальной выучкой услужливо разносили напитки, еду и всё, что душа пожелает. Это был рай на земле – прямая противоположность декабрьской Москве.

Впервые за много лет я сделал передышку и стал понемногу приходить в себя. Лежа у бассейна и наблюдая, как Дэвид забавляется игрушками, разложенными рядом на полотенце, я почувствовал, насколько устал и на каком взводе жил все это время. Я с удовольствием погружался в состояние полного покоя. Сабрина была права, выбрав для отдыха это прекрасное место. Я закрыл глаза, подставив лицо теплым солнечным лучам, и подумал, что могу лежать вот так вечно.

Но через несколько дней после нашего приезда, когда напряжение только-только начало уходить, раздался звонок на мобильный. Звонил Вадим, директор по корпоративным исследованиям. Вадим – двадцатисемилетний финансовый аналитик – получил степень кандидата экономических наук в одном из лучших вузов Москвы. Я взял его на работу пятью месяцами ранее, чтобы укрепить нашу команду молодых, еще не окрепших специалистов по российскому фондовому рынку. Копна курчавых темных волос вечно не слушалась прически, очки скрывали дотошный взгляд. Вадим обладал удивительной способностью за считанные минуты решать сложнейшие экономические ребусы.

– Билл, – подавленно произнес он, – «Рейтер» только что передало крайне неприятные новости.

– Что такое?

– «Сиданко» объявила, что выпустит конвертируемые облигации[8]8
  Конвертируемые облигации – долговой инструмент, дающий держателю право обменять облигации (и купоны) на определенное число обыкновенных акций по заранее оговоренной цене (цена конвертации).


[Закрыть], тем самым утроив общее число акций, и будет продавать их очень дешево – почти на девяносто пять процентов ниже рыночной стоимости.

Я не знал, как оценить услышанное.

– Это хорошо или плохо?

«Если любой сможет купить конвертируемые облигации, то нам эта новость ничем не угрожает, даже наоборот», – размышлял я про себя.

– Хуже некуда. Эти новые ценные бумаги смогут купить акционеры компании, но мы из их перечня исключены!

Это противоречило здравому смыслу. Если «Сиданко» сможет, отстранив нас от возможности купить конвертируемые облигации, увеличить общее количество акций почти втрое, то фонду и Сафре вместо 2,4 % будет принадлежать только 0,9 % компании, и при этом мы не получим ничего взамен. Иными словами, Потанин и его команда средь бела дня вознамерились лишить инвесторов фонда и Сафру восьмидесяти семи миллионов долларов.

Я вскочил.

– Невероятно! Вадим, ты уверен? Может, в «Рейтер» ошиблись в формулировках?

– Не думаю. Сообщение выглядит достоверно.

– Съезди за оригиналами документов, посмотри сам. Не может быть, чтобы это было правдой.

Меня словно молнией поразило. Если эмиссия конвертируемых облигаций, как ее описал Вадим, действительно состоится, то это поставит крест на моей репутации с рекомендациями по «Сиданко» и принесет фонду огромные убытки.

Я был сбит с толку. Зачем все это Потанину? Какова его цель? Зачем обесценивать акции компании, небольшой частью которых владел наш фонд, и создавать скандал, когда он сам только что получил приличный куш от «Бритиш Петролеума», продав им большой пакет акций «Сиданко»? Потанин продолжал контролировать восемьдесят шесть процентов компании, а размывая нашу долю, получал всего лишь полтора процента. В этом не было никакой финансовой логики.

Я пытался понять причину таких действий и позже пришел к выводу, что все это было очень по-русски.

Об этой особенности русского менталитета слагались сказки, а позже и анекдоты. Мне запомнился один. Поймал как-то раз бедный старик золотую рыбку, которая могла выполнить только одно желание. Обрадовавшись, он стал размышлять: «Может, дворец попросить? Или еще лучше – тысячу слитков золота? А то, может, отправиться на большом корабле в кругосветное плавание?» В этот момент рыбка прерывает его мысли и говорит: «Но знай, старче: что бы ты ни пожелал, твой сосед получит вдвойне». Тогда старик, не раздумывая, говорит: «В таком случае, выколи мне один глаз».

Мораль проста: когда дело касается денег, в России с легкостью пожертвуют собственным успехом, лишь бы насолить ближнему своему.

Похоже, именно этим принципом и руководствовалась группа Потанина. Неважно, что они заработали в сорок раз больше нас: им претила сама мысль, что какие-то иностранцы тоже добились финансового успеха. Им казалось, что это просто «не по понятиям».

А «по понятиям» нужно было раздавить чужой бизнес. Это и произойдет, если я не вернусь в Москву и не повлияю на ситуацию. Следующие несколько дней в Кейптауне я провел, пытаясь хоть на время забыть о проблемах и насладиться отдыхом, но тщетно.

Когда отпуск подошел к концу, Сабрина, не переносившая русскую зиму, увезла Дэвида обратно в Лондон. Я вернулся в Москву двенадцатого января 1998 года, за день до старого Нового года. Едва прибыв в столицу, я связался с Вадимом. Он все перепроверил и подтвердил: размывание доли собственности займет около шести недель, пока решение пройдет через все инстанции, но процесс уже начался.

Я должен был срочно что-то предпринять, чтобы это остановить.

Благоприятная возможность подвернулась на следующий же день, тринадцатого января. Мне позвонил знакомый и рассказал о новогодней вечеринке в доме Ника Джордана, богатого русско-американского банкира из «Дж. П. Морган». Брат Ника, Борис Джордан, был финансовым консультантом Потанина и главой нового инвестиционного банка «Ренессанс Капитал». Я немного знал их обоих и попросил знакомого взять меня с собой на вечеринку.

Вечеринка проходила в огромной роскошной квартире в сталинском доме в нескольких кварталах от Кремля. За аренду таких хором инвестиционные банки выкладывали по пятнадцать тысяч долларов в месяц, чтобы их иностранные сотрудники могли перенести «тяготы жизни в Москве». Найти Бориса Джордана в толпе гостей, поглощающих икру и шампанское, было нетрудно. Здесь его считали воплощением американца: шумный, упитанный рубаха-парень, типичный маклер с Уолл-стрит. Я направился прямо к нему. Он был явно удивлен, увидев меня, но не подал виду – расплылся в улыбке и крепко пожал мне руку:

– Билл, как жизнь?

Я сразу перешел к делу.

– Ничего хорошего, Борис. Что происходит в «Сиданко»? Если утвердят выпуск конвертируемых облигаций, меня ждут серьезные проблемы.

Я застал его врасплох. Он не хотел конфликта на вечеринке брата. Обернувшись на других гостей, он с натянутой улыбкой произнес:

– Билл, это просто недоразумение. Ни о чем не беспокойся.

Он повернулся к большому серебряному блюду с закусками, выбрал бутербродик и, не глядя на меня, добавил с полным ртом:

– Я тебе вот что скажу. Приходи в «Ренессанс» завтра к половине пятого, и мы решим вопрос.

Он откусил еще кусок и продолжил, с прилипшей к зубам едой:

– Серьезно, Билл. Всё будет хорошо. А сегодня выпей чего-нибудь, расслабься. Старый Новый год же!

Вот и поговорили. Его слова звучали так убедительно и мне так хотелось в них верить, что я еще немного побродил среди гостей и ушел с вечеринки в приподнятом расположении духа.

Когда я проснулся на следующее утро, было еще темно. Январское солнце не спешило показываться часов до десяти. Я пошел на работу. Ко времени встречи с Борисом за окном опять стемнело. Ровно в четыре тридцать я вошел в банк «Ренессанс Капитал», располагавшийся в современном административном здании со стеклянным фасадом неподалеку от Белого дома – Дома Правительства Российской Федерации. Меня без церемоний отвели в переговорную комнату без окон, не предложив никаких угощений или напитков. Я сидел и ждал.

И ждал.

И ждал.

Через полчаса меня начали одолевать подозрения. Я вдруг почувствовал себя, как рыба в аквариуме, и стал оглядываться в поисках скрытых камер. Никаких камер видно не было, но я начал думать, что Борис обманул меня. Ничего хорошего это не сулило.

Я уже собирался уходить, как дверь наконец распахнулась, но вошел не Борис, а Леонид Рожецкин – тридцатиоднолетний юрист, эмигрировавший из Советского Союза и получивший образование в престижном американском университете из Лиги плюща. Я видел его до этого несколько раз (спустя десять лет после описываемых событий Рожецкина в ходе конфликта с некими деловыми партнерами убили в Юрмале).

Леонид, явно насмотревшись фильма «Уолл-стрит»[9]9
  «Уолл-стрит» (Wall Street, 1987) – драма Оливера Стоуна из жизни делового мира. «Оскар» за лучшую мужскую роль (Майкл Дуглас).


[Закрыть], ходил в красных подтяжках поверх индпошивной рубашки с монограммой и воротничком на пуговичках, да и стрижкой напоминал Гордона Гекко, персонажа Майкла Дугласа. Он выдвинул стул из-под стола, сел, заложив ногу на ногу, и сплел пальцы рук, обхватив колено.

– Сожалею, но Борис не смог прийти на встречу, – произнес он по-английски с легким акцентом. – Он занят.

– Я тоже.

– Ну, разумеется. Что привело вас сюда сегодня?

– Вам это известно, Леонид. Я здесь, чтобы поговорить о «Сиданко».

– Да. И что?

– Если акции будут размыты, то потери фонда, моих инвесторов, в том числе Эдмонда Сафры, – с нажимом произнес я, – составят восемьдесят семь миллионов долларов.

– Да, это нам известно. В этом весь план, Билл.

– Что?

– Таков был план, – невозмутимо повторил он.

– То есть вы специально пытаетесь нас размыть?

– Ага, – подмигнул он.

– Но как же это возможно? Это ведь незаконно!

– Мы в России. – Он слегка отклонился назад. – Думаете, нас беспокоят такие мелочи?

Я подумал о своих клиентах. Об Эдмонде. В это было трудно поверить. Я тяжело откинулся на спинку стула.

– Леонид, вы можете пытаться объегорить меня, но среди моих инвесторов – известнейшие люди Уолл-стрит. Камень упадет здесь, но круги разойдутся повсюду!

– Билл, нас это не волнует.

Мы оба молчали, пока я осмысливал услышанное. Затем он взглянул на часы и встал:

– Если это всё, мне пора.

Я был просто потрясен. Спешно пытаясь придумать ответ, я выпалил:

– Леонид, если вы на это пойдете, я буду вынужден объявить вам войну.

Он застыл. Я тоже. Вдруг он разразился хохотом. Мы оба знали, как неправдоподобно это прозвучало. Но я и не думал брать свои слова обратно. Голова шла кругом. Воевать с олигархом в России? Только безумец отважится на такое.

Нервы были на пределе, но я стоял неподвижно. Его смех прекратился так же внезапно, как и начался, после чего он выпалил:

– Да неужели? Что ж, Билл, желаю удачи.

Затем он развернулся и вышел.

Я был так расстроен этой стычкой, что несколько секунд не мог пошевелиться, потом меня долго трясло от унижения и смятения. Как в тумане, я вышел из офиса «Ренессанса» на пятнадцатиградусный московский мороз и сел в подержанный «Шевроле-Блейзер», который мы недавно купили. Алексей завел мотор, и мы поехали к моему дому.