Текст книги "Красный циркуляр"

Автор книги: Билл Браудер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 27 страниц)

6. Мурманский траловый флот

Из всех работодателей только одна компания – «Саломон Бразерс» – предложила мне место. И вот почему.

Когда в 1991 году в Великобритании разразился скандал вокруг компании Максвелла, то же самое произошло в США с «Саломон Бразерс». Осенью предыдущего года Комиссия по ценным бумагам и биржам США обнаружила, что несколько биржевых маклеров этой компании пытались манипулировать рынком казначейских облигаций США. Оставалось неизвестным, насколько крепко возьмется за них Комиссия и удастся ли компании после этого уцелеть. Годом ранее аналогичный инцидент произошел с другой фирмой – «Дрексель Барнем Ламберт», в результате чего она обанкротилась, а люди остались без работы. Теперь многие опытные сотрудники, опасаясь той же участи, поспешили заранее оставить «Саломон Бразерс» и перешли в другие компании. В итоге компания «Саломон Бразерс» испытывала острую нехватку кадров; мне же нужна была работа. При иных обстоятельствах они, вероятно, отказали бы мне, но сейчас находились в таком же отчаянном положении. После нескольких напряженных собеседований мне предложили должность младшего сотрудника их лондонской группы, осуществлявшей инвестиционно-банковскую деятельность в восточноевропейском регионе. Это было не совсем то, чего мне хотелось. Вместо воплощения своей мечты – быть инвестором (который сам решает, какие акции приобретать), мне пришлось стать инвестиционным банкиром (который организовывает продажу акций). К тому же, новая должность звучала менее солидно, чем предыдущая в фирме Максвелла. Мне также пришлось согласиться на заметное понижение зарплаты. Впрочем, в моей ситуации дареному коню в зубы не смотрят, и я с благодарностью принял предложение, решив целиком погрузиться в работу и вернуть карьеру в прежнее русло.

К сожалению, компания «Саломон Бразерс», известная на Уолл-стрит своими волчьими законами, наименее подходила для этого. Если вам доводилось читать «Покер лжецов»[6]6
  «Покер лжецов» (Liar’s Poker, 1989) – полуавтобиографический роман Майкла Льюиса о нравах и жизни Уолл-стрит.


[Закрыть], то вы легко представите царившую здесь атмосферу жестокого соперничества. Как же я волновался в первый день новой работы!

В конторе «Саломон» на улице Бэкингем-Палас рядом со станцией метро «Виктория» я появился в июне 1992 года. Стоял необычно теплый солнечный день. Я миновал массивные кованые ворота и поднялся на эскалаторе в большую приемную. Меня встретил элегантно одетый вице-президент, старше меня всего на несколько лет. Он был немногословен и, похоже, не очень-то доволен тем, что ему поручили меня встречать. Мы пересекли атриум и через стеклянные двери вошли в инвестиционный банк. Он провел меня до моего места и, указав на коробку визиток на столе, проворчал:

– Послушай, правила у нас тут простые: за двенадцать месяцев ты должен принести компании прибыль, в пять раз превышающую твою зарплату, и тогда все будет в порядке. Иначе – ты уволен. Понятно?

Я кивнул, и он вышел. Вот и всё: ни курса подготовки, ни наставников, ни инструктажа. Справляйся сам, или будешь уволен.

Я устроился на новом месте в общем «загоне» для младших сотрудников – открытое пространство без перегородок, где сидели такие же, как я, – и размышлял о том, что делать дальше. Пролистывая правила внутреннего трудового распорядка «Саломон Бразерс», я услышал, как девушка-секретарь громко говорит по телефону об авиарейсах в Венгрию. Как только она освободилась, я подошел с вопросом:

– Простите за беспокойство, я новый сотрудник. Я случайно услышал, что вы упомянули Венгрию. Не подскажете, какие там у компании дела?

– Да ничего страшного, мы тут все друг друга слушаем, – ободряюще ответила она. – Я бронировала билеты для команды по приватизации авиакомпании «Малев». Они летят в Будапешт на следующей неделе.

– А кто работает над этим проектом?

– А вон они. – Она указала в сторону группы сотрудников, обсуждавших что-то в «террариуме» для переговоров рядом с нашим «загоном». Я пробыл здесь всего несколько часов, но уже понял: чтобы добиться успеха, надо брать инициативу на себя. Поблагодарив секретаря, я уверенным шагом направился в комнату для переговоров. Стоило мне открыть дверь, как обсуждение в команде «Малев» прекратилось, и на меня уставились шесть пар глаз.

– Привет, я Билл Браудер, – сказал я, стараясь скрыть неловкость. – Я только что присоединился к восточноевропейской команде. И подумал, может, вам нужна какая-нибудь помощь в организации сделки?

Напряженную тишину прервали сдавленные смешки двух младших участников команды.

– Спасибо, что заглянул, Билл, – вежливо отозвался их руководитель, – но, боюсь, наша группа уже полностью укомплектована.

Я не позволил этой неловкой ситуации повлиять на мой настрой. Я смотрел в оба, наводил справки и через несколько дней обнаружил другую сделку. Группа, занимавшаяся организацией приватизации польской телекоммуникационной компании, собралась обсудить следующий этап своего проекта. Я знал, что их гонорар покрупнее, чем у команды «Малев», поэтому предположил, что они не будут особо противиться помощи еще одного участника.

Но руководитель этой группы оказался менее вежливым, чем предыдущий. Не успел я заглянуть в комнату, где проходила встреча, как он резко оборвал меня.

– Тебя сюда звали? Кто тебе сказал, что сюда можно прийти? – обрушился он на меня. – Ты нам не нужен – ни по этой сделке, ни по всем другим в Польше.

Никто не хотел делиться прибылью. Каждый оберегал свою делянку в Восточной Европе, прилагая все силы к той же заветной цели – сгенерированный доход в пять раз больше зарплаты. Несколько недель я ломал голову над тем, как же выжить в «Саломоне». Наконец, я обратил внимание на кое-что интересное: никто не занимался сделками в России. Выходит, никто не будет со мной сражаться за этот регион. Я решил пойти навстречу удаче: объявил себя инвестиционным банкиром, ответственным за Россию, и, затаив дыхание, ждал возможных возражений. Никто не возражал.

С того дня мы с Россией стали неразлучны.

Однако неспроста никто не интересовался Россией. Этому существовало свое объяснение: там просто не было оплачиваемой инвестиционно-банковской работы. В политическом плане Россия, может, и стала свободной, но оставалась «советской» во всех других отношениях, в том числе и по части привлечения инвестиционных консультантов. Упрямо пренебрегая этим обстоятельством, я принялся искать любую возможность организовать сделку: как заведенный, ходил на конференции, встречи, обеды и приемы по всему городу в надежде, что в руки «упадет» какая-нибудь сделка.

Прошло три месяца, но я не смог заработать «Саломону» ни пенни. Перспективы мои выглядели нерадужно. Но тут юрист, с которым я познакомился на одном мероприятии, сообщил мне о потенциальном проекте: мурманский траловый флот, занимавшийся рыболовецким промыслом в трехсоткилометровой зоне за полярным кругом, проходил приватизацию и искал инвестиционного консультанта. Я ничего не знал о рыбной ловле, зато научился составлять превосходные предложения в «Би-Си-Джи», поэтому с энтузиазмом принялся за дело.

Я перекопал базу данных «Саломона» по сделкам, разыскивая хоть крохотный намек на траулеры или рыбный промысел. На удивление, мне удалось обнаружить, что за пятнадцать лет до этого токийское отделение компании занималось несколькими операциями, связанными с японским рыболовным флотом. Дело было давнее и касалось погашения долговых обязательств, а не приватизации, но, в конечном итоге, какая разница? Я вписал в предложение опыт японцев, еще раз вдоль и поперек его отредактировал и отослал в Мурманск.

Спустя несколько недель на столе зазвонил телефон. По поручению президента компании «Мурманский траловый флот» звонила некая Ирина.

– Господин Браудер, – произнесла она на английском с сильным акцентом, – мы рады сообщить вам, что приняли ваше предложение.

«А были ли у вас другие кандидаты?» – мелькнуло у меня в голове.

– Когда вы сможете приехать в Мурманск и приступить к работе? – немного смущаясь, спросила она. По тону голоса казалось, что она впервые разговаривает с западным инвестиционным банкиром.

Я испытывал чувство гордости. Наконец-то. Мое первое настоящее дело! Но в тендере не фигурировала сумма. Я ни на шаг не приблизился к финансовой цели, чтобы принесенный фирме доход впятеро превысил мою зарплату, поэтому очень надеялся на приличное вознаграждение.

– Я признателен вам за то, что вы выбрали нашу фирму. Это большая честь для нас, – ответил я нарочито официальным тоном, стараясь казаться старше и авторитетнее. – Могу я узнать, какой бюджет предусмотрен на эту работу?

Я услышал несколько приглушенных фраз по-русски на том конце провода, после чего Ирина снова обратилась ко мне:

– Господин Браудер, наш бюджет составляет пятьдесят тысяч долларов США за два месяца работы. Это вас устроит?

Я приуныл. Невозможно передать, насколько эта сумма мизерна для инвестиционного банкира. Топ-модель восьмидесятых-девяностых годов Линда Евангелиста однажды заявила: «Я даже ног не опущу с кровати меньше, чем за десять тысяч долларов». Инвестиционный банкир назвал бы сумму ближе к миллиону. Пока ничего не заработав для компании, я все же решил, что пятьдесят тысяч лучше, чем ноль, и согласился.

Неделю спустя я был на пути в Мурманск. Первый этап поездки – перелет из Лондона в Санкт-Петербург рейсом «Британских авиалиний» в 9:30 утра. Он занял четыре с половиной часа. Учитывая трехчасовую разницу, я прибыл в аэропорт Пулково ближе к вечеру. Сквозь иллюминатор я наблюдал, как самолет подъезжает к терминалу, и тут с изумлением увидел немного поодаль обгоревший каркас пассажирского самолета «Аэрофлота». Не знаю, как он там оказался, но, похоже, администрация аэропорта не спешила его убирать.

Да уж, добро пожаловать в Россию…

Региональные рейсы «Аэрофлота» чаще всего вылетали ночью, так что мне пришлось провести в аэропорту еще десять часов, до 3:30 утра, ожидая самолет на Мурманск. Ждать так долго утомляет в любом аэропорту, но те десять часов в Пулково были особенно мучительными. Без кондиционеров в закрытом помещении было жарко и душно. Воздух был пропитан потом и дымом сигарет. Я попытался найти себе место подальше от людей и дыма, но стоило мне устроиться в свободном ряду, как на соседнее сиденье плюхнулся весьма крупный незнакомец. Не сказав ни слова, он бесцеремонно столкнул мою руку с подлокотника между нашими сиденьями и сразу же закурил, пуская кольца дыма в мою сторону. Я поднялся и вновь пересел.

Наконец, в начале четвертого утра я поднялся на борт старого самолета Ту-134. Кресла давно протерлись и просели. В салоне пахло табаком и ветхостью. Я сел у окна, но верхняя часть моего сидения оказалась незафиксированной, и когда я пытался прислониться к спинке, она падала на сидящего сзади пассажира. Пришлось весь полет держать спину.

Дверь салона закрылась, и самолет вырулил на взлетную полосу, при этом никто из персонала и не думал демонстрировать правила безопасности. Полет был коротким, но в пути нас основательно потрясло. На подлете к Мурманску пилот объявил что-то по-русски. Пассажир, говоривший по-английски, объяснил мне, что из-за каких-то неполадок в городском аэропорту самолет сядет на небольшом военном аэродроме в полутора часах езды от Мурманска.

Когда самолет зашел на посадку, я вздохнул с облегчением, но расслабляться было рано: посадочная полоса была такой неровной, а приземление таким жестким, что, казалось, у самолета вот-вот отвалится шасси.

Покинув это чудо техники в половине шестого утра, я почувствовал себя совершенно изможденным. Скупое северное солнце висело низко над горизонтом. На военном аэродроме не было терминала: только небольшое, похожее на склад здание и стоянка. К счастью, руководитель тралового флота Юрий Прутков лично приехал меня встретить. Ирина, неулыбчивая сильно накрашенная длинноногая блондинка, стояла рядом. Прутков казался вылитой копией директора «Автосана» – лет под шестьдесят, широкоплечий, руку пожимал словно тисками. Мы с ним разместились на заднем сиденье служебного автомобиля, а Ирина села впереди и повернулась к нам полубоком, чтобы переводить. Водитель вез нас по пустынной тундре, напомнившей мне лунную поверхность. Через полтора часа мы прибыли в Мурманск.

Меня высадили у «Арктики», лучшей гостиницы города. Я зарегистрировался и пошел в номер. В ванной комнате стоял устойчивый запах мочи, сидения на унитазе не было, а от керамической раковины было отколото несколько кусков. Через разбитое окно могли свободно летать комары циклопического размера. На окне не было штор, чтобы затемнить едва всходившее солнце. Комковатый продавленный матрас, похоже, не меняли четверть века. Я даже не стал распаковывать вещи, думая только о том, как бы мне поскорее отсюда выбраться.

Прутков вернулся через несколько часов и повез меня в доки, на обзорную экскурсию по флоту. Мы поднялись на один траулер по ржавому трапу. Это был огромный завод длиной свыше ста метров, способный выходить в океан и вместить тысячи тонн рыбы и льда. Команда траулера насчитывала более ста человек. Когда мы спустились на нижнюю палубу, меня обдало отвратным запахом протухшей рыбы, которым здесь был пропитан весь воздух. Меня все время мутило, а Прутков продолжал говорить. Казалось, ему все нипочем. Мне стало жалко бедолаг, вынужденных по полгода без выходных работать на этих судах.

Минут двадцать мы ходили по кораблю, а затем направились в контору компании на улице Траловой, 12. Здание и внутренние помещения были такими же ветхими, как и суда, разве что рыбой здесь не несло. Тусклое зеленоватое освещение в коридоре, стены приемной, выглядевшие так, будто их не красили лет тридцать, производили гнетущее впечатление. Но стоило нам расположиться за чашкой горячего чая и приступить к обсуждению финансового положения компании, как мои ощущения стали меняться.

– Скажите, господин Прутков, сколько стоит такой корабль? – спросил я. Ирина переводила.

– Мы приобрели их новыми на верфи в Восточной Германии по цене двадцать миллионов долларов США, – ответил он.

– Сколько их у вас?

– Около сотни.

– И сколько им лет?

– В среднем семь.

Я быстро прикинул, что флот из сотни кораблей по двадцать миллионов стоит около двух миллиардов долларов; с учетом износа и амортизации его текущая рыночная стоимость – миллиард.

Я пришел в изумление. Нас наняли для того, чтобы помочь руководству компании решить, стоит ли им приобретать пятьдесят один процент флота за два с половиной миллиона долларов – такое право им дала приватизация. Всего за два с половиной миллиона! За половину пакета акций флота общей стоимостью свыше миллиарда! Это была такая легкая задача! Я не мог понять, зачем им понадобилось, чтобы за них ее решал кто-то другой. Я подумал, что и сам не против присоединиться к покупке этого контрольного пакета акций.

Ведя беседу с Прутковым, я ощущал прилив знакомого волнения – как тогда, в Польше, когда увидел «десятикратник» прибыли по акциям. «Такая высокая потенциальная доходность – это аномалия Мурманского тралового флота или это происходит по всей России? – задумался я. – Если такие вещи происходят везде, то как мне принять в этом участие?»

Изначально я планировал вернуться в Лондон уже на следующий день, но открытие так увлекло меня, что вместо этого я купил билет в один конец до Москвы. Я должен был выяснить, неужели акции других российских компаний такие же дешевые, как эти. А в Лондоне все равно никто не заметит моего отсутствия – многие даже не подозревали о моем существовании.

Прибыв в Москву и получив багаж, я первым делом купил в киоске аэропорта небольшой англоязычный телефонный справочник организаций. В Москве я был впервые, здесь у меня не было знакомых, и я ни слова не понимал по-русски. У выхода из аэропорта я поймал такси и объяснил, что мне нужно в гостиницу «Метрополь» недалеко от Красной площади (я был для водителя легкой добычей; позже я узнал, что он взял с меня вчетверо больше обычной стоимости такого проезда). Мы попали в пробку на широком, как футбольное поле, Ленинградском проспекте. Такси медленно ползло мимо сотен одинаковых советских зданий и рекламных щитов труднопроизносимых компаний.

Два часа спустя мы подъехали к «Метрополю» напротив Большого театра. Добравшись до своего номера, я позвонил лондонскому знакомому, который до этого работал в Москве. Тот порекомендовал мне водителя и переводчика – они брали за свои услуги по пятьдесят долларов в день. На следующее утро я открыл телефонный справочник и начал обзванивать всех, с кем можно обсудить российскую приватизационную программу. В итоге мне удалось встретиться с сотрудниками посольства США, аудиторами компании «Эрнст энд Янг», младшим служащим Государственного комитета по управлению имуществом, коллегой-выпускником Стэнфорда, работавшим в компании «Америкэн экспресс», и т. д. За четыре дня я провел тридцать встреч и по разрозненным фрагментам составил представление о процессе приватизации в стране.

Я выяснил, что, переходя от коммунизма к капитализму, российское правительство решило раздать народу большую часть государственной собственности. Это происходило по-разному, но наиболее примечательной оказалась программа ваучерной приватизации. В рамках этой программы правительство выдало каждому гражданину страны (а это примерно сто пятьдесят миллионов человек) по одному приватизационному чеку. Эти чеки можно было обменять на акции в предприятиях, представлявших около тридцати процентов российской экономики.

Общая рыночная стоимость ста пятидесяти миллионов ваучеров по цене в двадцать долларов за штуку составляла три миллиарда долларов. Поскольку все чеки можно было обменять на тридцать процентов российской экономики, получалось, что всю экономику оценивали всего в десять миллиардов долларов. Это было в шесть раз меньше, чем стоимость одной американской торговой сети «Волмарт»!

Если посмотреть шире, то в России помимо прочего было сосредоточено 24 % мировых запасов природного газа, 9 % мировой нефти, страна производила 6,6 % мировой стали. Тем не менее, эти невероятные сокровища были выставлены на продажу всего за десять миллиардов долларов!

Удивительным было еще и то, что ваучеры мог без ограничений приобрести кто угодно: хоть я, хоть «Саломон», хоть любой другой желающий. Если мои польские инвестиции можно было считать прибыльными, то здесь происходило что-то просто запредельное.

Я вернулся в Лондон одержимым идеей инвестиций в Россию. Я хотел рассказать всем в «Саломоне», что в России практически бесплатно раздают деньги направо и налево. Сначала я пошел со своим открытием к одному сотруднику инвестиционно-банковского отдела по Восточной Европе. Но тот, вместо того, чтобы поздравить меня, лишь хмуро спросил, какие там предусмотрены комиссионные за банковские услуги. «Комиссионные? Это он серьезно? Да кому нужны комиссионные, когда речь в потенциале идет о стократном доходе?» – негодовал я.

Потом я зашел в отдел управления инвестициями, ожидая, что тут-то меня точно примут с энтузиазмом, ведь речь шла о самой фантастической инвестиционной возможности, которую только можно себе представить. Но на меня посмотрели так, будто я предлагал компании инвестиции на Марсе.

Затем я отправился к трейдерам из отдела развивающихся рынков, но и те вопросительно уставились на меня, и один спросил: «А каковы объемы продаж этих ваучеров и какая там разница между ценой покупки и продажи?» – «Чего-чего? Да при чем здесь это, один там процент или десять? Я же говорю о возможности получить десять тысяч процентов!»

Никто в «Саломоне» не был готов расстаться со стереотипами. Будь я поопытнее и проницательнее, мне бы, возможно, удалось преодолеть их близорукость, но не тогда. Политик из меня был никудышный. Я несколько недель долбил всех подряд своей идеей в надежде рано или поздно хоть до кого-нибудь достучаться.

Результат оказался прямо противоположным. Я нанес непоправимый урон своей репутации в «Саломон Бразерс» и стал предметом насмешек со стороны сотрудников. Никто не хотел иметь дело с «придурком, который все никак не заткнется про свою Россию». Даже те младшие сотрудники, с которыми я раньше общался, перестали приглашать меня на обед или в бар после работы.

Шел октябрь 1993 года. К тому времени я уже год проработал в «Саломон Бразерс», но заработал для компании только те мурманские пятьдесят тысяч долларов, а значит, меня могли уволить в любой момент. И вот однажды, пока я в очередной раз безысходно размышлял о надвигающемся увольнении, зазвонил телефон. Судя по номеру, звонили из Нью-Йорка. Номер – 2723 – мне был незнаком. Я снял трубку. Американец на другом конце провода говорил с заметным акцентом, растягивая слова, как судебный пристав из юго-восточного штата Джорджия.

– День добрый. Это Билл Браудер?

– Да. Кто говорит?

– Звать Бобби Людвиг. Слышал, у тебя там какая-то интересная история с Россией.

– Верно, так и есть. А вы работаете в нашей компании? – поинтересовался я. Я не слышал этого имени раньше и пытался сообразить, кто бы это мог быть.

– Ага, в нью-йоркском отделении. Было бы неплохо, если бы ты приехал и рассказал мне о своих задумках. Окажешь мне такую услугу?

– М-м, конечно. Давайте я посмотрю расписание встреч и перезвоню вам.

– Идет.

Повесив трубку, я тут же связался со знакомым из отдела развивающихся рынков, который раньше работал в Нью-Йорке, и спросил, что за личность этот Людвиг.

– Бобби Людвиг? – переспросил он таким тоном, будто говорит со школьником, не знающим элементарных вещей. – Да это один из самых успешных сотрудников компании. Хотя немного чудной. Некоторые даже считают его чокнутым. Но он из года в год приносит большой доход компании, поэтому может заниматься всем, что придет ему в голову. А что?

– Да так, ничего. Спасибо.

Похоже, Бобби был именно тем человеком, который в силах помочь мне выбраться из трясины, и я тут же перезвонил ему.

– Здравствуйте, это опять Билл. Буду рад прилететь к вам в Нью-Йорк с презентацией о России.

– Как насчет пятницы?

– Договорились. До встречи в пятницу.

Я две ночи не спал, готовя презентацию про инвестиции в акции российских предприятий. В четверг вечером я вылетел шестичасовым рейсом в Нью-Йорк. Пока другие пассажиры смотрели кино, я продолжал работать над презентацией. Я не мог позволить себе провала.

В пятницу утром я явился в штаб-квартиру «Саломон Бразерс» в седьмом корпусе Всемирного торгового центра в Нью-Йорке. Башни-близнецы сверкали в лучах утреннего солнца. Меня направили на тридцать шестой этаж, там меня уже ждала секретарь Бобби. Она поприветствовала меня и, проведя карточкой по считывающему устройству, открыла дверь в операционный зал. Он был огромен: столы тянулись, насколько видел глаз. Я словно осязал его энергетику. Это была сердцевина неприкрытого, агрессивного капитализма.

Мы прошли по краю операционного зала, мимо десятка рядов рабочих столов и свернули в короткий коридор, ведущий в кабинет Бобби. Секретарь сообщила о моем приходе и ушла. Бобби сидел за столом и глядел на нью-йоркскую гавань за окном. Ему было около пятидесяти, но из-за косматых рыжих волос и длинных густых усов, обрамлявших рот, он выглядел гораздо старше своих лет. Если не считать множества небрежно сложенных стопками папок с документами, его кабинет можно было назвать спартанским: из мебели кроме рабочего места там стояли только два дополнительных стула и маленький круглый столик. Бобби предложил мне сесть, и я обратил внимание на его поношенные кожаные тапочки и красный галстук, усеянный жирными пятнами. Позже я узнал, что это его счастливый галстук, и надевал он его чуть ли не ежедневно, с тех пор как заработал пятьдесят миллионов долларов на одной сделке. Бобби уселся за столом, а я достал презентацию и, положив перед ним второй экземпляр, начал выступление.

Обычно во время презентации аудитория так или иначе реагирует на услышанное, проявляет заинтересованность, любопытство или демонстрирует скуку. Но Бобби безучастно смотрел на таблицы и диаграммы, которые я по очереди перед ним разворачивал. Ни тебе «ага», ни кивка. Один лишь непроницаемый взгляд. Это меня тревожило. Примерно на середине презентации Бобби неожиданно встал и, ни слова не говоря, вышел из кабинета.

Я не знал, что и думать. Это был мой последний шанс спасти карьеру в «Саломоне». И он таял на глазах. «Что я сделал не так? Как мне спасти исход этой встречи? Говорить быстрее? Замедлить темп? Что мне делать?» – лихорадочно соображал я.

Я промучился в сомнениях и панических мыслях минут сорок, пока не увидел в дверях возвращающегося Бобби. Он остановился что-то сказать секретарю и медленно вошел в кабинет. Я встал с места, готовый умолять его, если потребуется.

Но не успел я произнести и слова, как Бобби сказал:

– Браудер, ты рассказал самую удивительную историю из всех, что мне доводилось слышать. Я только что был в отделе инвестиционных рисков и получил двадцать пять миллионов долларов на инвестиции в Россию. Не трать времени ни на какие другие дела, поезжай в Москву и давай вкладывать деньги, чтобы не упустить этот шанс. Ты меня слышишь?

О, да. Я слышал каждое его слово.