355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Билл Браудер » Красный циркуляр » Текст книги (страница 20)
Красный циркуляр
  • Текст добавлен: 7 октября 2016, 16:06

Текст книги "Красный циркуляр"


Автор книги: Билл Браудер



сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 27 страниц)

Он сел и отвернулся от судьи. Слушание продолжалось без участия Сергея. Сташина оставалась невозмутимой. Она прошлась по нескольким техническим вопросам и затем хладнокровно продлила срок содержания под стражей. Слушание было окончено, и конвоиры вошли в клетку за Сергеем. Когда его уводили из зала, Сергей не нашел в себе силы даже улыбнуться семье.

Его отвели в коридор и вновь приковали к радиатору. До конца вечера ни адвокату, ни семье не позволили увидеть Сергея. Мама и тетя несколько часов простояли на холоде в ожидании тюремного фургона, который должен был увезти Сергея обратно в Бутырку. Они надеялись хотя бы помахать ему рукой на прощание и сказать, что любят его, но до девяти вечера машина так и не появилась. Холод, отчаяние и печаль подавляли их. Ждать дальше становилось невыносимо, и они пошли домой.

Я узнал обо всем, что случилось, на следующее утро. Когда я рассказал это Елене, она пришла в смятение:

– Билл, у меня очень нехорошее предчувствие.

Было трудно не согласиться с ней.

– Кто-то из адвокатов обязательно должен поехать навестить его в Бутырке, – продолжила она решительно. – Кто-то должен увидеть его. Сегодня же.

Но отправиться туда никто не мог. Адвокат Сергея – единственный, кому было позволено с ним видеться, – уехал из города до понедельника.

В ту ночь, в четверть первого, мой смартфон завибрировал – пришло сообщение на голосовую почту. Никто никогда не звонил мне на этот номер, никто его даже не знал. Я взглянул на Елену и нажал кнопку голосовой почты. Там было оставлено одно новое сообщение.

Я услышал крики и мольбу человека, которого жестоко избивали. Запись длилась две минуты и обрывалась на полувопле. Я дал Елене прослушать запись. Мы до утра просидели в кровати без сна, думая о самых мрачных сценариях.

На рассвете я обзвонил всех ребят из нашей команды. Все были в порядке. Единственный, кому я не мог позвонить, был Сергей.

В понедельник, шестнадцатого ноября 2009 года, адвокат Сергея Дмитрий Харитонов отправился к нему в Бутырку. Однако служащие следственного изолятора не привели Сергея – он «не может покинуть камеру по состоянию здоровья». Дмитрий попросил показать ему медицинское заключение, но они не предоставили его, сообщив, что бумага находится у следователя Сильченко. Дмитрий позвонил Сильченко и попросил копию заключения о состоянии здоровья Сергея, но и Сильченко сказал, что медицинское заключение является «внутренним делом следствия», и наотрез отказался сообщать какие бы то ни было подробности.

Они намеренно давали адвокату уклончивые ответы. На самом деле Сергею не просто «нездоровилось». За время заключения у него развились панкреатит, камни в желчном пузыре и холецистит. Несколько месяцев без лечения закончились тем, что организм сдал, у Сергея началось серьезное обострение. До этого начальство Бутырки отказывало Сергею в многочисленных просьбах о медицинской помощи, но в тот день направило его с конвоем в больницу «Матросской тишины» для неотложной госпитализации.

По прибытии в СИЗО его отвели не в больничное отделение, а в изоляционную камеру, где приковали наручниками к кушетке. Там его навестило восемь конвоиров и оперативников. Сергей требовал, чтобы были срочно вызваны его адвокат и прокурор, и кричал: «Меня кинули сюда потому, что я раскрыл, как чиновники и сотрудники органов украли пять миллиардов четыреста миллионов рублей». Но спецотряд пришел не для того, чтобы помочь ему. Их цель заключалась в другом – и именно для этого они прихватили с собой резиновые дубинки.

Спустя один час и восемнадцать минут допущенный в следственный изолятор гражданский врач обнаружил мертвое тело Сергея Магнитского на полу камеры.

Жена Сергея больше никогда не услышит его голос, мать никогда не увидит его мягкую улыбку, а дети не почувствуют тепло отцовских рук.

«Осуществляемое в отношении меня уголовное преследование, – писал Сергей в своем заявлении из заключения, – направлено не на достижение целей, установленных ст. 6 УПК РФ, а является репрессивной мерой, целью которой является наказание меня за помощь, которую я оказывал своему клиенту в отношении расследования обстоятельств похищения принадлежавших клиенту обществ – ООО „Рилэнд“, ООО „Махаон“, ООО „Парфенион“. В ходе оказания мною этой помощи клиенту мне стало известно о возможной причастности к хищению сотрудников МВД РФ, а также о том, что похищенные компании впоследствии были использованы злоумышленниками для хищения из государственной казны суммы налогов в размере 5,4 миллиарда рублей, ранее уплаченных указанными обществами в то время, когда они контролировались моим клиентом».

Сергей Магнитский был убит за свои идеалы. Он был убит, потому что верил в закон. Он был убит за то, что любил свой народ и свою родину – Россию.

Ему было всего тридцать семь лет.

31. «Катынский принцип»

В апреле 1940 года в начале Второй мировой войны дислоцированному в Белоруссии сотруднику НКВД Василию Блохину было приказано расстрелять как можно больше польских военнопленных[15]15
  После аннексии восточной Польши в сентябре 1939 года в советском плену оказалось множество поляков.


[Закрыть]
. Чтобы эффективно выполнить приказ, не привлекая внимания пленных к уготованной им участи, Блохин распорядился о постройке специального сарая на территории лагеря. Вход сделали с одной стороны, выход – с другой. Сарай со всех сторон обложили мешками с песком. Поляков заводили туда по одному и приказывали встать на колени. Затем Блохин приставлял пистолет к затылку пленного и стрелял. Тела выволакивали через выход с противоположной стороны и складывали в грузовик. Заполнив кузов, «груз» отвозили в лес и сбрасывали в общую яму.

Работу свою Блохин выполнял хорошо. Он был «совой» и под покровом ночи трудился, не покладая рук, от захода солнца до рассвета. Вначале он использовал стандартный пистолет советского образца, но позже перешел на немецкий «вальтер». У того меньше отдача, поэтому не так сильно уставала рука. За двадцать восемь дней, с небольшим перерывом на майские праздники, Блохин расправился с семью тысячами польских военнопленных. Этот результативный палач был далеко не единственным исполнителем воли коммунистической партии и Сталина. В кратчайший срок было уничтожено около двадцати двух тысяч польских солдат и офицеров – большинство их захоронено в Катынском лесу.

Когда война окончилась и были обнаружены массовые захоронения, советское руководство заявило, что в этих чудовищных преступлениях повинны нацисты. Мир знал о жестоких и немыслимых бесчинствах нацистов в военное время, и эта ложь выглядела вполне правдоподобно. Чтобы закрепить ее в сознании людей, советские чиновники сфабриковали доказательства, подготовили официальные экспертные заключения и повторяли их столько раз и в таком количестве мест, в том числе на знаменитом Нюрнбергском процессе, что их версию событий не подвергали сомнению.

И только десятилетия спустя, в начале девяностых годов двадцатого века, когда Советский Союз стоял на грани распада и на сокрытие правды в этом деле не оставалось сил, российское руководство созналось, что же действительно произошло в лесу под Катынью.

Вы, верно, подумаете, что все это осталось в прошлом – шагнув в двадцать первый век, российское государство прекратило подобную практику. Однако, придя в 2000 году к власти, Владимир Путин вместо того, чтобы разобрать этот аппарат лжи и фальсификации, усовершенствовал его и сделал еще более мощным.

Убийство Сергея Магнитского стало ярким свидетельством такого подхода, и нам на себе довелось ощутить, как работают поршни и шестеренки машины лжи.

Утром семнадцатого ноября 2009 года задолго до рассвета мама Сергея, Наталья Николаевна, поехала в Бутырский следственный изолятор, чтобы передать сыну пакет с едой и лекарствами, как она делала каждую неделю. В 5:30 утра она уже стояла в очереди. Родственники заключенных толпились у бокового входа в Бутырку. Приезжать надо было рано, потому что передачи принимали только с девяти до одиннадцати утра по вторникам. Если пропустить это окно, то следующей возможности передать необходимое родным приходилось ждать неделю. Многие заключенные без этих передач не выжили бы, и Наталья Николаевна никогда не опаздывала.

В то утро очередь двигалась медленно. С полусотней таких же, как она, Наталья Николаевна стояла в узком сыром коридоре, который вел к окошку, где двое служащих изолятора принимали передачи. Наконец, в 9:40 утра подошел черед Натальи Николаевны. Она протянула сотруднице список содержимого своей передачи.

Женщина взглянула на него и энергично замотала головой:

– Этот заключенный больше не у нас. Его перевели прошлым вечером в «Матросскую тишину».

– В их больницу? – с тревогой спросила Наталья Николаевна. За несколько дней до этого Сергей неважно выглядел на судебном слушании, мама беспокоилась за его здоровье и надеялась, что речь идет не об экстренной госпитализации.

– Не знаю, – жестко произнесла приемщица.

Держа передачу для сына в руках, Наталья Николаевна поспешно вышла. На метро она добралась до «Матросской тишины». В 10:30 утра она уже встала в очередь. Перед ней было всего три человека. Дойдя до окна приема передач, она обратилась к сотруднице:

– Мне сказали, что мой сын, Сергей Магнитский, переведен сюда.

Не взглянув в журнал или на экран компьютера, сотрудница ответила:

– Да, его доставили сюда вчера вечером в очень тяжелом состоянии.

– Что случилось? С ним все в порядке? – запаниковала Наталья Николаевна.

Несколько секунд женщина молчала, а потом ответила:

– Я очень сожалею. Он умер вчера в девять часов вечера.

Наталья Николаевна вскрикнула.

– К-как? Как это произошло?

– Умер от панкреонекроза, разрыва брюшной мембраны и токсического шока, – сообщила приемщица монотонным голосом. – Очень сожалею о вашей утрате.

Наталью Николаевну бросило в дрожь. От потрясения она не могла и шага ступить. Она тяжело оперлась о стойку приема. Смысл услышанного стал доходить до нее, и по лицу хлынули слезы.

– Женщина, отойдите, пожалуйста, в сторону, – холодно отрезала сотрудница следственного изолятора. – У меня следующий на приеме.

Пелена застилала глаза Натальи Николаевны.

– Вам следует отойти в сторону, – повторила сотрудница и указала на убогий пластмассовый стул у стены.

Наталья Николаевна сделала несколько шагов в сторону стула, с трудом переставляя немеющие ноги. Очередь безмолвно глядела на нее.

Наталья Николаевна опустилась на стул. По щекам текли слезы. Через несколько минут ей удалось взять себя в руки ровно настолько, чтобы позвонить Дмитрию, адвокату Сергея – его офис располагался поблизости. Когда через четверть часа он прибыл на место, Наталья Николаевна была уже не в состоянии говорить. Дмитрий попросил позвать дежурного врача. Через несколько минут появился мужчина в белом халате, повторил причину смерти и сказал, что тело перевезли в одиннадцатый морг, так что если они хотят выяснить что-то еще, следует ехать туда.

В то утро мой домашний телефон зазвонил в 7:45 утра (10:45 по Москве). Я поднял трубку. Звонил Эдуард. Он что-то быстро говорил по-русски, и я передал телефон Елене. Она слушала, потом ахнула, и глаза ее наполнились слезами. Елена закричала. Не по-русски и не по-английски: в этом было что-то первобытное – такого стона я в жизни не слышал.

Когда Елена сказала мне, что Сергей умер, я вскочил и заметался по комнате, как птица, которая впервые оказалась в клетке.

Смерть Сергея превосходила самые худшие опасения, и я не знал, как с этим справиться. Я чувствовал боль, как будто меня ударили ножом в живот.

Отойдя от первого потрясения и метаний, продышавшись немного от переполнявших сердце слез, я собрался с силами, чтобы позвонить.

Первым я набрал Владимира. Он всегда знал, что нужно делать, что говорить, к кому обратиться за помощью… но только не в этот раз. Когда я сообщил ему о случившемся, он какое-то время молчал, потом прошептал в трубку: «Билл, это ужасно».

Не принимая душа, я натянул брюки, схватил на ходу рубашку и поспешил в офис. Поймав такси, я прибыл на работу первым, но через двадцать минут все уже были в сборе, взъерошенные, с охваченными горем лицами.

В любой критической ситуации определяющим становится то, что мы делаем в первые несколько часов. Мы быстро составили заявление для прессы на английском и русском языках. Его сопровождал рукописный документ Сергея на сорока листах, в котором он подробно описывал, как над ним издевались, как отказывали в медицинской помощи, подвергая мучениям и лишениям в неволе. Мы разослали заявление, молясь о том, чтобы не встретить безразличия и в этот раз.

И в этот раз люди услышали нас.

Посмертные фотографии кистей рук и костяшек Сергея Магнитского, сделанные на следующий день после его гибели 17 ноября 2009 года. Глубокие раны от наручников и ссадины на руках говорят об отчаянной схватке за жизнь (Из архива семьи Магнитских)

Большинство крупных газет взялось за собственные расследования – российским властям посыпались звонки с просьбами прокомментировать случившуюся трагедию. Пресс-службой в Следственном комитете при МВД руководила Ирина Дудукина – полнощекая блондинка лет за сорок. Вскоре после первых запросов она озвучила версию МВД – Сергей умер не от панкреонекроза и токсического шока, как ранее сообщила Наталье Николаевне администрация следственного изолятора, а от острой сердечной недостаточности (без признаков насильственной смерти).

Дудукина не ограничилась этим и чуть позже в тот же день сообщила, что «в уголовном деле не было ни одной жалобы от Сергея Магнитского на состояние здоровья» и что смерть Сергея «для следователя – это просто шок».

Это было откровенной ложью. Не только потому, что в материалах дела лежали многочисленные жалобы, но и потому, что там значились отказы в медицинском обследовании за подписью следователя Сильченко и других должностных лиц.

Дудукина лгала и о времени и месте смерти Сергея. По ее заявлению, Сергей умер в 21:50 в отделении больницы «Матросской тишины», пока врачи якобы пытались его реанимировать. Эту версию полностью опровергали показания гражданского врача, обнаружившего тело на полу одиночной камеры и зафиксировавшего, что Сергей умер в 21 час.

Я не был раньше знаком с мамой и женой Сергея, потому что общался либо напрямую с Сергеем, либо – после его ареста – с адвокатом. Но с этого дня мы навсегда стали неразрывно связаны.

Мой первый звонок его маме был семнадцатого ноября. Вадим переводил. Я хотел не только выразить глубочайшие соболезнования, но и сказать ей, что чувствую свою ответственность за произошедшее с ее сыном и что она не одинока. Этот разговор и сегодня остается одним из самых тяжелых в моей жизни. Наталья Николаевна была безутешна. Сергей был ее единственным сыном, смыслом ее жизни. Каждый раз, когда она пыталась говорить, ее голос срывался до слез. Я не хотел причинять ей новую боль, старался только донести, что отныне буду заботиться о ней и о семье Сергея. А главное – я хотел сказать, что не успокоюсь, пока люди, причастные к пыткам и смерти Сергея, не предстанут перед законом, и сделаю для этого все, что в моих силах.

К сожалению, я не мог приехать в Москву, чтобы помочь на месте, так что бремя похорон Сергея легло на его семью. Узнав о смерти, они сразу же попросили, чтобы вскрытие было произведено в присутствии независимого эксперта-патологоанатома, на что получили отказ прокурора, заявившего, что «все эксперты одинаково независимы».

Два дня спустя Наталья Николаевна попросила выдать тело сына, чтобы семья смогла организовать независимое вскрытие, на что тоже получила отказ – мол, «оснований не доверять результатам проведенного государственным экспертом вскрытия не имеется».

В тот же день она приехала в морг номер одиннадцать, где ей сообщили, что тело Сергея следует немедленно захоронить, иначе оно начнет разлагаться из-за проблем с холодильниками в морге. Тогда Наталья Николаевна спросила, могут ли выдать тело семье, чтобы отпеть Сергея по-человечески в открытом гробу, и вновь категорический отказ: «Тело выдадут только для немедленного захоронения».

Семье Сергея пришлось организовать похороны на следующий день. Наталья Николаевна с вдовой и тетей Сергея привезли в морг темный костюм, белую отглаженную рубашку и синий галстук в полоску. Они надеялись побыть с ним одни, без посторонних, в последний раз. Служащий морга неохотно согласился. Они пошли вниз по лестнице и затем по коридору в подвальное помещение. Там было темно, невыносимо пахло формалином, и воздух был пропитан смертью. Через пятнадцать минут он выкатил на тележке тело Сергея и сказал: «Можете попрощаться».

Тело было по плечи накрыто белой простыней. Наталья Николаевна принесла с собой свечку, которую хотела вложить Сергею в руки по православной традиции. Отвернув простыню, она ужаснулась, увидев темные пятна от синяков на его костяшках и глубокие раны на запястьях. Самообладание покинуло всех трех, и они разрыдались.

Со слезами на глазах они поцеловали покойного в лоб и коснулись израненных рук. Отдав работнику морга одежду Сергея, женщины ушли.

Мама Сергея, Наталья Николаевна Магнитская, скорбит над телом сына во время похорон на московском кладбище 20 ноября 2009 года (© Reuters/Mikhail Voskresensky)

Двадцатого ноября 2009 года коричневый деревянный гроб вынесли из морга номер одиннадцать и погрузили в катафалк. Семья последовала за машиной до Преображенского кладбища на северо-востоке Москвы. Друзья Сергея перенесли гроб из катафалка на тележку, и процессия пошла к месту захоронения. Многие несли похоронные венки и большие букеты цветов. Гроб поставили рядом с подготовленной для захоронения могилой, крышку сняли и прислонили к основанию гроба. Сергей, облаченный в свой костюм, был по грудь накрыт накрахмаленным хлопчатобумажным покрывалом. Открытые участки тела были покрыты толстым слоем косметики, нанесенной сотрудниками морга. Но даже несмотря на это, на запястьях и костяшках пальцев были хорошо различимы следы насилия. Сергей выглядел умиротворенным, и именно так ему и предстояло быть похороненным.

Родные и близкие по очереди прощались с ним, кладя к ногам красные розы. Мать Наталья Николаевна и вдова Наташа, не сдерживая слез, разложили в изголовье белые розы. Когда все простились с Сергеем, гроб закрыли и опустили в могилу.

Сразу же после смерти Сергея Магнитского во всех правоохранительных инстанциях началось укрывательство. Восемнадцатого ноября представитель Следственного комитета Российской Федерации по городу Москве объявил: «У следствия нет оснований для возбуждения уголовного дела по факту смерти Сергея Магнитского в СИЗО».

Двадцать третьего ноября, через три дня после похорон, Генеральная прокуратура сообщила, что в ходе проверки, проведенной прокуратурой города Москвы,

«нарушений <…> со стороны администрации[16]16
  Администрации следственных изоляторов.


[Закрыть]
не установлено. Магнитский скончался от острой сердечно-сосудистой недостаточности».

Наконец, двадцать четвертого ноября начальник «Матросской тишины» утвердил официальное заключение, в котором говорилось:

«Нарушения законности не допущено. Дальнейшую проверку прекратить, материалы проверки списать в дело отдела режима[17]17
  СИЗО «Матросская тишина».


[Закрыть]
».

Но незаметно списать дело Сергея в архив не удалось. У каждого арестанта есть свой способ справляться с невзгодами заключения; способ Сергея состоял в подробном письменном фиксировании всего, что с ним происходит. За 358 дней в заключении он совместно с адвокатами подал 450 жалоб и ходатайств, в мельчайших подробностях описывавших, кто, как и когда попирал его права. Эти свидетельства сделали совершённое против Магнитского преступление самым задокументированным нарушением прав человека в России за последние тридцать пять лет.

В первую неделю после гибели Сергея я полностью подавил эмоции и старался сделать как можно больше, чтобы добиться хоть какой-то справедливости в России. Однако непрекращающийся поток отказов выбивал из колеи.

Придя домой вечером двадцать пятого ноября, я сел за стол поужинать с Еленой. Обхватил голову руками и закрыл глаза, надеясь, что жена мягко прикоснется к моим плечам и, как прежде, приободрит меня. Но все ее внимание было поглощено смартфоном.

Я поднял голову и увидел, что она что-то напряженно читает.

– Что-то случилось?

Она подняла руку вверх, прося меня подождать, дочитала до конца и сказала:

– Медведев только что распорядился расследовать обстоятельства смерти Сергея!

– Что?

– Президент Медведев собирается начать расследование!

– Серьезно?

– Да. Здесь говорится, что председатель совета по правам человека ввела его в курс дела, и он поручил генеральному прокурору и министру юстиции провести проверку.

В этот момент зазвонил мой телефон. Это был Владимир.

– Билл, вы слышали новости, что Медведев…

– Да, мы с Еленой как раз их читаем. Что вы думаете по этому поводу?

– Знаете, Билл, я никогда не верил ни единому слову этих людей, но, с другой стороны, если это так, то что в этом может быть плохого?

– Думаю, ничего, – согласился я.

Ничто не вернет Сергея, но эта новость позволяла надеяться хотя бы на то, что фундамент лжи даст трещину. А вдруг это шанс – пусть и крохотный, – что российское руководство не последует вновь «катынскому принципу» и не будет лгать об убийстве Сергея.

Две недели спустя, одиннадцатого декабря, пресс-секретарь Медведева сообщил, что по итогам служебной проверки смерти Сергея уволено двадцать руководителей федеральной системы исполнения наказаний. Услышав об этом, я начал представлять, как мучителей Сергея арестовывают по домам и бросают в те же камеры, где томился Сергей.

В тот же день ко мне с мрачным видом подошел Вадим, сжимая в руке какие-то листки.

– Что это? – спросил я, кивнув на бумаги.

– Имена уволенных чиновников. Девятнадцать не имеют ни малейшего отношения к делу Сергея. Некоторые вообще работали за тысячи километров от Москвы – во Владивостоке и Новосибирске.

– А есть в этом списке кто-то причастный?

– Всего один. Но это чушь собачья. Просто пыль в глаза.

Кульминацией отговорок и показушных увольнений стала реакция властей на отчет независимой наблюдательной комиссии по правам человека в местах заключения, опубликованный двадцать восьмого декабря. Эта московская общественная группа расследует нарушения прав заключенных, факты жестокого обращения с ними и подозрительные смерти в следственных изоляторах столицы. Вскоре после гибели Сергея комиссия начала собственное расследование. Проходило оно под руководством честнейшего человека – Валерия Васильевича Борщева. Он и возглавляемая им комиссия лично опрашивали охранников, врачей и сокамерников, так или иначе связанных с Сергеем. Они изучали заявления и жалобы Сергея и материалы его уголовного дела.

Их выводы были однозначными:

«Поведение медиков <…> не было халатностью. Это было <…> неоказание медицинской помощи»; на Сергея «оказывалось психологическое и физическое давление»; «случай с С. Л. Магнитским может рассматриваться как нарушение[18]18
  Нарушение государством.


[Закрыть]
права на жизнь»; следователи, прокуроры и судьи сыграли свою роль «в создании пыточных условий содержания»; и, наконец, «они намеренно скрывают правду».

Борщев направил отчет в пять различных правительственных учреждений, в том числе в Администрацию Президента, Министерство юстиции и Генеральную прокуратуру.

На выводы комиссии не ответило ни одно.

То, что «Новая газета» опубликовала фрагмент тюремных дневников Сергея на первой полосе, и его прочитало множество людей, не имело для власти никакого значения.

Для них не имело никакого значения и то, что после смерти Сергея вышло 1148 статей на русском языке и 1257 репортажей на английском, в которых упоминались его имя и его история.

Для них не имело значения, что убийство Сергея нарушает негласный общественный договор: «Не вмешивайтесь в конфликтные сферы – политику, вопросы прав человека или Чечню – и живите себе спокойно, довольствуясь плодами авторитарного режима».

Силовые структуры были так поглощены сокрытием фактов, что даже не понимали – то, что произошло с Сергеем, задевает каждого. Сергей был всего лишь хорошим специалистом по налоговому законодательству – представителем молодого среднего класса России, простым человеком, который любит свою семью и каждый день ходит на работу в скромный офис.

Единственное несчастье Сергея заключалось в том, что он случайно обнаружил, как чиновники-коррупционеры совершили крупное хищение из государственной казны, и поступил как патриот своей страны: дал показания. За это его вырвали из нормальной жизни и бросили за решетку, где медленно и методично запытали до смерти.

В конце концов на месте Сергея Магнитского запросто мог оказаться любой россиянин.

Я прятал сомнения, желая верить в то, что Россия оставила далеко в прошлом «катынский принцип» – сознательное распространение лжи от лица государства, чтобы скрыть свою ответственность за преступление. Но под ярким лучом общественного внимания зло не исчезло само. Я хотел добиться справедливости для Сергея в его стране, но другого варианта, кроме как сделать это за пределами России, не видел.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю