Текст книги "Красный циркуляр"

Автор книги: Билл Браудер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 27 страниц)

Я оторопел и механически привстал, спешно помахал рукой и быстро сел на место. Не забыть про меня было со стороны Марка очень мило, конечно, но в тот момент я мечтал разве что провалиться сквозь землю.

После того как гости завершили основное блюдо, Зюганов поднялся и произнес речь. Говорил он долго и многословно, его тезисы было трудно запомнить, пока он не произнес:

– Тем из вас, кто опасается, что я стану национализировать приватизированные активы, говорю: повода для опасений нет.

Я оживился. Зюганов тем временем продолжал:

– В наши дни коммунист – это всего лишь ярлык. В России начался процесс приватизации собственности. Этот процесс необратим. Попытайся мы заново национализировать активы, страну всколыхнет от Калининграда до Владивостока.

В завершение он коротко кивнул и произнес:

– Надеюсь увидеть всех вас снова уже будучи президентом России.

Наступила звенящая тишина – он сел, взял серебряную вилку и принялся за десерт. Неужели он и вправду только что исключил возможность ренационализации? По всему выходило, что да.

Банкет вскоре завершился, и мы с Марком чуть позже вернулись в номер отеля. Я лежал на полу и не мог заснуть, мысли беспорядочно роились в голове. Если Зюганов говорил правду, то неважно, кто выиграет выборы – мой бизнес возможен и при нем. Я хотел как можно скорее поделиться этой новостью с Сэнди Койфманом.

Я позвонил ему в Женеву рано утром и рассказал о событиях предыдущего вечера. Но мои новости не произвели на него должного впечатления.

– Ты ведь не станешь верить ему на слово, Билл? Политики могут наобещать что угодно.

– Но, Сэнди, Зюганов сделал это заявление перед аудиторией самых влиятельных бизнесменов в мире! Это ведь ко многому обязывает!

– Да ни к чему это не обязывает. Люди врут, политики врут, все врут. Ну, подумай сам: ты же говоришь о российском политике. Если бы я верил всему, что мне говорили политики, Сафра давно бы обанкротился.

Я не знал, что и думать, но услышанное в Давосе давало пусть небольшой, но все же шанс на то, что бизнес состоится. Я был полон решимости сделать ради этого все, что в моих силах.

10. Привилегированные акции

Спустя шесть недель после возвращения из Давоса я наконец завершил методическое руководство для Сэнди. Теперь он должен был решить: либо перечислить в фонд обещанные Сафрой деньги, либо отказаться от сделки.

Если бы рейтинг популярности Ельцина оставался на уровне пять-шесть процентов, Сэнди наверняка вышел бы из дела. Однако план олигархов, похоже, начал работать. К первым числам марта его рейтинг подскочил до четырнадцати процентов, что усугубило положение Сэнди. В случае отказа от сделки Сафра, по условиям договора, должен был заплатить многомиллионную неустойку. Но если Сэнди переведет деньги, а Ельцин не победит, то Сафра рисковал потерять гораздо больше. Чтобы выиграть еще немного времени, Сэнди перечислил сто тысяч долларов на расходы, что по крайней мере позволило мне открыть представительство в Москве.

Сам я тоже оказался на перепутье. Меня не радовала перспектива переезда в Москву в условиях полной неопределенности моего предприятия, но и раздражать Сафру тоже не хотелось. Если он решит отказаться от сотрудничества сейчас, мне ни за что не найти другого инвестора, – никто не захочет вкладывать в фонд двадцать пять миллионов долларов за три месяца до президентских выборов.

Я занялся делами и готовился к переезду вместе с Сабриной. Но наше положение осложнилось. Она забеременела, как только мы решили пожениться, и теперь страдала от сильного утреннего токсикоза. Порой от обезвоживания организма Сабрине становилось так плохо, что мне приходилось возить ее в больницу.

Перед самым выездом в Москву, когда мы собирали в спальне вещи, она все-таки произнесла то, что я так боялся услышать.

– Билл, я не спала всю ночь, все думала… Знаешь, я…

– Что такое?

– Прости, но я не могу ехать в Москву.

– Из-за токсикоза?

– Ну, да, и…

– Что? Ты приедешь, когда тебе станет получше?

Она в затруднении отвернулась.

– Да. То есть, наверное. Я не знаю, Билл, просто не знаю.

Как бы мне ни хотелось, чтобы в Москве Сабрина была рядом, я не мог ни в чем ее упрекать. Она скоро станет моей женой, она ждет нашего ребенка. Все прежние разговоры отошли на второй план. Сейчас главное, чтобы она чувствовала себя счастливо и комфортно.

Мы решили, что она останется в Лондоне. На следующее утро Сабрина отвезла меня в аэропорт Хитроу. Мы попрощались у машины, и я обещал звонить ей по два раза каждый день. Я поцеловал Сабрину и зашагал к терминалу, надеясь, что вскоре она будет в состоянии присоединиться ко мне.

Мысли о Сабрине занимали меня всю дорогу. Но, приземлившись в Шереметьево и окунувшись в толпу и хаос, я уже не мог думать ни о чем другом, кроме будничной жизни в Москве.

Список дел занимал две страницы. Первый пункт – найти офис. Я снял себе номер в гостинице «Националь» и затем позвонил Марку Хольцману. Он незадолго до того открыл в Москве свой офис. Марк сказал, что на том же этаже есть свободное помещение, и я договорился приехать посмотреть это место.

На следующее утро я вышел из гостиницы и встал у дороги, чтобы поймать такси. Не успел я вытянуть руку, как со средней полосы лихо свернула машина скорой помощи и резко затормозила прямо передо мной. Водитель наклонился, опустил стекло и спросил:

– Куда едете?

Я понял, что он спрашивает, куда мне нужно, и на ломаном русском произнес:

– «Парус Бизнес Центр», Тверская-Ямская, двадцать три.

Этими словами практически и ограничивались мои познания в русском языке. В отличие от других иностранцев в Москве, я раньше не изучал русской литературы, не проходил подготовку в разведшколе и вообще не занимался ничем таким, что подготовило бы меня к жизни в России.

– Пять тысяч рублей, – сказал водитель.

Пять тысяч рублей – примерно один доллар – чтобы проехать три с небольшим километра. Пока мы переговаривались, еще четыре машины остановились на случай, если меня не устроит скорая. Но я спешил, так что запрыгнул в салон. Садясь на пассажирское место, я оглянулся через плечо, на всякий случай – убедиться, что там нет тел или пострадавших. К счастью, сзади было пусто. Я закрыл за собой дверь, и мы влились в уличное движение в сторону Тверской.

Вскоре я узнал, что это здесь обычное явление – машины скорой помощи вот так запросто подвозили голосующих. Любой транспорт в России был потенциальным такси. Частники, патрульные машины, даже мусоровозы – всем не хватало денег, и все были готовы подбросить пассажира.

Через десять минут мы остановились у входа в деловой центр «Парус». Я расплатился с водителем и перешел через подземный переход на другую сторону улицы. Войдя в здание, прошел мимо представительства местного автодилера «Шевроле», расположенного в вестибюле, и встретился с управляющим зданием – расторопным австрийцем.

Он провел меня в пустое помещение на четвертом этаже. Площадью оно было метров восемнадцать, размером со среднюю спальню. Окна из стеклопакета приоткрывались всего на несколько сантиметров и выходили на небольшую парковку с тыльной стороны здания. Из окон открывался вид на обшарпанные советские дома-муравейники. Помещение было неказистым, но функциональным, имелось несколько телефонных розеток, к тому же рядом был офис Марка. Австриец хотел четыре тысячи долларов в месяц – прямо скажем, недешевая аренда. Я попытался торговаться, но он только рассмеялся мне в лицо. Мы еще немного поспорили, но пришлось сдаться и подписать с ним договор.

Ну вот, у меня есть офис – теперь нужны сотрудники. Несмотря на то, что миллионы россиян отчаянно бились об лед в поисках заработка, найти в Москве хорошего работника, владеющего английским языком, было почти нереально. Семьдесят лет жизни при коммунистах искоренили в людях предпринимательские навыки. Миллионы русских попадали в трудовые лагеря за малейшее проявление инициативы. Советская власть сурово расправлялась с любым проявлением свободы мысли, поэтому естественной защитной реакцией было желание не выделяться и вообще делать поменьше. Это впитывалось с молоком матери. Чтобы организовать бизнес в западном стиле, надо было воспитать новичка, развив в нем такие качества, как быстрота действий и ясность мышления, разве что вам повезет встретить человека, чудесным образом сохранившего эти качества в едкой советской среде.

К счастью, мне повезло. Незадолго до моего приезда в Москву закрылась одна местная фирма, которая вела операции на фондовом рынке. В ней работало немало специалистов, подготовленных по западному образцу, и теперь они остались без работы. Таким образом мне меньше чем за неделю удалось нанять сразу троих сотрудников: Клайва – младшего трейдера и аналитика из Великобритании; Светлану – секретаря с идеальным английским; и Алексея – опытного водителя, говорившего только по-русски.

После этого я попросил Светлану подобрать мебель для офиса. Светлана была невысокой симпатичной темноволосой девушкой двадцати двух лет родом из Литвы, с жизнерадостным характером. Она с энтузиазмом взялась за дело. Осмотревшись в мебельном магазине, она позвонила мне и сказала, что там есть изящные столы и стулья из Италии. По ее мнению, они отлично подходят для нашего офиса.

– Сколько они стоят? – спросил я.

– Около пятнадцати тысяч долларов.

– Пятнадцать тысяч?! Ты шутишь! А что у них еще есть?

– Выбор небольшой. Жуткие пластмассовые столики и складные стулья, и всё.

– И сколько они стоят?

– Около шестисот долларов.

– Берем.

К концу дня мы обзавелись четырьмя пластмассовыми столиками и восемью складными стульями. И еще комнатным растением, которое Светлана купила по собственной инициативе. Затем мы приобрели и установили компьютеры, так что к концу недели моя неоперившаяся команда была готова к бою.

Пока мы обустраивались, рейтинг Ельцина продолжал расти. Но до выборов оставалось еще больше десяти недель, а Сэнди не спешил переводить фонду деньги. Тем временем я с головой ушел в изучение потенциально интересных компаний, надеясь, что Сафра все же сдержит обещание и переведет свои двадцать пять миллионов долларов для инвестиций.

Первой компанией, к которой я решил присмотреться, был Московский нефтеперерабатывающий завод, сокращенно МНПЗ. Пока я трудился в «Саломон Бразерс», мы заработали много денег на акциях российских нефтяных компаний, так что крупное столичное нефтеперерабатывающее предприятие казалось перспективным объектом для вложений.

Светлана договорилась о встрече с главным бухгалтером МНПЗ, и в начале апреля мы поехали в головную контору завода. Полная блондинка лет пятидесяти в непритязательном темно-бордовом брючном костюме встретила нас у входа в старое залатанное здание и провела внутрь. Помещение явно знавало лучшие времена. Лампы мерцали, то ярко вспыхивая, то угасая; куски напольной плитки отколоты; стены замызганы.

После того как мы расположились в кабинете, я задал ей ряд важных для меня вопросов: каковы были выручка и прибыль предприятия за прошлый год, сколько акций находится в обращении и тому подобное. Такие вопросы могут показаться обыденными, но тогда в России не существовало общедоступной информации по компаниям. Получить ее можно было только при личной встрече.

Светлана переводила ответы про выручку и прибыль, но когда мы добрались до вопроса о количестве акций в обращении, бухгалтер задала мне встречный вопрос:

– Вы имеете в виду обыкновенные или привилегированные акции?

Я слышал термин «привилегированные акции», но не знал, о чем именно она говорит, поэтому спросил:

– А что это?

– Привилегированные акции были выданы работникам во время приватизации.

– И чем они отличаются от обыкновенных?

– По ним выплачивается дивиденд в размере сорока процентов от прибыли.

– А какой размер дивидендов по обыкновенным акциям?

– Минуточку. – Она взяла со стола тяжелую папку и внимательно просмотрела несколько замусоленных страниц. – Согласно документации, в прошлом году дивиденды по ним не начислялись.

– Значит, по привилегированным акциям выплачивался дивиденд в размере сорока процентов от прибыли, а по обыкновенным не выплачивалось ничего, так? – подытожил я, не вполне понимая причину такого несоответствия.

– Да, верно.

Завершив встречу с главным бухгалтером, мы со Светланой вскочили в старенькие жигули Алексея (эта марка автомобилей встречалась в городе повсеместно) и помчались в офис. Пока мы пробирались через полуденный поток транспорта, я позвонил Юрию Бурзинскому, толковому местному брокеру. Русский эмигрант из Нью-Йорка, он недавно вернулся в Москву для работы в инвестиционной компании «Кредитанштальт-Грант». В отличие от других брокеров, он не предлагал «туристические» акции (типа кокосов на Фиджи – туристам на пляже их впаривают по десять долларов, а местные покупают в городе по двадцать центов).

Юрию было лет двадцать с небольшим, и говорил он всегда приглушенным голосом, будто сообщает секретные сведения. Чаще всего его было нелегко понять, но когда мне это удавалось, информация обычно оказывалась интересной.

– Юрий, добрый день. У тебя есть данные по ценам на привилегированные акции МНПЗ? – спросил я.

– Не знаю. Может, и есть. Сейчас посмотрю.

Прикрыв трубку рукой, он пробурчал что-то трейдеру. В глубине доносились какие-то неразборчивые крики. Через некоторое время я услышал голос Юрия:

– Да, могу достать сто тысяч по пятьдесят центов за акцию.

Его было едва слышно, так что мне пришлось переспросить. Он повторил.

– А обыкновенные акции сколько стоят?

После некоторого бурчания на том конце провода я получил ответ:

– Сто тысяч по семь баксов за штуку.

– Ты уверен?

– Ну, да. Такие цены.

Я не хотел преждевременно раскрывать свои карты, но сердце мое учащенно забилось.

– Хорошо, я перезвоню, – сказал я.

Завершив разговор, я стал обдумывать ситуацию: похоже было, что эти привилегированные акции гораздо выгоднее обыкновенных. Может, с ними что-то не так? Почему цена на них на девяносто пять процентов ниже, чем на обыкновенные акции?

Когда мы добрались до офиса, я отправил Светлану обратно в МНПЗ за экземпляром устава предприятия, где должно быть сказано, какие права у каждой категории акций. Она вернулась через два часа, и мы погрузились в его изучение. Единственным существенным отличием между привилегированными и обыкновенными акциями было то, что привилегированные не давали права голоса. Это не выглядело большой проблемой, поскольку зарубежные инвесторы, такие как мы, и так не голосовали на ежегодных собраниях акционеров в России.

Я был убежден, что должно существовать какое-то объяснение колоссальной разнице в ценах. Несколько следующих дней я провел в поисках ответа. Может быть, у привилегированных акций другая номинальная стоимость? Нет. Или их владельцами могли стать только работники предприятия? Нет. Могла ли компания произвольно изменить или отменить более высокие дивиденды? Нет. Возможно, они представляют лишь малую часть акционерного капитала? Тоже нет. Никаких причин я не нашел. Единственное, к чему я пришел, – это то, что до меня о них просто никто не спрашивал.

С еще большим изумлением я обнаружил, что эта аномалия свойственна не только МНПЗ. Почти у каждой российской компании были привилегированные акции, и большинство продавалось с огромной скидкой по сравнению с обыкновенными. Это могло стать золотой жилой.

Изначально я планировал оставить Сэнди в покое до президентских выборов, но ситуация выглядела очень уж привлекательно. Привилегированные акции продавались с 95-процентной скидкой к цене обыкновенных акций, а обыкновенные акции, в свою очередь, – с 90–99-процентной скидкой по сравнению с ценами на акции западных компаний. Что бы там Сэнди ни думал про Зюганова, финансовые аномалии вроде этой слишком редки, чтобы просто пройти мимо. Обычно считается удачей найти что-нибудь с 30-процентной скидкой, не говоря уже о 50-процентной, но я обнаружил неслыханную недооценку. Я горел желанием немедля рассказать об этом Сэнди.

Когда я представил Сэнди свои расчеты, он тотчас оживился и засыпал меня массой вопросов. К концу разговора я уже чувствовал, как он прикидывает, в каком ключе подать эту информацию Сафре и обосновать инвестиции.

Спустя два дня Центр изучения общественного мнения под руководством Юрия Левады опубликовал новые рейтинги Ельцина: они подскочили с четырнадцати до двадцати двух процентов. Уже через три минуты после этого объявления мне позвонил возбужденный Сэнди:

– Ты видел результаты опроса?

– Да. Потрясающе!

– Слушай, Билл, думаю, пора начинать инвестировать в эти привилегированные акции. Я завтра отправлю фонду два миллиона.

Я поделился новостью с Клайвом и Светланой, и мы поздравили друг друга, хлопнув по ладоням в традиционном американском стиле. Я даже подошел к Алексею, которому на предыдущей работе в Мосавтоинспекции не был привычен этот жест. Я неловко поднял его руку ладошкой кверху и шлепнул по ней своей, а он в ответ широко улыбнулся. Было видно, что он тоже рад принять участие в этом забавном американском ритуале.

Итак, мы были в деле. К концу следующего дня фонд вложил все полученные средства в российские привилегированные акции.

За следующие три недели рейтинг Ельцина вырос с двадцати двух до двадцати восьми процентов. Впервые с начала предвыборной кампании люди поверили, что он может выиграть. На рынке акций появились новые покупатели, спрос увеличился, и портфель фонда вырос на пятнадцать процентов.

В отличие от других решений в жизни, с инвестициями просто – прав ты был или нет, покажет рыночный курс купленных акций. Здесь нет места неопределенности и разночтениям. Сэнди видел, что первые два миллиона долларов принесли триста тысяч прибыли, и это убеждало больше, чем любые слова или расчеты. Он позвонил мне на мобильный во второй половине дня в субботу и сообщил, что утром в понедельник добавит еще три миллиона.

Угроза апокалипсиса отступила, фондовая биржа отреагировала на это бурным ростом, и другие инвесторы, не желая упускать шанс, разом ринулись на молодой неликвидный рынок российских акций. Это привело к ажиотажу. Через неделю после того, как Сафра отправил дополнительные три миллиона, стоимость фонда возросла еще на двадцать один процент. За несколько первых недель работы фонда стоимость его инвестиционного портфеля выросла на сорок процентов. В мире высоких финансов это считалось бы успешным годом, а мы достигли этих показателей всего за три недели!

В следующий понедельник Сэнди уже без всякого предупреждения перевел фонду еще пять миллионов.

В разгар этого успеха я должен был отправиться на свадьбу – нашу с Сабриной. Мы собирались пожениться двадцать шестого мая 1996 года – всего за три недели до выборов в России. В среду, за несколько дней до церемонии, я поспешил в Лондон, чтобы подготовиться.

На свадьбу мы пригласили двести пятьдесят гостей со всех концов света. Когда Сабрина, стоя на специальном возвышении в центре лондонской синагоги на Марбл Арч, произносила слова брачного обета любить и лелеять меня до нашей смерти, меня переполнили эмоции. Эти искренние слова проникали в самое сердце. Я произнес в ответ свою клятву, с трудом сдерживая слезы. Я никак не мог наглядеться на свою прекрасную нежную жену. После церемонии нас ждал шумный и веселый праздник. Оркестр играл «Хава нагила», нас поднимали на стульях, и потом все танцевали ночь напролет. Свадьба вышла головокружительная, мы были в кругу семьи и друзей, казалось, что все звезды благоволят нам двоим.

Я обещал Сабрине, что мы отправимся в свадебное путешествие, но устроить его я смогу только после выборов. Так что уже в следующий понедельник я вернулся в Москву – очень устал, но светился от счастья. Когда я прибыл в офис, Клайв сообщил, что пришли еще пять миллионов долларов от Сафры. В течение последующих двух недель Сафра сделал еще два перевода по пять миллионов. К первой декаде июня, всего за неделю до выборов, Сафра вложил все обещанные двадцать пять миллионов, а фонд Hermitage вырос на 65 процентов по сравнению с первоначально вложенной суммой.

Первый тур выборов российского президента состоялся шестнадцатого июня. Мы с Клайвом, Светланой и Алексеем сидели в офисе с шести утра, отслеживая первые данные с Дальнего Востока – разница московского времени с местным составляла минус семь часов. Ельцин показывал хорошие результаты. На Сахалине он набрал 29,9 %, а Зюганов – 26,9 %. Затем стали поступать цифры из других регионов. Западнее, в Красноярске, за Ельцина проголосовало уже 34 %. Наконец, в Москве количество его голосов достигло 61,7 %. В конечном итоге он набрал 35,3 %, обойдя Зюганова с его 32 % и оставив позади остальных кандидатов. Ельцин набрал простое большинство, но в соответствии с российскими законами победитель должен набрать больше половины всех голосов избирателей, поэтому на третье июля назначили второй тур выборов.

Для всех, кровно заинтересованных в переизбрании Ельцина, еще две недели ожидания были пыткой. Я все еще немного волновался за исход выборов, но, как оказалось, напрасно. К полудню третьего июля не осталось никаких сомнений, что Ельцин остается у руля. После окончательного подсчета голосов было объявлено, что он обошел Зюганова почти на 14 процентов.

Рынки отреагировали мгновенным ростом, а фонд взлетел на 125 процентов. Это была победа! Теперь я был в деле по-настоящему – окончательно и бесповоротно.