Текст книги "Красный циркуляр"

Автор книги: Билл Браудер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 27 страниц)

– Свяжись со мной, как только что-нибудь выяснишь.

– Конечно.

Мы закончили разговор. Глянув на часы, я понял, что опаздываю на собрание совета директоров. Схватив папку с повесткой дня и презентациями, я быстро спустился в зал. Адреналин в крови зашкаливал. В тот момент я был не в состоянии думать ни о чем, кроме этих обысков.

В зале уже собрались четверо членов совета директоров – все импозантные мужчины в возрасте. Они приехали из разных уголков Европы, выглядели спокойно и непринужденно, пили кофе с круассанами и обсуждали ситуацию на рынках. Мне пришлось нарушить идиллию и сообщить им о событиях в Москве. Пока я говорил, вошел Иван, белый как полотно. Один директор спросил, что еще нам известно. Поскольку других новостей не было, я решил позвонить Эмме и перевел телефон на громкую связь. Она ответила и тоже вывела офис на громкую связь. За две с половиной тысячи километров мы слышали, как методично опустошают ящики наших столов и шкафов – крики, топот ног и даже звук сверла – кто-то вскрывал наш сейф.

Так прошло десять минут. Двадцать. Полчаса. Нас потрясло, как Эмма старается владеть ситуацией и кричит на милиционеров: «Эй, хватит пить наш кофе!.. Эй, поставьте компьютер на место!.. А вы оставьте его! Этот человек вообще не имеет отношения к Hermitage!» Она имела в виду сотрудника немецкого «Дойче банка», которого угораздило в то утро появиться в нашем офисе с доставкой каких-то документов. Милиция задержала его, и он сидел в углу конференц-зала, обливаясь от страха холодным потом.

Обыски одновременно тревожили и будоражили. Я заверил членов совета директоров, что милиции нечего изымать в нашем офисе: там не осталось ни информации, ни конфиденциальных материалов, а самое главное, там не было никаких активов. Все ценное еще с прошлого лета было в безопасности за пределами России.

Пока мы слушали, что происходит в нашем московском офисе, зазвонил мой телефон. Это был Джеймисон. Я вышел за дверь, чтобы переговорить с ним.

– Б-билл… произошло нечто у-ужасное!

Он был подавлен и находился на грани срыва. Я никогда прежде не замечал, чтобы Джеймисон, корпоративный юрист с пятнадцатилетним стажем, был в таком состоянии.

– Погоди, Джеймисон, давай помедленнее. Что у вас стряслось?

– Максим, наш младший юрист, сказал им, что ордер на обыск незаконен и что они не имеют права изымать документы, не связанные с «Камеей».

– И что?

– Они избили его! Сейчас он поедет в больницу…

– О Боже! Он справится?

– Не уверен.

У меня пересохло в горле.

– Джейми, надо обязательно задокументировать то, что они творят. Этим подлецам все так просто с рук не сойдет.

– Билл, дело не только в Максиме. Они выносят практически всё.

– В каком смысле «всё»?

– Хватают папки с делами других клиентов, не связанных с «Камеей». У входа стоят две «газели». Они вынесли почти все наши компьютеры, серверы, все корпоративные документы, печати и штампы, которые мы храним для финансовой и налоговой отчетности компаний наших клиентов. Это лишено всякого смысла! Что нашим клиентам делать без документов и печатей? Я даже не знаю, как мы сами после этого будем работать. Мы теперь даже электронную почту не сможем получать!

У меня не было слов.

– Мне… мне очень жаль, Джейми. Мы справимся с этим вместе. Обещаю. Самое главное, сообщи, как только станет известно что-нибудь о состоянии Максима.

– Да, конечно.

Совершенно ошеломленный, я медленно вернулся в зал. Все посмотрели на меня.

Я попросил Ивана прервать звонок. Иван попрощался с Эммой и повесил трубку. Затем я рассказал присутствующим о том, что происходит в «Файерстоун Данкен». Наступила гробовая тишина.

Похоже, мы сильно влипли. Если я что-то и понимал в России, так то, что это было только начало.

23. Управление «К»

В три часа дня мы с Иваном уже были в поезде «Евростар» Париж – Лондон. Нам надо было многое обсудить, а единственное место, где наш разговор не станет достоянием чужих ушей, – тамбур рядом с багажным отделением. Там на жестких откидных сиденьях мы и устроились. За окнами мелькали размытые серовато-зеленые пейзажи Нормандии. По дороге мы пробовали дозвониться до Москвы и Лондона, но поезд то и дело попадал в очередной тоннель, и связь постоянно прерывалась, так что мы оставили эти попытки и вернулись в вагон. Оставшаяся часть пути прошла в молчаливых раздумьях.

Я знал, что насилие в России – явление распространенное, но с тех пор как в 1992 году ступил на ее землю, ни меня, ни моих близких оно не затрагивало. И вот теперь угроза стала реальной.

Меня не отпускала тревога за Максима. Едва вернувшись домой, я созвонился с Джейми и спросил о его состоянии. К счастью, ушибы оказались не слишком опасными. Я пытался уговорить Джейми подать жалобу, но он отказывался.

– Билл, пойми: Максим напуган. Ему пригрозили арестом и обвинением в сопротивлении милиции, если он решит жаловаться на побои.

Как мне было с этим спорить? По крайней мере, мы знали, что он поправляется.

На следующий день я приехал на работу рано утром. Иван уже был там и изучал переписанный Эммой от руки и переданный по факсу ордер на обыск: аккуратный почерк прилежной школьницы резко контрастировал с содержанием документа. В нем говорилось, что Главное следственное управление Главного управления внутренних дел по городу Москве возбудило уголовное дело в отношении Ивана – его обвиняли якобы в неуплате компанией «Камея» сорока четырех миллионов долларов налога на выплаченные дивиденды. Сами по себе требования к компании выглядели очень сомнительными, а поскольку Иван был генеральным директором этой компании, принадлежавшей нашему клиенту, обвинение касалось его лично.

Какой бы репрессивной и незаконной ни казалась российская система уголовного правосудия стороннему наблюдателю, Россия как суверенное государство все же продолжает оставаться субъектом международного права, и большинство западных стран сотрудничает с ней, в том числе по вопросам экстрадиции, внесения в стоп-листы Интерпола или ареста зарубежных активов. Мы-то находились в Лондоне, но проигнорировать уголовное дело не могли, поскольку это было чревато серьезными последствиями.

Постановление не имело никаких оснований: «Камея» платила налоги по той же ставке, что и все остальные российские компании, поэтому обвинения в адрес Ивана были просто несправедливыми. Если и был на свете человек, соблюдавший все правила и законы, то это Иван Черкасов. Он был отличным мужем, отцом, другом и коллегой; всегда с иголочки одет, аккуратен и пунктуален. Смотреть, как он ходит взад-вперед по офису вне себя из-за сфабрикованных обвинений, было выше моих сил. Я поклялся сделать все возможное, чтобы разрешить ситуацию.

Первым делом я обратился к лучшему из известных мне в Москве консультантов по налоговому праву – Сергею Магнитскому. Ему было тридцать пять лет, он возглавлял налоговую практику и аудит в юридической компании «Файерстоун Данкен» и владел поистине энциклопедическими знаниями по налоговому законодательству России. Говорили, что с начала работы в фирме он не проиграл ни одного процесса.

Как только Сергей вошел в курс дела, мы попросили его проанализировать деятельность компании за предыдущие годы и выяснить, не было ли ошибки в налоговых расчетах. Иван всегда был скрупулезен в вопросах налогообложения, и я полагал, что все суммы уплачены в полном соответствии с законом. Однако, учитывая тяжесть предъявляемых МВД обвинений, надо было удостовериться в этом на все сто процентов.

Сергей запросил всю налоговую отчетность «Камеи» со всеми без исключения первичными документами. До поздней ночи он изучал и перепроверял все материалы и налоговые выкладки и на следующее утро вынес вердикт: «Я внимательно изучил все аспекты расчета и уплаты налогов по компании „Камея“. Здесь все рассчитано и уплачено верно».

Сергей Магнитский в 2008 году – самый смелый человек, которого я когда-либо знал (Из архива семьи Магнитских)

Сергей был готов помочь нам в вопросах налогового права, но кроме того Ивану требовался юрист по уголовному праву, способный защитить его от преследования МВД. За помощью мы обратились к адвокату Эдуарду Хайретдинову, в прошлом работавшему судьей и следователем. С 1992 года Эдуард перешел к частной адвокатской практике. Высокий, представительный мужчина сорока восьми лет с седыми волосами, густыми усами и крепким рукопожатием – внешне Эдуард чем-то напоминал мне знаменитого ковбоя Мальборо из рекламы. На такого человека можно положиться в трудную минуту. Эдуард представлял известных в России людей и выигрывал громкие процессы по, казалось бы, безнадежным делам. В стране, где девяносто девять процентов дел заканчивается вынесением обвинительного приговора, это было настоящим чудом.

Эдуард предложил в первую очередь выяснить, что же происходит в самом МВД. Когда он прибыл в ГСУ ГУВД г. Москвы, его направили к руководителю следственной группы – тридцатилетнему майору Павлу Карпову. Эдуард запросил у Карпова ряд документов, которые следствие по закону обязано предоставить адвокату. Но Карпов отказался их выдавать. Для Эдуарда это было неожиданностью: за пятнадцать лет работы в адвокатуре он с подобным не сталкивался. Он был раздосадован поведением следователя, но я посчитал это хорошим знаком. Я решил, что если Карпов боится показывать материалы дела, то это лишь подтверждает его безосновательность.

К сожалению, моя оптимистическая теория почти сразу же разлетелась. Четырнадцатого июня мне позвонила журналистка Кэтрин Белтон – та самая, которая на саммите «Большой восьмерки» в 2006 году задала Путину вопрос о причинах моего выдворения из страны. Теперь она работала в английской газете «Файнэншл Таймс» и хотела получить мой комментарий по поводу недавних обысков. Я ответил на ее вопросы в надежде, что статья правильно выразит нашу позицию.

На следующее утро по дороге в офис я купил газеты и на первой полосе «Файнэншл Таймс» увидел заголовок: «Россия проверяет компанию Браудера по налогам». Я сел на скамейку и дважды перечитал статью. Среди целого вороха инсинуаций и откровенной милицейской лжи где-то в середине статьи мне бросилось в глаза одно предложение: «Следователи нацелены на Браудера как на автора схемы».

Похоже, они вовсе не собирались отступать. Наоборот – замышляли что-то гораздо более масштабное. Очевидно, удар по Ивану и «Камее» – лишь артподготовка к наступлению на меня.

Это крайне тревожило. Вдобавок мы находились в откровенно неравных условиях. Даже при том, что мы привлекли лучших юристов в России, это само по себе не имело значения, так как нам противостояли сотрудники правоохранительных органов, действующие за рамками права. Мы нуждались в источниках информации, чтобы понять, что же они замышляют. Нам нужен был Аслан, который посоветовал Вадиму покинуть Россию в 2006 году.

Мы не знали, продолжается ли тот межведомственный конфликт, который в свое время подтолкнул Аслана к мысли предупредить Вадима. Уверенности в том, что он снова захочет нам помогать, не было, но все же стоило попробовать выйти с ним на контакт. Вадим отправил ему короткое сообщение с просьбой о помощи. Через полчаса пришел ответ: «Что вы хотите узнать?»

«Кто стоит за обысками у нас на прошлой неделе и что еще они планируют?» – задал вопрос Вадим.

Через некоторое время пришел ответ: «За всем стоит Управление „К“ ФСБ. Они хотят разделаться с Браудером и отобрать все активы. Это лишь начало. Будут и другие уголовные дела».

Когда Вадим перевел мне это сообщение, от волнения у меня начала подергиваться нога – сообщение было недвусмысленным и сулило крупные неприятности. Но я отчаянно надеялся, что Аслан ошибается.

В голове у меня возник миллион вопросов, начиная с того, что такое управление «К».

Я спросил Вадима, но тот не знал. Мы подошли к его рабочему столу в надежде найти хоть что-нибудь в Интернете. На удивление, это сработало: несколько кликов на ссылки – и перед нами официальная структура органов ФСБ. Управление «К» занималось финансовой контрразведкой.

Я еле добрел до своего стола и свалился в кресло. Попросил секретаря ни с кем не соединять: нужно было все обдумать. Мысль о том, что я стал объектом преследования управления «К», пугала. Это было уже слишком.

Я сидел и размышлял: «Итак, меня преследуют российские спецслужбы, и я ничего не могу с этим поделать. Я не могу подать на них жалобу, не могу получить от них документы дела. Это секретное подразделение. Хуже того, у них есть доступ к неограниченным ресурсам – и законным, и незаконным. В ФСБ не выносят постановлений об аресте и не отправляют запросы на экстрадицию: они просто посылают профессиональных убийц».

24. У русских историй всегда грустный конец

Пока я молча сидел в кабинете, пытаясь осмыслить ситуацию, секретарь тихонько положила рядом записку. «Звонила Елена. Не срочно», – прочел я. Обычно я сразу же перезванивал жене, но не в этот раз: голова была полна забот.

Примерно через час Елена перезвонила сама. Не успел я ответить, как она закричала в трубку:

– Почему ты не перезвонил?!

– Ты же сказала, что это не срочно.

– Нет, я сказала СРОЧНО! Билл, я рожаю. Я уже в больнице!

– О Господи… Выезжаю сейчас же!

Я вскочил и ринулся к выходу. Не дожидаясь лифта, рванул вниз по лестнице, едва не упав на повороте, поскользнувшись в легких ботинках на гладкой подошве. Солнце как раз вкатилось в полдень, я мчался вверх по улице, мгновенно позабыв об управлении «К», ФСБ и России вместе взятых.

Район Ковент-Гарден представляет собой лабиринт крохотных улиц-ручейков, которые впадают в центральную площадь. Ловить такси здесь было бессмысленно – пришлось бы выбираться еще минут двадцать. Я припустил в сторону улицы Чаринг-Кросс, но не обнаружил ни одного свободного таксомотора, так что продолжал бежать по направлению к больнице, уклоняясь от оживленного лондонского движения – грузовики, двухэтажные автобусы, мотороллеры, пешеходы. Я то и дело оглядывался через плечо в надежде поймать машину. В городе будто не осталось ни одного свободного такси. Бежать до самой больницы было слишком далеко. По счастью, на Шафтсбери-авеню мне удалось поймать свободный кэб.

Спустя четверть часа я вбежал в больницу. До родильного отделения на четвертом этаже я добрался совершенно взмыленным. Елена тем временем была на последнем этапе родов. Она кричала, лицо стало красным от напряжения. Ей было некогда даже думать обо мне, не то что злиться. Я взял ее за руку, а она сжала мою ладонь с такой силой, что мне показалось, что ее пальцы вонзились в мою ладонь до крови.

Через двадцать минут родилась наша вторая дочка – Вероника.

Когда на свет появилась Джессика, радость от младенца отодвинула на задний план тяжелые думы, связанные с Россией. Но на этот раз мои проблемы в России приобрели такой масштаб, что совсем избавиться от тяжелых мыслей не удалось. Как только стало ясно, что жена и дочка здоровы и чувствуют себя хорошо, российские проблемы вернулись на первый план.

Я не хотел рассказывать Елене плохие новости об управлении «К» – во всяком случае, не сейчас. Ей нужно было отдохнуть и установить связь с новорожденной малышкой. На следующий день мы вернулись домой. Я храбрился, принимая поздравления от родных и близких, но никак не мог отмахнуться от ощущения беспокойства. До сих пор Елена была для меня источником душевного равновесия и поддержки. Между нами образовался удивительный эмоциональный маятник: в моменты, когда я паниковал, она была само спокойствие, и наоборот. Раньше это действовало превосходно. Но сейчас новости выглядели очень тревожно, и я не был уверен, что психологический баланс сохранится.

Я с трудом продержался два дня после возвращения домой. Решив, что нельзя больше хранить все в себе, в тот вечер, убаюкав Веронику, я присел на кровати рядом с Еленой.

– Мне нужно с тобой кое-чем поделиться.

Она взяла меня за руку и, посмотрев мне в глаза, спросила:

– Что случилось?

Я рассказал ей о недавнем сообщении Аслана про управление «К». Рядом в детской кроватке ворковала спящая Вероника (новорожденным так удаются удивительные выдохи-стаккато «А-а-а-ахх!»). Закончив рассказ, я спросил Елену:

– Как думаешь, что нам теперь делать?

Она совсем не изменилась в лице и, как всегда, излучала удивительное спокойствие.

– Давай посмотрим, что они предпримут, – тихо предложила жена, – и потом решим, как лучше с этим справиться. Это всего лишь люди, пусть и злонамеренные, а людям свойственно ошибаться. – Елена сжала мою руку и мягко улыбнулась.

– А как быть с отпуском? – спросил я. Мы планировали семейную поездку на август, как только малышка сможет путешествовать.

– Тут все просто, Билл. Мы поедем. Надо продолжать жить.

К счастью, следующие несколько недель на работе прошли спокойно, без тревожных новостей из России. В середине августа 2007 года мы полетели в Марсель, на юг Франции. Почти весь полет Вероника проспала, а Джессику я развлекал незатейливой игрой с пластмассовой бутылкой и мешочком с бумажными шариками. Дэвид подавал нам бутылки, салфетки, любимые игрушки и закуски, не отрываясь от школьной тетради. Стоило нам приземлиться в Марселе, как я машинально включил смартфон и начал проверять звонки и сообщения. В почте не оказалось ничего важного, и я счел это хорошим знаком перед отпуском.

Мы покинули самолет, прошли через помещения аэропорта, получили багаж и направились к выходу, где нас ждало такси. Как только мы вышли из здания аэропорта, нас сразу же обдало приятным густым летним зноем. Водитель помог погрузить вещи, и мы расселись по местам. Едва машина отъехала, зазвонил мобильный. Это был Иван.

– Билл, все повторяется, – сказал он, с трудом сдерживая волнение в голосе. Я еще не знал, что он скажет дальше, но моя нога опять начала подергиваться.

– Что повторяется?

– МВД проводит обыск в банке «Кредит Свисс» в Москве.

– А какое отношение это имеет к нам?

– Они ищут все, что принадлежит Hermitage.

– Но у нас там ничего нет, – заметил я.

– Верно, однако МВД об этом не знает.

– Тогда что именно они ищут?

– Секунду… У меня тут копия ордера на обыск…

Полминуты его не было слышно, а затем он продолжил:

– Они ищут всё, что относится к Hermitage Capital Management, Hermitage Capital Services, Hermitage Capital Asset Management, Hermitage Asset Management… и так еще две страницы. Продолжать?

– Нет.

Действия МВД странным образом походили на игру в «морской бой»: они брали все возможные комбинации со словом Hermitage в надежде на прямое попадание. Я чуть было не рассмеялся, так непрофессионально это выглядело.

– Кто руководит обыском? – спросил я.

– А в этом-то и вся фишка, Билл. Артем Кузнецов!

– Что за чертовщина! Артем Кузнецов?! Он, похоже, прикладывает руку ко всему плохому, что происходит с нами в России.

Мы попрощались, но я знал, что впереди нас ждут новые неприятности. Наш источник Аслан был прав: эти люди действительно охотятся за нашими активами. Я одного не мог понять: неужели они до сих пор не знают, что у нас не осталось активов в России? Разве органы безопасности не должны быть как-то поумнее? Но, может, и нет. Может, как говорила Елена, им, как и всем людям, тоже свойственно ошибаться.

Кузнецов ушел из «Кредит Свисс» с пустыми руками, но попыток найти активы Hermitage не оставил. В течение двух недель, пока я старался насладиться провансальским теплом, Кузнецов один за другим обыскивал московские филиалы иностранных банков – «Эйч-эс-би-си», «Ситибанк», «ИНГ Банк» – но всякий раз уходил ни с чем.

Каждое новое сообщение об обысках все больше отдаляло меня от семьи. Вместо того чтобы отдыхать, петь песенки Веронике и Джессике и играть в бассейне с Дэвидом, я провел большую часть отпуска на телефоне, пытаясь разобраться, что предпримут наши оппоненты.

Когда «отпуск» подошел к концу, я вернулся в Лондон, собрал всю нашу команду, и мы принялись планировать дальнейшие действия. Основной юридической проблемой было уголовное дело против Ивана. По поводу обысков в банках я не особенно волновался, но меня беспокоило все, что могло привести к аресту или экстрадиции Ивана.

Поскольку, как к этому времени выяснил Эдуард, майор Карпов не желает предоставлять никакой информации о деле Ивана, Сергей Магнитский предложил интересный ход: «Если МВД не говорит, что они делают, почему бы не обратиться непосредственно в налоговые органы и узнать, что скажут они?»

Отличная идея. Наш налоговый консультант направил запрос в московскую налоговую инспекцию, куда «Камея» подавала отчетность, с вопросом, числится ли за «Камеей» какая-либо задолженность по налогам.

Тринадцатого сентября Сергей перезвонил Ивану и с нескрываемой радостью в голосе сказал: «Пришел ответ на запрос. Вы не поверите, но налоговая инспекция уведомляет, что „Камея“ ничего не должна по налогам. Более того, у нее переплата налогов на сумму в сто сорок тысяч долларов!»

Когда Иван рассказал мне об этом, я был потрясен. Ответ налоговой доказывал полную несостоятельность обвинений в его адрес. Представьте, что Скотленд-Ярд по подозрению в уклонении от уплаты налогов проводит обыски в фирме в Сити, а Министерство по налогам и пошлинам Ее Величества не выдвигало к ней никаких налоговых претензий. Пусть российская правовая система и расшатана, но этот документ безоговорочно указывал на невиновность Ивана.

После этого я впервые за много месяцев позволил себе перевести дух. Сентябрь сменился октябрем, плохих вестей из России больше не поступало. Я работал в режиме полномасштабного кризиса, но осенью повестка рабочих совещаний начала мало-помалу смещаться от российского кризиса в сторону инвестиций. Я был несказанно рад возможности обсуждать инвестиционные идеи с аналитиками, а не обыски с юристами.

Одна страна все чаще и чаще упоминалась на наших совещаниях как инвестиционно привлекательная – Южная Корея. Ее едва ли можно было назвать развивающейся, как Таиланд или Индонезию, но южнокорейский фондовый рынок по коэффициенту «цена к прибыли» был дешевле американского на сорок процентов. Это разжигало мой инвестиционный интерес. Если бы удалось установить, что для такой низкой цены не существует объективных причин, то ряд корейских акций обещали хорошие перспективы роста. Я решил слетать в октябре в Корею и посетить несколько компаний, чтобы понять действительные причины низкой стоимости их акций.

Самолет совершил посадку в Сеуле воскресным вечером четырнадцатого октября. После двенадцатичасового перелета и двухчасовой поездки в город из аэропорта Инчхон я остановился в гостинице «Интерконтиненталь» и распаковал вещи. В Сеуле было одиннадцать вечера, но организму казалось, что сейчас только середина дня. Большую часть ночи я провел, безуспешно пытаясь уснуть, но в конце концов оставил попытки, выбрался из постели, сел у окна и стал глядеть на огни ночного Сеула. Взгляду открывался яркий, мерцающий и явно иностранный город, словно из кинофильма. Пожалуй, все западные путешественники в Азии – в Токио ли, Пекине, Гонконге или Бангкоке – страдали по прибытии от подобных бессонных ночей, стараясь совладать с разницей во времени.

Мне удалось поспать всего пару часов, и утром я с трудом заставил себя подняться. Меня ждал тридцатипятилетний корейский брокер Кевин Парк, который должен был отвезти меня на встречи с представителями различных компаний. Он предварительно договорился с несколькими банками, девелоперской компанией и производителем автозапчастей. Разница во времени и бессонная ночь превратили все встречи в каторгу. Я чуть ли не щипал себя под столом, чтобы не клевать носом. Тяжелый выдался денек.

К вечеру я был готов рухнуть в постель и отключиться, но Кевин настоял на том, чтобы отвезти меня на барбекю по-корейски. Он так старательно помогал мне в подготовке этой поездки, что я не мог ему отказать. Я выпил в номере две диетические колы, сполоснул лицо холодной водой и спустился к нему в вестибюль гостиницы. В ресторане мы заказали пулькоги (жареную говядину), пибимпап (смесь из риса, овощей и других продуктов) и кимчи (квашеные овощи). К концу ужина я только и мог думать о том, как вернусь в гостиницу и упаду на кровать, но Кевин сказал, что сейчас познакомит меня с коллегами по работе и мы вместе пропустим по стаканчику в ближайшем караоке-баре. Это было уже выше моих сил: Кевин с приятелями предлагали мне виски «Джонни Уокер», распевая по очереди песни в караоке. В полночь, когда у меня уже слипались глаза, он сжалился и вызвал такси до гостиницы.

На следующий день было еще больше встреч и еще больше еды. Несмотря на разницу во времени и перебор с гостеприимством, я получал огромное удовольствие от того, что снова могу просто побыть инвестиционным аналитиком и на время забыть о тяжелых заботах, связанных с Россией.

В конце дня я вернулся в номер, чтобы проверить сообщения. Английская мобильная связь в Корее не работала, так что мой офис перенаправлял звонки и почту в гостиницу. Пролистывая в лифте небольшую стопку записок с оставленными сообщениями, я заметил одно от Вадима: «Перезвони, как сможешь. Срочно».

Вадим никогда не горячился, и если он говорит «срочно», значит, это действительно срочно. Сердце учащенно забилось, и я кинулся в свой номер, чтобы позвонить Вадиму.

Он поднял трубку после первого же гудка:

– Билл, рано утром нам позвонил судебный пристав из суда в Петербурге. Он сказал, что имеется судебное решение против одной из наших российских инвесткомпаний, и спрашивал, с кем он может обсудить погашение задолженностей.

Хотя мы и продали все свои акции, инвестиционно-холдинговые компании в России оставались и должны были еще в течение трех лет сдавать отчетность до своей окончательной ликвидации.

– Какое решение суда? О чем он говорит?

– Я не знаю.

– Ты не в курсе, это хотя бы реальное лицо? – уточнил я. Вполне могло оказаться, что это чья-то неудачная шутка.

– Пока не знаю, но в любом случае нам не следует игнорировать эту ситуацию.

– Нет, конечно. О какой сумме шла речь?

Я подумал, что, быть может, остался неоплаченным мелкий счет какой-нибудь курьерской компании и каким-то образом этот спор стал предметом судебного разбирательства.

– Семьдесят один миллион долларов.

– Семьдесят один миллион?! Вадим, это же безумие! Что все это значит?

– Понятия не имею.

– Срочно найди Эдуарда и Сергея. Нам нужно выяснить, что происходит.

– Конечно.

Неделя, посвященная работе над корейскими инвестпроектами, на этом была прервана. Русские не сдавались.

Вся эта история с судебным приставом была невероятной. Откуда, черт возьми, мог взяться иск? Кто за этим стоит? Как они могут предъявлять требования на активы, которые уже находятся не в России? Не могут! Или все-таки могут?

Я не в силах был сосредоточиться на Корее. Нужно было как можно скорее возвращаться в Лондон. Я позвонил Кевину, долго извинялся, что не смогу прийти на ужин, и попросил отменить оставшиеся встречи. Затем связался с «Корейскими авиалиниями» и зарезервировал билет на первый же утренний рейс в Лондон. После долгого перелета я направился прямиком на работу, чтобы встретиться с Вадимом и Иваном. Мы устроились в переговорной комнате, и они рассказали мне о том, что произошло, пока я пребывал в воздухе.

Во-первых, решение суда действительно существовало. Эдуард съездил на поезде в Петербург, получил и отснял на цифру материалы дела в суде. Вадим вынул из стопки снимок и положил передо мной. Он показал на одно слово:

– Вот здесь речь идет о «Махаоне».

«Махаон» была одной из инвестиционно-холдинговых компаний фонда, приостановивших деловую активность.

– А вот здесь стоит сумма.

Она была указана в рублях, но я прикинул в голове курс и получил около семидесяти одного миллиона долларов.

– Как могло случиться, что мы не знали об этом? – строго спросил я, решив, что это, должно быть, какое-то колоссальное упущение с нашей стороны.

– Сергей тоже так подумал, – сказал Вадим. – Но пока Эдуард ездил в Питер, Сергей сделал запрос в государственную базу данных юридических лиц.

– И что? – спросил я с нехорошим предчувствием.

– «Махаон» был украден, Билл, – выдохнул Иван.

– Как это украден?! Как можно украсть целую компанию?

Иван, немного разбиравшийся в вопросах регистрации компаний, ответил:

– Это не просто, но в принципе незаконно перерегистрировать компанию на другое лицо без ведома владельца можно, если у мошенника есть печать компании, подлинные свидетельства о государственной регистрации и о регистрации в налоговом органе, а также устав и учредительные документы.

Это был как гром среди ясного неба.

– Это те самые документы, которые конфисковало МВД, – тихо сказал я. – Когда они обыскивали офис Джейми.

– Именно так, – подтвердил Иван.

Он пояснил, что после этого «новые» владельцы могли проделывать с компанией все, что угодно: управлять ею, ликвидировать, изымать активы, менять месторасположение.

Теперь все прояснилось. Мы стали жертвами того, что в России называется рейдерством. Обычно для этого привлекают коррумпированных милиционеров, которые фабрикуют уголовные дела, продажных судей, которые выносят противоправные решения об аресте активов, и уголовников, устраняющих любые препятствия на пути. Это стало настолько распространенным явлением, что деловое издание «Ведомости» даже публиковало расценки на «услуги» рейдеров: наложение ареста на имущество – пятьдесят тысяч долларов; возбуждение уголовного дела – пятьдесят тысяч долларов; получение судебного решения – триста тысяч долларов и так далее. Единственный способ успешно противостоять рейдерам – применение жесткой силы, но нам этот вариант не подходил.

Сергей всю ночь изучал полученные документы, а на следующий день позвонил и объяснил, как это стало возможным.

– «Махаон» и две другие компании вашего фонда были перерегистрированы на некую компанию «Плутон», зарегистрированную в Казани – столице Татарстана.

– А кто владеет «Плутоном»? – спросил я.

– Некто по фамилии Виктор Маркелов. Он был осужден за непредумышленное убийство в 2001 году.

– Невероятно! – воскликнул я. – Значит, МВД совершает налеты на компании, изымает тонны документов и затем использует убийцу, чтобы обманом перерегистрировать на него наши компании?

– Именно так все и произошло, – подтвердил Сергей. – Более того, с использованием этих документов были подготовлены поддельные договора, согласно которым украденная у фонда компания якобы должна семьдесят один миллион долларов какой-то компании-пустышке, с которой вы никогда не вели дела.

– Сумасшедший дом какой-то… – выдавил я.

– Подождите, это еще не все. Фальшивые договора были предъявлены в суде, и какой-то адвокат, которого вы не нанимали, явился на судебное заседание, якобы для защиты вашей компании. Как только начались слушания, он заявил о полном согласии с претензиями в размере семидесяти одного миллиона.