Текст книги "Борьба за Рейн"
Автор книги: Биби Истон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)
Закрываю глаза и вспоминаю, как это было, когда Рейн в первый раз накладывала мне повязку. Ее прикосновение было таким нежным, но боль, которую оно причиняло, была мучительной. Я всю свою жизнь хотел, чтобы женщина вот так прикасалась ко мне. И когда это случилось, я понял, что уйти от неё будет для меня больнее выстрела в руку.
Ненавижу, когда прав.
Из груди вырывается прерывистый вздох. Я собираюсь снять остальную одежду, и в этот момент слышу звук голосов. Сразу тянусь за револьвером.
Встаю между раковиной и открытой дверью ванной. Прижимаюсь спиной к стене и прислушиваюсь. Не могу разобрать, что говорят из-за шума душа, но я определенно слышу кого-то внизу.
Миллион различных сценариев проносится у меня в голове, но единственный, который имеет смысл, – что мародеры ищут, чем бы поживиться. Они мало что найдут внизу, если только не проверят морозильник или не стащат ключи от мотоцикла или грузовика. Но тот факт, что они разговаривают в полный голос, несмотря на звук включенного душа, говорит мне, что они чертовски смелые и, вероятно, хорошо вооружены.
Я крадусь по коридору с пистолетом наготове. С каждым шагом, приближающим меня к гостиной, голоса становятся все отчетливее. Тот, кто сейчас говорит, точно мужчина, и это хорошо. Застрелить мужика не станет для меня проблемой. И, сделав еще несколько шагов, я могу сказать, что он определенно из «славных парней*». Это не бандит из продуктового магазина. Этот – из местных, деревенских… с винтовками и на грузовиках, которые пытались напасть на меня в городе.
Спускаюсь по лестнице как можно тише, прижимаясь спиной к стене. На третьей ступеньке я начинаю различать некоторые слова – такие, как «нарушение» и «сознательное неповиновение». На пятой я обнаруживаю источник – светящийся экран телевизора, отражающийся в рамке над диваном.
Я выдыхаю и спускаюсь в гостиную уже не так бесшумно, но держу пистолет перед собой на всякий случай.
– Губернатор Стил, – говорит женщина-корреспондент по телевизору. На ней очень много косметики, и я подозреваю, что у нее такое же похмелье, как у меня. – Вы хотите сказать, что то, чему мы станем свидетелями, является своего рода публичным судебным процессом?
– Нет, мэм, – отвечает обрюзгший старый ублюдок, выхватывая микрофон у нее из руки. Поворачиваясь лицом к камере, губернатор Стил выпячивает грудь. Его толстые, в следах от оспин, щеки растягиваются, и злая улыбка появляется на лице. – То, что вы все сейчас увидите, ха... это публичная казнь.
Я падаю на диван и кладу пистолет на кофейный столик.
– Извините, – говорит журналистка, наклоняясь к микрофону, который губернатор Гондон вырвал у нее. – Вы сказали... казнь?
– Совершенно верно, юная леди. События 23 апреля подарили человеческой расе второй шанс на жизнь, и мы должны защитить его любой ценой. Мы столкнулись с угрозой вымирания из-за нашего сострадания, и единственный способ предотвратить подобное развитие событий, – это защищать закон естественного отбора зубами и ногтями – этот ублюдок ударяет своей пухлой ладонью по рукоятке микрофона. – По словам покойного великого доктора Мартина Лютера Кинга младшего «Отчаянные времена требуют отчаянных мер».
– Губернатор, сэр, я полагаю, что это Гиппократ сказал...
Он отдергивает микрофон еще дальше от наклонившегося репортера.
– Мы больше не являемся разделенными на страны! Мы – одна человеческая раса и наш непримиримый враг – любой, кто осмелится снова пренебрегать законом естественного отбора! Будущее нашего вида зависит от быстрого… – Его обвисшие щеки болтаются, когда он потрясает кулаком в воздухе.
– Но господин губернатор…
Лысеющий кусок дерьма фактически отталкивает репортера плечом и делает шаг к камере.
– Сегодня вы все увидите, на что готово пойти ваше правительство, чтобы защитить вас и предотвратить гибель человечества. Мы очень серьезно относимся к этой обязанности, поэтому любой подозреваемый в деятельности, которая спасает или поддерживает жизнь человека недееспособного, со смертельным ранением или болезнью, будет судим в течение сорока восьми часов и, в случае признания его виновным, приговорен к смертной казни.
Камера двигается вправо, захватывая в объектив потрясенного репортера и здание Капитолия штата Джорджия с золотым куполом, и поворачивается к зеленой лужайке, окруженной людьми.
– С этого момента, – продолжает губернатор, появляясь на экране, – Плаза-парк станет местом последнего упокоения тех, кто решит бросить вызов закону естественного отбора в великом штате Джорджия!
Из толпы доносятся одобрительные возгласы.
Они, блять, действительно радуются.
– Поскольку эти преступники предпочли нарушить законы природы, их тела будут возвращены природе, как искупление.
По жесту губернатора камера наклоняется вниз, показывая выкопанную в земле яму размером четыре на четыре фута и рядом с ней молодое деревце, корни которого завернуты в мешковину.
– Южный виргинский дуб, величественный символ штата Джорджия будет стоять там, где падут эти предатели, как напоминание о том, что Мать Природа теперь является истинным законотворцем, и, если мы снова ослушаемся ее, она поглотит всех нас.
Он делает паузу для драматического эффекта, а затем рявкает:
– Пристав, выведите обвиняемого (the accused).
Высокий худой мужик в форме полицейского раздвигает толпу, таща за собой пожилого седовласого мужчину. Он одет в тюремную робу, которая выглядит так, словно сделана из той же мешковины, в которую завернуты корни саженца. Его руки связаны за спиной, на глазах повязка, а рот заткнут кляпом. Он несколько раз оступается, пока они плетутся по плохо выровненному участку газона, но, похоже, идет добровольно.
Меня мутит, когда я смотрю, как судебный пристав ставит его прямо перед ямой, лицом к губернатору.
Нет. Нет, нет, нет, нет…
– Доктор Макэвой, вы были арестованы 29 апреля в Мемориальной больнице Грейди за то, что, предположительно, продолжали проводить мероприятия по реанимации после того, как ваше начальство приказало прекратить работу отделению интенсивной терапии. В ходе судебного разбирательства, 30 апреля вы были признаны виновным в этом преступлении, вследствие чего были приговорены к смерти. Если вы желаете произнести последнее слово, вы можете сделать это сейчас или навеки сохранить молчание.
Помощник вынимает тряпку изо рта доктора Макэвоя.
Тот сглатывает. Его губы дрожат. И слабым голосом он говорит:
– Элизабет Энн, я... я буду любить тебя вечно. Позаботься о девочках. Скажи им, чтобы они не грустили. Скажи им... – он шмыгает носом. – Скажи им, что всякий раз, когда дует ветер, это я обнимаю их.
К тому времени, как раздается выстрел, я уже на полпути вверх по лестнице.
***
славные парни* – типичные белые мужчины из маленьких городов или сельских районов Южных штатов США
ГЛАВА
XVII
Рейн
Я успеваю плотно закрыть глаза и заткнуть уши. Но все равно слышу выстрел и звук, с которым тело падает в яму. Образ мужчины в комбинезоне из холстины все еще стоит перед глазами. Только теперь это двое мужчин. Они оба в красных банданах и направляют пистолеты на Уэса возле «Хаккаби Фудз». Я смотрю, как пули прошивают их тела. Снова слышу хрипы и судорожные вдохи, когда они падают на ложе из битого стекла. Я ощущаю тяжесть оружия в руке и груз вины на своей совести. Внезапно начинаю сомневаться, кого жалеть больше, – казненного или палача.
Когда наконец открываю глаза и убираю руки от ушей – ямы нет. На том месте уже растет молодой дуб, который даже выше человека, стоявшего там до него. И рядом с ним губернатор Стил позирует с золотой лопатой в руках, блестящей поверхности которой никогда не касалась грязь. С каждой вспышкой камеры его оскал становится шире, а поза все более героической и величественной. Камера поворачивается к репортеру для заключительного комментария, но ей нечего сказать. Она просто смотрит в объектив, и пустое выражение ее лица является отражением моего собственного. Я не отвожу глаз от экрана, пока он не становится черным.
Стою с отвисшей челюстью и молчу, осмысливая весь ужас произошедшего. Но, кажется, я одна переживаю потрясение. Через несколько секунд в ресторане снова поднимается шум. Они продолжают с того момента, на котором прервались, воспринимая трансляцию так, как будто это было просто очередное паршивое реалити-шоу, шокирующее в момент показа, но забытое, как только закончилось.
Кью продолжает бросать в толпу съестные припасы из моего рюкзака, доводя людей до безумия в подражание губернатору Стилу.
– Я верну вас природе, грязные преступники! Бах! Ты дерево! Пиу, пиу! Теперь ты тоже дерево! Эй! Прекрати двигаться, ублюдок! Я сказала, ты дерево!
Спотыкаясь, бреду назад через мош-пит*, в котором беснуются беглецы, пока не натыкаюсь на бочку, в которой пылает огонь. Вынужденно разворачиваюсь и направляюсь прямо в коридор. Я прохожу мимо семьи Картера. Четыре человека сидят за столиком и жмутся друг к другу. Они зовут меня, но я не останавливаюсь. Не хочу останавливаться. Только сейчас я наконец понимаю, что, должно быть, Уэс чувствовал тогда.
И мне тоже хочется уйти. Впервые с тех пор.
Я пытаюсь набраться смелости, чтобы поднять голову и посмотреть в разбитые окна. Но продолжаю глядеть на свои ноги и наблюдаю, как они поворачиваются и заходят в магазин смокингов.
Потому что я совсем не такая, как Уэс Паркер. Как бы сильно мне этого не хотелось.
Я не храбрая.
Я не сильная.
Я слабая, напуганная и, возможно, схожу с ума.
Наверное, поэтому он и ушел. Потому что Уэс носит свое прошлое, как броню, в то время как я ношу свое, как цепи.
Я поднимаю манекен и ставлю его обратно на белый куб в центре магазина. Затем закрываю дверцы шкафа и задвигаю ящики кассы, устраняя беспорядок, устроенный Кью. Я даже на идеально ровном расстоянии, симметрично устанавливаю манекены на подставке по обеим сторонам помещения. И продолжаю прибираться, пока не чувствую, что мое давление возвращается к норме, а желание кричать и рвать на себе волосы проходит, и пока не возвращается ощущение, что у меня есть хоть капля контроля в этом гребаном новом мире.
Когда парни возвращаются, наше жилище выглядит, как конфетка. Квинт тоже… ну почти.
Я забираюсь на стойку, и Ламар вываливает повязки, таблетки и мази на чистую поверхность рядом со мной.
– Ну и ну, вы поглядите, мой больной встал и ходит. Ты съел что-нибудь?
– Съел ли я что-нибудь? – Квинт морщится от боли и касается кончиками пальцев своей повязки.
– Тебя только что оттаскала за волосы Королева Песцов, – заканчивает за него Ламар. – И ты хочешь знать, ел ли он?
Я закрываю Ламару рот ладонями, заставляя его замолчать, и пытаюсь устрашить взглядом.
Квинт ищет глазами скрытые устройства наблюдения.
– Хренасе, вы чё, серьезно? – возмущается Ламар, прежде чем оттолкнуть мои руки. – Я даже не могу назвать ее...
– Тсссс! – мы с Квинтом реагируем одновременно и машем руками у него перед лицом.
Но уже слишком поздно. Оскорбление Ламара, должно быть, имело силу вызвать сатану собственной персоной, потому что в тот же момент на пороге возникает Кью.
Я соскальзываю со стойки, и мы с Квинтом встаем по обе стороны от Ламара, как будто в самом деле способны его защитить.
Ее змеиные глазки пробегают по нам. Затем останавливаются на мальчике посередине.
– Видела, как ты и твой братец лопали завтрак этим утром. Короче, я была очень терпелива с вами всеми, но теперь, когда знаю, что ваша сестричка скрывала от меня, ну… – она широко разводит руки, а затем делает громкий хлопок, – моё терпение нахер лопнуло.
– Нет! – меня охватывает паника, и желчь подступает к горлу. – Пожалуйста, не выгоняй нас. Пожалуйста. Я… я не могу вернуться обратно. Я… мы… – мои глаза перебегают с Квинта на Ламара. – Нам больше некуда идти!
– Оу… разве не сучка виновата? Может быть следовало подумать об этом прежде, чем пытаться наебать своего домовладельца? – выражение лица Кью становится кровожадным. – Убирайтесь к чертовой матери.
– Пожалуйста! – кричу я, делая шаг вперед, чтобы ухватить ее за руку.
Кью выдергивает свою руку и вцепляется мне в лицо, растопырив пальцы. Ноготь ее большого пальца впивается в мою челюсть, а ногти двух первых вонзаются в мешки под глазами, оттягивая нижние веки вниз. Сучка оценивает меня, как кошка, которая размышляет, хочется ли ей поиграть со мной перед тем, как она меня съест.
– Дотронься до меня еще раз, и я вырву твои глазные яблоки и сделаю из них себе сережки, сука.
Я пытаюсь сомкнуть веки и шепчу ей в ладонь:
– Прости.
Кью вздыхает и отталкивает мое лицо.
– Я позволю вам всем остаться при одном условии, – она переключает внимание на парней справа от меня и усмехается: – Эти два ленивых мудака отправятся на охоту... сейчас.
– Нет, – умоляю я и качаю головой. – Пожалуйста. Они не могут. У Квинта всё еще открытая рана, а Ламар... – я поворачиваюсь и смотрю на умника, стоящего рядом со мной. – Он всего лишь ребенок.
– Хнык-хнык, сучка, – Кью делает такое движение, будто смахивает слезу прямо на меня. – Отправляйтесь за покупками или убирайтесь к чертовой матери.
Мой разум лихорадочно перебирает все возможные варианты. И хотя при одной лишь мысли выйти на улицу, комната начинает вращаться, а стены надвигаются на меня, я не могу допустить, чтобы нас выгнали или рисковать потерей своих единственных друзей.
Становится трудно дышать. Руки вспотели. Открываю рот, чтобы предложить себя, но голос, который слышу, – не мой. Он низкий, холодный, резкий и электризует каждую клеточку моего тела.
– Я сделаю это.
Четыре головы поворачиваются ко входу, обнаруживая присутствие того, кого я никогда не думала увидеть снова. Его каштановые волосы темные и мокрые. Светло-зеленые глаза серьезны и печальны. Одежда чистая, ботинки в грязи. Даже с расстояния десяти футов (3м.) я могу чувствовать его. Он опустошен. Внешне спокоен и безразличен, а внутри исполнен холодной ярости. Упрямый, несговорчивый и все же… он здесь.
Он вернулся.
Меня начинает затягивать в омут его зеленых газ.
– Ты всё еще хочешь остаться здесь? – тихие слова предназначаются только мне.
Киваю, хотя это ложь. Я ни на секунду не хочу оставаться здесь, но кивнуть легче, чем признать, в каком нахожусь состоянии. Что не способна даже выглянуть наружу, не спровоцировав этим новый приступ.
Его взгляд становится жестким, когда останавливается на Кью.
– Тогда я сделаю это.
Она хлопает в ладоши и неторопливо приближается к Уэсу, покачивая бедрами, и кажется, будто помахивая невидимым хвостом.
– Я знала, что ты вернешься, Серфербой, – мурлычет она, протягивая руку, чтобы погладить его по щеке.
Уэс отводит свой идеально-высеченный подбородок, и она начинает хохотать.
– Ой, я забыла. Ты хочешь держать это в секрете, – она бросает мне злую ухмылку и направляется к выходу.
Перед тем, как уйти, Кью снова поворачивается к Уэсу.
– У тебя есть время до завтра, чтобы принести мне средство для мытья посуды, жидкость для розжига, зубные щетки, дезодорант, батарейки D* и печенье с шоколадной крошкой. Серфербой, я не играю в игры.
Уэс приподнимает бровь, но ничего не отвечает. Она разворачивается и уходит. Затем его взгляд возвращается ко мне, такой же холодный и настороженный, как в день нашей встречи. Я перестаю дышать.
– Ты ранена, – Уэс стискивает зубы, и слова получаются резкими и скрипучими.
Я даже не знаю, что на это сказать.
Конечно, я, блять, ранена. Ты бросил меня. Я нуждалась в тебе, а ты бросил меня.
Но когда Уэс протягивает руку и проводит большим пальцем по моей рассеченной щеке, я вздрагиваю и до меня доходит, что он имел в виду.
– Хмх, – я отворачиваю голову и шиплю: – Какая тебе разница?
– Ну, э-э… – Ламар мямлит, когда они с Квинтом пытаются проскользнуть мимо. – Если мы вам понадобимся, мы собираемся... свалить как можно быстрее. Черт.
Он показывает знак мира по пути к выходу, и остаюсь только я.
И Уэс.
Который всё еще пялится на мою щеку.
– Кто сделал это с тобой?
– Это не имеет значения.
– Черт возьми, скажи мне, Рейн.
– Прекрасно! Ты сделал это со мной, ясно? Ты. Если бы ты был здесь, ничего этого бы не случилось!
Уэс опускает глаза.
Замечаю, какие у него красные веки.
Вточь, как у меня.
– Прости, – говорит он мягко. В его голосе слышна искренность, и мне хочется начать делать глупые вещи, например, поцеловать его воспаленные глаза. Поэтому я поворачиваюсь и иду к кассовой стойке, чтобы увеличить расстояние между нами.
Сажусь на темно-серую поверхность рядом с медицинскими изделиями. Здесь лучше. Я чувствую, что теперь почти в состоянии соображать. Почти.
– Я никогда не сожалел ни о чем, что сделал раньше… но я сожалею об этом, – Уэс поднимает глаза, и раскаяние, которое я вижу в них, – это всё извинение, которое мне требуется.
Я хочу подбежать к нему и поцелуями заставить боль исчезнуть с его лица, но не могу. Я парализована его присутствием. Все, что могу сделать, это замереть и смотреть, как он двигается по помещению, словно призрак.
– Я не ожидаю, что ты поймешь, что значит бояться чего-то иррационального и бессмысленного. – Уэс делает шаг ко мне. Затем еще один. – Но это… – он водит пальцем между нами, – это пугает меня до усрачки.
Шаг.
– Я пытался защитить себя.
Шаг.
– Но когда посмотрел сегодняшнюю трансляцию… – Уэс качает головой, и его лицо бледнеет. – Понял, что есть кое-что, что я хочу защитить даже больше, чем себя. – Уэс преодолевает разделяющее нас расстояние одним шагом.
Он встает у меня между коленями. Ладони пристраиваются на дрожащих бедрах.
– Я знаю, ты думаешь, что находишься в безопасности здесь, но это не так. Ты заботишься о Квинте… и все эти свидетели...
Уэс обхватывает мое лицо ладонью чуть ниже раны. Я закрываю глаза и тянусь навстречу его прикосновению, хотя от этого моя боль становится сильнее.
– Разозли не того человека, и он может заставить тебя исчезнуть одним телефонным звонком, Рейн.
Я плотнее сжимаю веки и мотаю головой. Уэс не отрывает руки́.
Никто здесь не поступил бы так. Правда же?
– Послушай, мне все равно, ненавидишь ты меня или нет. И не имеет значения, как больно мне видеть тебя с кем-то другим. И даже неважно, заговоришь ли ты со мной снова. Я вытерплю это всё и даже больше, чтобы убедиться, что они не заберут тебя.
Голова Уэса медленно приближается ко мне, но его губы не касаются моего рта. Поцелуи, легкие как перышко, ложатся на мой выпуклый рубец. Этот жест такой нежный, такой милый, что сердце разрывается. Помню, как Уэс морщился и стискивал зубы, когда я обрабатывала его пулевое ранение. Вот как я себя сейчас чувствую. Осознаю, как сильно нуждаюсь в этой нежности, и от этого мне больно.
Мои глаза распахиваются, когда накрывает странное чувство déjà vu.
Боль сменяется паникой, и я нервно ищу характерные силуэты всадников на рубашке Уэса.
– Ты настоящий? – шепчу я, прикасаясь кончиками пальцев к оранжевому гибискусу над сердцем.
Уэс прижимается своим лбом к моему и проводит рукой по моим волосам в районе затылка.
– А ты?
Я тянусь обеими руками к его поразительно красивому лицу, желая поцеловать, прикоснуться, убедиться, что это не очередной жестокий сон, но звук покашливания разрушает момент.
Голова Уэса резко поворачивается в сторону двери. Затем его ладонь превращается в кулак, когда он видит, кто наш нежданный гость.
Челюсть Картера напрягается, а ноздри раздуваются. Он стоит в дверях, держа в руках букет из полевых цветов и одуванчиков, головки которых торчат во все стороны.
– Я пришел узнать, как ты, но… – он с отвращением оглядывает Уэса. Затем с разочарованным видом поворачивается ко мне, – похоже, у тебя компания.
Что-то меняется в его поведении, и внезапно он превращается в Засранца Картера из старшей школы. Мой бывший направляется ко мне с такой ухмылкой, как будто только что бросил победный трехочковый.
Уэс разжимает кулак, облокачивается на прилавок и медленно поглаживает мою шею.
Картер останавливается прямо передо мной и смотрит на располосованную щеку. С этого расстояния вижу, что одна сторона его челюсти распухла. Должно быть, он тоже получил довольно сильный удар во время драки. За маской притворства в глазах вспыхивает гнев, но он пришел сюда поговорить не о том, что беглецы разукрасили наши лица.
– Я просто хотел первым поздравить тебя с днем рождения! – он протягивает мне букет, уже поставленный в бутылку, и гордо улыбается. А затем с торжествующей улыбкой смотрит на Уэса.
Я машинально принимаю букет и смотрю в недоумении на цветы.
– Сейчас май? – спрашиваю я тихо, ни к кому конкретно не обращаясь.
– Ага. 3 мая, – Картер выгибает грудь.
– Я... – мои глаза смотрят сквозь цветы и останавливаются на одной точке на полу, – я не думала, что у меня будет еще один день рождения.
Моргнув, поднимаю глаза и вижу, что Картер смотрит на Уэса с мстительным удовлетворением, а Уэс наблюдает за мной с плохо скрываемым беспокойством на лице.
– Спасибо, Картер, – шепчу я, обнимая его одной рукой, в то время как другой держу Уэса за плечо. – Увидимся позже, хорошо?
Уверена, что Картер и Уэс за моей спиной обмениваются оскорбительными взглядами, но Уэс не поведется и не покажет, что ему не все равно.
– Хорошо, Рейнбоу Брайт, – говорит он. Затем выстреливает в меня из воображаемого пистолета и подмигивает, направляясь к выходу. – Приходи попозже. Мои родные тоже хотят поздравить тебя с днем рождения.
Я не отвечаю, но в ту секунду, когда шесть футов три дюйма Картера исчезают из виду, чувствую, как все тело Уэса рядом со мной напрягается.
Я ставлю цветы на пол и поворачиваюсь к нему.
– Пожалуйста, не психуй. Картер и я просто др…
– Сегодня твой день рождения? – брови Уэса приподнимаются и сходятся вместе.
– А... эм… да. Наверное, да, – улыбаюсь, все еще пытаясь осознать тот факт, что я все-таки дожила до двадцати.
– Черт, – он заправляет влажные волосы за ухо и смотрит в пустой коридор, – я не знал.
Я смеюсь:
– Если тебе от этого станет легче, я тоже не знала.
– Это неважно, – серьезно отвечает Уэс.
Затем, без предупреждения, он наклоняется и прижимается своими губами к моим. Сердце начинает колотиться. Мысли разбегаются. Перед глазами разлетаются сверкающие искорки. И перколятор в моем мозгу, который когда-то экстрагировал радость, постанывает и поскрипывает, пока, наконец, не избавляется от всей ржавчины и паутины и снова не начинает выпускать светящиеся частички в мой кровоток.
Я касаюсь его плеч, лица, волос – всего, до чего могу дотронуться. Мне нужно убедиться, что он действительно здесь.
Он действительно здесь.
Уэс углубляет поцелуй, напирая на меня со страстью, которой я не ощущала с тех пор, как... Нет. Нет, нет, нет.
Перколятор снова отключается.
Искорки гаснут.
Сердце падает, утягивая за собой мои мысли.
Уэс разрывает наш поцелуй, и отстранившись на четверть дюйма от моих губ, говорит мне то, о чем я уже знаю.
– Мне нужно идти.
– Но… ты только что пришел, – шепчу я, чувствуя, как длинные пальцы отчаяния начинают сжиматься вокруг моего горла.
– Я сейчас вернусь. Обещаю, – Уэс смотрит на меня с решительностью в глазах и последний раз целует в губы, но я слишком ошарашена, чтобы ответить на поцелуй. – Если я хочу достать то, что заказала Кью засветло, мне нужно идти сейчас.
Еще до того, как я успеваю кивнуть, лучший подарок на день рождения, который я когда-либо получала, сбегает от меня.
***
мош-пит* – место, где устраивают мош. Обычно это круг, который толпа зрителей освобождает для любителей моша. Мош или мошинг (moshing) синоним слова «слэм». Слэм и мош – несколько разные вещи. Мош жестче, он больше похож на танец, включающий удары руками и ногами. Слэм или слем – действие на концертах, где поклонники специально толкаются и прыгают у сцены, бурно выражая восторг. Место, где происходит слэм, называют слэмпитом («ямой для слэма»).
батарейки D* – наиболее крупноформатный типоразмер, применяемый в элементах питания потребительского уровня.
ГЛАВА
XVIII
Уэс
– Конечно, это ее гребаный день рождения. Почему бы в тот день, когда я появлюсь с пустыми руками, да ещё и после недельного запоя, не быть ее гребаному дню рождению? Боже, я такой придурок.
Я шагаю по безлюдной парковке, разговаривая вслух сам с собой и размахивая пистолетом, наплевав на то, что меня могут увидеть. Теперь по улицам ходят только «Бонис» и люди, которые слишком глупы или безрассудны, чтобы тех бояться.
Похоже, я только что присоединился ко второй категории.
Земля влажная после вчерашней грозы с дождем, и небо всё еще затянуто облаками. Я приближаюсь к перекрестку перед торговым центром, а ветер раздувает мою расстегнутую рубашку, как плащ, и мне это нравится. Нравится электрический заряд в воздухе. Такое чувство, что может случиться все, что угодно. Кажется, что я могу, черт возьми, промаршировать по этой улице прямо в аптеку и справиться с кем-угодно или с чем угодно, что встанет у меня на пути.
Ощущения такие, будто я только что зацеловал Рейнбоу Уильямс до потери чувств.
Я поворачиваюсь и иду по тротуару вместо того, чтобы пройти за торговым центром, потому что прямо сейчас я чертовски непобедим. Рейн всё еще здесь. Никто еще не сообщил копам, что она спасла Квинта. И Рейн не трахается с Картером. Я понял это в ту секунду, когда этот мелкий сучок прокашлялся. Если бы они переспали, он бы не просто злобно пялился и пытался умничать, а наставил бы на меня винтовку своего папаши.
Незаметно для самого себя я оказываюсь стоящим прямо перед разбитой дверью CVS*. Никаких диких собак. Никаких раздутых трупов с дредами. Никаких маньяков-убийц на мотоциклах.
Думаю, бог любит меня, когда я стараюсь не быть придурком.
Знаю, есть шанс, что какой-нибудь укуренный бони снесет мне голову, как только я загляну внутрь, но также есть вероятность, что этот магазин снова функционирует. Почта вроде как заработала. Электричество снова есть. «Бургер Пэлас» вообще, блять, не закрывался.
– Вы открыты? – кричу я и стою, прижавшись спиной к кирпичной стене.
– Зависит от того, чем платишь, – отвечает равнодушный голос подростка.
Открываю дверь и замечаю парнишку-бони, который сохранил мне жизнь, когда я был здесь в прошлый раз. Он сидит за кассой и читает журнал «Гирхед» (Gearhead Magazine*). На нем черная толстовка с капюшоном. И на той баллончиком нарисованы кости скелета неоново-оранжевого цвета. Но теперь он не тонет в ней, как неделю назад. Каким-то образом она смотрится на нем намного лучше, а фиолетовый синяк вокруг глаза стал желтовато-зеленым и едва заметен. Я останавливаюсь в дверях, замечая, что пистолет 32-го калибра, из которого он застрелил своего старика, лежит на стойке, направленный в мою сторону.
Он бросает на меня короткий взгляд, и тут же снова возвращается глазами ко мне. Парнишка узнает меня, и выражение безразличия исчезает.
– Здарова, пацан! – я дергаю подбородком.
– Здарова, – его тон и выражение лица настороженные, но он еще не выстрелил в меня, и это хорошо.
– Тебя заставили управлять этим местом в одиночку? – парень легкомысленно дергает плечом.
Он один. Хорошо.
– Послушай… – я делаю несколько шагов вперед, – мне нужно несколько вещей. Я надеюсь, мы сможем договориться.
Подросток приподнимает свою здоровую бровь.
– У тебя есть травка?
Блять. Конечно, четырнадцатилетний ребенок захочет травки.
– Нет, но я думаю, что могу достать патроны 32-го калибра.
Я почти уверен, что у отца Рейн был небольшой запас боеприпасов, которые он запрятал по разным углам. Мне просто нужно поискать получше.
Его бровь опускается, и он возвращается к чтению журнала.
– Нет. У меня полная обойма... ну, кроме одной…
Он косится на меня, и я замечаю в его глазах ненависть. Уверен, что знаю, куда попала та пуля.
– У меня есть кое-что еще, что может тебя заинтересовать, – приближаюсь на шаг. – Обычно я бы не стал предлагать это подростку, но ты кажешься разумным парнем.
Вытаскиваю из кармана бутылочку гидрокодона и встряхиваю ее. Я нашел таблетки, когда опустошал карманы отца Рейн перед тем, как похоронить его. Предполагал, что ублюдок имел при себе что-то, имеющее ценность на улицах.
Глаза парня загораются при виде этой маленькой оранжевой бутылочки, и я знаю, что попал в точку.
– Это дерьмо лучше, чем наличные. Ты можешь купить всё что захочешь, с помощью этого. Если сам не заточишь.
Сопляк закатывает глаза и достает полиэтиленовый пакет из-под прилавка.
– За три таблетки можешь наполнить пакет. Пять – и я добавлю упаковку воды.
Я смеюсь и качаю головой.
– Чувак, думаю, мы с тобой станем хорошими друзьями.
***
CVS* или CVS/pharmacy – CVS Corporation – крупнейшая сеть аптек в США.
Gearhead Magazine* – журнал, посвященный кастом-культуре. Кастом-культура – термин, используемый для описания автомобилей, которые являются произведениями искусства. Также мотоциклов, рисунков, причесок, татуировок и тех, кто создает предметы по индивидуальным проектам, но соблюдая определенный стиль. Сама культура появилась из хот-род культуры Южной Калифорнии в 1960-х.
ГЛАВА
XIX
Рейн
Не могу поверить, что мне двадцать.
Не могу поверить, что Уэс вернулся!
Не могу поверить, что он снова ушел.
Я надеюсь, что с ним всё в порядке.
С ним всё будет в порядке. Это меня избили, и я осталась здесь.
Кью. Ну и сука.
По крайней мере, она разрешила нам остаться.
Но она превратит мою жизнь в ад.
Хотя я уже и так жила в аду.
Но теперь Уэс вернулся!
Но что будет, когда он вспомнит, как сильно ненавидит это место?
Он снова уйдет, и что тогда?
Я умру. Я, блять, умру.
Или я могла бы пойти с ним.
Нет, я не могу сделать это. Не могу даже выглянуть в окно.
Дерьмо. Он снова уйдет, и, если мне к тому времени не станет лучше, я застряну здесь с Кью навсегда.
Мысли в голове напоминают пинг-понг, тело – испуганную рыбку, которая мечется по залу вперед и назад. Кажется, я так метаюсь уже несколько часов. Свет в коридоре начинает приобретать такой желто-оранжевый оттенок, который подсказывает мне о приближении ночи. Я не могу находиться здесь одна в темноте. Я свихнусь окончательно.
В том же перевозбужденном состоянии выбегаю в коридор.
Может быть, пойти посмотреть, не осталось ли чего-нибудь поесть в ресторанном дворике. Это осчастливит Кью. Она всегда бесится, когда я не ем ее драгоценную еду.
Подойдя к атриуму, слышу ее громкий смех, доносящийся с противоположного конца коридора. Выглянув из-за фонтана, вижу как Кью покидает фуд-корт. Она хихикает и толкается плечами с другими беглецами. Я не готова снова встретиться с ней лицом к лицу. Только не в одиночку и не на публике.
Она становится еще хуже, когда у нее есть зрители.
Поэтому я поворачиваю и бегу по коридору, который справа. Мне все равно, куда: главное, – добраться туда до того, как Кью заметит меня.
