Текст книги "Борьба за Рейн"
Автор книги: Биби Истон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)
– Вы можете занять мой дом, миссис Реншоу, – говорю я, отрывая взгляд от ее сына. – Я никогда больше туда не вернусь.
***
Гавайи 5-0* – шоу про копов 70-х гг.
ГЛАВА
VI
Уэс
– Стой, Уэс! – зовет Рейн, но я просто продолжаю идти.
Я бы предпочел удалить зубной нерв, чем еще секунду провести при этом умилительном семейном воссоединении.
– Рейнбоу! – кричит Картер ей вслед.
Я оборачиваюсь на звук его голоса только потому, что хочу посмотреть, как она выберет его. Их. Мне нужно это увидеть. Нужно почувствовать поворот ножа внутри. Только этот гребаный способ поможет мне отпустить ее.
– Прости. Я хотел сказать Рейн… – У Картера выражение лица милого мальчика и притворный, жалкий щенячий взгляд. Я хочу врезать ему по роже кулаком. – Мы можем пойти куда-нибудь и поговорить? Пожалуйста? – Он поднимает брови так высоко, что они исчезают за вьющимися темными волосами. Затем прикусывает нижнюю губу.
Ублюдок. Мне знаком этот взгляд. Это моя фишка.
– Не сейчас, Картер, – говорит Рейн, поднимая нетронутую тарелку с едой. – Я должна пойти проверить, как там Квинт.
Не сейчас? Как насчет, никогда?
Я смотрю на этот кусок дерьма в футболке «Двадцать один пилот» и чувствую, как напрягаются мои мышцы и сжимаются зубы, но к тому времени, когда его взгляд возвращается ко мне, я спокоен, как в полете боинг. Делаю круговое движение головой и засовываю руки в карманы, как будто стою в очереди в департамент транспортных средств, не думая обо всех тех способах, которыми я мог бы раскроить ему череп.
Рейн поворачивается и идет ко мне. Ее лицо краснеет, когда она понимает, что я остановился, чтобы понаблюдать за их общением, но я сохраняю позу расслабленной, и лицо не выдает мои эмоции.
Ты не злишься. Тебе скучно. Скучно, скучно, скучно.
Абсолютно ясно, цель Рейн-шоу – стать Реншоу. У нее будет счастливая маленькая семья, двое детей, которые смогут забивать с линии штрафной, и им даже не понадобится медицинская помощь. Так все и закончится.
Я жду, пока она догонит меня. Только ревнивый, озлобленный придурок повернулся бы спиной и пошел дальше прямо сейчас, а я не ревную.
Не-а. Мне просто охренеть, как скучно.
Когда Рейн подходит ближе, и я вижу ее измученное лицо, пламя внутри меня угасает. На правой щеке до сих пор видны три розовых отметины от ногтей, оставшиеся с тех пор, как на нее напали в «Бургер Пэлас». Ее губы потрескались, волосы спутаны, большие, круглые глаза сейчас похожи на высыхающие озера, а в них отчаяние и безнадега.
Ненавижу то, как сильно я хочу быть тем, кто наполнит их снова.
Не успевает Рейн приблизиться ко мне, как по всему помещению начинают раздаваться крики. Повсюду загораются цифровые мониторы и светятся красным.
Рейн подходит ко мне.
– Уэс? – шепчет она. – Что происходит?
Я вижу, как на экране мелькает темный силуэт всадника с косой.
– Ты это видел? – Я киваю.
Мелькает еще один силуэт – теперь с мечом. Затем еще один и еще. Все быстрее и быстрее их изображения появляются и исчезают, а затем на экранах устанавливается просто мерцающая черно-красная сетка.
Вопли людей не смолкают.
Софи ныряет в объятия матери.
И Рейн так сильно вцепляется в мое плечо, что ее ногти до боли впиваются в кожу.
– Может, это просто ночной кошмар, – говорю я в бестолковой попытке успокоить ее.
– Нет, Уэс. Это реально.
– Ничего из этого не реально, помнишь? Это фикция.
– Граждане, – женский голос с французским акцентом гремит из динамиков, возвращая мое внимание к мониторам.
В левой части экрана появляется женщина средних лет. У нее резкие черты лица, губы намазаны темно-красной помадой, а волосы мышиного цвета. На правой половине экрана слово «граждане» написано по меньшей мере на двенадцати разных языках.
– Меня зовут доктор Маргарита Шапель. Я являюсь директором Всемирного альянса здравоохранения. Если вы смотрите эту трансляцию, поздравляю. Теперь вы являетесь частью более сильной, здоровой и самодостаточной человеческой расы. – Мы с Рейн смотрим друг на друга, и ужас проскальзывает на ее лице, проникая в мои вены.
Камера отдаляется – и мы видим доктора Шапель, сидящей за гладким белым столом между двумя пожилыми мужчинами. За ними, на возвышении находятся по меньшей мере восемьдесят других уродов. Все в костюмах, которые, вероятно, стоят больше, чем выплаты по ипотеке за их летние дома в Малибу.
Самодовольный ублюдок в самом центре первого ряда – наш гребаный президент.
– В течение прошлого года Всемирный альянс здравоохранения работал совместно с Организацией Объединенных Наций над реализацией решения по глобальному демографическому кризису, – и она указывает на мировых лидеров, стоящих за ее спиной. – Коррекцией, если угодно. Мы называем эту коррекцию «Операция 23 апреля».
– Уэс, о чем она? – шепчет Рейн, крепче сжимая мою руку.
– Примерно три года назад наши ведущие исследователи обнаружили, что при тех темпах, с которыми растет наше население, природные и экономические ресурсы Земли будут истощены менее, чем за десятилетие. Грубо говоря, люди оказались на грани вымирания, и причина проста – наш вид отказался от закона естественного отбора.
Камера поворачивается к мужчине слева от нее – тощему мужику с прической, как у Гитлера. Строка под ним сообщает: «Доктор Генри Вайс, исследователь Всемирного альянса здравоохранения».
– Каждый вид на планете подчиняется закону ес-с-стественного отбора, – говорит он, оттягивая воротник и делая глоток воды из стакана. Его акцент похож на немецкий, и выглядит он так, будто вот-вот обосрется. – Это с-с-самые ос-с-сновы эволюции. С момента зарождения живых организмов более слабые и немощные представители вида вымирают, а с-с-самые сильные, умные, наиболее приспособленные живут дольше всех и производят больше всего потомства. Этот процесс с-с-способствует выживанию вида, гарантируя, что каждое поколение наследует только наиболее адаптивные генетические признаки и предотвращая ис-с-стощение ресурсов непродуктивными подгруппами.
Камера перемещается обратно к французской сучке.
– За прошедшее столетие люди стали первым видом, который обошел закон естественного отбора. Благодаря достижениям в области технологий и щедрым правительственным программам мы активно продлеваем жизнь нашим самым слабым, нетрудоспособным и наиболее зависимым членам общества в ущерб всему нашему виду.
Она жестом указывает на президента Ублюдка, стоящего за ее спиной.
– Американское правительство, например, ежегодно тратит более одного триллиона долларов на питание, жилье, и уход для своих недееспособных, заключенных и безработных граждан – граждан, которые ничего не дают взамен. Всемирный альянс здравоохранения в январе прошлого года подсчитал, что число неполноценных и непродуктивных представителей нашего вида впервые в истории превысило число трудоспособных и продуктивных членов. Необходимо было принять срочные меры.
Камера переключается на мужчину справа от нее, который немного похож на мистера Мияги из фильма «Парень-каратист». На экране появляется строка: «Доктор Хиро Мацуда, исследователь Всемирного альянса здравоохранения».
– Нам нужен был способ, так сказать, проредить стадо, гарантируя при этом, что выживут самые сильные, здоровые и умные представители нашего вида. Создание супервируса или разжигание мировой войны были бы... контрпродуктивными... и привели бы к потере здоровых и трудоспособных граждан. Поэтому мы с моей командой разработали план по внедрению настолько сильного глобального стрессора, который спровоцировал бы наших наименее устойчивых граждан вести себя саморазрушительно, одновременно поощряя наиболее устойчивых граждан становиться еще сильнее и увереннее в себе.
Изображения всадников появляются снова, вызывая вздохи у зрителей, но на этот раз вестники конца света показаны в виде значков в нижней части экрана.
– Четыре всадника апокалипсиса, Жнец душ, Смерть – их прообразы появлялись почти в любом обществе на протяжении всей истории. Разместив эти культовые изображения во все цифровые медиа-источники мира – связав их с датой 23 апреля – мы смогли напрямую подключиться к коллективному человеческому подсознанию и внушить идею о надвигающемся конце света.
– Боже мой, Уэс, – шепчет Рейн, глядя на меня, как ребенок, который только что узнал, что Пасхальный кролик не настоящий. – Те самые изображения, которые ты обнаружил в моем телефоне. Ты был прав.
– Послания, действующие на подсознание в мировом масштабе. – Я качаю головой.
Только это было не от рук какой-то злой корпорации или группы недовольных компьютерных хакеров, жаждущих власти, как я думал. Всё ещё хуже.
Это было наше долбаное правительство.
– Мы все в долгу перед доктором Мацудой, его командой и нашими мировыми лидерами. – французская сучка скалится. – «Операция 23 апреля» имела блестящий успех. Наши исследователи подсчитали, что население Земли сократилось на целых двадцать семь процентов, причем большая часть их них – это непродуктивные подгруппы.
– Что это вообще значит? – шепчет Рейн.
– Это означает, что большинство погибших были сумасшедшими, больными, бедными или старыми.
Я смотрю, как бледнеет лицо Рейн и желаю взять свои слова обратно.
Дерьмо.
Я притягиваю ее к своей груди и прижимаюсь губами к затылку. Не знаю, что сказать. Все, что я могу – это стоять здесь и держать ее, пока правительство рассказывает, как оно счастливо, что ее родители мертвы.
– В стремлении защитить закон естественного отбора в будущем и гарантировать, что наше население никогда больше не окажется на грани вымирания из-за безответственного распределения ресурсов самым слабым и наиболее зависимым членам общества, все социальные услуги и субсидии должны быть отменены. Системы жизнеобеспечения больше не будет. Экстренные службы, предоставляемые правительством, следует упразднить. Все заключенные члены общества будут освобождены.
Весь фуд-корт разражается возмущенными криками и приглушенным ропотом. Люди пытаются понять, что, черт возьми, только что сказала эта дама.
– Вам рекомендуется вернуться к своей повседневной жизни. Электричество, вода и сотовая связь были восстановлены, а изображения, которые вы только что видели, были удалены со всех цифровых носителей. Возвращайтесь к работе. Обеспечивайте свои семьи. Защищайте себя и свое сообщество. Ваше правительство больше не будет делать все это для вас. И если вы увидите, что человек или группа лиц нарушают законы естественного отбора, вам необходимо набрать номер: 55555 на любом мобильном устройстве, чтобы сообщить о правонарушении. Местные агенты будут немедленно направлены для задержания подозреваемого. Будущее нашего вида зависит от вашего сотрудничества. Удачи, и пусть выживут сильнейшие.
Мониторы гаснут. И мы медленно начинаем осмысливать реальность нашего положения.
Все это было чертовой мистификацией.
Они вторглись в наши сны.
Они терроризировали нас изнутри.
Они сводили нас с ума и смотрели на наше саморазрушение.
Затем они расплылись в улыбках и сказали, что это было для нашего же блага.
Хотел бы я сказать, что удивлен, но после всего через что прошел, это просто похоже на очередной вторник. Тебя валяют в дерьме, избивают, затем говорят, что это твоя вина. Затем тебя вышвыривают на обочину. И все твои пожитки умещаются в мусорном мешке у тебя на плече.
Ага, звучит правдоподобно.
Члены единственной семьи в помещении жмутся друг к другу в поисках поддержки. Внутри своего тесного кружка они утешают, убеждают, что все будет хорошо; уговаривают доверять нашим лидерам и делать то, что те говорят.
Тем временем бездомные дети в задней части дворика прыгают вверх и вниз, веселятся и размахивают оружием в воздухе, а Кью стоит на столе и кричит: «Это дикий, дикий запад, ублюдки! Так, вот так!»
По тому, как Рейн прижимается ко мне, можно определить, к какой группе она принадлежит.
Кроме того, очевидно, что мне здесь вообще не место.
ГЛАВА
VII
Рейн
– Чувак, здесь не было электричества, наверно, вечность? Как, черт возьми, они включили трансляцию? – спрашивает Ламар, сидя на прилавке, болтая ногами и каждый раз ударяя ботинком по ящикам снизу.
Уэс пожимает плечами:
– Без понятия, чувак. Может быть, они врубили электросеть на полную катушку только для трансляции?
Я лишь вполуха слушаю их разговор. Мое внимание приковано к парню, лежащему без сознания, у которого через окровавленную повязку на шее выступает кусочек стекла. Я должна ему помочь.
Я придумаю что-нибудь.
– Рейн, – зовет Уэс.
– А? – отвечаю я, не отрывая глаз от Квинта.
– Ты как? Ты не сказала ни слова после видеообращения.
– Видеообращение, – бормочу я, поворачиваясь лицом к Уэсу. – Теперь мы будем так это называть? Как все называли апокалипсис «23 апреля», потому что так лучше звучало?
Уэс покусывает нижнюю губу – так он делает, когда пытается понять.
Когда пытается понять меня.
– Я знаю, это было трудно принять. Понимаю. Но мне нужно, чтобы ты не теряла голову. Не сходи с ума.
– Я в порядке.
Уэс бросает Ламару скептический взгляд.
– Я не схожу с ума. Может быть, мне просто не хочется говорить о том факте, что правительство только что публично погладило себя по головке за то, что заставило моего отца попытаться убить всю свою семью.
Уэс тяжело вздыхает и кивает.
– Да, я понимаю.
– Я знаю, что папа был непродуктивен. Он был в депрессии... безработным, параноиком, злобным, как змея, пристрастившимся ко всему, что мог достать... но что насчет нее? – Когда покалывание на моем красном от гнева лице постепенно проходит, горло сдавливает от эмоций. – Она была потрясающая, Уэс. – Я представляю красивое, уставшее, самоотверженное лицо моей мамы, и мне хочется плакать. – Она была самым продуктивным членом общества, которого я когда-либо встречала. – Я хочу сказать так много, у меня столько чувств, которые еще не выплеснула, но все они чертовски болезненные, поэтому я прикрываю рот рукавами и останавливаю себя.
Смотрю на губы Уэса, надеясь, что его слова помогут мне отвлечься от тех, что застряли у меня в горле.
– Я знаю. Но нельзя изменить произошедшее. Все, что мы можем, это послать их в дальнее и долгое путешествие и все равно выжить, правильно? Итак, как мы будем выживать сегодня? Ты помнишь свой список?
Я проглатываю всё, что осталось невысказанным, и заставляю себя ответить ему:
– Мне… мне нужно было найти мыло, воду и убежище. – Я делаю глубокий вдох и выпрямляю спину. – Мыло уже есть, и миссис Реншоу сказала, что у Кью есть бочки с водой, так что остается только убежище.
Губы, на которые я смотрю начинают растягиваться в ослепительной улыбке. Я не часто вижу ее. Она согревает мою кожу, как солнце, проникая в поры и наполняя меня гордостью.
Я чувствую, как уголки моих губ поднимаются, повторяя за ним. Что-то я сделала правильно.
– Это моя девочка, – говорит Уэс. Но как только он произносит эти слова, улыбка сползает. Ему не понравились эти слова на вкус. Этому новому отстраненному Уэсу не нравится называть меня своей девочкой.
Моя улыбка исчезает.
Мы стоим так с минуту – я смотрю на его сжатые губы, а он – на мои, пока Уэс, наконец, не делает шаг назад и не указывает рукой на дверь:
– Пойдем, найдем тебе убежище. – «Тебе».
«Пойдем найдем „тебе“ убежище».
Я хочу взять его за руку, когда подхожу ближе, но боюсь, что уколю палец о колючую проволоку, которой отгородился Уэс.
Я не знаю, что происходит с парнем, но пока мы идем по коридору, он пугающе тих. Я дергаю металлические ворота и запертые двери каждого магазина, мимо которого мы проходим, а он просто следует в четырех футах позади меня, скрестив руки на груди.
Расстояние между нами, кажется, удваивается с каждым моим шагом.
Я поворачиваю направо у фонтана и иду по коридору.
Злые слезы льются из глаз, но мгновенно останавливаются, как только я замечаю впереди старый обувной магазин с поднятыми рулонными воротами. У меня появляется надежда. Я просовываю голову внутрь и бросаю взгляд поверх пустых полок. Скамейки, покрытые винилом, которые когда-то использовались для примерки обуви, собраны в центре магазина и расставлены, как мебель в гостиной. Отец Картера сидит на одной из них, склонив голову, а мама и сестра моего бывшего стоят ко мне спиной, вероятно, рассказывая ему все о видеообращении.
– Ничего, – шепчу я, выскользнув из магазина. – Этот уже занят.
Собираюсь продолжить поиск, но останавливаюсь, замечая расслабленную фигуру Уэса. Он ждет меня, прислонившись спиной к покрытой граффити стене снаружи обувного магазина. Гавайская рубашка расстегнута: под ней видна запачканная кровью майка, и едва заметно выступает кобура пистолета. Его голова запрокинута назад, он смотрит на один из световых люков, как будто через грязное стекло действительно можно что-то увидеть; профиль Уэса – образец совершенства, и от его вида у меня перехватывает дыхание, а в груди появляется глухая боль.
Он выглядит в точности, как мужчина, в которого я влюбилась несколько дней назад. Который спас меня от разъяренной толпы, получил пулю из-за меня, вернулся в горящий дом за мной, и похоронил тела моих родителей, просто чтобы уменьшить боль. Он похож на того человека, который отказался отпустить меня, когда все остальные бросили.
Но в итоге Уэс отпустил меня. Других вариантов нет.
Потому что этот парень, черт возьми, точно не он.
– Ты даже не помогаешь мне искать, – говорю я со злостью и прохожу мимо его ледяной скульптуры не останавливаясь.
– Ты права, – говорит Уэс раздражающе спокойно, отталкиваясь от стены.
– Это что, какой-то тест? – шиплю я, громче дергая следующие ворота. – С этого момента я должна все делать сама, так?
– Нет, – говорит Уэс позади меня. – Я не помогаю, потому что не собираюсь здесь оставаться.
– Что? Почему? – Я поворачиваюсь к нему лицом, и кровь стучит у меня в ушах.
Он загибает свою чертову бровь:
– Хмм… Может быть потому, что здесь нет водопровода и электричества. А может быть, мне не хочется быть мальчиком на побегушках у группы сумасшедших бездомных и вооруженных детей. Или, ну, не знаю, может быть, я не хочу жить рядом с твоим бывшим и его маленькой семьей Нормана Роквелла.
– И что ты хочешь, чтобы я сделала, Уэс? – Я продолжаю идти.
– Уехала. Со мной. Прямо сейчас. Мы можем найти новое место. С водой и электричеством, дверями, которые запираются, и стенами, на которых не растет черная плесень.
Вздыхаю и медлю убрать руку со ржавой двери.
– Я не могу оставить Квинта здесь. И ты это знаешь.
– Ну, возьмем его с собой. Мы могли бы поехать на «ниндзя» обратно в город, заправить грузовик твоего отца, а затем вернуться и забрать твоего друга.
– А как насчет Ламара? – тональность моего голоса повышается, и меня охватывает непонятное чувство тревоги.
– Мы разместили бы их сзади на борту пикапа.
Я иду дальше, не останавливаясь у следующего входа. Ворота открыты, но очевидно, что кто-то живет там уже некоторое время. Может быть, несколько человек. Одежда, матрасы, пивные банки и не сочетающиеся друг с другом садовые стулья стоят как попало.
– А как насчет мистера Реншоу? – спрашиваю я, ускоряя шаг. – Он тоже ранен.
– Ты можешь придумывать любые оправдания, какие захочешь. Я знаю настоящую причину, по которой ты не хочешь уезжать.
– Да неужели? И почему же?
Потому что я слишком напугана и чувствую невыразимую печаль. Потому что в этом месте никто не пытается изнасиловать или ограбить меня. И здесь ничто не напоминает мне о доме.
Когда Уэс ничего не отвечает, я поворачиваюсь и вижу на его красивом, но испачканном лице маску невозмутимости.
– Ты думаешь, я хочу остаться из-за него? – бросаю я.
Уэс приподнимает одну бровь и беспечно жует уголок рта.
– О Боже! У меня здесь друзья, Уэс. У меня...
– Семья? – его тон ровный и гладкий, как лед, а взгляд жесткий и обвиняющий.
– Нет... цель. Я могу помогать людям. Здесь я чувствую себя в безопасности. Там, снаружи... – Я качаю головой, думая о том, что ждет вне стен торгового центра. – Там, снаружи нет ничего, кроме «Бонис» и ужасных воспоминаний.
Уэс открывает рот, чтобы ответить, и в этот момент я дергаю следующие металлические ворота.
Я готовлюсь услышать жестокие слова, но вместо этого мой слух поражает звук визжащих шестеренок – ворота дергаются и оживают. Ржавый металл едет вверх, скрипя и дребезжа, открывая пустое пространство старого книжного магазина «Барнc энд Нобл» (Barnes & Noble).
Мой рот открывается, когда я захожу внутрь.
– Боже мой! Раньше это было мое любимое место во всем торговом центре.
Внутри темно, но света от потолочных окон из коридора достаточно, чтобы я смогла сориентироваться. Кассы расположены слева от входа, как и помню. Кофейня, или то, что от нее осталось, находится справа. В центре магазина ряды пустых полок, а вдоль главного прохода стоят покрытые пылью столы.
– Помню, как мама приводила меня сюда на Час сказки, когда я была ребенком, – продолжаю я, разговаривая больше с собой, чем с Уэсом. – У них был поезд, установленный прямо там, и такие маленькие стулья, которые выглядели как пенёчки, и… – Я делаю вдох, когда замечаю в дальнем левом углу магазина деревянную лестницу, которая поднимается по стволу вырезанного дуба с кроной в форме облака к… – Домик на дереве!
Я несусь по центральному проходу, выискивая между стеллажами признаки того, что здесь кто-нибудь живет. Когда я не нахожу ничего, кроме мусора, луж и одной случайной забытой книги, направляюсь в детскую зону.
Пожалуйста, пусть там никого не будет! Господи, умоляю тебя! Прошу лишь об этом…
С надеждой хватаюсь за лестницу, но Уэс опережает меня. Он поднимается, пропуская по две ступени, и наверху освещает карманным фонариком деревянное укрытие. Затем, не говоря ни слова, он выключает его со щелчком и делает элегантный прыжок, аккуратно приземляясь передо мной.
– Ну?
– Что, ну? – По его лицу невозможно что-либо прочесть, но в воздухе чувствуется напряжение.
– Живут там какие-нибудь бездомные?
– Нет. – Уэс опирается локтем на лестницу и склоняется надо мной, заставляя меня загнуть шею, чтобы встретиться с ним взглядом. – Все твое.
– Хочешь сказать: наше, – шепчу я, застыв на месте под его леденящим взглядом.
Уэс медленно качает головой.
Паника охватывает меня, когда я осознаю, что он говорит.
– Не уходи. – Внезапные, неконтролируемые слезы застилают глаза, и я кручу головой. – Пожалуйста. Пожалуйста, останься здесь со мной. Я не справлюсь без тебя, Уэс.
– Справишься.
– Я не хочу.
Поднимаюсь на нижнюю ступеньку лестницы и кладу руки Уэсу на плечи. Наши глаза оказываются на одном уровне.
– Помнишь вчерашний день? Все было так же. Я стояла на лестнице домика на дереве, а ты был на земле, и солнце садилось вон там. – Я указываю рукой на размытые границы, за́литого солнцем входа. – Я сказала тебе, что люблю тебя, и ты сказал, что тоже любишь меня!
– Ты думала, что мир погибнет. – Тон Уэса снисходительный и неуверенный, но его руки на моей талии умоляют меня заставить его поверить.
– Ты тоже.
– Я сказал правду.
– Я тоже, Уэс. Ничего не поменялось.
Проходят секунды. Слова медленно осознаются и оседают внутри. Уэс не говорит ни слова. Он не шевелит ни единым мускулом, но его сердце бьется так сильно, что я чувствую звуковую вибрацию в воздухе. Его руки сжимают меня крепче, ноздри чуть трепещут, когда он делает тихие вдохи.
Почти слышу, как трескается ледяная корка.
Я испытываю страх, но заставляю себя улыбнуться и поднимаю руку, намереваясь провести ладонью по его шершавой щеке.
– Эй... если мне не позволяется психовать, то и тебе тоже запрещается.
Уэс едва заметно кивает. Всего лишь неуловимое полудвижение, но в нем он позволяет мне увидеть его настоящего. Того, кто паникует так же сильно, как и я.
– Оглянись вокруг, малыш. Здесь по-прежнему только ты и я... и дом на дереве, – я улыбаюсь и показываю рукой вверх. – То, что Картер здесь, ничего не меняет. Я хочу остаться не из-за него. Знаю, что ты так думаешь, но ты ошибаешься. Я хочу тебя. Я люблю тебя. Неужели ты не видишь?
Уэс одним шагом преодолевает расстояние между нами и впечатывается губами мне в губы. Он толкает меня спиной к лестнице, и его язык врывается в мой рот. Чувство его облегчения омывает меня. Он закидывает мою ногу себе на бедро и начинает толкаться в меня. Рука Уэса оказывается на моем затылке и резко сжимает волосы в кулак. Я ощущаю его острую потребность во мне.
Это не прощальный поцелуй. Даже и близко.
Я поднимаю руки и хватаю воздух ртом, когда Уэс одним движением стягивает с меня толстовку и майку. Затем, не медля, снова впиваюсь в его губы. Лишь в то время, когда я целую этого мужчину, чувствую себя по-настоящему живой. Он как провод под напряжением – ровный и гладкий снаружи, а внутри скрыт электрический взрыв. Одно прикосновение – и меня приковывает к месту, я возгораюсь – и стою́, охваченная пламенем. Оно опустошает мой разум, уничтожает все страхи и оставляет меня. Я же продолжаю гудеть, вибрировать и жаждать.
Уэс сдергивает с себя рубашку, кобуру и майку. Как только его руки становятся свободными, они тянутся ко мне. Грубые ладони ласкают мою обнаженную кожу и срывают одежду, препятствующую прикосновениям. Уэс стягивает мой кружевной лифчик на талию и терзает шею жгучими поцелуями, одновременно массируя ноющую грудь. Я выгибаю спину и цепляюсь за перекладину лестницы над головой. Его мягкие, теплые губы выцеловывают мою грудь. Волна удовольствия накрывает меня, и я могу лишь держаться, пока Уэс покрывает поцелуями, сосет и натирает языком мои тугие чувствительные сосочки.
Затем он ловко расшнуровывает мои ботинки. Через несколько секунд они присоединяются к растущей куче одежды на полу, а руки Уэса оказываются на моей ширинке. Я начинаю тянуться к нему руками, но он возвращает их на деревянную ступеньку над головой.
– Не двигайся, – требует мужчина, стягивая мои джинсы и трусики с бедер. – Я хочу тебя именно так.
Как только Уэс обнажает меня полностью, то делает шаг назад и любуется мной – растянутой на лестнице, с поднятыми вверх руками и выгнутой спиной; грудь влажная и красная высоко поднимается при каждом вздохе.
Даже в темноте книжного магазина и за бахромой каштановых волос я замечаю тот момент, когда его глаза темнеют. Дрожь пробегает по моему позвоночнику, когда Уэс облизывает свою пухлую нижнюю губу и расстегивает джинсы, а затем большими пальцами оттягивает пояс, спуская штаны и боксеры ровно настолько, чтобы выпустить член. Мужчина обхватывает свой твердый ствол рукой, и я сглатываю.
Я желала заняться любовью с Уэсом.
Но, похоже, Ледяной Король только что занял его место.
Он приближается ко мне, лаская себя и не отрывая взгляда от моего нагого тела. Несмотря на то, что сердце разрывается – влага сочится между ног, и спина выгибается навстречу его копии. Я приму этого мужчину, так или иначе, даже если эта версия рядом со мной – совсем не он.
– Блять, – шипит Уэс, скользя руками по моим изгибам и сжимая полную попку.
Мужчина разводит мне ноги, притягивая к себе, и прижимает толстый член к моему скользкому горячему естеству. Уэс водит им по набухающим складочкам, размазывая соки, но не проникая; толкает меня назад и подтягивает к себе снова и снова. Его голова наклонена, и он тихо стонет, не отрывая взгляда от места нашего соприкосновения.
Уэс не собирается смотреть на меня.
Он даже не собирается смотреть на меня.
– Уэс, – кричу я. Мой голос срывается.
Его глаза встречаются с моими – в них удивление, а еще глубоко в них я улавливаю проблеск моего мужчины. Протянув руку, обхватываю его твердую челюсть, удерживая ее на месте, чтобы он не мог отвести взгляд.
– Останься со мной, – молю я, с беспокойством вглядываясь в его глаза. Надеюсь, он меня слышит. Надеюсь, весь смысл моих слов доходит до него.
Наконец, Уэс прижимает кончик члена к моему входу. Он моргает, но не отводит взгляда, медленно наполняя меня. Его бледно-зеленые глаза отрыты и честны. В них агония и экстаз, мука и наслаждение. Он здесь. Он со мной.
Я ощущаю, как напрягается челюсть Уэса, и на мгновение мы так близки, как только могут быть два человека. Его член скользит во мне. И я растворяюсь в ощущениях. Жар его дыхания, биение сердца и пульсация внутри ошеломляют.
Затем он закрывает глаза.
Он отдаляется.
И когда мужчина снова толкается в меня, то не сладко и медленно, а грубо и холодно. Пальцы Уэса почти до боли впиваются в мои бедра, удерживая на месте. Он начинает с силой вбиваться в меня, теряя темп и заталкивая член, как можно дальше. Уэс трахается так, будто вонзает нож в мою плоть и пытается избавиться от своей боли, похоронив ее во мне.
Поэтому я цепляюсь за деревянный брусок над головой и принимаю ее полностью.
Потому что лучше ощущать его боль, чем свою собственную.
Он хмурит брови и приоткрывает рот. Все, что я хочу сделать – это избавить Уэса от боли. Поэтому наклоняюсь вперед и делаю единственное, что мне остается – нежно целую его в губы.
Уэс замирает на мгновение. Затем он так крепко сжимает меня в объятиях, что я едва могу дышать, и жадно целует, забирая все, что я могу ему дать, наполняя меня до предела.
Обхватив его шею руками, вдавливаю пятку ему в ягодицу, пока он продолжает совершать фрикции. Я ошибалась – не тогда, а только сейчас мы безусловно и абсолютно близки.
Уэс больше не притворяется холодным и бесчувственным.
Он обнажает передо мной свой страх.
В тот момент, когда его член набухает и дергается внутри меня, я взрываюсь внезапно и сильно. Мои мышцы сжимаются, и я всхлипываю ему в рот, содрогаясь от удовольствия, и глотаю его тихие стоны.
Он не отстраняется и не разрывает нашу связь, продолжая обнимать и целовать меня, пока мы не начинаем все с начала.
Именно так Уэс занимался со мной любовью вчера в домике на дереве – страстно, бесконечно – как будто это была наша последняя ночь на земле.
Я не думала, что это был прощальный поцелуй, но, возможно, ошиблась.
Потому что в последний раз, когда Уэс пытался попрощаться со мной, это было точно так же.
ГЛАВА VIII
Уэс
В доме на дереве темно, как ночью, но мне не нужен свет, чтобы видеть Рейн. Она, блять, вся светится. Ровные кончики ее черных волос, прямая линия носа, изгибы тела и ру̜́ки, сложенные на груди. Я вижу каждую впадинку и излом.
Я чертовски одержим.
Вот почему мне нужно уходить прямо сейчас, черт возьми.
Я накрываю обнаженное, дремлющее тело Рейн ее одеждой, подтыкаю толстовку ей под голову и вкладываю в маленькую ладошку свой карманный нож. Она сжимает его и притягивает ближе, когда я целую ее в лоб последний раз. Позволяю своим губам задержаться, вдыхая исчезающий аромат ванили на ее коже, просто чтобы помучить себя. Затем выбираюсь из домика на дереве и ощущаю вокруг шеи петлю из эмоций.
