Текст книги "Борьба за Рейн"

Автор книги: Биби Истон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)

– Бад Бадц-Мару – озорной маленький пингвин, который мечтает однажды стать королем всего. Хотя он властный, и у него есть небольшие проблемы с общением, Бадц – верный друг Пандабы и Хана-Мару. Когда он не попадает в беду, Бадц-Мару коллекционирует фотографии кинозвезд, которые играют его любимых злодеев? – в конце мамин голос повышается, как будто она задает вопрос. – Рейнбоу!

– Что, мама? Он мой любимый! Посмотри, какой он милый!

– Милый? Он хмурый!

Тогда я начинаю гладить пальчиком по его маленькому матерчатому клюву.

– Ему просто нужно, чтобы кто-то любил его. Вот и всё.

Мама вздыхает и захлопывает крышку коробки.

– Хорошо, но только потому, что у тебя день рождения.

Мы расплачиваемся, и я даже не позволяю девушке-кассиру положить мои кеды в пакет. Я просто прижимаю коробку к груди и жду, когда напечатается чек. Он выходит и выходит, и становится все длиннее и длиннее, пока не касается пола.

Я поднимаю глаза на девушку, но ее нет. Все ушли. В магазине пусто и плохо пахнет, как на чердаке. Куда бы я ни посмотрела, везде выключен свет, а полки пусты. Даже стеллаж для обуви. Прилавок, который секунду назад был блестящим и белым, – теперь покрыт таким толстым слоем пыли, что я могла бы написать пальцем на нем свое имя.

Чек всё еще печатается. Я следую за чековой лентой и выхожу в коридор. Скамейки покрылись ржавчиной. Плитка на полу вся потрескалась, а между некоторыми квадратами даже растет трава. На рекламных плакатах, которые раньше свисали с потолка, больше не написано: «Распродажа». Все они красного цвета, и на них изображены люди-демоны верхом на черных, выдыхающих дым лошадях.

Мне здесь не нравится. Я хочу домой.

Я кручусь, пытаясь найти маму, но ее тоже нет.

Здесь только я и Бад Бадц-Мару. Даже несмотря на то, что он – всего лишь изображение на кедах, я знаю, что черный пингвин защитит меня. Когда-нибудь он станет королем всего.

Я продолжаю идти за бумажной лентой и выхожу на парковку. Теперь она пуста. На фонарных столбах висят более страшные плакаты. Но я их не боюсь. Я зла на них. Из-за них всё исчезло. Они заставили Маму уйти. Поэтому я топаю к старой машине и забираюсь на нее, на самый верх. Затем хватаюсь за один из этих плакатов и дергаю его вниз.

– Вот так! – кричу я, бросая его на грязную землю. – Видишь? Не такой ты и...

Но не успеваю я договорить, как такие настоящие, очень громкие мотоциклы со всех сторон на сверхскорости окружают меня. Люди на них одеты, как скелеты, и на некоторых шлемах есть шипы.

На минуту задумываюсь – дружат ли они с демонами-всадниками.

Крепче обнимаю свою коробку, надеясь, что они не разозлятся из-за того, что я сорвала плакат их друзей, но тут они совершают кое-что похлеще, чем срывать баннеры. Скелеты начинают поджигать их!

Я приободряюсь и поднимаю кулак в воздух, как это делают в кино.

Они тоже ненавидят всадников! Может быть, они мне помогут. Может, они знают, куда все ушли и смогут отвести меня к маме.

Несколько людей-скелетов замечают меня и начинают кружить вокруг машины, на которой я стою.

Я улыбаюсь.

– Вот видишь, Бадц, – шепчу я своей обувной коробке, – всё будет хорошо. Мы нашли новых друзей.

На заднем сиденье одного из мотоциклов сидит парень и поливает чем-то всю машину из большого красного кувшина. Часть жидкости даже попадает на мою обувь.

– Эй! – кричу я, делая шаг назад.

Мне интересно, может быть, парень за рулем скажет своему другу, что бы он прекратил. Однако, тот этого не делает. Он останавливается прямо передо мной, открывает причудливую серебряную зажигалку, какую Папа использует, чтобы прикуривать сигареты, и бросает ее на капот машины.

Я просыпаюсь и делаю вдох. Мои глаза мечутся, выискивая признаки опасности. А затуманенный мозг не сразу воспринимает информацию.

Я сижу на полу внутри торгового центра. Моя спина прижата к груди Уэса. Он обнимает меня за плечи. Впереди я вижу выбитые окна центральных дверей. Должно быть, шел дождь пока мы спали. От двери в нашу сторону ползет лужа.

Один мой ботинок уже промок.

Мы укрываемся внутри того же дверного проема, где спрятались прошлой ночью.

Металлические ворота опущены и заперты, но я знаю, даже не заглядывая через ламе́ли*, что это был за магазин раньше. Я практически чувствую запах бомб для ванны «Хелло Китти» и спреев для тела, сгруппированных вокруг кассы.

Уэс крепче обнимает мое тело и скрипит зубами во сне. Я хочу побыть в его объятиях еще чуть-чуть, но знаю, что бы ему не снилось сейчас, это примерно так же весело, как быть подожженным «Бонис».

– Уэс, – я похлопываю его по бедру. Только туда я могу дотянуться в тисках его объятий. – Проснись, малыш. Уже утро.

Уэс сглатывает, зевает и, приходя в себя, поглаживает мои плечи ладонями.

– Мм?

– Уже утро. Мы живы.

Уэс смещается и садится ровнее позади меня. Затем со стоном опускает свой лоб мне на плечо.

– Ты для этого разбудила меня?

Я смеюсь.

– Думала, тебе снится кошмар. Ты видел всадников?

Он бурчит что-то в мою толстовку, похожее на «нет».

– Правда? И я тоже! Я видела плакаты, но всадники так и не появились. – Хмурюсь, думая о том, что «Бонис» собирались поджечь меня, но, по крайней мере, это было что-то новое. Проведя год, видя кошмары про всадников апокалипсиса, убивающих всех 23 апреля, быть сожженным заживо сумасшедшей бандой мотоциклистов кажется чуть менее ужасным.

– Да, я тоже видел плакаты, – Уэс зевает и поднимает голову. – Но потом все превратились в зомби и попытались съесть нас. Правда, мне пришлось зарубить твоего парня мачете, так что все было не так уж плохо.

– Уэс! – Я поворачиваюсь боком, сидя у него на коленях, и уже готова сказать ему пару ласковых за то, что он снова употребил слово на букву «П», но его вид останавливает меня.

Вокруг его светло-зеленых глаз красные круги. Челюсть покрыта щетиной. Лицо испачкано грязью и пеплом, а на воротнике рубашки – кровь Квинта. И когда я смотрю на красивое, измученное непрерывной борьбой лицо Уэса, резко приходит осознание произошедшего.

Это случилось. Всё это. Взрыв восемнадцатиколёсника. Передозировка. Пожар в доме. Перестрелка в «Факкаби Фудз». Мои родители…

Уэс расплывается, когда мои глаза наполняются слезами. Я плотно сжимаю веки, пытаясь отгородиться от образов моего папы в кресле и мамы в ее постели. Их лица... О Боже мой!

Их действительно нет! А апокалипсис так и не наступил, и – ничего не исчезло!

Я прикрываю рот рукавами толстовки и смотрю на Уэса.

– Что мы теперь будем делать? – мой голос срывается, и плотину сносит непрекращающимся потоком слёз.

Уэс прижимает меня к своей груди и обнимает, когда я тону в океане горя.

– Разве ты не помнишь, чему я тебя учил? – спрашивает он, покачивая мое дрожащее тело из стороны в сторону.

Утыкаюсь лицом в его шею и мотаю головой, захлебываясь от рыданий.

Как я могу вспомнить, что делать? Я никогда прежде не теряла всю свою семью в один день.

А Уэс терял.

– Мы говорим: «Пошли они все на хуй», и делаем всё, чтобы выжить.

– Точно, – я киваю, вспоминая его мотивирующую лекцию двухдневной давности.

– Итак, что нам нужно, чтобы выжить сегодня?

Я шмыгаю носом и поднимаю голову.

– Ты спрашиваешь у меня?

– Ага. Чтобы выполнить данную задачу, первое, что тебе необходимо – это сказать: «Пошли они все на хуй», а второе – это выяснить, в чем ты нуждаешься, чтобы выжить. Итак, подумай. Что нам нужно?

– Э-э... – Я вытираю сопли и слезы рукавом и выпрямляюсь. – Еда?

– Хорошо, – тон Уэса на удивление не саркастичен. – Она у нас есть?

– Эм... – Я оглядываюсь по сторонам, пока не замечаю свой рюкзак в противоположном углу. – Да. И вода, но не так много.

– Что еще нам нужно?

Я смотрю на лужу, медленно приближающуюся к нам.

– Место получше для сна.

– Хорошо. Что еще?

Мой взгляд падает на разорванное, окровавленное место на рукаве Уэса.

– Тебе нужно принять лекарство и еще наложить новую повязку, но мои руки недостаточно чистые для этого.

– Итак, мы добавим «найти мыло» в наш список.

Я снова киваю, удивляясь тому, какое облегчение чувствую – почти воодушевление.

– Итак, нам нужны припасы и укрытие, – заключает он. – Что еще?

– Хм... – Я свожу брови и оглядываюсь, надеясь найти какую-нибудь подсказку в сыром, пыльном, покрытом паутиной проходе.

Уэс прочищает горло и постукивает по рукоятке пистолета, торчащего из кобуры.

– Папин револьвер?

– Самозащита, – улыбается он. – Припасы. Укрытие. Самозащита. Каждый день, когда просыпаешься, я хочу, чтобы ты спрашивала себя, в чем ты нуждаешься, чтобы пережить этот день, а затем твоя работа – найти это.

– Это всё?

– Это всё.

– Ладно, – я киваю один раз, как солдат, принимающий задание. – Значит сегодня нам нужны: мыло, вода и лучшее место для сна.

Мне нравится это – снова иметь цель. И следовать указаниям. Ощущения примерно такие, как, когда мы искали бомбоубежище. Когда были только мы с Уэсом против всего мира. Было почти весело.

Уэс улыбается, но морщинки не появляются в уголках усталых зеленых глаз. Я замечаю в них печаль, которой не было. Обычно он выглядит таким решительным и целеустремленным. А сейчас он кажется... смирившимся.

– Видишь? – говорит он, сверля меня взглядом, и фальшивая улыбка сползает с его лица. – Ты справилась.

– Мы справились, – поправляю я.

– Да. – Уэс шлепает меня по заднице и ждет, пока я слезу с его колен. – Ну, нам нужно отлить, так что... пора подниматься.

Мы оба стоим, и я смотрю, как он потягивается и крутит головой из стороны в сторону. Он исчез – я это чувствую. Пламенный, страстный Уэс, с которым я только начала знакомиться, снова стал Ледяным Королем. Холодный. Сложный. Легко выскальзывает из рук.

Температура воздуха, кажется, падает на десять градусов, когда Уэс проходит мимо меня и направляется к центральному выходу. Когда он ничего не слышит снаружи, то толкает дверь, держа пистолет наготове, и исчезает в утреннем тумане.

Уэс сказал, что моя задача состоит в том, чтобы раздобыть всё необходимое для выживания.

Но я только что добровольно выпустила это через парадную дверь.

***

слэп-браслет* (от слова slap – хлопок) – браслет, внутри которого находится стальная пластина, покрытая сверху любым эластичным материалом (силикон, ПВХ, светоотражающее покрытие). В открытом виде представляет собой книжную закладку или линейку. В закрытом – скручивается «автоматически» точно по форме запястья, стоит только с небольшим усилием «хлопнуть» по руке – и браслет одет.

Санрио* – японская компания.

конверсы* – кеды американского бренда Convers.

ламе́ли* – металлические пластины, из которых состоит полотно рулонных ворот.

ГЛАВА

IV

Уэс

Я держу свой член одной рукой, а пистолет – другой, когда мочусь на мертвый куст снаружи торгового центра. Пока никаких признаков «Бонис». И у меня такое чувство, что они не ранние пташки.

Хер знает.

Застегиваю ширинку. До смерти хочется сигарету.

У папаши Рейн наверняка где-то в доме была заначка.

За парковкой и сетчатой оградой я вижу спуск с эстакады. Обломки седельного тягача примерно в ста футах (30,5м.) от выхода. Лес скрывает их от посторонних глаз. Там же спрятан отличный мотоцикл матери Рейн. Я чувствую тяжесть ключей в кармане. Они как будто зовут меня.

«Уезжай, пока тебя не бросили», – нашептывают они.

Я прикусываю нижнюю губу. Затем лезу в карман и достаю их.

Уезжай, пока тебя не бросили.

Я смотрю на брелок в своей ладони впервые с того момента, как забрал его прошлой ночью. К металлическому кольцу прикреплена потертая полоска кожи, завязанная узлами с обоих концов. На ней дюжина разнородных пластиковых бусин. Те, что посередине, складываются в: «Я ♥ Маму».

Уезжай, тупица…

– Уэс? Ты всё еще здесь?

– Да, – я поворачиваюсь, когда Рейн выглядывает из-за разбитой двери.

Eе большие, круглые, опухшие глаза пристально смотрят на меня, и широкая улыбка расплывается на ее заплаканном лице.

– Одно есть, осталось два.

Я хмурю брови, но прежде чем успеваю спросить, о чем она говорит, Рейн открывает дверь ботинком и поднимает свои сверкающие чистотой руки так, чтобы я мог их видеть.

– Я нашла мыло.

Я кладу кольцо с ключами в карман и иду за Рейн в пункт проката смокингов, где Квинт и Ламар провели ночь. Квинт по-прежнему без сознания лежит за прилавком. Его шея забинтована, а осколок стекла торчит на том же месте. Ламар сидит на полу рядом с ним, прислонившись спиной к стене, и, судя по мешкам у него под глазами, думаю, – не спал всю ночь, наблюдая за дыханием брата.

– В туалете для сотрудников все еще есть мыло в дозаторе! – щебечет Рейн, указывая на коридор в правой части магазина. – Но вода не идет. Мне пришлось использовать немного из нашего запаса. Садись. – Она жестом указывает в сторону стола.

Я прислоняюсь к нему и бросаю взгляд на Ламара:

– Ты в порядке, чувак?

Он кивает, но его глаза не отрываются от лица брата.

Я хотел бы сказать что-нибудь ободряющее, типа, я уверен, что с ним все будет в порядке, или Рейн вылечит его, но этот сукин сын не пошевелил ни единым мускулом с тех пор, как я вытащил его из бульдозера прошлой ночью. Есть вероятность того, что его мозг уже мертв.

Рейн кладет свой рюкзак на стойку рядом со мной и начинает рыться в нем. Она достает то, что осталось от антибиотиков, бутылку воды, аптечку первой помощи и несколько протеиновых батончиков. Я откручиваю крышку с оранжевой бутылочки и вытряхиваю белую таблетку в рот, пока она удаляет повязку.

Рейн выдыхает с облегчением и стягивает ее до конца.

– Рана выглядит намного лучше, Уэс.

Я смотрю на уродливую дырку в плече, оставленную пулей того ублюдка, и слышу, как Ламар цыкает зубами позади нас.

– Лучше, чем что? Черт возьми, она выглядит, как дерьмо.

С горьким смешком я выплевываю:

– Тебе стоило бы увидеть другого парня.

Я представляю, как эти двое бандитов падают на землю. Они нашпигованы пулями, как пицца оливками; с ног до головы в брызгах крови и осколках битого стекла. Затем я вспоминаю ужас, который увидел на лице Рейн в тот момент, когда она поняла, что сама спустила курок.

Сейчас у нее на лице то же самое выражение.

Дерьмо.

Сжимаю ее руку. Я забыл, что она не совсем счастлива осознавать, что стала убийцей.

Рейн делает вид, что ничего не слышит, когда накладывает новую повязку мне на плечо, прижимая края тонкими пальцами. От нежного прикосновения все больные, поломанные кусочки во мне начинают кричать и умолять ее о внимании; пустота встревоженно скулит внутри меня.

Черт возьми, это больно.

– Где твой папа, Ламар? – спрашивает Рейн, меняя тему разговора.

– Дома, – он сопровождает ответ плевком, показывая своё отношение.

– Он всё еще жив? – спрашивает Рейн, стараясь говорить легко, но я отсюда слышу, как она сглатывает комок в горле.

– Я чертовски надеюсь, что нет, – выплевывает Ламар.

Она прижимает подбородок к груди и начинает запихивать всё обратно в рюкзак, вероятно, чтобы скрыть дрожь в руках.

Ламар открывает рот, как будто собирается спросить о ее дерьмовом отце, но затем вскакивает на ноги и делает носом глубокий вдох:

– Вы все чувствуете этот запах?

– Какой за… – я вдыхаю и практически ощущаю на языке вкус яичницы. – Охереть!

– Время завтракать, сучки! – Ламар хлопает по грязной стойке и направляется к выходу.

Я думаю, единственное, что может оторвать его от старшего брата, – это обещание еды, которая не из банки. Типичный подросток.

– А как насчет Квинта? – спрашивает Рейн, переводя взгляд с открытого входа на меня.

– Он никуда не денется, – вздыхаю я, бросая протеиновые батончики обратно в рюкзак. Давай. Пойдем-ка посмотрим, что твой парень приготовил тебе на завтрак.

ГЛАВА

V

Рейн

Никто из нас не произносит ни слова, пока мы проходим через атриум, следуя за запахом еды.

Я стараюсь быть сильной, как Уэс. Выпрямляю спину, делаю большие шаги, как он. Но всё, на что я смотрю, напоминает мне о ней. Эскалаторы, на которых я раньше развлекалась, теперь превратились в металлические лестницы. Помню, как просила разрешения у мамы и каталась на них вверх-вниз снова и снова. Стеклянный лифт с большими светящимися кнопками, на которые я любила нажимать, застрял на нижнем этаже; его единственные пассажиры – несколько упаковок из «Бургер Пэлас» и пластиковый стул. Трехъярусный фонтан, в который мы с мамой бросали монетки, теперь зарос сорняками и молодыми сосенками. И вместо рождественской музыки я слышу только стук разбитой плитки под нашими ботинками и звуки голосов, доносящиеся со стороны фуд-корта.

Мне больно. Глаза жжет. Тянет в груди. Моей семьи больше нет. Мир, который я знала, исчез. И все, чего я хочу, – это свернуться калачиком на том пластиковом стуле в сломанном лифте и плакать, пока не умру.

Но я знаю, что Уэс мне не позволит, поэтому продолжаю идти и стараюсь делать вдохи. Я пытаюсь вспомнить, что было в моем списке дел по выживанию. Но в основном, пытаюсь понять, что мне сделать, чтобы вернуть Уэса. Моего Уэса. Не эту независимую крутую версию.

Когда мы минуем атриум и подходим к ресторанному дворику, я жалею, что прогулка не продлилась дольше. Я не готова к этому.

Повсюду люди. Я ожидала увидеть Картера, его семью и, может быть, еще несколько человек, попавших в аварию и лишившихся машины, но здесь по меньшей мере двадцать человек. Они разговаривают и смеются, сидя за столами, составленными небольшими группами. Справа и слева у стен находятся раздаточные прилавки ресторана. В дальней стене находится выход, который забаррикадирован столами. Карусель, что была в углу, – по-прежнему там, но она завалилась набок и покрылась паутиной. А в центре папа Картера стоит рядом с бочкой, в которой пылает огонь. Над огнем установлена металлическая решетка, и он что-то готовит на чугунной сковороде.

– Мистер Реншоу! – кричу я, бросаясь к мужчине-плюшевому мишке.

Папа Картера похож на Санта-Клауса-лесоруба – бородатый, с животом и обнимает, как никто другой.

Его лицо светлеет, когда он замечает меня. Через мгновение я уже вишу на нем и рыдаю взахлеб.

– Ну что ты, что ты… Неужели я такой страшный? – посмеивается он. Его глубокий голос вибрирует у моей щеки.

– Рейнбоу? О боже мой, дитя! – голос миссис Реншоу хриплый и теплый. Она подходит и гладит рукой мои укороченные волосы.

Она высокая и плотная, как отец Картера, но на этом их сходство заканчивается. Миссис Реншоу – серьезная чернокожая женщина, которая была помощником директора в нашей школе до того, как мир развалился. Раньше у нее была гладкая стрижка-боб до плеч, как у телерепортера, но теперь ее волосы подстрижены очень коротко – вероятно, из-за отсутствия парикмахерских в торговом центре.

– Шшш... – утешает она. – Нам следует праздновать, а не плакать. Сегодня 24 апреля. Ну, давай же. Сейчас принесем тебе что-нибудь поесть. Ты, должно быть, умираешь с голоду.

Когда мама Картера отходит, чтобы положить мне яичницу, я замечаю, что Уэс стоит в нескольких футах от меня. Он наблюдает за нами. Его взгляд напряжен, а на лице скучающее выражение. И от этого я начинаю плакать еще сильнее. Потому что, как бы сильно я ни любила родителей Картера, прямо сейчас я хочу быть в объятиях Уэса. Именно его грубые поцелуи и сильные руки уняли бы мою боль, и только его любовь заполнила бы зияющую пропасть внутри меня.

Но его тоже нет.

Точно как и в моем сне, Уэс сейчас не более чем пугало, ожидающее, пока его сожгут.

Когда я успокаиваюсь, миссис Реншоу усаживает нас за соседний столик. Его искусственное покрытие под дерево чище, чем всё, что я до сих пор видела в торговом центре; как и окружающие стол металлические стулья. Очевидно, что ими пользуются. Картер и Ламар сидят за соседним столиком вместе с Софи, десятилетней сестрой Картера. Она бросается ко мне и обнимает сзади. Ее темные вьющиеся волосы растрепаны, как и у парня, который сейчас наблюдает за мной.

Теплые карие глаза Картера сейчас холодны и вопросительно смотрят то на меня, то на Уэса.

– Нас не представили должным образом, – говорит миссис Реншоу, протягивая Уэсу руку через стол.

– Ой, простите. – Я перевожу взгляд с Картера на его мать. – Миссис Реншоу, это Уэс. Уэс, это мама и папа Картера. – Я поднимаю руку и дергаю за один из локонов, прижатых к моей щеке. – А эта маленькая проказница – Софи.

– Привет! – Софи хихикает и стискивает меня еще раз, прежде чем занять свое место рядом с братом.

– Уэс и Рейнбоу помолвлены, – язвительно объявляет Картер группе.

Взгляды всех устремляются на меня. Я же ерзаю на стуле и смотрю на свою нетронутую еду.

– Помолвлены? – повторяет мама Картера, роняя вилку.

Я даже говорить не могу. Мои щеки горят от смущения, ярости и стыда, когда люди, которые думали, что однажды я стану их невесткой, смотрят на меня так, словно у меня две головы.

– Ага, – усмехается Картер, глядя на меня, как кошка, которая только что нашла резиновую мышь. – Почему бы тебе не рассказать нам, как он сделал тебе предложение, Рейнбоу? Или это ты его сделала?

– Картер! – шипит его мать с предупреждением. – Прекрати.

Я начинаю отталкивать свой стул, намереваясь убежать и спрятаться, пока мое лицо не вернется к своему обычному цвету, но рука Уэса опускается на мои плечи, прежде чем я успеваю улизнуть. Я все еще ощущаю его хо́лодность и отстраненность, но эта ледяная аура сейчас успокаивает, как бальзам.

– Могу я рассказать историю, милая? – голос Уэса ровный и сильный, как и его пальцы, поглаживающие меня по плечу. Я киваю и прижимаюсь к его боку, желая исчезнуть совсем.

– Итак, после того, как ты бросил Рейн во Франклин-Спрингс с ее сумасшедшим отцом, он приставил дробовик к лицу ее матери, пока та спала, проделал дыру в кровати дочери, не зная, что постель была пуста, а затем обновил декор гостиной, украсив ее своими собственными мозгами.

Я вздрагиваю и закрываю лицо рукавами толстовки, когда все в ресторанном дворике ахают и замолкают.

– Я встретил ее… не знаю... это было на следующий день, детка?

Я киваю ему в грудь, слишком ошеломленная, чтобы плакать, и слишком униженная, чтобы поднять глаза.

– Когда я нашел ее, она была под кайфом. Ее мутузили посреди «Бургер Пэлас» из-за баночки с обезболивающим.

– О, Рейнбоу. Я так...

– Теперь ее зовут Рейн, и я еще не закончил, – рявкает Уэс, обрывая мать Картера. – С тех пор как вы, ребята, уехали, она потеряла родителей, в нее стреляли, она попала в ловушку в горящем доме, наглоталась таблеток и... что еще, дорогая? О да, прошлой ночью она чуть не погибла при взрыве восемнадцатиколесника. Так что, если тебя волнует помолвка, а не то, почему она плачет и выглядит так, будто прошла через зону военных действий, то ты, блять, никогда не заботился о ней.

Я жду, что мама Картера влепит ему пощечину, но все, что слышу – медленные хлопки одного человека, доносящиеся от группы столиков в задней части фуд-корта. Я открываю один глаз и вижу девушку примерно моего возраста, может быть, моложе, идущую к нам развязной походкой и с видом гангстера. Ее волосы выглядят так, будто когда-то, возможно, были зелеными, но со временем приобрели оттенок жухлых листьев и закручены беспорядочными дредами. В ее круглом носу колечко, а черная мешковатая футболка и штаны выглядят, как из секции Уолмарта для крупных мужчин.

Все в фуд-корте съеживаются, когда она проходит мимо.

– Это самое веселое, что у нас было здесь с тех пор, как отключился интернет. – Она кривит свои полные губы в ухмылке, все еще хлопая в болезненно медленном темпе.

Хватка Уэса на моих плечах ослабевает, и весь его запал улетучивается.

– Как тебя зовут, Гавайи 5-0*? – Ее глаза цвета лесного ореха. Ее взгляд быстро скользит по мне и темнеет, прежде чем устремиться обратно на мужчину рядом со мной.

– Уэс, – безразлично отвечает он.

– Что ж, Уэс, добро пожаловать в мое королевство, – она разводит руками и оглядывает ресторанный дворик. – Я Кью. Это означает – королева, потому что я здесь гребаный монарх. Я и моя команда управляем этим местом уже три года. Ты, и вы, все остальные бездомные кошки, – она щелкает ногтями в нас, сидящих за столом, – гости в моем замке. Это означает, что вам всем придется выполнять свою часть работы, иначе вас выкинут, – ее угловатые брови предупреждающе взлетают вверх, когда она указывает на забаррикадированный выход.

– Твой парень Картер здесь, – она указывает неразогнутым пальцем на моего бывшего, – на патрульной службе. Династия Уток (Duck Dynasty) охотится на птиц, оленей и убирает дерьмо с крыши. Мама-медведица, – она указывает на миссис Реншоу, – готовит всё это – и очень вкусно. А вы все... – Кью прижимает кончики пальцев к губам, пока ее взгляд блуждает от Уэса ко мне и дальше – к Ламару. Затем она щелкает пальцами, – вы все будете моими разведчиками.

– Разведчиками? – тело Уэса расслаблено, но его тон вызывающий.

– Именно так. У нас кончается дерьмо теперь, когда все вы, бездомные собрались здесь. Кто-то должен сделать кое-какие покупки.

– Я не могу уйти, – вылетает у меня. – Пожалуйста, позволь мне заняться чем-нибудь другим. У нас ранен друг, и кто-то должен остаться здесь, чтобы позаботиться о нем.

Кью смотрит на меня с подозрением:

– Ты хороша в подобном дерьме?

– В каком подобном?

– В лечении.

Я сажусь и киваю:

– Моя мама медсестра... была медсестрой скорой помощи. Она многому меня научила.

Кью снова щелкает длинным ногтем и указывает им мне прямо между глаз:

– Хорошо. Ты будешь моим медиком. Можешь начать с этого, – она переводит палец с моего лица на лицо мистера Реншоу.

Я бросаю взгляд на мистера Реншоу и вижу, как румянец исчезает с его лица.

– И постарайся не разочаровать меня, – хихикает Кью, шествуя к своему столику.

За ним сидят подростки – все немытые, с грубой внешностью и вооруженные.

– Мне бы не хотелось отдавать всех вас «Бонис».

И я понимаю, что они беглецы.

Все мы – просто бродяги и беглецы.

Повернувшись к отцу Картера, который не произнес ни слова с тех пор, как мы сели, я спрашиваю:

– Зачем вам нужен врач, мистер Реншоу?

Он печально улыбается мне:

– Сейчас это неважно. Важно то, чтобы ты знала, как мы сожалеем о твоих родных, Рейнбо… то есть Рейн. – Отец Картера, похожий на медведя гризли, смотрит на Уэса, вспоминая, что он сказал о моем имени, и с серьезностью кивает ему.

Миссис Реншоу тянется через стол и сжимает мою руку.

– Мне так жаль, малышка, – ее тёмно-карие блестящие глаза вглядываются в мои. – Я знала, что нам следовало взять вас с собой: тебя и твою маму. Я никогда не прощу себя за это, но, по крайней мере, теперь мы все вместе.

Ламар и Софи встают, чтобы обнять меня и выразить свои соболезнования, но мое внимание сосредоточено исключительно на Картере. Мальчик, с которым я выросла. Мальчик, с которым у меня все было в первый раз. Мужчина, который должен был бы утешать меня прямо сейчас. Но вместо этого он просто смотрит на меня, как будто не знает, что сказать.

– Рейнбоу... – наконец бормочет он.

– Рейн, – обрываю я.

Его глаза медового цвета наполняются раскаянием, и на секунду я жалею, что была такой резкой. Это лицо… Я была влюблена в это лицо, сколько себя помню. Я знаю каждую черточку. Все выражения лица, улыбку, ямочки. Меня убивает видеть, как ему больно. Я хочу свернуться, как котенок у него на коленях и позволить ему обнять меня своими длинными руками, как он делал раньше…

Но потом я вспоминаю, как подслушала Кимми Миддлтон, которая сказала, что целовалась с ним в выпускном классе, и внезапно я перестаю чувствовать себя так плохо.

– Эй, Картер, помнишь Кимми? – Я наблюдаю, как чувство вины появляется на его красивом лице. И это – все что мне нужно для подтверждения ее слов. – Она сожгла твой дом дотла.

– Что? – вскрикивает миссис Реншоу. – Наш дом?

Глаза Картера округляются и перебегают с меня на его родителей.

Софи начинает плакать.

Мистер Реншоу встает, с грохотом ставит свой стул и, заметно прихрамывая, уходит.

– Что с ним случилось? – спрашиваю я, отчаянно желая сменить тему после бомбы, которую только что сбросила на них. – Зачем ему нужен врач?

Миссис Реншоу качает головой и оглядывается, наблюдая, как ее муж ковыляет к атриуму.

– Мы попали в серьезную аварию по дороге из города. Как только мы выехали в Теннесси, стало очевидно, что машинами управляют нетрезвые люди. Автомобили мчались и виляли по всей дороге. Мы доехали только до «Притчард Парка», когда автомобиль впереди нас выехал перед фурой, которая согнулась пополам, как складной нож прямо посреди дороги. В итоге она перевернулась раза три и перекрыла всё шоссе. Там была куча-мала, и мы оказались прямо в ее центре.

– О Боже мой, – я прикрываю рот рукавом толстовки. – Из-за той фуры и мы здесь. Нам не удалось ее объехать, и когда мы попытались... – мой голос затихает, когда я бросаю взгляд на Ламара.

Он смотрит бессмысленным взглядом в сторону магазина смокингов, как будто отсюда может видеть своего брата.

Точно так же миссис Реншоу смотрит на своих детей:

– Софи и Картер не пострадали слава богу. Но Джимбо... – она качает головой. – Его ногу придавило, и он никому не позволяет смотреть на нее. Боюсь, что она плоха.

– Так вот почему вы не вернулись домой? – спрашиваю я. – Потому что он не мог дойти? – Миссис Реншоу кивает.

– Плюс собаки и «Бонис», – добавляет Картер, уставившись на стол, как ребенок в кабинете директора. – Мы бы не сумели это сделать.

– Поэтому мы решили остаться здесь. У нас в машине было достаточно еды и припасов, чтобы продержаться до сих пор, и Кью любезно поделилась с нами собранной дождевой водой, пригодной для питья.

Кью.

Я бросаю взгляд на столик беглецов и замечаю, что она наблюдает за нами.

Нет. Не за нами.

За Уэсом.

– Когда мы проснулись этим утром, и апокалипсиса не произошло, я подумала... – ее подбородок искривляется, – подумала, может быть, все вернется в нормальное русло. Может быть, мы можем вернуться домой.

Мама Картера пытается держать себя в руках, но при взгляде на Софи, морщится от горечи. Я никогда раньше не видела, чтобы миссис Реншоу плакала, и, зная, что это из-за моих слов, меня начинает тошнить. Я была так жестока. Не этому учила меня мама. Я намеренно пыталась навредить Картеру, и вот что вышло.

Картер, Софи и я вскакиваем одновременно, чтобы утешить ее. Софи опускается на колени рядом с ней и сжимает ее руку. А мы с Картером стоим с разных сторон от нее, обнимая за плечи и гладя по спине.

– Мне так жаль, – бормочу я, обращаясь к миссис Реншоу, но мои глаза встречаются с глазами Картера.

– Мне тоже, – его глубокий голос окутывает меня, перенося в миллион различных мест сразу.

Я знаю, как звучит его голос, когда он хочет спать, когда болен, когда лжет, когда хочет, чтобы я разделась, когда злится, когда расстроен, и когда играет роль мистера Популярность. Я помню его голос даже, когда ему было шесть лет, и он потерял сразу два передних зуба. И сейчас, он звучит потерянно.