Текст книги "Меч эльфов"

Автор книги: Бернхард Хеннен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 34 страниц)

Королева-воительница

– Гисхильда!

Этот голос был хорошо знаком принцессе. Ее искал Сигурд Меченосец, начальник личной гвардии ее отца. Пока еще по-хорошему, однако скоро он позовет собак. Этого девочка никогда не могла простить отцу: он натаскал дюжину охотничьих собак идти по ее следам. Собаками травили убийц, браконьеров… Но не свою же родную дочь! Однако ее отцу Гуннару это казалось забавным. А ей – нет! Нигде нет ей покоя, всегда кто-нибудь рядом: няня, домашний учитель, охранники. Вечно так.

Гисхильда ковырялась стеблем тростника в черной тине. Голос Сигурда замолк вдали. Он не найдет ее. Чтобы позвать собак, ему нужно вернуться в деревню, а это больше полумили отсюда. У нее еще есть немного времени.

Принцесса подумала о грязи на берегу Медвежьего озера. О той крови… Руки ее задрожали, и ей стало плохо. Воины отца называли членов рыцарского ордена жестяными головами. Мол, у них ума не больше, чем у их доспехов. Судя по рассказам воинов, битвы с ними всегда были для них не более чем забавой. Героические песнопения скальдов тоже говорили иное. Гисхильда была не готова к тому, что произошло на Медвежьем озере. Вероятно, ее отец не хотел бы, чтобы она так рано увидела битву. Хотя ей было уже одиннадцать!

Руки девочки снова задрожали. Она видела, как умирали люди из личной гвардии ее отца – мандриды, лучшие воины Фьордландии. Люди, которых она знала с тех самых пор, как выучилась ходить. Ей вновь стало нехорошо. Этого не должно быть! Она должна быть сильной! Через пару лет она станет королевой-воительницей Фьордландии, поведет войска, и отец будет гордиться ею! У такой королевы-воительницы не должны дрожать руки, когда она думает о том, что льется кровь!

Гисхильда разломала тростинку на мелкие кусочки и бросила их в грязь. Это напомнило ей о мертвых, лежавших на берегу озера, унесенных Лутом, Ткачом судеб, так же, как вода уносит брошенные ею ветки… Она должна забыть резню на Медвежьем озере!

Где-то вдалеке залаяла собака. Скоро они будут здесь.

– Ты не хочешь поговорить о своем горе?

Гисхильда испуганно обернулась. У нее за спиной, в высоком тростнике, стояла Юливее, волшебница из свиты князя Фенрила.

Девочка не слышала, как подошла эльфийка, и рассердилась. От эльфов не убежишь, они всегда находят ее. По крайней мере, это не Сильвина. Учительница наверняка отчитала бы ее за то, что она оставила след шириной с проторенную дорогу. Гисхильда точно знала, что это неправда. Сигурд же не нашел ее, а ведь он далеко не дурак. Но тех, кого учат эльфы, люди быстро перестают находить.

Совсем не стыдно быть обнаруженной Юливее. Говорили, что сила ее волшебства под стать силе таинственной королевы эльфов Эмерелль. Некоторые даже предполагали, что однажды она станет владычицей Альвенмарка, если Эмерелль когда-нибудь надоест плести интриги вокруг лебединой короны.

Юливее была одета в широкие шелковые штаны. Единственная из эльфов, она ходила босиком, и, хотя в тростнике нельзя было сделать ни шагу, чтобы не вступить в болотную жижу, ее маленькие ступни были чисты, словно эльфийка только что вышла из ванной. Плетеный пояс из красной ткани подчеркивал девичью талию волшебницы. Вместо кинжалов, как у воинов, за пояс у нее были заткнуты флейты. Белая шелковая блузка была почти прозрачной, однако расшитая золотом красная жилетка скрывала то, чего искали мужские взгляды. Свои длинные темно-каштановые волосы Юливее подвязала красным платком. Выглядела она вызывающе, и Гисхильда мечтала о том, чтобы однажды стать такой, как волшебница.

Лай собак послышался угрожающе близко. Девочка вздохнула. Если бы за ней не следили постоянно! Вот уже несколько недель она не бродила с Сильвиной по лесам, так как должна была находиться вблизи королевского двора.

– Ты хотела убежать?

Гисхильда удивилась.

– Что ты говоришь? Я не могу убежать. Однажды я стану королевой. Как же ярлы будут следовать за своей королевой, если она, будучи девочкой, решит убежать от своих обязанностей? Они не станут принимать меня всерьез.

– Я слышу голос Гисхильды или твоего старого учителя?

– Это голос принцессы, которой хотелось бы, чтобы ее оставили в покое! – упрямо ответила девочка. – Да зачем же мне убегать?

– Может быть, затем, что от тебя слишком многого ждут? Что тебе приходится учиться, в то время как остальные дети играют? Что рядом всегда есть кто-нибудь, готовый дать умный совет? Что ты думаешь, что должна быть как мальчик, чтобы заменить отцу наследника престола, и что это причиняет тебе боль, пусть даже ты никогда не захочешь в этом признаться?

Гисхильда судорожно сглотнула. С эльфами разговаривать – хуже не придумаешь. И с Сильвиной то же самое. Их не обдуришь! Только лишний раз сердиться!

– От того, что у тебя отец тренирует огромных псов, чтобы они могли взять твой след? Мне кажется, он вполне допускает, что ты попытаешься бежать.

– Нет! – Гисхильда решительно покачала головой. – Отец меня знает! Эта затея с собаками – просто глупая шутка. Он знает, что я всегда возвращаюсь.

– А почему, собственно?

Нет, эти эльфы со своими вопросами кого хочешь из равновесия выведут.

– Потому… потому что убегать некрасиво.

– Некрасиво? А я вот ребенком пару раз сбегала. – Юливее улыбнулась. – В принципе, из тех краев, где я выросла, далеко не убежишь. Ты уверена, что не хочешь сбежать? Может быть, я помогла бы тебе.

– Это же измена! – возмутилась Гисхильда. – Даже думать об этом не смей!

– Мои мысли вольны, маленькая принцесса. Поэтому мне и не нужно больше убегать. Эту свободу не отнять у меня никому.

Лай собак раздавался теперь совсем близко. Гисхильда уже слышала крики проводников и подошла немного ближе к эльфийке. Она терпеть не могла, когда ее находили собаки, которые толкали ее на землю, ставили ей на грудь свои огромные лапы и облизывали ее с ног до головы, пока наконец их не оттаскивали проводники.

Юливее вынула из-за пояса маленькую флейту и обнажила нож. В тонкой трубочке она проделала дырку, шепнула в нее слово власти, затем приставила флейту к губам. Гисхильда увидела, что она надула щеки, однако не услышала ни звука.

Собаки жалобно завыли. А потом ушли.

– Я бы тоже хотела стать колдуньей, – с завистью произнесла принцесса. – Тогда они оставили бы меня в покое.

Юливее рассмеялась.

– Ну, когда я была маленькой, мне это не помогало. Большую часть своей юности я, как и ты, провела при королевском дворе. И что бы ты наколдовала, если бы имела мою силу?

Об этом Гисхильда еще никогда не думала. Вообще-то у нее было желание, мучившее ее, сколько она себя помнила.

– Я бы хотела побыстрее вырасти. Стала бы королевой-воительницей, как некогда Кадлин Альфадасдоттир. И помогла бы отцу прогнать всех врагов.

Хорошее настроение Юливее моментально улетучилось.

– Что такое? Это неправильно?

Эльфийка некоторое время колебалась, прежде чем ответить.

– Если таково твое желание… Что же в нем может быть неправильного?

Гисхильда отчетливо чувствовала, что Юливее что-то недоговаривает, однако не успела расспросить ее подробнее, поскольку та опередила ее:

– А почему ты все время прячешься, принцесса?

– Очень тяжело, когда рядом есть кто-то, кто постоянно на тебя смотрит. Говорит тебе, что нужно делать. Пытается поправить прическу и почистить платье…

Юливее протянула ей флейту.

– Я верю, что ты не убежишь. Возьми это. – Эльфийка хитро улыбнулась. – Она поможет тебе отпугивать отцовских псов.

Гисхильда недоверчиво поглядела на флейту. Она была очень тонкой, а в целом точно такой же, как и все остальные флейты.

– Я ведь не умею колдовать. Мне она не поможет.

– Тебе не нужно быть колдуньей. Вся магия, которая нужна для этой флейты, уже заключена в ней самой. Даже если ты ничего не слышишь, она издает звуки, более страшные для слуха собак, чем рычание пьяного тролля. Слышала такое?

– Конечно! Я уже была в лагере, полном храпящих троллей.

Юливее сочувственно поглядела на нее.

– Бедняжка.

Гисхильда считала вонь от троллей гораздо более неприятной, чем их храп.

– Можно попробовать?

Юливее пожала плечами.

– Не нужно меня спрашивать. Она твоя. Я больше не имею никакого отношения к тому, что ты с ней будешь делать. – Она махнула рукой на юг. – Думаю, собаки там… – По лицу эльфийки промелькнуло подобие улыбки. – Скоро придут рыцари, – заявила она. – Поэтому твой отец и велел тебя разыскать. Он волнуется.

Гисхильда вздохнула. Она знала, что отцу крайне важно, чтобы семья была рядом. Уже только потому, что он мог ожидать от рыцарей любой пакости. Пока он видел ее и ее мать Роксанну, он знал, что они в безопасности.

– Что, теперь ты стала охотничьим псом моего отца?

Эльфийка улыбнулась и протянула ей руку. И вдруг замерла. Гисхильда тоже услышала: в тростнике что-то шуршит. Она подумала бы, что это ветер, если бы ее учительницей была не Сильвина. А потом зеленая стена тростника расступилась и к ним подошла маленькая фигурка. На сморщенном смуглом лице была видна широкая ухмылка.

– Глупых собак вы, может быть, и прогнали, но меня своей флейтой призвали!

У Гисхильды было такое чувство, что взгляд его жестких темных глаз отбирал у нее дыхание. Брандакс Таран был кобольдом и командующим осадами в войске ее отца. Король доверял ему. А для нее Брандакс всегда был персонажем из кошмарных снов. Низенький рост, слишком большая голова. Прямые серые волосы стянуты повязкой. На узком морщинистом лице, словно острый нож, выделяется нос. Узкий, почти безгубый рот скрывал острые, как иглы, зубы, при виде которых, когда кобольд начинал смеяться, у Гисхильды по спине бежали мурашки.

– Постыдились бы! Король места себе не находит от беспокойства за Гисхильду, а вы сидите тут в тростнике, наслаждаетесь погожим деньком и болтаете! Женщины… А ну, марш!

Гисхильда судорожно сглотнула. Своими грубыми речами и всем своим поведением ему всегда удавалось напугать ее. Почему Юливее не одернет его? Девочка поглядела на эльфийку, однако той, казалось, ни в коей мере не мешало поведение кобольда. Она только кивнула.

– Идем.

Гисхильда спрятала флейту под рубашкой. Она совершенно не понимала Юливее! Почему она послушалась? Одно только слово власти – и Брандакс полетел бы вверх тормашками. Не то чтобы Гисхильда видела, как эльфийка делала что-то подобное… Но ведь наверняка она может!

За тростником их ждал огромный тролль. Она должна была догадаться… Брандакс шагу не ступит без своего спутника. И что они только нашли друг в друге? Более разных существ трудно было представить: крошечный кобольд и герцог Драган из Мордштейна, огромный, как скала… Кожа Драгана была подобна поверхности скалы – серая, как гранит, с небольшими светлыми вкраплениями. Лицо его казалось вылепленным из влажной глины каким-нибудь неумелым ребенком: слишком большой нос картошкой; над темными глазами, словно карнизы, нависают брови; рот – огромная щель, пропасть, о которой не хочется даже думать, что именно она может поглотить. От Драгана несло прогорклым жиром и потом.

Он присоединился к ним и пошел рядом, словно громадный часовой. Когда он был рядом, Гисхильда всегда старалась дышать только ртом. Она также надеялась, что Драган этого не замечает, потому что, хоть они и были союзниками, никто в здравом уме не стал бы злить тролля. Одного вида оружия за его поясом хватало, чтобы понять, что произойдет, если Драгана разозлить. Там торчала боевая секира с топором длиннее локтя Гисхильды. Таким оружием можно разнести ворота крепости. Ни одна броня мира не спасла бы от этого боевого топора.

С тех самых пор, как случилось несчастье, дети альвов всегда уделяли ей много внимания. Гисхильда никогда не бывала одна, только в покоях своей матери. А там была Роксанна и ее служанки… Если не считать Брандакса, Другие редко вызывали в ней страх, просто она проводила слишком много времени с троллями, эльфами, кентаврами и кобольдами.

– Ты же знаешь, король не любит, когда Гисхильда гуляет у воды, – сказал тролль, и звук его голоса напомнил камнепад.

– Меня не волнует, что любит Гуннар. Гисхильде нравится бывать у воды. Это единственное, что меня интересует.

– М-да, Драган, вот такие они, наши высокочтимые друзья-эльфы, – вмешался Брандакс. – Они всегда объяснят, почему им наплевать на всех остальных. Сердце эльфа холоднее всякого ледника.

– Вы не смеете так о ней говорить! – возмутилась Гисхильда. – Гулять там – таково было мое желание.

Брандакс обернулся к ней.

– Правда? – Он усмехнулся, обнажив свои ужасные острые зубы. Гисхильда готова была поклясться, что маленький негодяй хорошо знал, как она боялась его улыбок. – У меня большой опыт общения с эльфами, и я знаю, что они очень хорошо умеют делать вид, будто их желания – это наши желания. Разве не так, прекрасная флейтистка?

Свои последние слова кобольд особым образом подчеркнул, и на этот раз ему, кажется, действительно удалось разозлить эльфийку.

– Не позволяй ему сердить тебя, Гисхильда. С годами я пришла к убеждению, что кобольды кажутся себе тем выше, чем хуже ведут себя. Как думаешь, Брандакс? Я права?

– А как, собственно, чувствуют себя эльфы, когда крадут детей? – не растерялся командующий осадами.

Юливее рассмеялась.

– Не знаю, я пока что ни одного не похитила. Ты слишком много времени проводишь с людьми. Ты что, уже веришь в сказки, которые про нас рассказывают?

– Что значит сказки! Я был там, той ночью, когда пришла Морвенна, чтобы…

Тролльский князь закашлял. Это прозвучало, как выстрел из пистолета.

Гисхильда сжала губы, с трудом сдерживая слезы. Она всегда нервничала, когда говорили о Снорри, чувствуя себя виноватой. Ее отец отказался отдать ее маленького брата под опеку эльфам. С тех пор все переменилось. Гисхильда знала: большинство людей при дворе полагали, что начиная с того дня несчастья избежать нельзя. Гисхильда подружилась с Юливее и Сильвиной… Но она знала все истории об эльфах. Может быть, они им и союзники, однако сделок с ними лучше не заключать. По крайней мере таких, какую заключил ее отец в ту ночь, когда родился Снорри.

Гисхильде становилось дурно, когда она вспоминала о том, как втайне мечтала, чтобы пришли наконец эльфы и забрали Снорри. Она была разочарована, когда отец нарушил договор с Морвенной. Может быть, это ее тайные желания призвали несчастье?

От мыслей ее отвлек собачий лай. Навстречу им шел Сигурд. Он гневно поглядел на нее.

– Где ты пряталась?

Несмотря на то, что он сердился, девочка бросилась к нему, широко расставив руки и радуясь тому, что он пришел! Она обняла его изо всех сил, прижавшись лицом к теплому костюму. От мехового военного мундира пахло потом и медом. Пахло человеком! Ее радовало, что больше не нужно быть одной среди детей альвов.

Спрятанная под рубашкой флейта уколола Гисхильду в грудь, и принцесса с ужасом вспомнила, что рассказывали ей про эльфов. От них нельзя принимать подарков – это приносит людям несчастье.

Омшаник

Люк добрался до каната, свисавшего со слухового окна омшаника, обхватил его двумя руками и подтянулся. Его удивляло то, что ноги до сих пор носят его, несмотря на жуткую боль.

Переставляя руки, он взобрался по канату. Вместо того чтобы плакать, он принялся ругаться при каждом движении – это больше подходит мальчикам.

Наконец Люк протиснулся в окно и на всякий случай втянул канат. Считается, что волки не умеют лазить по канатам, но Люк не был в этом уверен. От Сероглазого вполне можно было ожидать, что он не подчиняется никаким правилам.

Преследователь мальчика снова взобрался на каретный сарай, опустился на задние лапы и поглядел на узкое окно.

Люк с облегчением вздохнул, считая, что он в безопасности.

– Можешь поискать себе другой ужин. И запомни: в следующий раз ты у меня раной на морде не отделаешься. Я Люк, сын оружейника Пьера из Ланцака. А это дом благородного графа Поуля Ланнеса де Ланцак. Ты что же думаешь, это подходящее место для волков, чтобы пожирать детей? Только войди, и я с тебя шкуру спущу. У Других здесь нет власти. Семейство Ланнес де Ланцак уже несколько поколений является рыцарями Церкви. Здесь святая земля. Она сожжет твои лапы!

Сероглазый выслушал эту тираду и ухом не повел. Он сидел на крыше и вылизывал свою окровавленную морду. Люк улыбнулся. Глупая тварь! Пусть там и сидит, пока не почернеет.

Мальчик с грустью оглядел покинутую деревню. На покрытых песком улицах росла трава. Вот уже несколько недель сюда никто не приходил. Не появлялись даже пилигримы, которые совершают паломничество к Мон-Белльсатт, чтобы посетить разрушенный замок в горах, где некогда родился святой Мишель Сарти.

В золотисто-красном свете сумеречных часов Ланцак выглядел просто великолепно. Простые крепкие дома, выстроенные из бутового камня, поверх покрашены желтой глиной. Они теснились в узких улочках, взбиравшихся вверх по холму, на вершине которого был расположен господский дом Ланнесов де Ланцак. Из слухового окна открывался роскошный вид на лоскутное покрывало из серых шиферных и медно-красных крыш до самой реки. На ее берегу виднелась побеленная башня храма, окна которой переливались в закатных лучах всеми цветами радуги.

На другом берегу реки простиралось высокогорное плато с бедной, пыльной почвой. Только вдоль русла реки раскинулись несколько полей. Дальше на плато можно было собрать урожай лишь из чертополоха и камней. Вдалеке виднелись слабые синеватые очертания Головы Язычника. Огромный холм расположился примерно в четырех милях от Ланцака, его ступенчатые склоны были покрыты поросшими сорняком руинами. Говорили, что там жили Другие. Мать всегда учила его, чтобы он держался от Головы Язычника подальше. Отец не был настолько строг, знал, что Люк частенько ходит туда со стадом, когда приходила его очередь пасти графских коз. Старые камни никогда не путали Люка. Голова Язычника находилась недалеко от дороги, которая вела на север, в золотой Анисканс.

Люк любил сидеть в руинах в потайном розарии у ног обнаженной белой женщины, где было хорошо мечтать. Иногда там можно было найти даже еду, потому что некоторые жители деревни по-прежнему приносили белой женщине подарки, хотя священники жестоко наказывали за подобные языческие суеверия. Говорили, что некогда она была целительницей.

Люк судорожно сглотнул. В ту ночь, когда его мать боролась со смертью, он украл в кладовой графа горшок с медом и тайно отнес его белой женщине. Не помогло. С тех пор он спрашивал себя, не от того ли умерла его мать, что в качестве подарка он принес ворованное. Он никому не рассказывал об этом, потому что ему было очень стыдно. Нужно было оставить там свой нож, свое самое дорогое сокровище! Или, может, ему нельзя было ходить к белой женщине? Возможно, этим он настолько разозлил Тьюреда, что Бог потушил искру жизни его матери.

Чувство вины сдавило грудь. Мальчик поглядел вниз, на волка, по-прежнему сидевшего на крыше каретного сарая. Волк, охотящийся на крыше! О таком ему никогда слышать не доводилось.

В последний раз поглядел Люк на плато. Прямо над Головой Язычника носился пылевой смерч. Так ветер с землей праздновали свадьбу. Это они делали часто в такие жаркие летние дни, как этот.

Мальчик закрыл тяжелые деревянные ставни слухового окна.

– Сюда тебе не забраться, – упрямо проговорил он. – Даже если за ночь у тебя вырастут крылья.

Омшаник был окутан теплым сумеречным светом. За день под крышей скопилась жара. Где-то жужжала муха. В узких полосках света, падавших сквозь щели в ставнях, танцевали золотые пылинки.

Пахло медом из тяжелых, закрытых клеенкой кувшинов на чердачных полках. Запах сухого тимьяна был приятен Люку. Со старых балок свисали пучки розмарина и мяты. В углах стояли мешки с горохом и бобами. Одиноко несла стражу заржавевшая мышеловка. Под столом, который Люк подставил под окно, лежали скомканные одеяла и дорогие шелковые подушки – жертвы его вылазки в господский дом. Та же участь постигла и тяжелый кусок ветчины, и большую головку сыра, покрытую капельками воды после жаркого дня. Хлеба же больше не было во всей деревне.

Люк взял кувшин со светлым акациевым медом и медленно опустил указательный палец в липкое лакомство. Задумчиво поводил им по меду, поднял руку и поймал языком длинную нить, потекшую с пальца.

С тех пор как Жан, дворецкий графа, однажды послал его сюда, чтобы он наполнил миску бобами, омшаник занял второе место в списке мечтаний Люка после охотничьей комнаты со всем ее оружием. В охотничьей он бывал часто, когда вместе с отцом чистил оружие графа. А вот омшаник всегда был закрыт – сокровищница, полная тягучего золота.

Родители очень страдали из-за его набегов, они были не в состоянии понять, как это у них вырос сын-вор. А Люк никак не мог устоять против магического зова омшаника. Когда ему запретили входить в господский дом, он прокрадывался сюда ночью по крышам и даже самому себе не пытался объяснить, почему не может прекратить делать это, хотя и стыдится. Целыми днями он лежал на жестком полу храмовой башни под пронизанными солнечным светом ликами святых и молил об избавлении от зла.

Но не помогали ни святые, ни отцовская порка.

Теперь Тьюред исполнил его медовые мечты: никто не мешал ему приходить сюда. Даже вонючка, бывший некогда дворецким Жаном, не призвал его к ответу за бесстыдные кражи.

Оставшись совсем один, Люк устроил себе ложе под столом в омшанике. Иногда он проводил наверху целые дни. Для удовлетворения естественных потребностей он использовал пустые фаянсовые горшки или писал прямо в слуховое окно. Все сдерживавшие его границы исчезли. Он никогда не думал, что будет так несчастен, если Тьюред исполнит его желания. Почему Бог все это сделал? Он ведь грешник! Может быть, Тьюред призвал других, павших от тяжелой болезни, к себе, чтобы им не приходилось жить с таким жалким грешником?

Люк вытянул из кувшина еще одну нить. Может быть, Другие наложили на него заклятие? Или он слишком часто бывал на Голове Язычника? Или принес оттуда в деревню болезнь?

На глазах у него навернулись слезы. Сотни раз задавал он себе этот вопрос, но не находил ответа. Не удержавшись, мальчик заплакал.

Иногда он надеялся, что все случившееся окажется лишь кошмарным сном и он вот-вот проснется. Рядом с ним окажется мама, улыбнется ему и скажет, что на печке для него есть миска каши. Ведь его зовут Люк! Он родился в рубашке! Ему суждено счастливое будущее! Где же это счастье? Почему судьба так жестоко обманула его? Обманула весь Ланцак.

В зиму после его рождения граф был сильно ранен в лесах Друсны. Говорили, что ему в бедро попал отравленный кинжал. Когда он вернулся в Ланцак, все думали, что он скоро умрет. Из Анисканса явился целый взвод военных лекарей, чтобы держать совет. Кусочек за кусочком отрезали они от графа, чтобы изгнать яд из его тела. Люк знал это только по рассказам, но об этом говорили все. Прошло больше года. Наконец граф выздоровел. Он стал толстым, а его голос потерял мужественность.

Когда Люк был еще маленьким, ему приходилось сдерживаться изо всех сил, чтобы не улыбнуться, услышав голос графа. Звучал он очень смешно.

Граф Ланнес де Ланцак всегда относился к нему хорошо. Люк точно знал, что именно ему он обязан тем, что за кражи его не наказывали строже. Когда отец его наказывал, граф всегда был рядом и строго следил за тем, чтобы отец не слишком расходился. Он также запретил закрывать решеткой окно омшаника. Теперь, когда Люк начал об этом задумываться, ему показалось странным, что деревянные ставни почти никогда не были закрыты на засов. «Словно на приманку для мух поймал он меня на омшаник», – подумал Люк. Но зачем? Чего добивался граф?

Когда Люк немного подрос, он заметил, что граф смотрит на него как-то странно. Взгляд его был печален. Говорили, что раньше он был большим бабником. А после излечения женщины к нему в дом больше не ходили. Он много часов проводил в молитве в храмовой башне. На нем род Ланнесов де Ланцак должен был оборваться. Сознание этого наполнило его печалью и отчаянной набожностью, и с годами его подавленность душным ковром укрыла всю деревню.

Эта подавленность пробудила в Люке дерзкие мечты. Однажды ночью он подслушал разговор родителей и услышал, как мать сказала, что граф видит в Люке сына, в котором ему отказал Бог. Отец из-за этого сильно разозлился. Он кричал и обвинял маму… И запретил ей когда-либо говорить об этом.

На следующее утро Люк долго разглядывал свое лицо в миске с водой. Разве он похож на графа? Может быть, совсем чуть-чуть? Вдруг граф надумает взять его приемным сыном, чтобы был кто-нибудь, носящий имя Ланцак? Может, однажды он станет хозяином господского дома?

Его мечты исполнились. Теперь он был князь Ланцака, потому что не осталось больше никого, кто мог бы оспорить у него этот титул. Но какой ценой! Может быть, это наказание Тьюреда за слишком смелые мечты?

Когда он был помладше, ему всегда хотелось быть похожим на отца, которого он боготворил. Однако позднее Люк понял, что отец – всего лишь слуга. С тех пор мальчик решил стать рыцарем. Рыцари свободны. Они защищают народ от Других. Частенько он представлял себе, как выйдет один на один против тролля и победит его. А в самых смелых своих мечтах он становился, совсем как в сказках, рыцарем прекрасной принцессы, спасая ее от смертельной опасности.

Люк слизал остатки меда с пальца. Это все детские иллюзии! Теперь его мечты стали гораздо мрачнее. Иногда он подумывал над тем, чтобы подняться на храмовую башню и выброситься из самого высокого окна. Если он принесет себя в жертву Тьюреду, может, тогда все вонючки снова встанут? А отец и мать вернутся? Может быть, причиной этого несчастья стали его слишком дерзкие мечты? Или в ночь, когда он родился, его выкрали Другие и подменили на подкидыша, предназначенного для того, чтобы приносить несчастье всем, встречающимся на его пути? Может быть, настоящий Люк живет где-то по ту сторону волшебных врат в мир эльфов и троллей и даже не догадывается, что его жизнь у него украли?

Вдруг мальчик услышал какой-то звук: кто-то скребся в дверь. На улице совсем стемнело. Люк провел липкой рукой по носу и задержал дыхание. Звук раздался снова. Мальчик знал, кто прячется за дверью. Сероглазый! Сможет ли он проникнуть через толстые доски, если будет скрести их достаточно долго? Близость волка заставила Люка отбросить все мрачные мысли.

Он заполз под стол и полез вдоль мешков с бобами к ляде. Он производил шума не больше, чем мышонок, но тем не менее царапанье прекратилось. Люк затаил дыхание. Как Сероглазый сюда забрался? Шелудивый голодранец, скотина… Он знал, что Люк прячется за этой дверью, и хотел сожрать его.

Мальчику от страха стало совсем плохо. Он начал представлять себе, каково это, когда тебя едят… Как клыки Сероглазого вгрызаются в его тело. Как он с рычанием рвет мясо, пока не оторвет его от кости. И чем яснее Люк представлял это себе, тем меньше сил оставалось у него, чтобы хоть что-нибудь предпринять. Страх обладал парализующей силой. Мальчику хотелось убежать или по крайней мере найти себе какое-нибудь оружие! Если бы только отец был здесь! Тот никогда никого не боялся.

Царапанье за дверью раздалось снова, и Люку стало стыдно. Дрожит, как девчонка! Хорошо, что отец не видит его таким. Как часто Люк мечтал о том, что он будет героем в войне против Других. Одним из гордых графских конников… А теперь сидит здесь и от страха чуть в штаны не наложил. Нет, такого быть не должно! Если Сероглазый поймает его, то уж не в мокрых штанах! Он будет драться с волком до последнего, и зверь еще пожалеет, что с ним связался.

Люк на цыпочках прошел к ляде, находившейся в центре комнаты, и осторожно открыл ее. Железные петли тихонько заскрипели. Он не станет ждать, пока Сероглазый пролезет в двери. Он возьмет инициативу в битве в свои руки!

Мальчик прокрался по узкой лестнице, которая вела в кладовую без окон, где висели колбасы и ветчина. В темноте пахло холодным дымом и солью, которой натирали свиную кожу. Люк осторожно пробрался к двери, ведущей в маленькую кухню. Здесь готовили только тогда, когда граф принимал гостей в салоне из розового дерева.

Люк взял в руки кочергу, лежавшую рядом с камином. Он не собирался пользоваться ею. На этот раз он подойдет к волку с подходящим оружием. Длинный железный прут он взял только на всякий случай, если Сероглазый подкрадется неожиданно.

В салоне из розового дерева он пытался, насколько это было возможно, идти по ковру. Толстая шерсть была его союзницей, поглощая звук шагов. На стене, под двумя скрещенными саблями, находилась дверь в охотничью комнату, заполненную трофеями. Множество дней они с отцом провели здесь, ухаживая за оружием и доспехами графа. Его целью был застекленный шкаф. Там хранились…

Через окно салона из розового дерева проникал пляшущий луч света. Люк поглядел через стекло толщиной с донышко бутылки. По двору перед опустошенным кустарником двигались какие-то фигуры с факелами. Мальчик почувствовал, как сильно забилось сердце. Кто-то пришел, чтобы забрать его! Наконец-то!

Он заколотил ладонями по стеклу.

– Сюда! Я здесь, наверху!

Тяжелые деревянные рамы с годами настолько перекосились, что открыть их было невозможно. Заметили ли они его? Через толстое стекло было плохо видно, что происходит там, во дворе.

– Сюда! Я…

Крик замер у него на губах. Он услышал мягкую поступь лап по деревянной лестнице, ведущей наверх, в коридор, где находился омшаник. Сероглазый!

Люк бросился в охотничью комнату. Большой шкаф с оружием находился у противоположной от двери стены. Времени искать ключ в серебряной табакерке на камине уже не оставалось.

На бегу Люк поднял кочергу и с размаху опустил ее на дверцу шкафа. Звон разбитого стекла заставил его содрогнуться. Он знал, что сердце отца остановилось бы, если бы тот сейчас увидел его.

Мальчик протянул руку через отверстие в дверце. Руки его касались рукоятей пистолетов – любимого оружия графа. Звук волчьих лап стих. Должно быть, Сероглазый добрался до ковра в салоне из розового дерева.

Пальцы Люка сомкнулись на рукояти с инкрустацией из слоновой кости. Оружие украшали нежные цветки роз. Таких пистолетов было два. И вопреки совету отца Люка граф Ланнес де Ланцак настоял, чтобы оба пистолета всегда лежали в шкафу заряженными. Хорошо бы в порох не попала влага!

В дверях, ведущих в розовый салон, показался силуэт. В неясном свете блеснули белые клыки. Раздалось рычание, от которого у мальчика по спине побежали мурашки. Волк!

Люк отчаянно потянул пистолет. Он был длиннее его предплечья и застрял в проеме, проделанном кочергой.

– Помоги мне, Тьюред! Позволь мне дойти до храмовой башни. Я хочу покаяться. Не дай волку сделать это, милосердный Боже! Я спрыгну, и все опять будет хорошо. Пожалуйста…