355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Бернхард Гржимек » Братья наши меньшие [Мы вовсе не такие] » Текст книги (страница 8)
Братья наши меньшие [Мы вовсе не такие]
  • Текст добавлен: 21 октября 2016, 20:25

Текст книги "Братья наши меньшие [Мы вовсе не такие]"


Автор книги: Бернхард Гржимек



сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 35 страниц)

В качестве следующей возможности побега Ова находит в решетке железный прут, который сверху оказался неприваренным. И сразу за дело. Она высвобождает верхний его конец из поперечной перекладины и сгибает его. Сначала она удовлетворяется тем, что чинит всяческое безобразие: ведь просунув свою длинную руку через образовавшееся отверстие, можно кого угодно замечательно напугать – разве не удовольствие для такого сорванца? Так я, например, стою спиной к клетке и вдруг меня сзади кто-то хлопает по плечу, а когда прохожу мимо, меня железной хваткой удерживают за штанину так, что я чуть не падаю. Расшалившись вконец, Ова разрывает юбку на моей жене пополам и из добытого куска сооружает себе нечто вроде чалмы. И только после моего сурового окрика она, плача, возвращает свою добычу владелице.

Приходится принимать срочные меры. Я звоню знакомому слесарю. Да, он готов прийти, но не раньше понедельника утром, то есть послезавтра. Но через два часа лихорадочной работы Ова и Бамбу отогнули уже и соседние два прута, расширив отверстие так, что в него пролезает голова, только плечи еще не проходят. Но тогда уже выезжает ко мне сам господин Ремм, владелец слесарной мастерской и любитель животных, собственной персоной. В ожидании его я пока могу через образовавшееся отверстие поближе пообщаться с Бамбу. Я подзываю его к решетке, просовываю в отверстие руку, заставляю открыть рот и показать зубы, обследую глаза, уши, все тело. Он в хорошем настроении и на все согласен. Более того, он тоже просовывает руку и гладит меня по голове точно так же, как это делает обычно Ова, пробует «выдавить» мой нос, только у него это получается погрубей. Он, в сущности, добрый малый, этот Бамбу!

Когда приходят мастер с помощником, Ова тут же стаскивает у парня шапку с головы. Мне приходится «стоять на часах», чтобы не подпускать обезьян к работающим слесарям. Но и издалека они безумно интересуются слесарной работой, и четыре темных глаза завороженно следят за каждым движением человеческих рук. С большим трудом удается при помощи слесарных инструментов разогнуть и выправить согнутые обезьяньими руками железные прутья. А в жарко натопленном «обезьяннике» приходится к тому же и изрядно попотеть. Когда прутья уже были установлены на прежнее место, их решили скрепить для прочности еще двумя шинами – прилаженными изнутри и снаружи и скрепленными меж собой болтами и гайками. А поскольку мы не можем зайти в клетку – Бамбу то и дело впадает в истерику от присутствия посторонних, – нам приходится каждый болт просовывать между двух прутьев вовнутрь, а оттуда вправлять в просверленное заранее отверстие в шине. Это очень утомительно и неудобно. Один болт падает на соломенную подстилку, и мы уже считаем его потерянным, но Бамбу подходит, подбирает его и протягивает нам. Мы роняем еще один, и тут Ова не только поднимает его, но и всовывает в нужное отверстие и заворачивает! Это нам сильно облегчило задачу. Теперь мы ей просто подаем болт за болтом, и она аккуратно вставляет их в отверстия.

Такому поведению обезьян только тот может не удивиться, кто знает этих животных лишь по разного рода рассказикам и считает поэтому само собой разумеющимся, что они всегда готовы все «собезьянничать». На самом же деле серьезные исследователи, изучавшие обезьян, и в особенности человекообразных обезьян, вовсе еще не пришли к единому мнению по этому вопросу. Большинство из них отрицает стремление обезьян повторять человеческие жесты и поступки. То, что в зоопарках обычно воспринимается как «обезьянничание», на самом деле таковым не является. Все дело в том, что вещи, которые в обиходе у нас, точно так же хорошо подходят существам, имеющим руки и со сходным с нами телосложением. Обезьяна с ее по-детски пытливым умом, проявляющая интерес к любому новому предмету, попавшему в ее поле зрения, пытается его как-то применить и уж обязательно постарается засунуть ногу в чулок или ботинок. Старый зонтик, который долго крутят в руках, в какой-то момент непременно раскроется, а шляпа приземлится на голове, потому что именно для этого и приспособлена. То, что обезьяны используют карманное зеркальце именно как зеркало – тоже само собой разумеется: ведь эти животные интересуются всем новым, а не только едой и продолжением рода. И делают они это отнюдь не потому, что видели, как мы пользуемся этим предметом, а именно потому, что эта маленькая гладкая штучка так удивительно отсвечивает. Впрочем, обезьяны, как правило, пользуются зеркалом совсем иначе, чем люди. Они держат его близко, на расстоянии двух-трех сантиметров от глаз, несколько вкось, и наблюдают за тем, что творится у них за спиной. Я, например, научился этому у своих макак-резусов и понял, что таким способом можно многое очень ясно разглядеть и что это в некоторых случаях бывает весьма полезно…

Что касается Овы, то она совершенно ясно поняла, что замок и ключ служат для того, чтобы запирать и отпирать дверь. Правда, она сообразила лишь, что ключ для этого следует вставлять в отверстие, но, к счастью, не додумалась, что его нужно еще и повернуть. Так что она подбирает различные острые предметы, засовывает их в отверстие замка и ковыряет ими там. Когда я ей показываю, как это делается, она все равно не в состоянии это повторить. Правда, интерес ее к замку как к предмету в таких случаях возрастает, она крутит его в руках, дергает за дужку, двигает ее вверх и вниз, вешает на него свою цепь. Приди она в такой момент к нужному решению, то не слишком внимательный наблюдатель непременно стал бы утверждать, что Ова просто-напросто копирует мои движения, именно то, что ей показывают. На самом же деле показ лишь стимулировал ее к усиленным попыткам прийти к собственному решению, которые в конце концов наверняка должны попасть в точку.

Как мы видим, определить в каждом отдельном случае, является ли данное действие чистым «обезьянничанием» или самостоятельным решением, не так-то просто. Вот когда Ова затихает в ванной комнате и с видимым удовольствием окунает в воду и выкручивает половик, словно заправская прачка; когда она, боясь щекотки, не дает причесать себя щеткой, а потом срывает с палки швабру и сама себя ею охорашивает; когда выросший у меня в доме детеныш-шимпанзе Ула «шила», «замачивала белье» или «чистила» оконные стекла, то есть когда эти животные проделывают с вещами, пригодными для разных других целей, именно то, что мы на их глазах с ними делали, – вот тогда только я могу говорить о подражании. Притом дело усложняется еще тем, что для обезьян (впрочем, как и для людей) каждая вещь, находящаяся в руках родича, приобретает необыкновенно притягательную силу. Во всяком случае, «обезьянничание» у обезьян можно наблюдать значительно реже, чем это можно было бы ожидать, несмотря на то что такое понятие стало уже общеупотребительным. Умей они лучше «обезьянничать», они были бы уже давно гораздо более человекообразными…

Простые наблюдения за животными, какими бы добросовестными они ни были, зачастую не могут дать ответа на подобные вопросы. Здесь необходимы умно поставленные опыты, при которых животное само должно дать на них однозначный ответ. Ведь при простом наблюдении поведение животного всегда можно растолковать и так и эдак. Один англичанин по фамилии Раселл отозвался о подобных наблюдениях весьма иронично:

– Всякое животное, за которым наблюдают, ведет себя так, как будто бы стремится доказать именно ту философию, в которую уверовал данный наблюдатель еще прежде, чем приступить к опытам. Более того, подопытные животные демонстрировали особенности и способности, свойственные национальной принадлежности наблюдателя. Так, животные, изучаемые американцами, развивают бешеную энергию, носятся как оголтелые, проявляя невероятную деловитость и предприимчивость, и под конец, чисто случайно, наталкиваются на желаемое решение. Животное того же самого вида, за которыми наблюдают немцы, спокойно, сидя на месте, обдумывают ситуацию и приходят к нужному решению совершенно сознательно.

Я нахожусь в своем кабинете вместе с Овой. Открываю дверь и впускаю таксу Питта. Они уже успели подружиться раньше и мирно играют друг с другом. Питт даже пытается лизнуть ее в лицо, но она отшатывается от подобных непрошеных ласк и отстраняет его от себя рукой. Потом хватает таксу поперек туловища, заворачивает в детское одеяло, которое я им дал, а затем заворачивается в него и сама. Берет Питта на руки, стараясь удержать, чтобы он не смог вырваться. Вскоре ей уже надоедает с ним играть, а собачка все прыгает и прыгает вокруг нее, махая хвостом, и вскакивает к ней на колени. Но наконец и Питт выдохся: ложится на пол и, высунув язык, дышит часто и возбужденно. Теперь обезьяна вызывает его поиграть с ней в «пятнашки»: она отбегает от него на несколько шагов и поджидает, стуча пятками об пол. Но стоит лишь ему приблизиться, как она тут же вскакивает на стулья или на стол, свешивается сверху и старается достать его рукой. Свисающая с ошейника цепочка мешает ей – она решительным жестом обматывает ее вокруг шеи. Тогда я отстегиваю у нее ошейник, да он и не нужен теперь больше – вожу я Ову исключительно только за руку, так безукоризненно она теперь себя ведет.

В кабинете она любит опрокинуть мусорную корзину для бумаг. Но стоит мне приказать, как она тотчас же все соберет с пола до последнего клочка и сложит назад в корзину. Часто она вынимает какую-нибудь книгу со стеллажа, садится на ковер и листает страницу за страницей в поисках картинок. Когда две страницы слипаются, она их очень аккуратно, действуя двумя большими пальцами, разнимает. Углубившись в такое «чтение», это непоседливое, шкодливое существо по крайней мере на некоторое время затихает.

Как-то раз, когда моя жена вела Ову после прогулки по квартире вниз по лестнице в клетку, та внезапно у нее вырвалась и кинулась назад в прихожую, оттуда в комнату и через открытое окошко на крышу. По крыше она пробралась к мансарде и стала заглядывать в окошко к соседям. Как же хорошо, что у них никого не было дома, а то можно себе только представить, как бы они испугались, увидев такого «черного дьявола», заглядывающего к ним в окно! К счастью, вскоре начался ливень, поднялся шквальный ветер, и Ова, сама изрядно напугавшись, вопя во все горло, кинулась домой.

Я должен позаботиться о том, чтобы моя жена пользовалась у обезьян таким же авторитетом, как и я, – это необходимая предпосылка для успешных дружественных отношений с ними. Ведь она проводит с нашими постояльцами гораздо больше времени, чем я. Ну что ж, попробуем. С железным прутом ничего не получается. Черная парочка значительно проворней и сильней. Они запросто вырывают палку из женских рук, оставляя на них еще и болезненные ссадины. Еще хорошо, что они потом возвращают палку мне по первому требованию. Я могу без всяких опасений протягивать им в клетку все, что угодно: ножницы, перочинный нож, иголки, кошелек с деньгами. Они только «исследуют» их внимательно и сейчас же возвращают, как только я об этом попрошу. Тогда я вооружаю свою жену большой рогаткой, и оба шимпанзе вынуждены обращаться с этим «слабым существом в юбке» несколько почтительней, когда она подступает к ним с этим орудием в руках. Что же касается пугача, то на Бамбу он произвел впечатление от силы два-три раза, не больше. А потом он уже плевать на него хотел…

Но нельзя же вечно общаться с Бамбу только через решетку, ну куда это годится? Однако сначала мне необходимо добиться лучшего взаимопонимания с Бамбу, потому что, если он от меня убежит, найдется немало трусливых стрелков, готовых подстрелить удирающее зоопарковское животное и после утверждать, что оно им угрожало. А потом они всю жизнь будут похваляться тем, что им «однажды пришлось застрелить взбесившуюся человекообразную обезьяну», если даже должно будет поплатиться за это жизнью такое ручное и приветливое животное, как Ова, любимица всех зоопарковских посетителей.

Итак, я приоткрываю дверь клетки на ширину ладони, страхую ее крепкой цепью так, чтобы ее нельзя было рывком открыть шире. Бамбу тотчас же подбегает ко мне, просовывает руку в образовавшуюся щель, гладит меня по волосам, ощупывает мои глаза, обследует содержимое моих карманов. Большая веснушка на моем запястье почему-то особенно сильно заинтересовала этого здоровенного «парня». Сначала он пробует сковырнуть ее ногтем; потом старается ее «выдавить», сжимая с двух сторон большими пальцами. Чтобы отвлечь его от этого занятия, я протягиваю ему мундштук от сигареты. Бамбу всасывает разочек через него воздух, но затем тотчас же пробует использовать его… для удаления веснушки!

Я приказываю ему отойти от двери. Он послушно отходит, но я вижу, как опасно вздыбилась шерсть на его плечах, и, когда я снова подзываю его, он уже готов – запсиховал. Бешеным прыжком он кидается на дверь и захлопывает ее. Но я за это время, что мы с ним знакомы, уже кое-чему научился. В частности, тому, что нет никакого смысла дожидаться, пока он взбудоражит себя до полного бешенства. Во-первых, мне не устоять в этих тесных помещениях против такого проворного «четырехрукого» молодца, и, кроме того, когда он впадает в полный раж, он почти уже не чувствует боли от ударов.

Значит, надо действовать незамедлительно. Я снова приоткрываю дверь и просовываю туда руку с палкой. Как только Бамбу перестает слушать мои команды и принимается раскачиваться в своем воинственном танце, я отвешиваю ему основательный удар палкой. От отлетает в угол. Но как только он встает и пытается снова напасть, я его опять опережаю.

Потом я ухожу и приношу плошки с едой. Бамбу ест из одной и крепко придерживает свободной рукой другую. Ова сидит поодаль и кричит. Я уговариваю ее покушать. Тогда она подходит к Бамбу, гладит его по голове, причмокивая, обследует его глаза, перебирает шерсть и, отвлекая такими маневрами его внимание, потихоньку придвигает к себе тем временем свою плошку. И он ей в этом не препятствует. О, женская дипломатия!

Тогда я решаюсь на такой шаг: как ни в чем не бывало открываю преспокойно дверь клетки, захожу туда с совком и веником в руках и начинаю прибираться. Бамбу продолжает сидеть и есть. А я опускаюсь рядом с ним на пол, и вскоре мы уже на шимпанзиный манер заняты тем, что «ищем друг у друга блох» – он у меня, а я у него. А Ова хочет воспользоваться тем, что дверь осталась открытой, и улизнуть. Я велю ей сейчас же вернуться, а сам беспокоюсь, как бы Бамбу не задумал к ней присоединиться. Но нет, он рад моему обществу. Даже совершенно равнодушно взирает на то, как я отвешиваю его предприимчивой супруге пару шлепков.

С этих пор я частенько по вечерам, когда возвращаюсь с работы, наношу визиты Бамбу. Он уже начинает к ним привыкать. Позволяет мне брать себя за руку и даже откусывать от яблока, которое он как раз ест. Так что наконец настает день, когда я принимаю решение: завтра мы выведем из клетки Ову вместе с Бамбу. Обоих.

МИР С БАМБУ ЗАКЛЮЧЕН

Сказано – сделано. После того как я уже несколько раз побывал в клетке у вспыльчивого Бамбу и подружился с ним, я взял его за руку и вывел из клетки. Мне всегда было ужасно жалко, что ему приходится сквозь решетку наблюдать за тем, как Ова резвится с нами «на воле».

Бамбу несколько смущен. Он поднимает мешковину, которая служит собакам подстилкой, набрасывает ее себе на плечи и усаживается в собачий ящик. Шерсть на его плечах и руках начинает медленно подниматься дыбом. Назревает очередной скандал. Что мне делать? Ударить его заранее, пока не поздно? Но я пробую сначала иначе, по-хорошему: обнимаю его за плечи, ласково уговариваю, и – смотрите-ка – он успокаивается и уже протягивает мне губы для поцелуя. Мир.

Потом он вознамеривается залезть на клетку попугая Агаты, хочет открыть шкафчик для инструментов, но каждый раз его удается спокойно «отговорить» от этого и увести. Ова в это время шаловливо бегает вокруг на двух ногах и размахивает руками. Потом она хватает клетку с маленьким какаду Джеки и осторожно несет его через всю комнату. Джеки от страха громко орет. Затем Ова обнаруживает кофейник, выпивает все, что в нем осталось, но, когда Бамбу толкает ее под руку, роняет кофейник на пол, и он разбивается. Это впервые. Обычно Ова с посудой обращается чрезвычайно аккуратно. Я ее ругаю. У нее делается такое виноватое, несчастное лицо, что мне стоит немалых усилий остаться серьезным. Я велю ей собрать осколки и отнести их в помойное ведро. Она понимает. Берет один осколок и несет его через всю квартиру на кухню, потом приходит за вторым и несет его туда же, но на третий раз она решает поступить иначе: берет в левую руку самый большой осколок, а правой сгребает на него все мелкие. Потом несет весь мусор на кухню. Это маленькое происшествие произвело на меня большое впечатление. Ведь это был пример самого настоящего разумного поведения у обезьян, пусть в самом его зачаточном, скромном виде.

Только что я запретил Ове тыкать палкой в попугая Агату. Но пока я занят с Бамбу, разбойница уже опять стоит возле клетки с попугаем, и прямо видно, как ей не терпится снова ткнуть туда палкой. Ну просто руки чешутся! Раз, другой она приподнимает палку, воровато на меня оглядывается, но в этот момент Бамбу на четвереньках веселым галопом подскакивает к ней, и начинается дикая погоня. Обезьяны ловят друг друга за ноги, хохочут от удовольствия, лупят друг друга мешками. Меня чуть не сбивают с ног. Я жду, когда они немножко перебесятся и спустят пар. Тогда я беру самца-шимпанзе за руку и отвожу его в клетку. Он послушно идет со мной рядом и без всякого сопротивления возвращается в свое заточение.

После этого я стал его часто выпускать на волю, и мне кажется, будто его подменили – такой он стал веселый и довольный. Но когда я однажды вечером приношу обезьянам еду и хочу просунуть им ее в дверь, Бамбу вдруг силой протискивается мимо меня, и вот он уже снаружи. Я ругаюсь и пытаюсь его задержать, но тут он начинает беситься, набрасывается на меня и кусает за руку. Поскольку я очень неудачно стою в самом углу, то от его натиска не могу удержаться на ногах, скольжу и медленно оседаю назад, пока не оказываюсь распростертым на спине во всю свою длину. А этот черный бес вскакивает на меня верхом и расцарапывает мне лицо. Тогда и я начинаю по-настоящему злиться и, поскольку ноги у меня свободны, принимаюсь изо всех сил отбиваться ногами. Бамбу получает хороший пинок и отлетает в сторону, но пытается снова атаковать. Получает второй увесистый пинок, от которого отлетает к окну и испуганно там прячется. Я встаю, иду вслед за ним, хватаю его за руку, и он беспрекословно отправляется в клетку. Так мне во время этой непристойной потасовки удалось хоть частично одержать верх.

Абсолютно незлопамятный, как всякий порядочный шимпанзе, Бамбу уже минуту спустя подходит ко мне, чтобы осмотреть мои раны – в данном случае царапины на лице – и по-своему их «поврачевать». Сердце его еще бешено колотится, я вижу, как пульсируют жилки у него на шее. Бамбу жалуется мне, что он тоже пострадал в этой потасовке, раскрывает рот и показывает шатающийся зуб. Я, признаться, здорово струхнул: это, наверное, я ему ногой выбил! Пока я ощупываю зуб, Бамбу сидит смирно, широко разинув рот. Зуб держится еще достаточно крепко, и я решаю пока оставить его на месте. Но Бамбу решает иначе. Он сам хватает зуб двумя пальцами и резким рывком его вырывает! Это был, как выяснилось, его последний молочный зуб. Он долго и тщательно осматривает его со всех сторон, а затем «дарит» мне – сует в руку, потом снова отнимает и засовывает в нагрудный карман моего пиджака (чтобы не потерял, по-видимому). На следующий день, когда я уже давно забыл об этом «подарке», Бамбу снова вытаскивает его у меня из кармана и пытается засунуть мне в нос.

Как только я приношу в шимпанзиный отсек свежую солому и впускаю туда эту парочку, Бамбу тотчас же сносит ее охапками в угол и устраивает себе пышное, мягкое ложе, на котором и укладывается с явным удовольствием. Лежит он, развалившись на спине и закинув ногу на ногу, а руки вольно разметав в стороны. Для Овы остается лишь какое-нибудь незначительное местечко с самого краю. Зато Ова любит сооружать себе «крепости» из соломы. Для этого она садится на голый пол и укладывает вокруг себя соломенный «венок». Каждую соломинку, которую Муши протягивает ей из соседней клетки, она старательно вплетает в этот «венок». Часто она в довершение еще сгребает краем ладони опилки и дополняет ими свою «крепость».

А детеныш орангутана Муши, тот на ночь полностью зарывается в солому. Когда он спит, то в клетке не увидишь ничего, кроме кучки соломы в углу. Если его окликнуть, солома зашевелится немножко, верхний слой приподнимется и из-под него выглянет пара любопытных карих глазок.

Дверь клетки Муши в отличие от шимпанзе обычно не запирается: она и так никуда не стремится уйти из своего «дома». Но однажды она вышла, целенаправленно подошла к ящику с опилками, набрала полный совок, снесла его к себе в клетку и там высыпала на пол. Значит, понадобились опилки.

Алюминиевую миску она часто надевает себе на голову в виде шлема. Муши вообще охотно напяливает себе на голову что попало: тряпку, бумагу или просто солому. Так делают все орангутаны. На воле для этой цели используются большие листья. Поскольку у них на затылке лысина – сквозь длинные редкие волосы виднеется голая кожа, – оранги, по-видимому, подобными головными украшениями спасаются от укусов насекомых, которыми кишат их родные влажные тропические леса.

Однажды я зашел в клетку к маленькому орангу, растянулся во весь рост на полу и притворился спящим. Перед тем как лечь, я выбросил тлеющий окурок сигареты через решетку на цементный пол. Муши тут же открывает дверь, подбирает окурок, трясет рукой, мнет в пальцах – старательно гасит огонь. Потом с удовольствием… съедает его. Поскольку я продолжаю делать вид, что сплю, Муши подкрадывается ко мне, исследует мой костюм, приподнимает полы пиджака. Под конец она больно щиплет меня за ногу – вот тебе! – и поскорей удирает прочь.

Поскольку Муши отъявленная домоседка, то я не только ее клетку, но и дверь в цокольное помещение оставляю открытой, когда чем-нибудь там занимаюсь. Но в один прекрасный день на Муши неожиданно подул «ветер дальних странствий». Вприпрыжку она пересекает всю комнату и карабкается вверх по лестнице в переднюю. Там она забирается на шкаф и не желает больше оттуда слезать! Никакие просьбы и угрозы не помогают. Она надувает щеки, дует на меня и замахивается руками, когда я пытаюсь ее силой стащить со шкафа. Я напяливаю коврик на половую щетку и тычу ею в орангутенка. Он ужасно пугается страшной штуковины, однако не удирает от нее, а храбро пытается с ней сражаться, пуская в ход руки и ноги. Когда мне наконец удается схватить Муши за ноги и силой стащить со шкафа, она вместо того, чтобы бежать по лестнице вниз к своей спасительной клетке, судорожно вцепляется в настенный шкафик, в котором находятся электросчетчики. Шкафик почти срывается со стены, до того крепки объятия такого испуганного орангутана. Потом эта упрямица пробует залезть по перилам внутренней лестницы на второй этаж. Я загораживаю ей дорогу, и тогда Муши, без всякого видимого для этого повода, бросается ко мне, повисает, обхватив меня своими длинными руками вокруг бедер, и в таком висячем положении позволяет отнести себя вниз по лестнице в свою клетку. Наверное, все же трудно такому осиротевшему детенышу разобраться одному в этом большом и непонятном мире!

Оба наших шимпанзе, Ова и Бамбу, как я уже говорил, для директора Берлинского зоопарка не просто обычные зоопарковские животные, они его «дети». Он ведь собственноручно привез их из Африки и всячески заботился о них, пока они были еще маленькими. Поэтому, когда он четыре месяца спустя решил нанести нам визит, мне было особенно интересно, как встретят его питомцы. Узнают ли?

Когда раздался звонок, я взял Ову за руку и повел вверх по лестнице. Но стоило мне лишь открыть дверь, как она с воплем радости бросилась директору на шею. Потом уселась у него на коленях, обнимала его и гладила по голове. Было очень трогательно на это смотреть. Что касается Бамбу, которому сквозь решетку протянули руку для приветствия, то тот не очень любезно встретил своего благодетеля.

Директор обрадовался, увидев, что взрослая самка-шимпанзе в жилой комнате, где можно было бы здорово набедокурить, ведет себя так прилично и воспитанно. Разумеется, под присмотром, конечно! Одну ее нельзя оставить даже на пять минут. А так, сидя в нашем обществе, она лишь нерешительно и скромно протягивает руку к стакану с пивом, очень довольна, когда ей разрешают поднять его и отпить глоток. Потом она снова осторожно ставит его на стол. Ее пристрастие к курению и алкогольным напиткам вообще вызывает удивление. Когда ей в руки попадает кусок мыла, она тоже всегда норовит от него откусить. Может быть, ее просто привлекает все запретное? «Запретный плод», как известно, сладок – с детьми ведь тоже происходит нечто подобное.

Есть люди, приходящие в восхищение от львов, тигров и волков, но несколько презрительно улыбающиеся, когда речь заходит о человекообразных обезьянах: смешные, мол, какие-то существа. А что в них, собственно говоря, такого смешного? Интересного – да. Удивительного – тоже. Но что смешного в том, что они по своему телосложению больше всего напоминают человека? Что по своему умственному развитию они превосходят всех других животных, значительно перегнав в этом отношении наших любимых друзей – собак? И в том, что у нас с ними так много общих характерных черт? Что тут смешного?

Я приглашал некоторых таких «скептиков» к нам домой и сажал Ову вместе с нами за стол. И тогда многих из них брала прямо-таки оторопь, когда они видели, как привычно и уверенно вела себя за общим столом обезьяна, с какой спокойной серьезностью брала в руки сумочку рядом сидящей дамы, открывала ее и выкладывала на стол и рассматривала один за другим находившиеся в ней предметы. Может быть, это и выглядит очень забавно, точно так же, как если бы это делал маленький ребенок. Обоими в подобных случаях движет отнюдь не шаловливость, а исследовательский инстинкт, острая любознательность по отношению к незнакомым предметам, столь характерная для маленьких детей и обезьян. Все вновь и вновь возникают ситуации, когда начинает казаться, что за столом с нами сидит не животное, а какой-то доисторический человек, который с удивлением и вожделением ощупывает висящее на шее у гостьи красное ожерелье. Увидев такое, некоторые из гостей начинают предполагать, что человекообразные обезьяны наверняка и говорить умеют, и бывают очень разочарованы, узнав, что это не так. И все же должен признаться: неумение говорить у обезьян мне значительно милей, чем бессвязное бормотание говорящего попугая. Когда я вечером прихожу домой, Ова и Бамбу уже поджидают меня, сидя на корточках возле дверей своей клетки. Я говорю им «добрый вечер», и Бамбу начинает со мной «беседовать». Сначала он тихо произносит «ух, ух, ух», причем «у» на выдохе, а «х» на вдохе. Я отвечаю ему тем же образом, он постепенно все убыстряет темп, «говорит» все громче, пока не доходит до восторженного крика, и затем пускается в радостный пляс, ритмично пристукивая пятками об пол. Стоит мне просунуть руку меж прутьев, держа ее открытой ладонью кверху, он во время танца то и дело хлопает по ней своей большой черной лапой. Никогда в жизни Бамбу при таких обстоятельствах не укусит и не ударит меня. Об Ове и говорить нечего. Но и мы их тоже никогда не дразним и не смеемся над ними. Так что они нам полностью доверяют, и, когда у них случаются какие-нибудь маленькие неприятности – ссадины или царапины, – они сейчас же обращаются к нам за помощью, что меня всегда очень трогает.

Мне подарили лимон для обезьян. Каждый получает половину. Ова тут же впивается зубами в свою и смачно жует, хотя лицо ее и кривится от кислятины. У Бамбу же маленькая ранка на руке, и кислый сок начинает ее разъедать. Он лижет больное место, а потом и совсем откладывает лимон в сторону. Ова не теряется и сразу же берет его себе. Я приказываю ей сейчас же отдать похищенное Бамбу, но требую от нее явно слишком многого: она не в силах этого исполнить. Зато мне она готова отдать половинку лимона без разговоров. Я снова протягиваю лимон Бамбу, который на сей раз берет его с большой осторожностью и ест дальше.

Бамбу вообще ест всегда спокойно и смакует то, что ест. Если я даю ему две вкусные вещи одновременно, он берет одну в левую, а другую в правую руку и откусывает попеременно то от одной, то от другой. Ова в отличие от него ест всегда поспешно и жадно. Настроение у нее тоже быстро сменяется. Только что она мирно играла в отсеке орангутана с таксой Питтом и маленькой Муши. Но тут я открываю снаружи задвижную дверцу между двумя отсеками и велю Ове перейти к Бамбу. Ее дико возмущает мое вмешательство, и, чтобы сорвать на ком-нибудь зло, она швыряет Питта, которого только что нежно держала на руках, с размаху на кучу сена, дергает Муши как следует за ногу и исчезает в соседнем отсеке. Поведение тоже очень схожее с человеческим: вымещать зло на более слабом…

Или такой случай. Ова находится у меня в кабинете. Моя жена решила с ней пошутить и, переодевшись в шубу, с мохнатым полотенцем на голове и в маске входит в комнату; при этом она еще и в гонг ударяет. Увидев такое чудище, Ова сначала, разумеется, удирает. Но потом, подняв руки кверху, осторожно начинает приближаться к непонятному существу. Любопытство, видимо, взяло верх над страхом. Я отзываю ее, а моя жена, присев на корточки, подзывает к себе. Ова подходит и хочет сорвать маску с ее лица. Тогда моя жена внезапно издает громкий писк, и Ова огромным прыжком отскакивает назад, почти перелетев через стол. Я подхожу к ней, успокаиваю, она набирается храбрости и снова подкрадывается к «незнакомцу», правда, на сей раз сзади. Внезапно перейдя в атаку, она отвешивает этой странной, присевшей на корточки фигуре сильный пинок, так, что та, потеряв равновесие, летит вперед и сильно ушибается об угол письменного стола. При этом моя жена громко вскрикивает уже своим обычным голосом, и Ова тут же убегает. Обезьяна совершенно сбита с толку и страшно расстроена, губы у нее дрожат. Она садится в угол, а обе таксы, Питт и Мики, обрадовавшись такому повороту дела, подбегают к ней и начинают изо всех сил ее облаивать. Собачий лай злит обезьяну, она хватает в руки половик и замахивается на пустобрехов. Ова так напугана и расстроена, что мне приходится поскорей отвести ее в клетку. Но и там она никак не может прийти в себя и успокоиться. От волнения у нее начался понос. Значит, и это у нас с ними общее: от испуга у нас ведь тоже иногда случается «расстройство внутреннего устройства»…


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю