Текст книги "Братья наши меньшие [Мы вовсе не такие]"

Автор книги: Бернхард Гржимек

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 35 страниц)

– Гитта! Иди, иди же ко мне! Гитта, прыгай же! Прыгай!

Но она продолжает смотреть мне в глаза своим немигающим взглядом. Интересно, о чем думает животное в такие минуты? Вне всяких сомнений, тигрица могла бы сейчас, вместо того чтобы перепрыгивать через меня, прыгнуть прямо мне на голову. Но Гитта ведь уже сотни раз перепрыгивала через своего дрессировщика, она привыкла это делать. А привычка, как известно, вторая натура. Гаупт слегка угрожает ей сзади кнутом. Но она все еще не прыгает. Она только открывает пасть и шипит на меня, но не громко, а тихо и хрипло. Зубы у нее уже не такие красивые и белые, как у остальных, более молодых тигров. Они желтоватые, возле десен покрыты коричневым налетом. Большие клыки уже несколько сточены и притупились. Но именно этими клыками она, между прочим, загрызла того, другого тигра в узком железном проходе! Я продолжаю ее уговаривать, немного приподнимаю кнутовище, чтобы подбодрить ее… Наконец бесшумный прыжок – и огромное животное перемахнуло через меня. Я облегченно вздыхаю, потому что эта часть номера совсем особая: здесь ничего не добьешься ни нажимом, ни угрозами, здесь все зависит от доброй воли угрюмой Гитты, важно лишь не вызвать в ней неудовольствия или антипатии. А уж если она однажды прыгнула, то будет прыгать и все последующие разы.

Я перекладываю кнут в другую руку, сквозь прутья клетки мне протягивают обруч (на первый раз незажженный), и я снова становлюсь между двумя тумбами. Опять мне приходится довольно долго убеждать Гитту прыгнуть, даже похлопывать ее слегка сбоку кнутом, пока она наконец решается проскочить сквозь обруч.

Снова ее долгий, немигающий взгляд. Когда она наконец присела на все четыре лапы и приготовилась к прыжку, мне вдруг показалось, что она целится прыгнуть мимо обруча, и в последний момент я сдвигаю его чуть вбок. Но это я сделал зря: она прыгала правильно, и я напрасно помешал ей: во время прыжка она задела обруч и вырвала его у меня из рук. Но это ничего – важно, что она прыгнула! И вот она уже снова бесшумно заняла свое обычное место.

– Не правда ли, несколько чудное ощущение вот так, в первый раз? – спрашивает меня Гаупт. – Со мной однажды был такой случай. В тот раз в Кёльне дрессировщик вдрызг разругался со старым Саррасани. Внезапно я получаю в Дрездене телеграмму, чтобы немедленно выезжал. Наутро была назначена репетиция совместно с бывшим дрессировщиком, который должен был ввести меня в курс дела, показать номер и познакомить с животными. Но когда я приехал, того уже и след простыл. Пришлось мне на свой страх и риск разбираться с тиграми, а я ведь не мог в этой группе даже отличить одного от другого! Я записал себе на всякий случай на бумажке, что они должны делать в этом номере, и вошел в клетку. А я, надо вам сказать, до этого всю жизнь работал только со львами, понимаете? Когда я сейчас об этом вспоминаю – жуть берет! Чувствовал я себя тогда, ей-богу, не слишком-то уютно! Мокрый был, как мышь, когда первый раз выходил из клетки по окончании номера!

Пока мы разговариваем, Дейли, эта маленькая избалованная особочка, вся подобралась, как это делают кошки, завидя покатившийся по полу клубок шерсти, и вот она уже соскочила со своего места и, словно поддразнивая меня, побежала на запретную, противоположную сторону клетки. «Ага! Надо запомнить, что у нее за ушами круглые белые пятна. По ним ее можно будет легко отличать от других тигров!» Цейлон сейчас же занимает освободившееся место Дейли и начинает шипеть на сидящую рядом Дейзи. Та тоже отправляется гулять по клетке. Еще минута, и на манеже создается непоправимая путаница! Несмотря на все свое возбуждение, я еще успеваю заметить, что и у всех остальных тигров за ушами те же забавные белые пятнышки, что и у Дейли, так что с отличительным знаком ничего не получится. Недодумав до конца эту мысль, я сосредоточиваю все свое внимание на том, чтобы не дать шаловливой Дейли приблизиться к Гитте и Тибет, которые шуток не понимают. Внезапно Гаупт в два прыжка появляется рядом со мной:

– Вы что? Если вы не хотите, чтобы на ваших похоронах оказалась только часть вашего трупа, то поберегитесь Дейзи! Нельзя же так легкомысленно выпускать ее из виду и разрешать бегать у себя за спиной!

Когда мы после пробы присели немного отдохнуть, Гаупт рассказал мне следующую историю:

– Не так уж они безобидны, эти киски, как многим кажется! Я всегда вспоминаю, как однажды с моей наставницей Клер дело чуть было не приняло печальный оборот. Это было в Монсе, в Бельгии. Львы каким-то образом раздобыли в своем вагоне лошадиную попону и дрались за нее, как дети. Несмотря на мое предупреждение, Клер Элиот разрешила животным выбежать в большую клетку на манеже вместе со злополучным одеялом, более того, она решила его у них отнять. Тогда львы напали на нее – мне едва удалось с помощью еще одного подручного отбить ее у них. Она долго пролежала в больнице. А вот помощнику другой дрессировщицы – Тилли Бебе, тому пришлось совсем худо. Когда на него в клетке напали львы, служителям удалось вырвать его и, тяжело раненного, отнести в артистическую уборную. Но среди всего этого переполоха они забыли запереть дверь клетки. Когда же они вернулись с врачом, вся эта банда сидела в уборной, где окончательно и расправилась с бедным малым!

Я спросил Гаупта приходилось ли ему когда-нибудь, не считая ужасного несчастья, происшедшего с его женой, присутствовать при нападении этих хищников, закончившемся смертью жертвы.

– Да, – ответил он, – в Англии. Они там одного не только прикончили, но даже наполовину сожрали. У нас тогда был ангажемент в Блэкпуле, в большом увеселительном Луна-парке, в котором помимо привезенных нами львов было еще несколько собственных, запасных. Животных этих содержали в клетках, за городом, на каком-то фабричном дворе. Рано утром в воскресенье, еще не было пяти, как сейчас помню, нас разбудил инспектор: «Ребята, одевайтесь-ка по-быстрому, говорят, что наши львы на свободе!»

Мы скорее поехали туда и осторожно заглянули через стену: так и есть – львы свободно разгуливали по фабричному двору. Это были совсем мирные животные – двух-трехлетки. Мы перелезли через стену, загнали их в сарай, где стояла клетка, и стали искать сторожа. Оказалось, что его жена вместе с детьми забаррикадировалась у себя в квартире. Внезапно кто-то крикнул: «Смотрите-ка, там кто-то лежит в клетке!»

И на самом деле, там лежал сторож, мертвый, один бок совершенно разорван, внутренности съедены… Ей-богу, зрелище было не из приятных!

После мы выяснили, как все это произошло. Поскольку тогда в Англии по воскресеньям все пивные были закрыты, сторож еще с субботы как следует накачался. Спьяну он и поспорил, что зайдет в клетку ко львам. По-видимому, он в темноте здорово напугал спящих животных, раз они его так отделали! А он в своем опьянении даже не смог оказать им никакого сопротивления.

Да, за все эти долгие годы немало происходило случаев с тиграми и львами! Трудно даже все это удержать в голове. А вот господин Штром, наш администратор, тот ведет картотеку несчастных случаев в цирке.

В своем «бюро на колесах» господин Штром поведал мне несколько дней спустя старые цирковые происшествия. Так в ноябре 1886 года французскую дрессировщицу Нума-Суле в Вервьере разорвал именно ее любимец – лев Брут; двумя годами позже погибла Берта Баумгартен по вине бенгальского королевского тигра, Бетти Хемпель – в 1889 году, в Штирии, Вильгельм Шанда – в 1888 году, Эмиль Шлепфер – в 1886 году, Паулина Рассел – в 1910 году, в Нью-Йорке, была разорвана леопардом, Маргарет в 1912 году, в Берлине, Карл Тиманн – в 1894 году, в Сан-Франциско, Роберт Мюллер – в 1889 году, в Асти. Когда английская дрессировщица мисс Сенид, позируя для фотографа, сунула свою голову в львиную пасть, произошло короткое замыкание, погас свет, животное испугалось и сжало челюсти. И хотя ей удалось нечеловеческими усилиями вырвать голову из страшной пасти, тем не менее вся нижняя часть ее лица была полностью искромсана. В 1942 году в одной только Германии зафиксировано шесть несчастных случаев по вине хищных животных, некоторые со смертельным исходом. Шнайдер, работавший с неподражаемым юмором и безмятежно расхаживавший среди тридцати, а то и сорока львов, словно среди детей в детском саду, он, который получал баснословные гонорары за свои выступления… и что же? Умер, искусанный львами. Рональд Шуссер, который собирался перенять у Шнайдера его номер, тоже получил страшные ранения и вот совсем недавно скончался в больнице.

– Видите вот ту маленькую тумбочку? – сказал мне как-то Герман Гаупт. – Она частенько служила Шуссеру последним шансом спасения! Когда лев начинал на него наступать, он просто кидал ее ему прямо в голову. Я всегда вспоминаю о несчастном парне, когда беру в руки эту вещицу.

Теперь только мне стало ясно, почему моя работа с тиграми встретила такие затруднения по линии страхования, несмотря на то что я ведь на самом деле не собирался заниматься ничем более опасным, чем это делают остальные дрессировщики ежевечерне, выступая в цирках или варьете. Администрация цирка потребовала, чтобы я застраховал от несчастных случаев не только себя, но и дрессировщика и даже десять рабочих сцены. Рабочие должны были каждое утро воздвигать для меня круглую клетку на манеже, а затем снова разбирать ее после окончания номера. То же самое они делали ежевечерне во время каждого сеанса. Но эта внеурочная работа рассматривалась как не имеющая отношения к их профессии. Соответствующий профсоюз, чего доброго, не стал бы выплачивать им пособия в случае, если кому-то именно в эти утренние часы упадет на ногу железная решетка… Но ни одна страховая компания не желала принять от меня гарантийного письма, несмотря на то что один мой знакомый юрист вел переговоры с целым рядом таких компаний, взяв на себя этот труд потому, что мне самому совершенно некогда было этим заниматься. Наконец нашлась одна компания, которая согласилась застраховать меня, дрессировщика Гаупта и рабочих цирка на четыре недели, но на совершенно ничтожную сумму при баснословных страховых взносах. Директора этой компании, собравшись на специальное совещание, сошлись на том, что мое мероприятие следует отнести к особо опасным, и, кроме того, еще предусмотрительно удвоили полисные взносы. Мне пришлось с одним из директоров вести длительную беседу, чтобы убедить его в том, что речь идет вовсе не о легкомысленной игре со смертью и что опасность ничуть не больше, чем в тех случаях, когда новый дрессировщик перенимает у старого уже готовый номер с хищниками. А поскольку этот чиновник уже в течение нескольких лет страховал меня во время моей работы с волками и знал, что со мной ни разу ничего не приключилось, то в конце концов дал свое согласие. Он тут же при мне подтвердил его по телефону администрации цирка. Страхование вступало в силу на следующее утро, ровно в шесть часов, как и требовалось. Так что и с этим вопросом все утряслось.

– Все же лучше перестраховаться, чем недостраховаться, – считал Герман Гаупт. – Правда, бывает, что приходится тряхнуть мошной даже тогда, когда ничего страшного и не произошло, во всяком случае ни с чьей головы ни один волосок не упал. Вот, помню, в Дрездене однажды во время представления выскочил у нас один лев из клетки (кто-то из подручных неплотно придвинул решетку «прохода» к дверям круглой клетки). К счастью, зверь угодил не в середину зрительного зала, а, перемахнув через барьер пустой ложи, примыкающей непосредственно к выходу за кулисы, притаился где-то позади дешевых верхних рядов, возле самой раковины для оркестра. Поскольку зрительный зал был полупустой, а основная масса публики увлеченно глазела на арену, где как раз появились все остальные львы, беглеца практически никто не заметил, кроме двух дам, которые, онемев от ужаса, кинулись к запасному выходу. Была еще и третья дама, увидевшая льва, но та тут же грохнулась в обморок. Что же касается самого беглеца, то он не проявил к публике ни малейшего интереса, а поплелся за кулисы, где отыскал свою открытую клетку и улегся в ней отдыхать. И несмотря на это, страховой компании пришлось выплатить упавшей в обморок даме десять тысяч марок в качестве компенсации за причиненный ущерб: она, видите ли, перенесла нервный шок!

Самому Гаупту как-то, при аналогичных обстоятельствах, удалось более дешево отделаться. Было это в варьете «Баттенберг». Клетки с его львами стояли в подвальном помещении. Чтобы попасть на сцену, животным приходилось взбегать по лестнице наверх. В подвале имелась деревянная дверь, ведущая во двор. Помощник Гаупта не обратил внимания на то, что она не заперта, и, когда львов выпустили из клеток, одна из львиц надавила задом на дверь и в мгновение ока исчезла в темном дворе. А темень была такая, что ни зги не видать.

– Вот положеньице! Наверху остальные львы уже бегают в беспорядке по клетке, возможно, даже беснуются, публика нервничает и вызывает дрессировщика, а я торчу возле двери, а во дворе хоть глаз выколи – ни черта не видно! Наконец замечаю два светящихся глаза. Я начинаю уговаривать и упрашивать тем умильным тоном, которым обращаются обычно только к детям и животным. А у самого в голове лишь одно: что там наверху, на манеже? Кончилось тем, что я львицу буквально за хвост втащил назад в подвал (на какие только сумасбродства не толкает нас иногда растерянность и паника!). Но на этот раз все, слава тебе Господи, обошлось.

Возвращаясь в тот день назад через палаточно-фургонный городок, который в этот ранний час еще только начинал просыпаться, я никак не мог отделаться от мысли об убежавших из клетки тиграх, о подкрадывающихся людоедах и разных других взбунтовавшихся хищниках… Но дело было сделано: сегодня они работали первый раз по моей команде. И ни одному из них не удалось саботировать свой номер. Мне кажется, что я гораздо быстрее достигну своей цели, чем думал вначале.

На следующий день, на рассвете, мы вновь стоим в клетке с тиграми – Герман Гаупт и я. Гитта, Фатма и Тибет должны «служить», сидя на высоких тумбах. Тибет, эту упрямицу, приходится силком загонять на тумбу. Она не хочет, рычит и замахивается на меня лапой, как и в тот раз. Фатму, эту нежную, обидчивую, я умильно и ласково уговариваю, а огромная Гитта сама подбегает своей виляющей походкой, с видом полного безразличия, словно бы и не замечая моего присутствия: она и сама знает, что ей делать. Но я поднимаю руку, кричу «ап!» и пытаюсь заставить этих трех больших кошек подняться на задние лапы, щелкая кнутом у них под ногами. Но они почему-то не хотят как следует «служить», они рычат и сопротивляются. Тибет – та даже явно намеревается спрыгнуть со своего «пьедестала». Что делать?

А все объяснялось, оказывается, сущим пустяком: они не привыкли, чтобы их заставляли «служить», подгоняя кнутом снизу вверх и задевая при этом по лапам. Наоборот, Гаупт в таких случаях, высоко подняв руку, размахивает бичом у них над самыми головами. Когда я, следуя его совету, так и поступил, они послушно, словно собачки, поднялись на задние лапы и застыли в этой позе на несколько минут.

Такое вот «служение на задних лапах» кажется весьма простым и примитивным фокусом, потому что какую-нибудь таксу Кляксу или фокстерьерчика Тимошку научить этому ничего не стоит. Но вот попробуйте-ка заставить это проделать вашу домашнюю кошку Мурку! Между прочим, молодые тигры сидеть на задних лапах вообще не в состоянии, сколько их этому не учи, – у них, по-видимому, еще слишком слабый позвоночник. Исполнять такой номер удается лишь взрослым тиграм. Цирк Саррасани очень гордится достижением своих тигров – его группа «служит» значительно дольше, чем аналогичные группы других цирков. А подобные, казалось бы, маловажные мелочи, такие, как способ держать кнут, то, в какой момент отступить на шаг в сторону, а в какой отгонять животное назад, – это, разумеется, привычки, присущие тому или иному дрессировщику, которые он порой даже сам не замечает. И тем не менее именно из-за них иногда может разладиться, не удаваться целый номер, когда животное попадает в другие руки. Особенно важно это при дрессировке лошадей, когда на манеже одновременно появляется группа из пятнадцати-двадцати лошадей, которые должны создавать живописные фигуры, разбегаться в разные стороны, а затем снова сходиться стройными рядами. Когда у такой группы меняется дрессировщик, номер, как правило, бывает безвозвратно потерян. Первые два-три раза животные при новом человеке еще работают по инерции, как прежде, но вскоре появляются ошибки, их становится все больше, и все идет насмарку. Поэтому во многих цирках теперь ведется тщательная запись, фиксирующая каждый шаг дрессировщика, каждое поднимание и опускание рук, всякую незаметную помощь ассистентов в нужный момент. Горький опыт научил администраторов цирка такой предосторожности, потому что они знают, что бывает, когда дрессировщик внезапно заболевает, умирает или, что случается еще чаще, разругается с директором.

На другое утро я предложил Гаупту, чтобы он не входил со мной в клетку, а оставался снаружи, заперев, как положено, дверь. Он сразу же согласился.

Тут я должен упомянуть, что Гаупт имел привычку собственноручно загонять тигров на манеж, следуя за ними по узкому туннелю и подгоняя сзади палкой. Другие дрессировщики этого обычно не делают, а предоставляют своим подручным гнать животных по туннелю на арену, тыча в них снаружи палками сквозь прутья и подбадривая криками. Сами же дрессировщики входят в клетку на манеже сквозь узкую дверь. У Гаупта подобная привычка выработалась, видимо, с давних времен, когда еще не существовало составляемых из решеток туннелей и когда он подвозил своих львов к манежу в передвижной клетке, а сам бывал вынужден залезать в нее сзади и выгонять их оттуда на арену. Но поскольку он так делает, то и я вынужден был проделывать то же самое: согнувшись в три погибели (что при моем росте весьма затруднительно!), пробираться по узкому и низкому проходу вслед за полосатыми кошками.

Сначала выпускают пятерых тигров, и только после того, как они отбегут на достаточно большое расстояние, выпускают свирепую Гитту, чтобы ей никто не загораживал дорогу в узком туннеле, где не разминешься, и чтобы она из-за этого не учинила потасовку и смертоубийство, как это уже было однажды. Вслед за Гиттой втискиваюсь в туннель и я, но держусь на почтительном расстоянии от полосатой красотки, стараясь не «наступать ей на пятки», ей это может не понравиться… В руках у меня палка и кнут, которым я, к собственному удивлению, ухитряюсь еще и щелкать.

Гитта направляется прямиком на свое законное место на правом фланге. Зато остальные пять устроили изрядную путаницу, так что первым делом надо рассадить их в надлежащем порядке: слева, как и положено, расположилась Дейзи со своими двумя великовозрастными чадами, а вот справа Фатма поменялась местами с Тибет. Но поскольку я это заметил и не потребую от Фатмы тех прыжков, которые должна совершать Тибет, то ничего страшного нет. С Тибет вообще лучше лишний раз не связываться. Она ведь и дрессировщика уже дважды «поцарапала», когда он, по ее мнению, слишком близко подошел к решетке ее спального отсека. Как выглядят такие «царапины», я хорошо разглядел на руке Берты Гаупт, жены дрессировщика, которой Тибет тоже оставила «на память» два глубоких кроваво-красных шрама. По-видимому, при этом была разорвана не только кожа, но и половина мускула.

Но артисты обычно честолюбивы: фрау Берта, вторая жена дрессировщика Гаупта, добилась разрешения выступать именно с теми львами, которые разорвали его первую жену. Вместе с мужем она подготовила оригинальный и рискованный номер – лев, скачущий верхом на лошади. Но мне-то кажется, что зрителям более или менее безразлично, что именно вытворяют львы или тигры на манеже – качаются ли на качелях, «служат» ли или образуют живописные группы. Зрителям важно видеть эти замечательные, сильные тела в движении, в стремительной динамике, то, чего в обычном зоопарке никогда не увидишь. Я думаю, что сегодняшний зритель был бы не в меньшем восторге, если бы тигры вовсе не проделывали никаких трюков, а просто носились бы по клетке, громко рыкали, дрались и раздирали зубами брошенное им мясо – словом, вели бы себя так, как это наиболее свойственно их натуре.

Как только Цейлон пробалансировал по длинной узкой доске с одной тумбы на другую, я снимаю ее и переношу на другой конец манежа, где и бросаю на пол прямо перед Дейзи и Тибет. Агрессивную Дейзи это каждый раз возмущает до крайности. Она соскакивает со своего «места», делает два-три шага мне навстречу и злобно вцепляется в доску. Мне кажется, что такие вот естественные проявления звериной натуры впечатляют зрителей не меньше какого-нибудь заученного трюка.

Что касается всего номера в целом, то все идет как по маслу, с первой до последней минуты, и Гаупту, стоящему снаружи, ни разу не приходится вмешаться. Гитта, которая сидит с правого края, знает, что для нее «работа» закончена. Подручный, придерживавший снаружи дверь, ведущую в проход, осторожно отодвигает ее вилами в сторону. И вот уже Гитта, словно тень, исчезла с манежа. Заслон снова задвигается, а я жду, пока мне из-за кулис прокричат, что грозная Гитта добежала до последнего отсека и там заперта на надежную задвижку. Теперь все в порядке – она уже ничего не натворит.

Наконец-то обезопасился и мой тыл: я не должен все время коситься назад, на эту свирепую старую тетку. Я перетаскиваю все тумбы на левую сторону и устанавливаю их в ряд на расстоянии трех метров от решетки. Ну и тяжеленные же эти штуковины! Поднять их невозможно, приходится кантовать; это и понятно: ведь нельзя же допустить, чтобы тигр прыгнул на такую тумбу, а она под его тяжестью опрокинулась! Он больше никогда не согласится иметь с ней дело.

Звери – жуткие педанты. Дрессировка только в том случае достигает своей цели, если изо дня вдень пунктуально повторять всегда одно и то же, точно так, как это делалось вчера, позавчера, как все недели и месяцы подряд. Звери привыкают к определенной последовательности действий, они «работают» как во сне, машинально, так же как мы дома не считаем ступеньки своей лестницы, зная, что их двенадцать: мы бы тоже, несомненно, споткнулись, если бы за ночь кто-то пристроил к ним тринадцатую. Я никогда не забуду, как шаткий стул свел насмарку весь мой трехнедельный труд, потраченный на то, чтобы приучить моего первого волка Чингиса послушно садиться на него и протягивать мне лапу, чтобы получить лакомство. Все это время стул стоял возле самой стены. Когда же его вынесли на середину комнаты, чтобы Чингис всем продемонстрировал свой фокус, стул покачнулся, опрокинулся, и с тех пор волк стал рассматривать его как опасную, зловредную штуку, так, как, например, дикий волк относится к капкану, который однажды захлопнулся у него перед самым носом. И даже после того, как я привинтил злополучный стул к деревянной подставке, с которой он уже ни на миллиметр не мог сдвинуться, мне пришлось волка совершенно заново к нему приучать. И на этот раз учение шло значительно труднее, чем тогда, когда у него еще не было этого горького опыта.

Точно то же самое произошло бы, наверное, и здесь, если бы какой-нибудь из тигров свалился с тумбы. Но это было бы еще не самое страшное. Ведь вполне возможно, что подобное происшествие выбило бы из привычной колеи и всех остальных участников номера, поднялся бы страшный переполох, а возможно, даже и бунт. Словом, тщательность до педантичности – вот непременное условие успеха номера; это азбучная истина, которую должен усвоить каждый, кто решается войти в клетку с хищными животными. Мне даже трудно представить себе, что произошло бы, если бы я вдруг вздумал заставить сначала балансировать Цейлона, а потом уже прыгать Тибет, а не наоборот, как они привыкли. Даже если бы я захотел заставить Тибет прыгать не слева направо, а, наоборот, справа налево, то вышел бы из клетки мокрый, как мышь, и все равно ничего бы не добился.

Итак, надо очень внимательно следить за тем, как устанавливаешь тумбу: достаточно ли прочно она стоит на нужном месте. Сверху я нахлобучиваю на нее еще приставку наподобие ящика. Ассистент тем временем просовывает сквозь прутья клетки длинную четырехметровую железную палку, на которую намотана широкая вышитая ткань. Парень держит один конец там, снаружи, я кладу другой на тумбу, мы вместе раскручиваем и спускаем до самого пола синюю бархатную портьеру. Все, барьер готов. Высота его – два метра. Фатма уже начинает беспокоиться и ерзать на своем месте. Я становлюсь сбоку от нее так, чтобы ей оставался только один путь к выходу – прыжок через барьер из синего бархата. Она пятится от меня, я кричу и хлопаю бичом, она переходит в галоп, и вот уже ее прекрасное, гибкое и сильное тело взвивается в воздух и совершенно бесшумно перелетает через высокое препятствие. За ней следует Тибет, правда, не без того, чтобы предварительно меня обругать и чуть посопротивляться, но потом и она взлетает на двухметровую высоту, а следом за ней это проделывает и Дейзи.

Цейлон и Дейли, эти новички и «малютки», такого еще не умеют. Мы с Германом Гауптом решили провести с ними сейчас небольшой урок, чтобы постараться научить их этому трюку. Сбоку от высокого препятствия мы воздвигаем небольшое, а кроме того, еще и сами загораживаем им путь к отступлению, широко раздвинув ноги, чтобы Дейли, эта избалованная особочка, не могла прошмыгнуть мимо нас. Но никакое щелканье кнутом, никакое гоняние по клетке не приносят желаемого результата. Ведь эти двое выросли в обществе людей и нисколько нас не боятся. Дейли пытается просто-напросто проскакивать у нас между ног, и нам приходится в последний момент поскорее отскакивать в сторону. Пробуем иначе: палку с бархатным занавесом кладем на пол. Дейли благоволит наконец через нее перешагнуть. Когда препятствие приподнимают на двадцать сантиметров, она тоже не проявляет страха перед ним. В последующих тренировках препятствие будет день ото дня подниматься все выше и выше, пока Дейли наконец не научится перелетать через него полосатой молнией, как и все остальные участники номера.

Но Цейлону не должна прийти в голову мысль перескочить вслед за сестрицей через синюю портьеру: для него задуман совсем иной трюк. Бархатное полотно чуть сдвигается в сторону, образуя узкую щель, через которую можно прошмыгнуть, чем Цейлон и не преминул воспользоваться. Щель эту день ото дня будут суживать, пока Цейлон не привыкнет своей мощной башкой просто-напросто отодвигать портьеру в сторону и убегать таким образом с манежа, не утруждая себя прыжком. Когда зрители это увидят, то будут покатываться со смеху над «находчивостью» этого «лентяя» и «манкировщика».

На следующее утро я снова в цирке и опять самостоятельно провожу весь номер от начала до конца. При этом мне бросается в глаза, как тщательно Гаупт каждый раз проверяет, хорошо ли скреплены цепями решетки прохода, ведущего из клеток на манеж. Он проверяет собственноручно – одну за другой. Меня это, признаться, удивляет – ведь для этой работы существует десяток подручных!

– Не-е, в этом деле ни на кого другого положиться нельзя! – сказал он в ответ на мой недоуменный вопрос – Иначе может повториться то же самое, что было уже однажды в 1929 году, в Нюрнберге. Там до сих пор еще один ресторанчик носит название «У тигриного прыжка». Было это в шесть утра, вот как сейчас. В тот раз вырвалась на свободу наша тигрица Бетти. Быстрым аллюром она пересекла манеж и выбежала из цирка на улицу. На манеже как раз репетировал известный наездник Георг Буркхардт, так тот от неожиданности чуть не вывалился из седла. А на улице люди вдруг увидали такую картину: идет женщина с хозяйственной сумкой, должно быть, с рынка, а за ней, принюхиваясь к сумке, плетется, словно послушная собачка, огромный тигр. Ей покричали, она обернулась и… шлепнулась в обморок. А Бетти наша испугалась еще побольше нее, да как сиганет прямиком через открытое окошко в ресторан гостиницы «Европейский двор», где она приземлилась прямо перед буфетной стойкой. Буфетчица завизжала как резаная и выскочила из комнаты, захлопнув за собой дверь. Очутившись одна, Бетти сразу же успокоилась и принялась со знанием дела обследовать помещение ресторана.

Тем временем в погоню за сбежавшей тигрицей бросились все циркачи, кто только был на месте. К сожалению, кинулись в погоню и индейцы (выступавшие в том же цирке), да притом в полном воинском облачении. Если бы дрессировщик был один, он наверняка тихо и мирно сумел бы заманить Бетти в подвезенную к гостинице транспортную клетку. Но возбужденные погоней индейцы подняли такой дикий шум и гвалт, что испуганная Бетти снова выпрыгнула через окошко во двор (притом на сей раз окно было закрыто и ей пришлось пробить головой стекло!). Осколки так и брызнули во все стороны, а обезумевшая от ужаса тигрица кинулась очертя голову бежать. Но когда она хотела перемахнуть через железную ограду, то напоролась на острие, которое, словно пика, пронзило ей бедро, и несчастная осталась висеть, точно жук на булавке.

Вот теперь дело становилось действительно опасным! Тем не менее дрессировщику все-таки удалось, всеми правдами и неправдами, высвободить беснующееся от боли животное из плена и привезти назад в цирк. И несмотря на то что через пару часов из Лейпцига на специальном самолете прибыл ветеринарный хирург, роскошную тигрицу спасти не удалось: к вечеру того же дня она скончалась.

Да, некоторые тигры остаются в памяти работников цирка навсегда! Так, Раджа, отец Цейлона, оставил своему учителю, Герману Гаупту, на память изуродованную правую руку: средний палец на ней больше не сгибается. Кроме того, Гаупту пришлось несколько месяцев пролежать в больнице с заражением крови. Раджа был потомком одного из тех пятнадцати уссурийских тигров, которых в 1912 году отловили по специальному заказу старого Саррасани. До тех пор на цирковых афишах фигурировали всегда только «бенгальские королевские тигры». Могучие «сибиряки» были в то время настоящей сенсацией, а поскольку кровь их и по сей день течет во многих дрессированных тиграх, то стоило заплатить те восемьдесят тысяч марок, которые Саррасани пришлось выложить тогда за свой экзотический заказ. Ведь отлов живых тигров – дело куда более сложное, чем их отстрел. Так, тигролов Дельмонт рассказывает об ужасном случае… Неосторожный юнец, участвовавший в операции, свалился в ловчую яму, в которой сидел тигр. Взбешенный зверь тут же на него набросился. В мгновение ока, раньше, чем присутствующие успели сообразить что к чему, отец парня прыгнул в яму вслед за ним. Вооружен он был одним лишь охотничьим ножом. У Дельмонта не было под рукой ружья, так что, пока этих двоих удалось вытащить из ямы, отец был уже мертв, а парнишка так тяжело ранен, что скончался через пару часов. Но и тигр пострадал не меньше: на шее у него зияла такая страшная ножевая рана, что его пришлось пристрелить.