Текст книги "Братья наши меньшие [Мы вовсе не такие]"

Автор книги: Бернхард Гржимек

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 35 страниц)

По-видимому, непреодолимое желание виснуть с утра до вечера у кого-нибудь на шее у шимпанзенка, живущего в доме человека, в семье, постепенно ослабевает. Особенно тогда, когда ему не грозит постоянное сидение в клетке.

Ула, конечно, явно испытывает громадное удовлетворение, когда хозяйка ее повсюду таскает с собой. Она отчаянно защищает эту привилегию – и стоит только кому-нибудь попробовать ее снять, она тут же его укусит. Однако большую часть дня маленький бесенок свободно носится по дому. Да и для укладывания на ночь уже не требуются две персоны, чтобы суметь водворить ее в клетку. Теперь в большинстве случаев все обходится вполне мирно: малышка за несколько первых недель, проведенных в доме, поняла, что никакими скандалами, с криком и кусанием, ничего не добьешься.

Только так можно обходиться с шимпанзе, о которых ведь известно, что они самые вспыльчивые и нервные среди человекообразных обезьян. Битьем здесь ничего не сделаешь.

Настроение и поступки взрослых шимпанзе зачастую абсолютно непредсказуемы. Если, к примеру, каждый раз, подходя к клетке, протягивать им лакомство, они легко могут впасть в бешенство и поднять скандал, если когда-нибудь вдруг забудешь это сделать.

Когда Улу хозяйка отругает или отшлепает, она иногда может страшно разозлиться и укусить… совершенно непричастного к ее наказанию человека, просто оказавшегося случайно поблизости. Но никогда не хозяйку! Хозяйка неприкасаема. А свою злость ведь можно выместить и на ком-нибудь другом…

Исследователь животных Штеммлер рассказывает, что однажды шимпанзе, к которому он зашел в клетку, выкрал у него из кармана ключи от клетки. А поскольку обезьяна прекрасно знала, как обращаться с этим предметом, ситуация стала весьма опасной. Тогда Штеммлер начал дико кричать (на обезьяний манер), чем явно смутил воришку: тот неохотно протянул ему ключи. Но опытный исследователь знал, что попытка взять ключи из протянутой руки все же может привести к припадку бешенства у шимпанзе. Поэтому он продолжал орать не своим голосом, пока обезьяна не положила ключи ему обратно в карман. Если бы он начал тянуть за связку ключей, зажатую в руке шимпанзе, тот тут же бы стал злобно сопротивляться наглецу, посягнувшему на его «добычу».

Так что, как видите, очень важно уметь различить по поведению животного его настроение и знать, что у него на уме, а потом уже действовать, исходя из этого. Но вот чего никогда нельзя делать – это убегать от нападающей обезьяны или испуганно отшатываться перед ее ложным выпадом (которым они, как правило, стараются устрашить противника), потому что тогда такая обезьяна легко может убедиться в своем большом физическом превосходстве над человеком. А зная это, она впоследствии в каждом случае недовольства будет беззастенчиво им пользоваться.

Именно потому, что шимпанзе в возрасте восьми – одиннадцати лет, достигнув половой зрелости, обладают уже огромной силой и часто делаются агрессивными (учитывая при этом их необычайную ловкость и смекалку), неизменно приходится опасаться того, что они изыщут способ вырваться из заточения. Следовательно, при содержании шимпанзе надо добиваться, чтобы уже с самого начала быть с ними, что называется, «на ты», найти общий язык. Отношения должны постепенно стать самыми доверительными.

Так как же все-таки надо воспитывать обезьяну?

– Я предпочитаю молодых шимпанзе, которые пытаются на меня напасть, – сказал один мой знакомый, хороший знаток человекообразных обезьян, – чем тех, которые боязливо забиваются от меня в угол клетки. Потому что такие обезьянки обычно уже приобрели горький опыт от общения с людьми. А вот карапуз, который смело на меня наступает, тот еще не знает, что я такое собой представляю. Он вскоре поймет, что со мной можно подружиться и кусать меня совершенно не за что. С новичками я поступаю обычно так: сначала кладу корм в клетку и остаюсь сидеть рядом, пока он ест. Постепенно новички становятся все доверчивей и вскоре уже берут корм у меня из рук. А потом дело уже на мази – обезьянки начинают сначала робко, а потом смелей исследовать мои руки, затем лицо. Это должно происходить именно только таким образом: инициатива сближения должна всегда исходить только от них, а не наоборот. Каждая моя попытка погладить их или подержать за руки встречалась бы недоверчиво или вызывала бы даже стремление убежать. В клетку предпочтительно вползать на четвереньках, изображая из себя в некотором роде обезьяну, потому что выпрямившийся во весь рост большущий человек действует на малышей шимпанзе устрашающе. Когда животные уже попривыкнут ко мне, играют со мной или дразнят меня, тогда и я, как бы играя, могу запустить свои пальцы к ним в рот, исследовать зубы, пощупать их руки и ноги, но вначале только во время игры, и еще не скоро наступит тот день, когда они разрешат себя спокойно обследовать всерьез.

Только тогда, когда человекообразная обезьяна разрешит врачу себя обследовать, притом дотрагиваться до болезненных мест и в неудобной для себя позе, можно считать ее по-настоящему ручной. Но именно этого необходимо добиваться, общаясь с молодым шимпанзе, потому что иначе позже, когда он заболеет или поранится, его нельзя будет ни обследовать, ни лечить.

Можно только удивляться, что позволяет с собой делать обезьяна, если только она подружилась с человеком. Я, например, собственноручно вырвал зуб у моей макаки-резус по кличке Рези, и никому не пришлось ее при этом держать, а тем более связывать. Один знакомый рассказывал мне, что крупному самцу-шимпанзе необходимо было удалить очень болезненный зуб. Он расшвырял в стороны четырех служителей, которых позвали, чтобы удержать его в кресле. Своему же служителю он разрешил без малейшего сопротивления удалить больной зуб. А свинохвостый макак даже позволил своему владельцу ампутировать себе гангренозный хвост и героически терпел боль, пока он натягивал кожу на культю и зашивал, не издав ни одного крика и не оказав никакого сопротивления. При этом его не пришлось даже связывать.

Вот и наша маленькая Ула разрешила нам себя обследовать и лечить. Только с лекарствами ничего не получалось: все, что имело неприятный вкус, она и так всегда отвергала, но и сладкие дражированные шарики она не желала глотать, потому что, когда обезьяны болеют, они вообще ничего не едят.

От любой опасности Ула спасается не на деревьях или на шкафах, а кидается к кому-нибудь из нас и быстро взбирается на руки. Если вы хотите, чтобы ваша обезьяна впоследствии от вас не удирала, ей надо предоставить полную возможность резвиться на дереве в вашем саду, что к тому же совершенно необходимо для такого активного животного, которому, требуется постоянное движение, возможность полазать, покачаться, побеситься. Если обезьяна не желает или боится спуститься с дерева на землю, за ней приходится лезть вслед, чтобы ее оттуда достать (хочешь стать воспитателем обезьян – учись лазать). Разумеется, дерево для этой цели надо выбрать предварительно: оно должно стоять особняком, чтобы обезьяна не могла перебраться с него на стоящие рядом деревья. Иначе она быстро сообразит, что при таких условиях ее невозможно будет поймать. Если же обезьяну несколько раз снять с отдельно стоящего дерева, то она вскоре начнет и сама с него спускаться на ваш зов.

Мою макаку-резус Рези в свое время сильно напугал заряд дроби, пущенный в нее из рогатки. Он произвел прямо чудодейственный эффект. И хотя несколько дробин не могли причинить особой боли такой крепкой, малочувствительной зверюшке, тем не менее она в ужасе бросилась ко мне со всех ног. Впоследствии хватало уже только одного вида рогатки, чтобы Рези моментально возвратилась на зов. По-видимому, обезьян приводит в полное недоумение и нагоняет страх то обстоятельство, что человек способен причинить им боль даже тогда, когда они находятся от него на недосягаемом расстоянии. Но если обезьянка добровольно вернулась, то наказывать ее за побег абсолютно неверно. Она никогда не поймет, за что же ее наказывают, – она ведь пришла! Поэтому приходится беглеца, после того как он окажется снова у вас в руках, еще в довершение и нахваливать и ласкать. Даже тогда, когда, кажется, готов лопнуть от злости!

Как часто, между прочим, пренебрегают этим правилом и в воспитании молодых собак!

Весь наш дом Ула рассматривает как игрушечный магазин, в котором она по своему усмотрению может играть любой вещью. Не обходит она своим вниманием и игрушки наших ребят. Наш старший, Ро, каждый раз чуть не плачет, обнаружив, что Ула опять, в который раз, распаковав коробку с игрушечной железной дорогой, растащила отдельные детали по комнатам и не желает отдавать…

Вот, правда, всякие заводные игрушки, которые способны двигаться сами по себе, вызывают неизменный страх у маленького шимпанзе. Зато она подолгу и самозабвенно может играть со спичечным коробком: высыпать из него и снова собирать спички. Поначалу Ула охотно задувала зажженные спички, но только до тех пор, пока не обожглась об одну из них. Она деловито выгребала все кубики из ящика, раскидывала их по всему полу, а затем, с сознанием исполненного долга, усаживалась посреди этого разгрома, прижимая к себе своего любимца – большого плюшевого мишку. Этого уже весьма потрепанного медведя Ула полюбила всей душой: повсюду таскала его за собой, втаскивала с огромным усилием на диван или кресло и усаживалась рядом. А если его отнимали, то с воплями бежала следом.

Однако поначалу Ула привыкала к этому большому, лохматому компаньону с трудом. Должно было пройти довольно много времени, прежде чем она прониклась к нему доверием. Дело в том, что обезьянка вообще страшно боялась любых кукол и плюшевых зверей. Знакомить ее с ними, насильно подсаживая их к ней или беря вместе на руки, дело абсолютно безнадежное: Ула в таких случаях судорожно вцеплялась в нас либо старалась улизнуть, да еще и укусить от волнения. Если оставить «страшное существо» в комнате и самим уйти, обезьянка будет долго наблюдать за ним из надежного укрытия, следить за тем, не пошевельнется ли оно. Постепенно и осторожно она подходит ближе, затем делает ложный выпад в сторону «противника» и начинает скакать как бешеная вокруг него, колотя ногами и кулаками об пол. Но если и тогда ничего не происходит, она берет какую-нибудь другую (уже привычную) игрушку или знакомый предмет и пододвигает поближе к новичку или бросает им в него. И только когда после всех этих тщательных предосторожностей ничего ужасного не происходит, Ула постепенно смелеет и, убедившись в полной безобидности новичка, начинает с ним знакомиться, а иной раз может и подружиться. Вот с деревянной лошадкой-качалкой она так и не нашла «общего языка», наверное из-за ее подозрительного качания взад и вперед…

Зато другая игрушка, а именно маленькая плюшевая обезьянка, которую принесла одна наша знакомая, завоевала ее расположение с первого взгляда. Она приветствовала ее своим восторженным «ух, ух, ух», а когда игрушку снова упаковали в пластиковый пакет, она ухватилась за него руками и трясла до тех пор, пока игрушка из него не вывалилась.

Любимая игра Улы – ухватиться рукой за ножку стола и носиться по кругу наподобие аттракциона «гигантские шаги». Должен заметить, что и игра в «пятнашки» или «салочки» тоже отнюдь не наше, человечье, изобретение. В нее ведь с упоением играют также котята, лисята и косули. А для Улы это еще прекрасная возможность нас «подразнить». Сначала она с вызывающим видом, стуча ногами и руками об пол, выбегает нам навстречу, но стоит попробовать ее схватить, как она опрометью бросается под стол или под другую мебель, куда мы не в силах последовать за ней. Если мы не расположены с ней играть, а ей очень хочется, она начинает теребить нас за одежду, может даже укусить за ногу или сотворить что-нибудь недозволенное – важно лишь вывести нас из себя и заставить за ней побегать. Если мы не выдерживаем характер и, осыпая ее проклятиями, пытаемся изловить хулиганку, она бывает очень довольна: добилась своей цели. Преследование превращается в увлекательную и азартную игру в «пятнашки»… Ну как тут на нее всерьез сердиться?

Зимой, когда не стало бананов и было мало свежих фруктов, Ула поскучнела, стала вялой и хворой. Анализ крови, сделанный ей в детской клинике, объяснил причину отсутствия у обезьянки аппетита: малокровие. Поскольку в строении организма человекообразных обезьян мало принципиальных различий с нами и, уж во всяком случае, у нас с ними значительно больше общего, чем с любым нашим домашним животным, то человеческий доктор, зачастую лучше может определить причину недомогания шимпанзе, чем ветеринар.

Поначалу Ула была самым сенсационным пациентом во всей клинике, но вскоре выяснилось, что она и один из наиболее послушных и терпеливых. Когда обезьянку приносили в ее белой бельевой корзинке, она с самым серьезным видом протягивала руку для приветствия врачам и сестрам и не сопротивлялась во время обследования (важно было лишь, чтобы один из членов семьи при этом присутствовал). Решено было сделать Уле переливание крови, которое должно было резко улучшить ее состояние. Определили группу крови (у человекообразных обезьян схожие с человеком группы крови). В качестве донора предложил свою кровь требуемой группы «А» наш приятель, кинорежиссер, снявший очень интересный научно-популярный фильм об Уле.

Однако влить обезьянке донорскую кровь оказалось делом отнюдь не легким. Ведь даже маленькому ребенку значительно трудней попасть иголкой шприца в вену на руке, чем взрослому человеку. А у Улы не только вена была тонкой, да еще и кожа грубой: прокалывалась она с трудом, а под ней вена все время ускользала в сторону, и мы все втроем – два врача и я – целых двадцать пять минут возились с ней и никак не могли попасть куда следовало. А Ула покорно протягивала нам свои худенькие ручки, то одну, то другую, и с интересом следила за нашими манипуляциями. В какой-то момент она сама ухватила иглу, пытаясь уколоть себя в руку.

Густая, почти черная кровь, стекающая в пробирку из руки донора, оказала на обезьянку совершенно чудодейственный эффект. Во всяком случае, в тот момент. Маленькое вялое существо ожило буквально на глазах. Кровоточащие десны после всего лишь одноразового введения значительной дозы витамина С на другое утро уже пришли в норму. Во всех старых книгах об обезьянах можно найти упоминание о своеобразной «гнилостности ротовой полости», свойственной этим обезьянам. По-видимому, эта болезнь зачастую нападала на обезьян, которых прежде везли в Европу долгим морским путем. Лечили ее ежедневным втиранием в десны лимонного сока, и, как правило, спустя четыре – шесть недель болезнь удавалось побороть. Совершенно ясно, что «гнилостность рта» была не чем иным, как цингой, вызываемой недостатком витамина С в организме. Потому что на сегодняшний день, когда время перевозок значительно сократилось и обезьянам на современных судах обеспечена полноценная фруктовая диета, болезнь почти полностью отступила.

Заболевание же у нашей Улы можно было рассматривать как наглядный пример того, что обезьяны, привыкшие почти полностью питаться растительными кормами и фруктами, нуждаются в значительно большем количестве витамина С, чем мы, люди. Та порция витамина, которой хватает для нас, чтобы остаться здоровыми, для них совершенно недостаточна, чтобы уберечься от цинги.

А то, что у человекообразных обезьян схожие с нашими группы крови, многих людей весьма поражает. Но общность наша на этом отнюдь не ограничивается! Известно, что реакция связывания белка позволяет выяснить принадлежность следов крови. Зачастую человеческая жизнь зависит от того, удастся ли следствию доказать, что кровяные брызги на топоре – следы человеческой, а не куриной крови. Эти пробы крови позволяют отличить бычью кровь от свиной, кошачью от тигровой, заячью от барсучьей и так далее. Однако установить подобную разницу между ослиной и лошадиной, собачьей и волчьей кровью не удается, потому что эти животные слишком близкородственны между собой и имеют общих предков. Вот и шимпанзе никак не отличишь от человека по анализу крови… [1]1
  Исследования доктора Шмидта, проведенные им во Франкфуртском зоопарке, показали тем не менее, что, несмотря на совпадение основных групп крови, переливание человеческой крови человекообразным обезьянам противопоказано.


[Закрыть]

Глава вторая
Пурцель и ему подобные

Я все собирался навестить одного своего старого знакомого, да, наверное, так бы и не собрался, не скажи он мне однажды, как бы невзначай, что завел себе ферму по разведению нутрий. Я не поленился поехать за город, чтобы посетить его владения, и в ближайшее воскресенье был уже там.

Для того, кому приходилось читать книги индейского писателя Веша Квонесина, где он описывает жизнь своих «младших братьев», бобры навсегда останутся совершенно особыми существами. Даже если речь идет не о знаменитых маленьких строителях плотин с их уплощенными лопатообразными хвостами, а об их южноамериканских родичах – «болотных бобрах», или нутриях с круглыми и длинными «крысиными» хвостами. Называть их лучше все же нутриями, чем болотными бобрами, потому что они совсем не оправдывают такого названия: к болотам они не испытывают никакого интереса, а тяготеют к речным и озерным берегам, где роют себе норы в отвесных береговых склонах. Однако примитивное строительное искусство, которым владеют даже кролики, представителей семейства бобров не устраивает. Как только появляются на свет их пушистые (уже с шерстным покровом) забавные детеныши, родители строят для них плавучие гнезда из тростника, на которых и разъезжают вместе с ними, как на плотах.

Тот, кому когда-либо приходилось видеть крысиное гнездо с противными голыми и слепыми крысятами, а потом когда-нибудь держать в руках пушистый прелестный комочек – новорожденную нутрию, которой даже приятно дать поползать по своим рукам и плечам, тот всегда будет возмущаться, услышав, как некоторые люди называют их «бобровыми крысами». Более того, даже старик Брем считал, что они «ближе к крысам», чем к кому бы то ни было. И все из-за их несчастного хвоста! А между прочим, именно этот длинный голый хвост причиняет нутриям в холодные зимы излишние хлопоты и неприятности. Дело в том, что в таком хвосте мало мускульной ткани и много сухожилий, из-за чего он плохо снабжается кровью и легко обмораживается. Однако было замечено, что нутрии с обрубком хвоста вполне спокойно без него обходятся.

В прежнее время, как правило, всегда больше интересовались красивыми шкурками диких нутрий, чем образом их жизни у себя на родине. До 1800 года европейские меховщики получали из Буэнос-Айреса ежегодно не больше пятнадцати тысяч шкурок нутрии. Но постепенно спрос на них все повышался, у местных ловцов все сильней разжигали страсть к наживе, пока к началу XIX века все норы и подземные ходы мирных маленьких зверюшек не были со всех сторон обложены капканами или затоплены водой вместе со всеми своими обитателями. К началу нашего столетия в Европу из-за океана прибывало уже ежегодно около двух миллионов этих мягких шкурок. Ну а потом, как случается при всяком хищническом отлове, палку перегнули: в последние годы удавалось добыть не больше десяти тысяч зверьков.

Но зато к этому времени в Германии появилось уже три тысячи «нутриевых фермеров». И многие из них вскоре подружились с этими добродушными маленькими гномиками в нарядных меховых шубках.

Не миновала чаша сия и меня. Я тоже подружился с одним из них. Два дня спустя после моего визита к тому знакомому, который разводил нутрий, мне вручили подарок «на память»: маленькую симпатичную нутрию. Она уже успела прогрызть огромную дыру в своем ящичке, в котором ее мне переправили, но сбежать, видно, не рискнула: уж очень непривычный и страшный мир окружал ее временное жилище. Она решила остаться в своем «доме» и только с нескрываемым любопытством высовывала оттуда свою мордочку с длинными белыми усами.

Но, по-видимому, далеко не все нутрии такие покладистые и дисциплинированные. Во всяком случае, я еще в течение нескольких недель после этого получал настойчивые уведомления от железной дороги с требованием немедленно выслать в далекий Оберхаузен обитый жестью ящик, потому что якобы именно там, на вокзале, пойман убежавший от меня бобр… В то время как мой«бобр» уже давным-давно поселился у меня в приготовленной для него клетке, рядом с моим семейством обезьян Ромео, Джульеттой и маленьким Ромулусом.

Должен заметить, что Пурцель, как мы окрестили пушистого зверька, был самым настоящим дурачком. В комнате его невозможно было оставить без присмотра: иначе в один прекрасный день ножки стола могли бы оказаться по всем правилам ошкуренными, а ножки стульев несколько укороченными. Когда же Пурцеля (он оказался самцом) засовывали от греха подальше в его просторную клетку, он немедленно начинал искать контакта с соседями – Ромео и Джульеттой. Однако те тут же принимались громко его обругивать, просовывали руки сквозь прутья решетки и драли его за пушистую шкурку. Он не обижался. Но что еще хуже, обезьяны немедленно отнимали у Пурцеля все съестное, которое он держал в своих лапках, прижав к груди. Я надеялся, что горький опыт научит его держаться подальше от этих воришек. Ничуть не бывало. Как мы ни старались поставить лоток с едой в самый дальний угол клетки, он все равно вытаскивал оттуда то морковку, то хлебную горбушку и шел с нею поближе к смежной решетке, где его уже караулили обезьяны. А маленький проказливый Ромулус ухитрялся не только отнять у бедняги еду, но еще и дернуть хорошенько за усы!

Сначала Пурцель нас побаивался. Попав в первый раз в комнату, он тотчас же спрятался в самый укромный уголок. Если я его заставал там, где некуда было спрятаться, он вставал «столбиком» и начинал «ругаться» – издавал нечто вроде громкого храпа. Если же я, невзирая на это, безбоязненно приближал руку к его мордочке, он быстрыми движениями лапок отталкивал, царапал ее, но никогда не кусался. Прожив несколько дней в доме, он во время обеда стал являться к столу, «служил» на задних лапках, стоя «столбиком», словно сурок, хватал выклянченные куски передними лапками и отправлялся восвояси. Позже он любил, удобно устроившись на полу возле шкафа, опершись «на локти» и вытянув задние ноги вбок, с интересом наблюдать за всем, что мы делаем. В такой позе он напоминал упитанного бюргера-зеваку, расположившегося на подоконнике своего окна и наблюдающего за ярмарочной сутолокой на улице.

С собаками Пурцель не желал иметь дела. Не то чтобы он их боялся и уступал им дорогу – нет, этого не было. Наоборот, он нахально занимал мягкую подстилку таксы Вальдмана, и тот почтительно обходил стороной свое законное место, пока на нем спал Пурцель. Видимо, таксы знают, что с нутриями шутки плохи! Редкий хищник рискнет залезть в вольеру нутриевой фермы. Хорька и ласку там вообще всерьез не принимают. Похуже с кошками, но тех теснят к воде и там топят. Известны случаи, когда удравшие с фермы нутрии побеждали в многочасовой битве лис, и даже овчарок они отделывали так, что те еле уносили ноги! Тот, кто намеревается украсть нутрию, не будучи осведомлен об особенностях этих животных, рискует уйти с разодранными в кровь руками и даже прокушенными до кости пальцами! Когда вороны зимой, гонимые нестерпимым голодом, пикируют в открытую вольеру нутриевой фермы, пытаясь поживиться детенышем, то через несколько секунд оказываются уже мертвыми.

Когда у нутрий возникают какие-либо разногласия между собой, они в пылу сражения способны не обращать внимания на смертельно опасные раны: они следят лишь за тем, чтобы отбиться от страшных оранжево-желтых резцов противника. Часто они сцепляются друг с другом этими резцами, словно крючьями, и иногда могут их даже обломить. Но это не играет для них большой роли: надо лишь некоторое время питаться мягким кормом, пока резцы снова не отрастут.

Миролюбие, но в то же время обороноспособность – вот качества, необходимые для того, чтобы спокойно жить, не боясь нападения.

У одного моего знакомого дома в деревне жила взрослая самка-нутрия, которая самым настоящим образом охраняла его дом. Чужому разрешалось подойти не ближе чем до ступенек крыльца. Еще шаг – она хватала его за ногу. Не боялась она и самых больших собак. Зато очень любила мальчишек – с теми она могла самозабвенно играть часами. Завидя стайку школьников, возившихся с мячом или тузящих друг друга, она немедленно спешила к ним. Переваливающейся походкой нутрия направлялась через весь поселок к школе, где выпрашивала булочки, выдаваемые школьникам на завтрак. Если, вернувшись после вечерней прогулки, она заставала входную дверь запертой, то, нисколько не смущаясь, направлялась к собачьей будке, где спал цепной пес – большая немецкая овчарка, – и заставляла его потесниться. К сожалению, замечательное ручное животное нелепо погибло, выпав из чердачного окна.

Одним из многих качеств, присущих среди всех живых существ якобы только нам, благородным созданиям, считается способность влюбляться в совершенно определенного партнера. Что же касается животных, то, по разумению людей, они готовы спариться с любой попавшейся им на глаза самкой… Людям, утверждающим подобные вещи, стоило бы послушать жалобы тех, кто разводит нутрий, на упрямство и разборчивость своих питомцев. То самка на пушечный выстрел не подпускает подсаженного к ней самца, забивается от него в дальний угол бокса и кричит оттуда омерзительным голосом, А запусти ее к соседу – тут же приступит с ним к любовным играм. А еще какого-нибудь третьего отделает так, что бедного запуганного «жениха» приходится поскорей спасать от разъяренной «невесты». Не менее разборчивы часто и самцы.

Когда самка-нутрия спустя четыре месяца и десять дней производит на свет от четырех до пяти детенышей, она каждого по очереди берет в лапы, заботливо перегрызает пуповину и до тех пор тискает, пока он не запищит. Только после этого она откладывает его в сторону и занимается следующим.

В популярной литературе можно встретить утверждение, будто бы при парном содержании нутрий самец немедленно загрызает все потомство, если оно зачато не от него… И хотя один американский директор зоопарка и отводит нутрии шестое место по умственным способностям среди всех животных, тем не менее я должен сознаться, что не верю в подобную проницательность самцов-нутрий.

Зато нутрии обладают другими качествами, достойными ничуть не меньшего удивления. У меня есть старинная «Книга о животных», изданная четыреста лет тому назад. В ней имеются изображения китовых самок, кормящих своих детенышей. А для того чтобы этот процесс можно было получше разглядеть над водой, млечные железы у самки изображены на спине! Но как далеко ни заходила бы человеческая фантазия, какие абсурдные, казалось бы, вещи она ни измышляла, потом часто оказывается, что природа где-то их и на самом деле осуществила. Так, у мамаш-нутрий млечные железы расположены не на животе, а на боку. Им не приходится, как кроликам, собакам и другим животным, ложиться на бок, чтобы накормить свое потомство: они просто садятся, детеныши усаживаются вокруг, и трапеза может начинаться. Можно было бы предположить, что млечные железы у нутрии расположены на боку для того, чтобы детеныши могли ее сосать и тогда, когда она плавает в воде; но этого никогда не происходит. Зато нутрии обладают очень удобным приспособлением, позволяющим им грызть под водой, не заглатывая воду: позади их крупных резцов находятся два утолщения в виде валиков, плотно прикрывающих рот с языком и коренными зубами в то время, когда животное грызет что-то резцами. Таким способом им удается перегрызать тростник и другие растения глубоко под водой. Рыбоводы, разводящие в своих прудах и озерах рыбу и ведущие отчаянную борьбу с зарастанием и обмелением водоемов, в последнее время стали успешно прибегать к этим добровольным помощникам, охотно поселяя их в своих угодьях. Пара семеек нутрий так тщательно расправляется с зарослями тростника, что в скором времени подрост его прекращается. При этом ни рыб, ни их икру нутрии не трогают: они ведь вегетарианцы.

Это надо твердо усвоить и знать всем, чтобы в газетах не появлялись подобные объявления: «В реке Биле убита нутрия. Это был выдающийся экземпляр, весящий пять килограммов. Длина тела от головы до кончика хвоста – один метр. Добыча будет использована в качестве школьного пособия. Дело в том, что это животное в течение долгого времени представляло собой опасность для окружающей местности и решалось даже появляться на крестьянских дворах».

Часто случается, что удравших с ферм нутрий путают с ондатрами, и убивший такое полуручное безобидное животное «герой» еще и горделиво красуется на страницах местной газетенки. Подобные «герои» с их абсолютным незнанием вопросов природоведения представляют собой немалую опасность и для наших почти исчезнувших европейских бобров [2]2
  Бобры в ФРГ были окончательно истреблены и стараниями профессора Бернгарда Гржимека вновь частично реакклиматизированы. Партия бобров была завезена из Воронежского заповедника (СССР). (Примеч. перев.)


[Закрыть]. Нутрии не хищные животные, как им это часто инкриминируют. Не совершают они и никаких «подкопов» под дамбы или плотины – все это досужие выдумки. Чаще всего удравшие из вольер особи через некоторое время сами добровольно возвращаются назад. Точно так, как поступает мой Пурцель, который терпеливо ждет возле закрытой входной двери, возвратившись из очередного побега.

Необходимо довести до сведения населения, что каждый, кто убьет сбежавшую с фермы нутрию, облагается штрафом для возмещения ущерба владельцу, И притом немалым. Даже весьма ощутительным. Потому что хорошая парочка нутрий-производителей стоит уйму денег. Дороговизна нутриевого меха объясняется тем, что он необыкновенно мягок и нежен. На одном квадратном миллиметре кожи растет ни много ни мало сто пятьдесят шерстинок, толщина каждой из которых не превышает сотой доли миллиметра! Между ними торчат еще и редкие остевые волосы, длинные и жесткие. На живой нутрии видна главным образом эта жесткая, слипшаяся в воде щетина, и каждый, кто это видит, только недоверчиво качает головой: неужели мягкие, бархатистые нутриевые шубки изготовлены из таких-то вот растрепанных «жесткошерстных» животных? Но дело в том, что ость при обработке меха тщательно удаляется – «выщипывается» так, чтобы остался один только мягкий подшерсток.

Наиболее красивый мех у нутрий на брюшке, а не на спинке, как у многих других пушных зверей. Так что тот, кто без знания дела взялся обработать нутриевую шкурку и разрезал ее наподобие кроличьей вдоль брюшка, – тот ее уже обесценил.

Когда людям, разводящим у себя на ферме других пушных зверей, удается добиться новой, оригинальной расцветки меха, они бывают обычно рады. Среди нутрий тоже попадаются порой светло-коричневые, соломенно-желтые, даже пятнистые. Однако хозяева звероферм считают такие отклонения хуже чумы. Потому что среди покупателей не находится желающих купить соломенно-желтое или пятнистое манто из нутрии – все хотят только темно-коричневое или иссиня-черное. Такова мода.