Текст книги "Голубая лента"

Автор книги: Бернгард Келлерман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)

Часть третья

1

Вскоре после часу ночи, при неясном свете затуманенных звезд, вахтенный на марсе совершенно неожиданно заметил перед носом парохода подозрительную тень – какую-то темную массу неопределенных очертаний: ее удалось разглядеть лишь потому, что на фоне чуть колышущейся глади океана она выделялась сплошным темным пятном. Вахтенный трижды ударил и колокол и, повернувшись к капитанскому мостику, заорал в мегафон:

– Впереди по носу айсберг!

Мгновенно круто вывернул руль, и нос «Космоса» на несколько градусов отклонился влево. Машины остановились, затем дали полный назад, после чего остановились окончательно. Дежурил Халлер. Он действовал решительно и безупречно. Первым делом он включил рубильники, замыкавшие водонепроницаемые переборки.

Терхузен оставался на мостике почти до часу. Только промерзнув до костей, он вернулся в штурманскую рубку, чтобы дополнить записи в судовом журнале. Посреди работы внезапный толчок мягко прижал его к столу. Кровь бросилась ему в голову, он вскочил. Толчок встревожил его, но он решил, что у него просто закружилась голова. Однако в ту же секунду он услышал нервные звонки машинного телеграфа. Машины дали полный назад. Миг – и Терхузен был уже на мостике.

– Что случилось, Халлер? – крикнул он в полутьму мостика прерывающимся от испуга голосом.

– Мы наскочили на айсберг или на обломки какого-то судна, – отозвался из темноты совсем рядом металлический голос Халлера.

– Переборки задраены? – спросил капитан, уже полностью овладевший собой.

– Так точно!

Терхузен включил прожектор на фок-мачте, и яркий световой конус обшарил всю носовую часть, затем скользнул дальше и озарил своим призрачным светом поверхность океана. Было видно, как лениво, чуть зыбясь, катились волны, кое-где океан курился легким туманом. И больше ничего. Терхузен поднял по тревоге офицеров и механиков, затем позвонил в радиорубку, приказав Штаалю быть наготове. На обычно темном мостике вспыхнули огни.

Помощник Штааля Теле проснулся от пронзительного телефонного звонка и показался в дверях, зевая и натягивая штаны. Он взглянул на часы. Было четверть второго.

– Что случилось? – удивился он. Вдруг до его сознания дошло, что пароход стоит. – Мы что, встали? В чем дело, Штааль?

– Не знаю, – устало буркнул тот. – По-видимому, мы на что-то наскочили. – И принялся выстукивать: МДХ, МДХ, МДХ. Это были позывные «Космоса».

Теле засмеялся.

– А я-то ничего, ну, ничегошеньки не заметил!

МДХ, МДХ, МДХ!.. Всего десять минут назад Штааль еще говорил с «Сити оф Лондон», и Хилл, тамошний радист, пожелал ему спокойной ночи. Может, он уже улегся спать? Совсем недавно Штааль говорил и с маяком Кап Рейс. А теперь… МДХ, МДХ, МДХ… Он надел наушники и напряженно вслушался в эфир.

– Вот черт! – разозлился он. – Спят они все, что ли?

Тут постучали в окно, сначала деликатно, потом громко и настойчиво. Штааль разглядел взволнованное лицо Принса, размахивавшего перед стеклом какой-то бумажкой.

– Телеграмма! – кричал он. – Всего десять слов, Штааль! По старой дружбе!

Штааль нахмурился. МДХ, МДХ, МДХ… Все больше нервничая, он напряженно вслушивался в эфир. Но услышал только легкое пощелкивание помех. Может, аппаратура, которую он только сегодня ремонтировал, опять отказала?

– Только десять слов! По старой дружбе! Штааль, умоляю! – Уоррен просительно сложил руки.

Приведя в порядок брюки, Теле вышел к нему.

– Не мешайте, Принс, – сказал он вполголоса. – Мы пытаемся установить связь.

Однако отделаться от Уоррена было не так-то легко.

– Это вы, Теле? Мне необходимо дать телеграмму. Всего десять слов! Я думаю, у вас найдется время для десяти слов? Буду вам век признателен!

На палубе послышались тяжелые, торопливые шаги.

– Подите вы к черту, милейший! – донеслось из темноты. – Немедленно убирайтесь отсюда! – В голосе звучал металл.

Уоррен узнал внушительную фигуру Халлера. Вспыхнув от обиды, он гордо выпрямился.

– Я Уоррен Принс из «Юниверс пресс»! – крикнул он. – И от лица американской прессы я протестую против вашего поведения, господин Халлер!

– Протестуйте хоть от лица всех чертей, только немедленно убирайтесь отсюда! – крикнул металлический голос тоном, не допускающим возражений. Халлер пробежал мимо Уоррена, не удостоив его взглядом. И Уоррен ушел, дав себе слово натравить на Халлера всю американскую прессу. С чего это они все вдруг как с цепи сорвались?

Халлер прошел в радиорубку.

– Забавный народ эти газетчики! – воскликнул он, все еще злясь. – Ничего-то он не подозревает, этот юнец! Ну как, Штааль, есть связь?

Штааль слушал эфир и только движением руки просил не мешать ему. От напряжения на его бледном гладком лбу крошечными капельками густо выступил пот. Прошла минута, другая…

МДХ, МДХ, МДХ…

Теперь пот залил уже весь его высокий лоб. И тут он, затаив дыхание, уловил легкое, чуть слышное гудение: говорил «Сити оф Лондон». Хилл как раз собирался выключить приемник, но вдруг услышал позывные Штааля. Тот попросил его не отходить от аппарата, возможно, ему придется передать Хиллу весьма важные известия. «Космос» потерпел аварию… В приемнике загудело. Отозвался Кап Рейс.

Штааль облегченно вздохнул и рукой вытер пот со лба.

– Связь есть, господин Халлер! – объявил он. – С «Сити оф Лондон» и с Кап Рейсом.

– Отлично! – ответил Халлер и уже в дверях добавил: – Чертовски не повезло, господа, отчаянно не повезло! Будьте наготове! – Он ушел.

Приглушенное гудение гонга нарушило тишину безлюдных коридоров судна. Стюард останавливался у каждой двери и вполголоса говорил:

– Прошу встать и одеться! Пароход потерпел аварию. Опасности нет!

И стюард шел дальше, и опять слышался его полушепот:

– Прошу встать и одеться…

Коридоры, лестницы, холлы вдруг засияли всеми огнями, словно был праздник.

В каютах послышались осипшие, заспанные голоса, затрещали звонки, из кранов полилась вода. Двери кают открывались, и пассажиры в ночных одеяниях высовывали головы в коридор.

– Скажите, стюард, что случилось?

Но стюард молча следовал дальше. И у следующей двери опять слышалось его:

– Прошу встать и одеться. Пароход потерпел аварию. Опасности нет!

2

Дрожь страха пробежала по всему пароходу, потревоженному среди глубокого сна. Вкрадчивые звуки гонга и тихий голос стюарда вселили смутный ужас в сердца пассажиров. Они почти ничего не поняли из того, что он говорил, но слова «одевайтесь»… «авария»… «опасности нет» острыми иглами вонзились им в уши. Растерянные, испуганные, подгоняемые настойчивыми ударами гонга, один за другим они выходили в коридоры, некоторые уже на ходу заканчивали свой туалет. Но вот мужчины овладели собой, одни из них принялись сердито ворчать, другие шутить и смеяться, в то время как женщины не переставали беспокойно спрашивать: что случилось? Почему их разбудили? Авария? Что за авария? Да ничего не случилось, почти ничего. Ну, наскочили на айсберг, но толчок был таким легким, что в каютах его никто и не заметил. Пассажиров разбудили просто потому, что капитан проявил излишнюю осторожность.

Холлы, салоны, залы понемногу наполнялись растерянными, заспанными людьми, которые возбужденно переговаривались и засыпали друг друга вопросами. Айсберг? Да может ли это быть? Какой-то кошмар! Всего два часа назад они спокойно легли спать, а теперь среди ночи их вдруг подняли с постели. Мужчины старались казаться спокойными, несмотря на обуревавший их страх. Однако уже через несколько минут, окончательно стряхнув с себя сон и убедившись, что электричество по-прежнему горю и зимний сад, залы, салоны на месте, а значит, и впрямь ничего особенного, а может, и вовсе ничего не произошло, они стали как ни в чем не бывало оживленно болтать, смеяться и даже подшучивать друг над другом. Сегодня за чаем, после того как г-жа Карпантье получила телеграмму с парохода «Турень», они без конца говорили об айсбергах, не правда ли? А теперь сами столкнулись с айсбергом, и никто его в глаза не видел! Никто, говорят, даже офицеры на мостике! Этот айсберг плыл под водой, оказывается, и такое бывает!

Старший стюард Папе торжественно заверял, что все обойдется благополучно, а взгляд его больших голубых глаз выражал обычную предупредительность. Стюарды подали в крошечных чашечках горячий, крепкий кофе. Мало-помалу все примирились с несчастьем. Ведь если правильно взглянуть на вещи, то произошло нечто чрезвычайно интересное, просто из ряда вон выходящее. Будет о чем порассказать! Разве хоть один колоссальный пассажирский лайнер сталкивался с айсбергом? Никогда такого не было! Конечно, придется на час-другой, а может, и на день опоздать, но что тут поделаешь?..

Несколько коммерсантов отправились было в радиорубку, чтобы дать телеграмму об опоздании. Но им удалось дойти только до шлюпочной палубы; там два матроса преградили им путь: «Вход запрещен!»

В оранжерее появился директор Хенрики. Его мгновенно обступили, осаждая вопросами. Как всегда, он был безукоризненно одет и тщательно причесан. Он даже успел побриться и напудриться, а его сорочка источала аромат дорогих духов, меж тем как остальные мужчины прибежали небритыми. Естественно, он был немного бледен, однако улыбался обворожительно, как всегда. Его улыбка, его уверенность внесли успокоение. Он печально развел руками.

– Наш рекорд! – воскликнул он. – Увы, теперь он стал лишь красивой мечтой! Однако «Космосу» не грозит никакая опасность. Он имеет двенадцать водонепроницаемых переборок и непотопляем. – Хенрики пожал плечами. – Что делать? Стихия! Администрация парохода не несет за это никакой ответственности! – ввернул он, словно заранее готовил доводы в свою защиту. – Ведь и курьерские поезда, бывает, останавливаются, если в паровозе обнаружится какой-либо дефект.

Он долго разглагольствовал, блеснул несколькими остроумными замечаниями насчет капризов Фортуны, а потом, извинившись, спокойно удалился. Но, едва дойдя до палубы, он сразу утратил свои прекрасные манеры и пустился бежать сломя голову. Совсем запыхавшись, он взлетел на капитанский мостик. «On the way to Mandalay» – так некстати в голове все еще вертелись стихи Киплинга. А в эти минуты Шеллонг с группой механиков собрались внизу, чтобы определить нанесенный ущерб. «Дай бог, дай бог, чтобы все сошло благополучно!» – молил Хенрики, весь в поту. Душу его терзал страх. Он готов был взвыть от ужаса.

Понемногу заполнился пассажирами и курительный салон. Мужчины дымили сигарами, дамы – сигаретами. Столы были уставлены блюдами с сандвичами. Стюарды подали напитки. За некоторыми столами уже тасовали карты. В углу здесь сидели и три девицы Холл с матерью. Девушки курили, а заодно, с зеркальцем в руках, усердно орудовали пуховками для пудры и губной помадой. На груди у Вайолет красовался пучок фиалок, которые преподнес ей утром Уоррен. Сестры, как всегда, были прелестны и свежи, подобно розам на утреннем солнце. Миссис Холл сидела усталая, казалось, она вот-вот опять заснет.

Харпер-младший все еще находился в баре. Прежние партнеры покинули его, отправившись на поиски своих жен, но пришли несколько новых посетителей; среди них оказались знакомые, и ему удалось усадить их за игру. Ночное происшествие было Харперу на руку, избавив его от необходимости идти спать. Он возбужденно гремел игральными костями, а маленький белесый бармен опять так тряс своим миксером, что льдинки звенели.

– Мы почувствовали только легкий толчок, – рассказывал он. – Совсем легкий, как от удара волны, не сильнее.

А вот и дамы! Дрожа от холода и кутаясь в шубки, в бар вошли Китти с Жоржеттой.

Китти громко засмеялась.

– Смотрите-ка, Харпер! – поразилась она. – Вы все еще здесь или уже здесь?

– Я все еще здесь, – ответил Харпер и, смеясь, предложил дамам крепкого рома с джином. Харпер был очень весел. Откровенно говоря, он находил эту ночь чрезвычайно забавной. Жоржетта, наоборот, была настроена на лирический лад и вполголоса напевала «О, parle-moi d’amour…» [42]42
  О, говори мне о любви… (франц.).


[Закрыть]

Стюард упорно и громко бил в гонг перед дверью каюты миссис Салливен.

– Прошу встать и одеться. Пароход потерпел аварию.

Миссис Салливен взвизгнула:

– Скажи ему, Катарина, чтобы убирался прочь! Не встану я! Заплатив за каюты такие чудовищные деньги, я вправе требовать, чтобы мой сон уважали!

– Но пароход потерпел аварию, Роза.

– Пусть лучше смотрят! За что они только деньги получают?

Услышал приглушенный гул гонга и г-н Лейкос. При первом же ударе он приподнялся с подушек – изнуренный старец со встрепанной белой бородкой и пылающими глазами. Температура опять подскочила. Он бредил. Удары гонга слились в бравурную музыку, под звуки которой полки уходили на фронт. Развевались знамена. Он стоял на балконе дворца, торжественно и умиленно кланялся всякий раз, как склонялось одно из знамен. Он слышал цоканье тысяч конских копыт, видел блестящие сабли офицеров, салютовавших ему.

– Будь мужествен! – крикнул он, заметив знакомого офицера. – Возвращайся целым и невредимым!

Вдруг он увидел рядом с собой на балконе Жоржетту, она что-то громко ему говорила. Он с трудом убедил ее образумиться. Не видит, что ли, глупышка, что он занят важным государственным делом? Стучали копыта, развевались знамена. С грохотом промчались артиллерийские батареи. И Лейкос опять торжественно и благоговейно кланялся, опираясь руками о края кровати и раскачиваясь из стороны в сторону.

3

Сильно озябнув, Уоррен Принс на минуту заглянул в бар выпить коньяку. Харпер окликнул его, но Уоррен, односложно ответив на ходу, опять выбежал на палубу. Он весь дрожал от волнения. Здесь шумел настоящий водопад! Это насосы откачивали в океан воду, проникшую в недра парохода.

Теперь грубость Халлера уже не казалась Уоррену возмутительной. В конце концов Уоррен был не дурак и понимал, что у них там, в радиорубке, сейчас есть дела поважнее. И все-таки в душе свербило: вот если бы ему удалось передать по радио хотя бы десять слов! Если бы, если бы! Ему, единственному корреспонденту! Он был бы сегодня самым знаменитым и самым богатым журналистом в Штатах!

Уоррен без конца сновал по пароходу, он был везде: в эту ночь нельзя ничего упустить – она может оказаться решающей для всей его жизни! Он видел, что Вайолет сидела в курительном салоне с его фиалками на груди, но не мог подойти к ней: каждая минута была на счету.

Все верхние палубы, в отличие от прогулочной и салонов, были едва освещены. Несколько фонарей горело на трапе, который вел к шлюпочной палубе и к капитанскому мостику; над ними башнями высились три трубы, освещенные скрытыми у их подножья фонарями. Они, как всегда, пламенели на фоне черного ночного неба.

А внизу, в темноте, коварно притаился океан – страшная, бесконечная пустыня мрака, беспросветная, безжизненная, бесчувственная. Немногие, еще видимые, звезды смутно мерцали в вышине, каждая в кольце светящейся пелены. А между ними – черная пропасть неба. Легкие клочья тумана ползли вверх по бортам парохода и вдоль мокрых поручней. Никогда в жизни Уоррен не испытывал такого жуткого ощущения затерянности и одиночества.

Его вспугнули чьи-то торопливые шаги. Хенрики почти бегом поднимался по трапу. Вскоре мимо Уоррена пробежали еще несколько человек. Один из них перескакивал через три ступеньки. Это был Шеллонг, Уоррен узнал его по седой шапке волос.

Долго, добрых десять минут, наверху было тихо. Ни звука! Пароход как вымер! Слышался лишь шум воды, извергаемой насосами.

Но вот сверху донесся топот ног. Показался Шеллонг со своими спутниками; минутой позже появился Хенрики. Медленно, останавливаясь на каждой ступеньке, спускался он по трапу, будто с трудом передвигая ноги. Добравшись до палубы, он застыл на месте, невдалеке от Уоррена. И вдруг судорожно закрыл руками лицо и тяжело, мучительно застонал. Затем, пошатываясь, двинулся дальше и исчез.

«Плохо дело!» – подумал Уоррен, и холод пронизал его до костей. Плохо дело! В ушах стоял мучительный стон Хенрики.

Холодный, безжалостный океан дышал угрозой. Уоррен почувствовал, как в жилах его стынет кровь. Ничего не соображая, он инстинктивно бросился к себе в каюту и принялся собирать бумаги, записные книжки с заметками для романа. «Дело плохо!» – подумал он опять, тупо роясь в своих вещах. Ценности? О, у него их не было.

Каюта была все так же ярко освещена. Кинский лежал на кровати и все еще крепко спал, повернувшись лицом к стене. Уоррен сложил свои бумаги, чтобы в случае надобности можно было их быстро схватить. Почем знать?..

В коридоре снова зазвучал гонг, на этот раз громко, безудержно.

– Господин фон Кинский! – закричал Уоррен. – Вставайте же! Мы потерпели аварию!

Кинский не шевельнулся. Уоррен вышел.

4

Сообщение, сделанное Шеллонгом и главным механиком, было устрашающим. Айсберг, словно острой косой, взрезал сорок метров носовой обшивки «Космоса» ниже ватерлинии. В первых четырех отсеках с водонепроницаемыми переборками вода поднялась до пяти метров. Шеллонг, без кровинки в лице, разложил на столе чертеж «Космоса». Вот пятый отсек! Переборка его ниже, чем в первых четырех отсеках носовой части. В свое время компания в целях экономии настояла на том, чтобы следующие переборки строить более низкими. Шеллонг сейчас умолчал об этом, он только указал на опасность, которая возникнет, если вода поднимется еще выше: тогда пятый отсек будет затоплен и третья котельная окажется под угрозой.

– Насосы работают на полную мощность, – дополнил сообщение Шеллонга главный механик. – Однако сомнительно, смогут ли они справиться. – Этим было сказано все.

Хенрики незаметно вытер пот со лба. На лицах Халлера и маленького коренастого Анмека застыла непроницаемая маска.

Терхузен в обычное время был похож на добродушного седовласого, много пережившего на своем веку сельского священника, склонного скорее к снисходительности, чем к строгости. Сейчас он стоял, прислонившись к шкафу с картами, и лицо его от сильного душевного напряжения посерело, стало твердым и гладким, как валун. Он неотрывно смотрел на чертеж «Космоса», потом сдержанно кивнул.

– Благодарю вас, господа! – громко сказал он, и все, поклонившись, ушли.

Хенрики хотел было остаться, но Терхузен даже не посмотрел в его сторону. Тогда ушел и Хенрики. Несколько минут Терхузен ходил по комнате, потом, упершись в стол кулаками, снова нагнулся над чертежом. Он покачал головой, и лицо его стало еще тверже. Не нравилось ему это! Нет, не нравилось! Судить о повреждениях, полученных пароходом, было делом механиков, не его, а они явно были сильно встревожены. Он вспомнил выражение их лиц. Постояв несколько минут в глубоком раздумье, Терхузен отправился в радиорубку.

Штааль и Теле перепугались при виде холодного, твердокаменного лица капитана. Теле все еще был не совсем одет, но в жилетке.

– Вы готовы, Штааль? – спросил Терхузен.

Да, Штааль был готов.

– Подайте SOS, Штааль! – спокойно проговорил Терхузен, ни на кого не глядя. – Мы столкнулись с айсбергом и просим помощи. – Он положил на стол листок. – Вот наши координаты.

Штааль растерянно, почти недоверчиво уставился на Терхузена, не в силах шевельнуть рукой. Его усталое лицо покрылось синеватой бледностью.

– Жду ваших сообщений, – бросил Терхузен и ушел.

Он медленно возвращался к себе на мостик, глядя вверх, на звезды. Это были недобрые звезды. Тусклые, без блеска. Они скрывали свои тайны – не было в них прямоты и искренности. Злые, коварные звезды.

Слышался шум воды, извергаемой насосами в океан. Терхузен нахмурил лоб. «Мы слишком быстро шли, – подумал он, – нельзя этого отрицать. Не будь этого Хенрики, я бы, вероятно, снизил скорость, скажем, до шестнадцати узлов. Тогда бы пробоина была не столь катастрофической. Но ведь Хенрики во что бы то ни стало хотелось поставить рекорд!»

Глядя вслед Терхузену, Теле улыбнулся и покачал головой:

– У старика объявились нервы. Он что, рехнулся?

Но Штааль, усаживаясь за аппарат, возразил:

– Дело принимает крутой оборот, слышите, Теле? Я знаю Терхузена. Бросьте глупить и помогите мне.

И Штааль взялся за работу. МДХ, МДХ, МДХ! Он шесть раз ясно и сильно выстукал SOS. Три точки, три тире, три точки. «Столкнулись с айсбергом, просим помощи. 40 градусов 46 минут северной широты, 50 градусов 14 минут западной долготы».

Он вслушивался в эфир, но слышал лишь стук собственного сердца. Никто не отозвался, и он вторично выстукал тот же ряд знаков Морзе. Тут он услышал легкое жужжание. Говорил «Сити оф Лондон», обладающий очень слабым передатчиком. Его радист Хилл ответил, что все понял и просит повторить координаты.

– Сорок градусов сорок шесть минут северной широты, пятьдесят градусов четырнадцать минут западной долготы, – ответил Штааль.

Опять зажужжал «Сити оф Лондон», но его вдруг заглушило гудение Кап Рейса. Штааль отчетливо услышал, как Кап Рейс повторил его координаты, добавив, что «Космос» наскочил на айсберг и просит помощи.

Снова лицо Штааля покрылось испариной, так его обессилило напряжение последних минут. Он был близок к обмороку.

– Дайте сигарету, Теле, – сказал он, весь дрожа. – Подите к Терхузену и доложите, что сигнал принят.

Теле натянул куртку и быстро вышел.

Несколько минут назад в эфире в этот глухой ночной час не слышалось ни звука. И вдруг воздух загудел от множества голосов, перебивавших друг друга. Штааль услышал голос «Кельна», предлагавшего свои услуги, за ним «Аравии», «Амстердама», «Савойи» и какой-то незнакомой береговой станции, втесавшейся между ними. Вся Атлантика между Америкой и Европой вмиг загудела! Три точки, три тире, три точки – самый страшный сигнал на морях и океанах! МДХ, МДХ… Это позывные «Космоса». «Космоса»! Все хотели знать подробности, больше ничего Штааль не мог разобрать.

Он сильно застучал ключом, прося тишины, однако его сигналы не могли пробиться сквозь сумятицу голосов. Тем временем какая-то мощная станция, вероятно Кап Рейс, повторила его просьбу, и в эфире сразу стало тихо. Штааль немного обождал и вновь услышал Кап Рейс: «„Космос“ столкнулся с айсбергом, просит помощи. 40 градусов 46 минут северной широты, 50 градусов 14 минут западной долготы!» Молодец этот парень на Кап Рейсе.

– Спасибо, Кап Рейс! – передал Штааль.

Ей-богу, все возможное он сделал и отметил про себя, что ему здорово повезло. А если б в этот час его аппарат отказал? Теперь сотни судов на Атлантике в курсе дела. Они знают, что «Космос» наскочил на злосчастный айсберг, приплывший сюда от далеких берегов Гренландии, и сейчас беспомощно дрейфует. В радиорубках всех этих пароходов сидят у аппаратов растерянные, взволнованные радисты: «Космос», величайший в мире лайнер, просит помощи! Уму непостижимо!

Теле вернулся. Он принес чашку кофе и поставил ее перед Штаалем.

– Похоже, дело дрянь! – сказал он. – Ах, черт побери!

Голоса в эфире снова ожили и загудели наперебой. Разобрать что-либо в этом хаосе звуков было почти невозможно. Наконец, Штааль с невероятным трудом уловил, что поблизости от «Космоса» идут три парохода, готовые оказать помощь. «Сити оф Лондон» находится всего в шестидесяти милях впереди, «Аравия» – в семидесяти милях сзади, а «Кельн» в ста милях к юго-востоку. Эти три парохода обещали подойти как можно скорее. Все они изменили свой курс, о чем их пассажиры даже не подозревают, и мчатся сквозь ночь с риском разбиться о лед. Чтобы выжать из машин максимальную скорость, там в кочегарках работают даже подвахтенные. «Кельн» радировал, что повысил свой ход с пятнадцати до восемнадцати узлов. «Ждите, не подведем!»

Все это Штааль записал. Пусть Терхузен рассчитает, когда они будут здесь.

– Отнесите это сообщение на мостик, Теле, – сказал Штааль и отхлебнул глоток кофе. Он чуть не падал от усталости, продежурив шестнадцать часов подряд.

Загудел Кап Рейс: «Сколько времени вы еще сможете продержаться?»

Нелепый вопрос!

– Не знаю, – устало ответил Штааль. – Я непрерывно буду обо всем извещать.

Через несколько минут Кап Рейс радировал: «„Амстердам“ в двухстах милях от вас и идет со скоростью двадцать узлов».

«Сити оф Лондон» сообщил: «Идем со скоростью четырнадцать узлов. Продержитесь до нашего прибытия».

5

Когда Вайт через несколько минут после тревожного сигнала гонга вошел в каюту Евы, он поразился, найдя ее уже одетой. Два часа крепкого сна полностью восстановили ее силы, она выглядела хорошо отдохнувшей и совершенно спокойной. Щеки у нее после сна раскраснелись, как у ребенка, губы были влажные и свежие. На кресле лежала наготове шубка, на столе были разложены письма, фотографии, драгоценности. Она как раз укладывала все это в сумку.

– Забираю свое богатство, Вайт, – весело, почти шутливо проговорила она. – Вот письма, полученные вчера вечером, – ты понимаешь, я ни в коем случае не должна их оставлять. Беру и эти вещицы, хоть они и немного стоят, все же мне будет их недоставать. А это мой талисман! – продолжала она, укладывая карточки Греты. – Не забыть бы нам Зепля! Как видишь, я готова ко всему.

Вайт похвалил ее за выдержку и предусмотрительность.

– Хотя директор Хенрики и уверяет, что никакой опасности нет, – сказал он, – все же надо быть готовым ко всему. Впрочем, Хенрики может этого и не знать.

– Может не знать? А ты что думаешь об этом, Вайт?

– Я?..

Вайт пожал плечами. Он был порядком бледен и, что греха таить, чрезвычайно встревожен, хотя внешне казался спокойным. Ему было ясно, что масса в пятьдесят тысяч тонн, мчавшаяся со скоростью двадцать четыре мили в час, заключала в себе огромную энергию. Столкновение с любым сколько-нибудь значительным препятствием неминуемо должно было привести к катастрофическим последствиям. Вполне возможно, что пароход треснул по швам и через десять минут попросту пойдет ко дну. Таково было его мнение, как инженера, но он его не высказал и только с грустной улыбкой заметил, что отнюдь не разделяет слепого оптимизма Хенрики и не столь твердо полагается на двенадцать переборок. При всем том он считает, что «Космос» в худшем случае продержится над водой примерно часов десять, а до той поры уже и помощь подоспеет. Конечно, вполне возможно, что пароход вообще не затонет!

Пока он говорил, Ева пытливо следила за его красивым, ясным лицом. Она побледнела.

– Положение, оказывается, гораздо серьезнее, чем я думала, – тихо сказала она. И, вскочив, быстро надела шубку. – Пойдем, может, что-нибудь узнаем.

Марта высунула голову из спальни, дрожа от страха.

– Ты вернешься, Ева? – крикнула она.

– Конечно, вернусь, – ответила Ева и засмеялась. – Ужасная трусиха эта Марта! – сказала она Вайту. С первой минуты, как Марта ступила на пароход, она все время жила в предчувствии беды. К тому же на борту произошли события, которые еще усилили ее дурные предчувствия: Кинский! Вдобавок той ночью Марте приснилось страшное наводнение. Но обо всем этом Ева умолчала.

Пассажиры в оранжерее пришли в восторг, увидев Еву такой свежей и беззаботной. Уоррен Принс буквально поражался ей. «Какая женщина! – подумал он. – Какое самообладание! И как светло, как беззаботно звучит ее голос. Она не испытывает ни малейшего страха! Большинство пассажиров уже потеряли прежнюю уверенность. Они с ужасом следили, как все больше кренится пол под их ногами и становится все труднее усидеть на стуле. Что за восхитительная женщина! Она во всех вселяет мужество!» Так думал Уоррен, так он позже и написал.

Однако пассажиры, подобно Уоррену, сильно ошибались. Им было невдомек, что самообладание Евы лишь плод огромнейших усилий воли. На самом деле сердце ее сжималось от ужаса. О, она отчаянно боялась, предчувствуя самое страшное: Марта заразила ее своим страхом. Она дрожала при мысли, что, быть может, никогда больше не свидится со своей любимой девочкой, – теперь, когда Грета целиком принадлежала ей! Весело улыбаясь и оживленно болтая с миссис Салливен, Ева горячо, как в детстве, молилась и взывала к деве Марии. Она напрягала все силы, разыгрывая роль беззаботного существа. Ева чувствовала, что стоит ей хоть на минуту поддаться слабости – и она позорнейшим образом упадет в обморок.

В углу оранжереи, в стороне от всех сидел какой-то грузный мужчина. Его спина, в особенности сильно запыленный воротник пиджака, показались Еве знакомой.

– А, Гарденер! – воскликнула Ева.

Старый Гарденер страдальчески скривил губы, стараясь изобразить улыбку.

– Это вы, Ева? – спросил он. У него был совершенно растерянный и отчаявшийся вид. Одна бровь нервно подергивалась.

Ева взяла его за руку. Положение отнюдь не угрожающее, сказала она, добавив много такого, что могло бы его приободрить.

Но Гарденер медленно покачал головой.

– Барренхилс горит! – не поднимая глаз, глухо выдавил он. – Барренхилс объят пламенем!

Ева испуганно вскрикнула.

– Вы получили телеграмму?

– Нет. – Гарденер снова покачал головой. – Нет, нет, ничего я не получал.

– Тогда откуда вы знаете?

Гарденер бросил на Еву острый и гневный, чуть ли не враждебный взгляд. Он побагровел, и казалось, вот-вот окончательно потеряет самообладание.

– Я вижу! – воскликнул он. – Вижу! Шахта «Сусанна-три» горит! Подъемник горит! Телеграмма? О да, я получил телеграмму от самого дьявола! Здание правления горит… Они сожгут весь Барренхилс!

Но что это? Да, да, как это ни странно, раздалась музыка. На палубе появился оркестр и заиграл бравурный марш. Стюарды открыли все двери, и палуба понемногу наполнилась пассажирами.

Оркестр исполнял национальные гимны разных стран. Пассажиры, беседуя, бродили по палубе, но вдруг, оборвав разговор на полуслове, умолкали. Наклон палубы становился все более угрожающим! Опять появился директор Хенрики, еще более бледный, чем в прошлый раз. Он попытался улыбнуться, но улыбки не получилось. Пассажиры ловили каждое его слово.

– Никакой опасности нет! – сказал он, умоляюще сложив руки. – Для тревоги нет ни малейшего основания! Нами установлена постоянная связь с несколькими пароходами, они спешат к нам на всех парах. «Сити оф Лондон» сейчас радировал, что часов в пять будет здесь, «Аравия» прибудет к шести, а «Кельн» мчится полным ходом и часов в восемь будет на месте. К нам идет и «Амстердам», его мы ждем часам к десяти. Как видите, тревожиться нечего.

Пассажиры облегченно вздохнули: на время притихшие, они снова принялись оживленно болтать. Оркестр заиграл «Марсельезу». Подали мясной бульон.

– Пойдем, – сказала Ева, сделав знак Вайту. – Пойдем! – Она хотела подняться к Зеплю, чтобы сразу взять его с собой. Здесь, на верхних палубах, было очень холодно, темно и жутко. Но когда они хотели забраться еще выше, матросы преградили им дорогу.

– На верхние палубы вход воспрещен, – сказал один из них. Не помогли и мольбы Евы: им пришлось повернуть назад.

– О, какие отвратительные люди! – сказала Ева. – Бедный Зепль!

6

Его превосходительство г-н Лейкос поспал с полчаса, а может быть, минут пятнадцать, а возможно, только пять. Как бы там ни было, он проснулся весь в поту и почувствовал себя намного лучше. Глоток фруктового сока освежил его, и он даже попытался выкурить сигарету.