Текст книги "Пьесы: Профессия миссис Уоррен, Кандида, Ученик Дьявола, Цезарь и Клеопатра, Пигмалион, Дом, где разбиваются сердца, Святая Иоанна, Тележка с яблоками, Шэкс против Шэва "

Автор книги: Бернард Джордж Шоу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 55 страниц) [доступный отрывок для чтения: 20 страниц]

Берджесс (горячо приветствуя эту отповедь). Вот это, черт возьми, здорово! Нет, вы только послушайте! (Торжествующе.) Ага, что? Получили, Джемс?

Входит Кандида в фартуке, держа в руках настольную лампу, которую только остается зажечь. Она ставит ее на стол к Мореллу.

Кандида (морщится, потирая кончики пальцев). Если вы останетесь у нас, Юджин, я думаю поручить вам лампы.

Марчбэнкс. Я останусь при условии, что вы всю черную работу поручите мне.

Кандида. Очень мило. Но, пожалуй, придется сначала посмотреть, как это у вас выходит. (Поворачиваясь к Мореллу.) Джемс, не очень-то ты хорошо смотрел за хозяйством.

Морелл. А что же такое я сделал, или – чего я не сделал, дорогая моя?

Кандида (с искренним огорчением). Моей любимой щеточкой чистили грязные кастрюли.

Душераздирающий вопль Марчбэнкса. Берджесс изумленно озирается,

(Кандида подбегает к кушетке.) Что случилось? Вам дурно, Юджин?

Марчбэнкс. Нет, не дурно, но это кошмар! Кошмар! Кошмар! (Хватается руками за голову.)

Берджесс (потрясенный). Что? Вы страдаете кошмарами, мистер Марчбэнкс? Это, знаете, нехорошо в вашем возрасте. Вам нужно как-нибудь постараться избавиться от этого.

Кандида (успокаиваясь). Глупости, папа. Это просто поэтические кошмары. Не правда ли, Юджин? (Треплет его по плечу.)

Берджесс (сбитый с толку). Ах, поэтические… Вон оно что. В таком случае прошу прощения. (Снова поворачивается к камину, сконфуженный.)

Кандида. Так в чем же дело, Юджин? Щетка?

Его передергивает.

Ну ладно. Не огорчайтесь. (Садится подле него.) Когда-нибудь вы подарите мне хорошенькую новенькую щеточку из слоновой кости с перламутровой отделкой.

Марчбэнкс (мягко и мелодично, но грустно и тоскуя). Нет, не щетку, а лодочку… маленький кораблик, и мы уплывем на нем далеко, далеко от света – туда, где мраморный пол обмывают дожди и сушит солнце, где южный ветер метет чудесные зеленые и пурпурные ковры… Или колесницу, которая унесет нас далеко в небо, где лампы – это звезды, и их не нужно наливать каждый день керосином.

Морелл (резко). И где нечего будет делать – только лентяйничать. Жить в свое удовольствие и ни о чем не думать.

Кандида (задетая). Ах, Джемс, как же ты мог так все испортить!

Марчбэнкс (воспламеняясь). Да, жить в свое удовольствие и не думать ни о чем. Иначе говоря, быть прекрасным, свободным и счастливым. Разве каждый мужчина не желает этого всей душой женщине, которую он любит? Вот мой идеал. А какой же идеал у вас и у всех этих ужасных людей, которые ютятся в безобразных, жмущихся друг к другу домах? Проповеди и щетки! Вам – проповеди, а жене – щетки.

Кандида (живо). Он сам чистит себе башмаки, Юджин. А вот завтра вы их будете чистить, за то что вы так говорите о нем.

Марчбэнкс. Ах, не будем говорить о башмаках. Ваши ножки были бы так прекрасны на зелени гор.

Кандида. Хороши бы они были без башмаков на Хэк-ни-Роуд.

Берджесс (шокированный). Слушай, Канди, нельзя же так грубо. Мистер Марчбэнкс не привык к этому. Ты опять доведешь его до кошмаров – до поэтических, я хочу сказать.

Морелл молчит. Можно подумать, что он занят письмами. В действительности его тревожит и гнетет только что сделанное им печальное открытие: чем увереннее он в своих нравоучительных тирадах, том легче и решительнее побивает его Юджин. Сознание, что он начинает бояться человека, которого не уважает, наполняет его горечью. Входит мисс Гарнетт с телеграммой.

Прозерпина (протягивая телеграмму Мореллу). Ответ оплачен. Посыльный ждет. (Направляясь к своей машинке и усаживаясь за стол, говорит Кандиде.) Мария все приготовила для вас в кухне, миссис Морелл.

Кандида поднимается.

Там уже принесли лук.

Марчбэнкс (содрогаясь). Лук?

Кандида. Да, лук. И даже не испанский, а противные маленькие красные луковки. Вы мне поможете покрошить их. Идемте-ка. (Она хватает его за руку и тащит за собой.)

Берджесс вскакивает ошеломленный и, застыв от изумления, глядит им вслед.

Берджесс. Канди не годилось бы так обращаться с племянником пэра. Она уж слишком далеко заходит… Слушайте-ка, Джемс, а он что – всегда такой чудной?

Морелл (отрывисто, обдумывая телеграмму). Не знаю.

Берджесс (прочувствованно). Разговаривать-то он большой мастер. У меня всегда была склонность к этой… как ее? – поэзии. Канди в меня пошла, видно. Вечно, бывало, заставляла меня рассказывать ей сказки, когда еще была вот этакой крошкой. (Показывает рост ребенка, примерно фута два от пола.)

Морелл (очень озабоченный). Вот как. (Помахивает телеграммой, чтобы высохли чернила, и уходит.)

Прозерпина. И вы сами придумывали ей эти сказки, из собственной головы?

Берджесс не удостаивает ее ответом и принимает высокомерно-презрительную позу.

(Спокойно.) Вот никогда бы не подумала, что в вас кроются такие таланты. Между прочим, я хотела предупредить вас, раз уж вы воспылали такой нежной любовью к мистеру Марчбэнксу: он не в своем уме.

Берджесс. Не в своем уме! Как, и он тоже?

Прозерпина. Просто одержимый. Он меня до того напугал, что и рассказать не могу, как раз перед тем, как вы сюда пришли. Вы не заметили, какие он странные вещи говорит?

Берджесс. Так вот что значат эти его поэтические кошмары! Ах, черт подери, и верно ведь! У меня раза два мелькнула мысль, что он немножко не в себе. (Идет через всю комнату к двери и говорит, постепенно повышая голос.) Нечего сказать, попадешь в такой желтый дом, и некому человека предостеречь, кроме вас.

Прозерпина (когда он проходит мимо нее). Да, подумайте! Какой ужас, если что-нибудь случится с вами.

Берджесс (высокомерно). Оставьте ваши замечания при себе. Скажите вашему хозяину, что я пошел в сад покурить.

Прозерпина (насмешливо). О!

Входит Морелл.

Берджесс (слащаво). Иду прогуляться в садик, покурить, Джемс.

Морелл (резко). А, отлично, отлично.

Берджесс выходит, напуская на себя вид разбитого, дряхлого старика. Морелл, стоя у стола, перебирает бумаги.

(Полушутливо, вскользь Прозерпине.) Ну, мисс Просси, что это вам взбрело в голову придумывать клички моему тестю?

Прозерпина (вспыхивает, становится ярко-пунцовой, поднимает на него полу-испуганный, полу-укоризненный взгляд). Я… (Разражается слезами.)

Морелл (с нежной шутливостью наклоняется к ней через стол). Ну, полно, полно, полно! Будет вам, Просси! Конечно, он старый толстый болван, ведь это же сущая правда!

Громко всхлипывая, она бросается к выходу и исчезает, сильно хлопнув дверью. Морелл грустно качает головой, вздыхает, устало идет к своему столу, садится и принимается за работу. Он кажется постаревшим и измученным.

Входит Кандида. Она покончила со своим хозяйством и сняла фартук. Сразу заметив его удрученный вид, она тихонько усаживается на стул для посетителей и внимательно смотрит на Морелла, не говоря ни слова. (Морелл взглядывает на нее, не выпуская пера, как бы не намереваясь отрываться от работы.)

Ну, что скажешь? Где Юджин?

Кандида. В кухне. Моет руки под краном. Из него выйдет чудесный поваренок, если только он сумеет преодолеть свой страх перед Марией.

Морелл (коротко). Гм… да, разумеется. (Снова начинает писать.)

Кандида (подходит ближе, мягко кладет ему руку на рукав). Погоди, милый, дай мне посмотреть на тебя. (Он роняет перо и покоряется. Она заставляет его подняться, выводит из-за стола и внимательно разглядывает его.) Ну-ка, поверни лицо к свету. (Ставит его против окна.) Мой мальчик неважно выглядит. Он что, слишком много работал?

Морелл. Не больше, чем всегда.

Кандида. Он такой бледный, седой, морщинистый и старенький.

Морелл заметно мрачнеет, а она продолжает в нарочито шутливом тоне.

Вот! (Тащит его к креслу.) Довольно тебе писать сегодня. Пусть Просси докончит за тебя, а ты иди поговори со мной.

Морелл. Но…

Кандида (настойчиво). Да, ты должен со мной поговорить. (Усаживает его и садится сама на коврик у его ног.) Ну вот. (Похлопывая его по руке.) Вот у тебя вид уже много лучше. Для чего это тебе каждый вечер ходить читать лекции и выступать на собраниях? Я совсем не вижу тебя по вечерам. Конечно, то, что ты говоришь, это все очень верно и правильно, но ведь это же все попусту. Они ни чуточки не считаются с тем, что ты говоришь. Они будто бы со всем согласны, но какой толк в том, что они со всем согласны, если они делают не то, что надо, стоит только тебе отвернуться. Взять хотя бы наших прихожан церкви святого Доминика. Почему, ты думаешь, они приходят на твои проповеди каждое воскресенье? Да просто потому, что если в течение шести дней они только и занимаются что делами да загребанием денег, то на седьмой им хочется забыться и отдохнуть, чтобы потом можно было со свежими силами снова загребать деньги еще пуще прежнего. Ты положительно помогаешь им в этом, вместо того чтобы удерживать.

Морелл (решительно и серьезно). Ты отлично знаешь, Кандида, что им нередко здорово достается от меня. Но если это их хождение в церковь для них только развлечение и отдых, почему же они не ищут какого-нибудь более легкомысленного развлечения, чего-нибудь, что более отвечало бы их прихотям? Хорошо уже и то, что они предпочитают пойти в воскресенье к святому Доминику, а не в какое-нибудь злачное место.

Кандида. О, злачные места по воскресеньям закрыты. А если бы они даже и не были закрыты, они не решаются идти туда – из боязни, что их увидят. Кроме того, Джемс, дорогой, ты так замечательно проповедуешь, что это все равно что пойти на какое-нибудь представление. Почему, ты думаешь, женщины слушают тебя с таким восторгом?

Морелл (шокированный). Кандида!

Кандида. О, я-то знаю! Ты глупый мальчик. Ты думаешь, это все твой социализм или религия? Но если бы это было так, тогда они бы и делали то, что ты им говоришь, вместо того чтобы приходить и только глазеть на тебя. Ах, у всех у них та же болезнь, что и у Просси.

Морелл. Просси? Какая болезнь? Что ты хочешь сказать, Кандида?

Кандида. Ну да, Просси и все твои другие секретарши, какие только были у тебя. Почему Просси снисходит до того, чтобы мыть посуду, чистить картошку и делать то, что должно бы ей казаться унизительным, получая при этом на шесть шиллингов меньше, чем она получала в конторе? Она влюблена в тебя, Джемс, вот в чем дело. Все они влюблены в тебя, а ты влюблен в свои проповеди, потому что ты так замечательно проповедуешь. А ты думаешь, что весь этот энтузиазм из-за царства божьего на земле. И они тоже так думают. Ах ты, мой глупенький!

Морелл. Кандида, какой чудовищный, какой разлагающий душу цинизм! Ты что – шутишь? Или… но может ли это быть – ты ревнуешь?

Кандида (в странной задумчивости). Да, я иногда чувствую, что я немножко ревную.

Морелл (недоверчиво). К Просси?

Кандида (смеясь). Нет, нет, нет! Не то что ревную, а огорчаюсь за кого-то, кого не любят так, как должны были бы любить.

Морелл. За меня?

Кандида. За тебя! Да ведь ты так избалован любовью и обожанием, что я просто боюсь, как бы это тебе не повредило! Нет, я имела в виду Юджина.

Морелл (ошеломленный). Юджина?

Кандида. Мне кажется несправедливым, что вся любовь отдается тебе, а ему – ничего, хотя он нуждается в ней гораздо больше, чем ты.

Морелла невольно передергивает.

Что с тобой? Я чем-нибудь расстроила тебя?

Морелл (поспешно). Нет, нет. (Глядя на нее тревожно и настойчиво.) Ты знаешь, что я совершенно уверен в тебе, Кандида.

Кандида. Вот хвастунишка! Ты так уверен в своей привлекательности?

Морелл. Кандида, ты удивляешь меня. Я говорю не о своей привлекательности, а о твоей добродетели, о твоей чистоте,– вот на что я полагаюсь.

Кандида. Фу, как у тебя язык поворачивается говорить мне такие гадкие, такие неприятные вещи! Ты действительно поп, Джемс, сущий поп!

Морелл (отворачиваясь от нее, потрясенный). Вот то же самое говорит Юджин.

Кандида (оживляясь, прижимается к нему, положив ему руку на колено). О, Юджин всегда прав. Замечательный мальчик! Я очень привязалась к нему за это время в деревне. Ты знаешь, Джемс, хотя он сам еще ничего не подозревает, но он готов влюбиться в меня без памяти.

Морелл (мрачно). Ах, он не подозревает?

Кандида. Ни чуточки. (Она снимает руку с его колен и, усевшись поудобней, сложив руки на коленях, погружается в задумчивость.) Когда-нибудь он это поймет, когда будет взрослым и опытным – как ты. И он поймет, что я об этом знала. Мне интересно, что он подумает обо мне тогда?

Морелл. Ничего дурного, Кандида; я надеюсь и верю – ничего дурного.

Кандида (с сомнением). Это будет зависеть…

Морелл (совершенно сбитый с толку). Будет зависеть! От чего?

Кандида (глядя на него). Будет зависеть от того, как у него сложится все.

Морелл недоуменно смотрит на нее.

Разве ты не понимаешь? Это будет зависеть от того, как он узнает, что такое любовь. Я имею в виду женщину, которая откроет ему это.

Морелл (в полном замешательстве). Да… нет… я не понимаю, что ты хочешь сказать.

Кандида (поясняя). Если он узнает это от хорошей женщины, тогда все будет хорошо: он простит меня.

Морелл. Простит?

Кандида. Но представь себе, если он узнает это от дурной женщины, как это случается со многими, в особенности с поэтическими натурами, которые воображают, что все женщины ангелы! Что, если он откроет цену любви только после того, как уже растратит ее зря и осквернит себя в своем неведении! Простит ли он меня тогда, как ты думаешь?

Морелл. Простит тебя – за что?

Кандида (разочарованная его непониманием, но все с той же неизменной нежностью). Ты не понимаешь?

Он качает головой; она снова обращается к нему с сердечной доверчивостью.

Я хочу сказать: простит ли он мне, что я не открыла ему этого сама? Что я толкнула его к дурным женщинам во имя моей добродетели – моей чистоты, как ты называешь это? Ах, Джемс, как плохо ты знаешь меня, если способен говорить, что ты полагаешься на мою чистоту и добродетель. С какой радостью я отдала бы и то и другое бедному Юджину – так же, как я отдала бы свою шаль несчастному, продрогшему нищему,– если бы не было чего-то другого, что удерживает меня. Полагайся на то, что я люблю тебя, Джемс, потому что, если это исчезнет, то что мне твои проповеди? Пустые фразы, которыми ты изо дня в день обманываешь себя и других. (Она приподнимается, собираясь встать.)

Морелл. Его слова!

Кандида (останавливаясь). Чьи слова?

Морелл. Юджина.

Кандида (восхищенно). Он всегда прав! Он понимает тебя, понимает меня, он понимает Просси, а ты, Джемс, ты ничего не понимаешь. (Смеется и целует его в утешение.)

Морелл отшатывается, словно его ударили, и вскакивает.

Морелл. Как ты можешь? О Кандида! (В голосе его страдание.) Лучше бы ты проткнула мне сердце раскаленным железом, чем подарить мне такой поцелуй.

Кандида (подымается, испуганная). Дорогой мой, что случилось?

Морелл (вне себя, отмахиваясь от нее). Не трогай меня.

Кандида (в изумлении). Джемс!

Их прерывает появление Марчбэнкса и Берджесса. Берджесс останавливается у двери, выпучив глаза, в то время как Юджин бросается вперед и становится между ними.

Марчбэнкс. Что случилось?

Морелл (смертельно-бледный, сдерживая себя неимоверным усилием). Ничего, кроме того, что или вы были правы сегодня утром, или Кандида сошла с ума.

Берджесс (громогласно протестуя). Как? Что? Канди тоже сошла с ума? Ну, ну! (Он проходит через всю комнату к камину, громко изъявляя свое возмущение, и, остановившись, выколачивает над решеткой пепел из трубки.)

Морелл садится с безнадежным видом, опустив голову на руки и крепко стиснув пальцы, чтобы сдержать дрожь.

Кандида (Мореллу, смеясь, с облегчением). Ах, ты, значит, шокирован – и это все? Какие же вы, однако, рабы условностей, вы, люди с независимыми взглядами!

Берджесс. Слушай, Канди, веди себя прилично. Что подумает о тебе мистер Марчбэнкс?!

Кандида. Вот что получается из нравоучений Джемса, который говорит мне, что надо жить своим умом и никогда не кривить душой из страха – что подумают о тебе другие. Все идет как по маслу, пока я думаю то же, что думает он. Но стоило мне подумать что-то другое, и вот – посмотрите на него!

Нет, вы только посмотрите! (Она, смеясь, показывает на Морелла. По-видимому, ее это очень забавляет.)

Юджин взглядывает на Морелла и тотчас же прижимает руку к сердцу, как бы почувствовав сильную боль. Он садится на кушетку с таким видом, словно оказался свидетелем трагедии.

Берджесс (у камина). А верно, Джемс! Вы сегодня что-то сдали против обычного.

Морелл (со смехом, похожим на рыдание). Полагаю, что нет. Прошу всех извинить меня. Я не подозревал, что стал центром внимания. (Овладевает собой). Ну, хорошо, хорошо, хорошо! (Он идет к столу и с решительным и бодрым видом берется за работу.)

Кандида (подходит к кушетке и садится рядом с Марчбэнксом, все в том же шутливом настроении). Ну, Юджин, почему вы такой грустный? Может быть, это мой лук заставил вас всплакнуть?

Марчбэнкс (тихо, ей). Нет, ваша жестокость. Я ненавижу жестокость. Это ужасно видеть, как человек заставляет страдать другого.

Кандида (поглаживает его по плечу с ироническим видом). Бедный мальчик! С ним поступили жестоко! Его заставили резать ломтиками противные красные луковицы!

Марчбэнкс (нетерпеливо). Перестаньте, перестаньте, я говорю не о себе. Вы заставили его ужасно страдать. Я чувствую его боль в моем сердце. Я знаю, что это не ваша вина,– это должно было случиться. Но не шутите над этим. Во мне все переворачивается, когда я вижу, что вы мучаете его и смеетесь над ним.

Кандида (в недоумении). Я мучаю Джемса? Какой вздор, Юджин, как вы любите преувеличивать! Глупенький! (Встревоженная, идет к столу.) Довольно тебе работать, мой милый. Пойдем поговорим с нами.

Морелл (ласково, но с горечью). Нет, нет. Я не умею разговаривать, я могу только проповедовать.

Кандида (ласкаясь к нему). Ну иди прочти нам проповедь.

Берджесс (решительно протестуя). Ах, нет, Канди, вот еще недоставало!

Входит Лекси Милл с встревоженным и озабоченным видом.

Лекси (спеша поздороваться с Кандидой). Как поживаете, миссис Морелл? Так приятно видеть вас снова дома.

Кандида. Благодарю вас, Лекси. Вы знакомы с Юджином, не правда ли?

Лекси. О да. Как поживаете, Марчбэнкс?

Марчбэнкс. Отлично, благодарю вас.

Лекси (Мореллу). Я только что из гильдии святого Матфея. Они в большом смятении от вашей телеграммы.

Кандида. А что за телеграмма, Джемс?

Лекси (Кандиде). Мистер Морелл должен был выступать у них сегодня вечером. Они сияли большой зал на Мэр-стрит, ухлопали массу денег на плакаты. Морелл телеграфировал им, что он не может выступать. Для них это было как гром среди ясного неба.

Кандида (изумлена, в ней просыпается подозрение, что тут что-то неладно). Отказался выступать?

Берджесс. Похоже, что это первый раз в жизни – а, Канди?

Лекси (Мореллу). Они хотели послать вам срочную телеграмму, узнать, не перемените ли вы свое решение. Вы получили ее?

Морелл (сдерживая нетерпение). Да, да, получил.

Лекси. Телеграмма была с оплаченным ответом.

Морелл. Да. Я знаю. Я уже ответил. Я не могу сегодня.

Кандида. Но почему, Джемс?

Морелл (почти грубо). Потому что не хочу. Эти люди забывают, что и я человек. Они думают, что я какая-то говорильная машина, которую каждый вечер можно заводить для их удовольствия. Неужели я не могу провести один вечер дома, с женой и друзьями?

Все поражены этой вспышкой, кроме Юджина, который сидит с застывшим лицом.

Кандида. Ах, Джемс, это из-за того, что я так сказала? Но ведь завтра ты будешь мучиться угрызениями совести.

Лекси (робко и настойчиво). Я, конечно, понимаю, что они слишком много требуют от вас. Но они телеграфировали во все концы, чтобы найти другого оратора, и не могли заполучить никого, кроме председателя Лиги агностиков.

Морелл (живо). Ну что ж, прекрасный оратор, чего им еще надо?

Лекси. Но ведь он только и кричит, что социализм несовместим с христианством. Он сведет на нет все, чего мы добились. Конечно, вам лучше знать, но.., (Пожимает плечами и идет к камину.)

Кандида (ласково). О, пойди, пожалуйста, Джемс. Мы все пойдем.

Берджесс (ворчливо). Послушай-ка, Канди! По-моему, давайте лучше посидим по-хорошему дома, у камелька. Ведь он там пробудет часа два, не больше.

Кандида. Тебе будет так же хорошо и на митинге. Мы все усядемся на трибуне, как важные персоны.

Марчбэнкс (в испуге). Пожалуйста, давайте не надо на трибуну – нет, нет, а то все будут смотреть на нас. Я не могу. Я сяду где-нибудь подальше, сзади.

Кандида. Не бойтесь. Они так все будут глазеть на Джемса, что и не заметят вас.

Морелл. Болезнь Просси – а, Кандида?

Кандида (весело). Да.

Берджесс (заинтересованный). Болезнь Просси? О чем это вы, Джемс?

Морелл (не обращая на него внимания, встает, идет к двери и, приоткрыв ее, кричит повелительным тоном). Мисс Гарнетт!

Прозерпина (за сценой). Да, мистер Морелл, иду.

Все молча ждут, кроме Берджесса, который отводит в сторону Лекси.

Берджесс. Послушайте-ка, мистер Милл! Чем это больна Просси? Что с ней случилось?

Лекси (конфиденциально). Да я, право, не знаю. Она очень странно разговаривала со мной сегодня утром. Боюсь, что с ней что-то неладно.

Берджесс (остолбенев). Что? Так это, верно, заразное! Четверо в одном доме!

Прозерпина (появляясь в дверях). Да, мистер Морелл?

Морелл. Дайте телеграмму гильдии святого Матфея, что я приеду.

Прозерпина (удивленно). А разве они не знают, что вы приедете?

Морелл (повелительно). Сделайте, как я вам говорю.

Прозерпина, испуганная, садится за машинку и пишет. Морелл, к которому вернулась вся его энергия и решительность, подходит к Берджессу. Кандида следит за его движениями с возрастающим удивлением и тревогой.

Берджесс, вам не хочется идти?

Берджесс. Ну зачем вы так говорите, Джемс? Просто ведь сегодня не воскресенье, вы же знаете.

Морелл. Очень жаль. А я думал, вам приятно будет познакомиться с председателем гильдии, он член комитета общественных работ при муниципальном совете и пользуется кое-каким влиянием при раздаче подрядов.

Берджесс сразу оживляется.

Так вы придете?

Берджесс (с жаром). Ну ясное дело, приду, Джемс. Еще бы, такое удовольствие вас послушать.

Морелл (поворачиваясь к Просси). Я хочу, чтобы вы кое-что застенографировали, мисс Гарнетт, если вы только не заняты сегодня.

Прозерпина кивает, не решаясь вымолвить ни слова.

Вы пойдете, Лекси, я полагаю?

Лекси. Разумеется.

Кандида. Мы все идем, Джемс.

Морелл. Нет. Тебе незачем идти. И Юджин не пойдет.

Юджин встает, у него перехватило горло.

Ты останешься здесь и займешь его – чтобы отпраздновать твое возвращение домой.

Кандида. Но, Джемс…

Морелл (властно). Я настаиваю. Тебе незачем идти, и ему тоже незачем.

Кандида пытается возразить.

Вы можете не беспокоиться, у меня будет масса народа и без вас. Ваши стулья пригодятся кому-нибудь из необращенных, из тех, кому еще ни разу не приходилось слышать мою проповедь.

Кандида (встревоженная). Юджин, а разве вам не хочется пойти?

Морелл. Я опасаюсь выступать перед Юджином, он так критически относится к проповедям (глядит на него), он знает, что я боюсь его. Он мне сказал это сегодня утром. Так вот, я хочу показать ему, как я его боюсь: я оставляю его на твое попечение, Кандида.

Марчбэнкс (про себя, с живым чувством). Вот это смело! Это великолепно!

Кандида (в беспокойстве). Но… но… что такое случилось, Джемс? (В смятении.) Я ничего не понимаю.

Морелл (нежно обнимает ее и целует в лоб). А я думал, милочка, что это я ничего не понимаю.