Текст книги "Пьесы: Профессия миссис Уоррен, Кандида, Ученик Дьявола, Цезарь и Клеопатра, Пигмалион, Дом, где разбиваются сердца, Святая Иоанна, Тележка с яблоками, Шэкс против Шэва "

Автор книги: Бернард Джордж Шоу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 55 страниц) [доступный отрывок для чтения: 20 страниц]

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Дом священника Андерсона стоит на главной улице Уэбстербриджа, неподалеку от ратуши. Жителю Новой Англии XVIII века он представляется много великолепнее простого фермерского дома Дадженов, но и в нем все настолько просто, что современный агент по недвижимости пустил бы оба дома внаем по одной цене. В жилой комнате такой же кухонный очаг – с котлом, с противнем для поджаривания хлеба, с подвижным железным крюком, чтобы подвешивать мясо, и с широкой решеткой, на которой стоит котелок и блюдо с гренками, смазанными маслом. Дверь, расположенная сбоку от очага, поближе к углу, не имеет ни филенок, ни металлических наличников, ни даже ручки; она сколочена из простых досок и запирается на засов. Стол простой, кухонный, покрыт коричневой домотканой скатертью, протершейся на углах; на нем лакированный поднос с чайной посудой: две толстые фаянсовые чашки с блюдцами, такая же полоскательница и молочник вместимостью не меньше кварты; в центре стола – деревянная дощечка, на которой лежит большой каравай хлеба и рядом квадратный полуфунтовый кусок масла в фаянсовой плошке. Большой дубовый шкаф, вделанный в стену напротив очага, служит не для декоративных целен, а для использования по назначению; на гвозде, вбитом снаружи в дверцу, висит домашний сюртук священника – знак, что хозяина нет дома, потому что, когда он дома, здесь висит его парадный сюртук. Высокие сапоги для верховой езды гордо красуются на полу возле шкафа – по-видимому, это их обычное место. Одним словом, кухня, столовая и гостиная священника еще не эволюционировали настолько, чтобы выделиться в три самостоятельных помещения; и с точки зрения нашего изнеженного века, он живет ничуть не лучше Дадженов. Но разница все-таки есть. Прежде всего, миссис Андерсон – особа значительно более приятная для семейной жизни, нежели миссис Даджен. На что миссис Даджен не преминула бы возразить, и довольно резонно, что у миссис Андерсон нет детей, требующих присмотра, нет кур, свиней и домашней скотины, есть постоянный, твердый доход, не зависящий от урожая и ярмарочных цен, есть любящий муж, за которым она живет как за каменной стеной, – короче говоря, что жизнь в пасторском доме настолько же легка, насколько она тяжела на ферме. Это все верно. Но объяснить факт – еще не значит его опровергнуть; и как ни мала заслуга миссис Андерсон в том, что она сумела сделать свой дом приятным и радостным, нужно признать, что ей это удалось в полной мере. Внешними вещественными знаками ее социального превосходства служат дорожка на полу, потолок, оштукатуренный в просветах между балками, и стулья – хотя и без обивки, но отполированные и покрашенные. Искусство представлено здесь портретом какой-то пресвитерианской духовной особы, гравюрой рафаэлевской «Проповеди святого Павла в Афинах» и подаренными к свадьбе часами рококо на полке над очагом, по сторонам которых выстроены в строгом порядке две миниатюры в рамках, две глиняные собачки с корзинками в зубах и две большие морские раковины. Очень украшает комнату низкое и широкое, почти во всю стену, окно с решетчатым переплетом, задернутое до половины высоты маленькими красными занавесками. Дивана в комнате нет; но около шкафа стоит нечто вроде деревянного кресла с резной спинкой, достаточно широкого для двоих. В общем, это как раз тот тип комнат, возврат к которому благодаря усилиям мистера Филиппа Уэбба^{20} и его последователей в искусстве интерьера стал в конце концов идеалом девятнадцатого века, хотя пятьдесят лет тому назад ни один уважающий себя священник не стал бы жить в такой комнате. Уже вечер, и в комнате темно, только уютно тлеют угли в очаге да в окно проникает тусклый свет масляных уличных фонарей; видно, что идет ровный, затяжной, теплый, не подгоняемый ветром дождь. На городских часах бьет четверть, и в комнату входит Джудит с двумя свечами в глиняных подсвечниках, которые она ставит на стол. От ее утренней самоуверенности не осталось и следа; она полна страха и тревоги. Подходит к окну и смотрит на улицу. Первое, что она видит там, – это ее муж, под дождем торопящийся домой. У нее вырывается короткий вздох облегчения, очень похожий на всхлип, и она поворачивается к двери. Входит Андерсон, закутанный в насквозь промокший плащ.

Джудит (бросаясь к нему). О, наконец-то, наконец-то ты пришел! (Хочет обнять его.)

Андерсон (отстраняясь). Осторожно, моя дорогая, – я весь мокрый. Дай мне раньше снять плащ. (Ставит перед очагом стул спинкой к огню, развешивает на нем плащ, стряхивает капли воды со шляпы и кладет ее на решетку очага и тогда только поворачивается к Джудит и раскрывает ей объятия.) Ну вот!

Она кидается к нему на грудь.

Не запоздал я? На городских часах било четверть, когда я подходил к дому, но городские всегда спешат.

Джудит. Сегодня они, наверно, отстают. Я так рада, что ты уже дома.

Андерсон (крепко прижимая ее к себе). Беспокоилась, голубка моя?

Джудит. Немножко.

Андерсон. Да ты как будто плакала?

Джудит. Так, чуть-чуть. Не обращай внимания. Теперь уже все прошло.

Звук трубы где-то в отдалении.

(Испуганно вздрагивает и отступает к креслу с резной спинкой.) Что это?

Андерсон (идет за ней, ласково усаживает ее в кресло и сам садится рядом). Король Георг, больше ничего, моя дорогая. Сбор в казармы, или сигнал на перекличку, или вечерняя зоря, или приказ седлать, или еще что-нибудь. Солдаты не звонят в колокол и не кричат в окно, если им что нужно, а посылают трубача, чтобы он переполошил весь город. Джудит. Ты думаешь, есть все-таки опасность?

Андерсон. Ни малейшей.

Джудит. Это ты говоришь, чтобы успокоить меня, а не потому, что а самом деле уверен.

Андерсон. Милая моя, опасность всегда существует в этом мире для тех, кто ее боится. Существует опасность, что наш дом сгорит ночью, однако это не мешает нам спать спокойным сном.

Джудит. Да, я знаю, ты всегда так говоришь; и ты прав. Ну конечно, прав. Только я, наверно, не очень храбрая – и в этом все дело. У меня сердце сжимается всякий раз, как я вспомню про солдат.

Андерсон. Ничего, дорогая; храбрость тем дороже, чем больших она стоит усилий.

Джудит. Да, должно быть. (Снова обнимает его.) Милый мой, какой ты храбрый! (Со слезами на глазах.) Я тоже буду храброй… вот увидишь: тебе не придется стыдиться своей жены.

Андерсон. Вот и хорошо. Очень рад это от тебя слышать. Так, так! (Весело встает и подходит к огню, чтобы посушить башмаки.) Заходил я к Ричарду Даджену, но не застал его дома.

Джудит (встает, не веря своим ушам). Ты был у этого человека?

Андерсон. Да ничего не случилось, милая. Его не было дома.

Джудит (едва не плача, как будто этот визит – личное оскорбление для нее). Но зачем ты туда ходил?

Андерсон (очень серьезным тоном). Видишь ли, в городе ходят толки, что майор Суиндон собирается сделать здесь то же, что он сделал в Спрингтауне: взять самого отъявленного мятежника – ведь он нас всех так называет – и повесить его в назидание остальным. Там он ухватился за Питера Даджена, как за человека с худшей славой в городе; и все считают, что здесь его выбор падет на Ричарда, по тому же признаку.

Джудит. Но Ричард сказал…

Андерсон (добродушно, перебивая ее). Хо! Ричард сказал! Ричард для того и сказал, дорогая моя, чтобы напугать тебя и меня. Он сказал то, во что и сам, пожалуй, рад бы поверить, да простит его господь! Страшно представить, каково думать о смерти такому человеку. Вот я и решил, что нужно предостеречь его. Я ему оставил записку.

Джудит (сердито). Какую записку?

Андерсон. Да вот, что я хотел бы сказать ему несколько слов по делу, которое его касается, и буду очень рад, если он зайдет сюда мимоходом.

Джудит (окаменев от ужаса). Ты позвал этого человека сюда?

Андерсон. Именно так.

Джудит (падает в кресло, прижав руки к груди). Хоть бы он не пришел! Господи, хоть бы он не пришел!

Андерсон. Почему ты не хочешь, чтобы я предупредил его об опасности?

Джудит. Нет, нет, пусть он узнает, что ему грозит… О Тони, скажи… это очень дурно – ненавидеть богохульника и дурного человека? Я его ненавижу. Он у меня из головы не выходит. Я знаю, он принесет нам горе. Он оскорбил тебя, оскорбил меня, оскорбил свою мать…

Андерсон. А мы простим его, голубка, и все забудется.

Джудит. Я знаю, знаю, что это дурно – ненавидеть кого-нибудь, но…

Андерсон (подходит к ней; шутливо-ласковым тоном). Полно, дорогая, не такая уж ты грешница, как тебе кажется. Самый большой грех по отношению к ближнему – не ненависть, а равнодушие; вот истинно вершина бесчеловечности. В конце концов, моя дорогая, если присмотреться к людям, ты сама удивишься, до чего ненависть похожа на любовь.

Она вздрагивает от непонятного волнения – даже испуга. Его забавляет это.

Да, да; я говорю вполне серьезно. Вспомни, как многие из наших друзей, мужья и жены, мучают друг друга, подозревают, ревнуют, дня не дают друг другу дышать свободно – и, право же, больше похожи на тюремщиков или рабовладельцев, чем на любящих супругов. А теперь вспомни, каковы эти самые люди со своими врагами – щепетильны, сдержанны, независимы, исполнены достоинства, следят за каждым сказанным словом. Ха! Не приходило ли тебе когда-нибудь в голову, что любой из них, сам того не зная, больший друг врагу своему, чем собственному мужу или жене? Да вот хоть ты, моя дорогая: сама того не зная, ты, право же, больше любишь Ричарда, чем меня!

Джудит. О, не говори так, Тони, даже в шутку не говори! Ты не знаешь, как во мне все переворачивается от таких слов.

Андерсон (смеется). Ну, ну, не сердись, голубка! Он дурной человек, и ты его ненавидишь, как он того и заслуживает. А сейчас ты меня напоишь чаем, правда?

Джудит (полная раскаяния). Ох, я совсем забыла! Заставила тебя ждать столько времени! (Идет к очагу и ставит котелок на огонь.)

Андерсон (направляясь к шкафу и на ходу снимая сюртук). Ты зашила рукав моего старого сюртука?

Джудит. Да, дорогой! (Хлопочет у стола, заваривая чай.)

Андерсон (переодеваясь в старый сюртук и вешая на гвоздь тот, который он только что снял). Кто-нибудь заходил, пока меня не было?

Джудит. Нет, только…

В дверь стучат.

(Сильно вздрагивает, выдавая свое напряженное состояние, и отступает к дальнему краю стола, с чайницей и ложкой в руках.) Кто это?

Андерсон (подходит к ней и успокоительно треплет ее по плечу). Ну, ну, голубка. Не съедят тебя, кто бы там ни был.

Она силится улыбнуться, едва сдерживая слезы. Он подходит к двери и распахивает ее. На пороге стоит Ричард, без плаща, в одной куртке.

Надо было вам прямо поднять щеколду и войти, мистер Даджен. У нас просто, без церемоний. (Радушно.) Входите.

Ричард непринужденно входит в комнату, останавливается у стола и неторопливо осматривается; когда ему на глаза попадается портрет духовной особы, он слегка морщит нос. Джудит упорно глядит на чайницу, которую держит в руках.

Дождь перестал? (Затворяет дверь.)

Ричард. Ну да, кой… (Ловит взгляд Джудит, которая в это мгновение быстро и надменно вскинула голову.) Прошу прощения, но (показывая свою вымокшую куртку) сами видите!

Андерсон. А вы снимите куртку, сэр, и повесьте ее у огня: моя жена извинит вас. Джудит, подсыпь еще ложку чаю на долю мистера Даджена.

Ричард (смотрит на него, нагло прищурившись). Эх, деньги – волшебная сила! Даже вы, пастор, стали со мной обходительнее с тех пор, как я сделался наследником своего отца!

Джудит в негодовании роняет ложку.

Андерсон (ничуть не задетый, помогает Ричарду стащить с плеч мокрую куртку). Я думаю, сэр, поскольку вы не отказываетесь от моего гостеприимства, не может быть, чтобы вы так дурно его истолковали. Садитесь, пожалуйста. (Держа куртку Ричарда в одной руке, другою указывает на кресло с резной спинкой.)

Ричард, оставшись в одной рубашке, с минуту глядит так, как будто собирается ответить дерзостью, но потом, качнув головой, как бы в признание того, что священник одержал верх, послушно усаживается в кресло Андерсон сбрасывает свой плащ со спинки стула на сиденье и на его место вешает перед огнем куртку Ричарда.

Ричард. Я пришел по вашему приглашению, сэр. Вы написали, что имеете сообщить мне что-то важное.

Андерсон. Мой долг велит мне предостеречь вас.

Ричард (быстро вставая). Вы собираетесь читать мне проповедь? Простите, но я охотнее прогуляюсь под дождем. (Делает движение к стулу, на котором висит его куртка.)

Андерсон (останавливая его). Не пугайтесь, сэр; я не такой уж рьяный проповедник. Можете быть совершенно спокойны.

Ричард невольно улыбается. Его взгляд теплеет, он даже делает движение рукой, словно извиняясь.

(Видя, что его удалось приручить, заговаривает снова, на этот раз уже серьезным тоном.) Мистер Даджен, вам угрожает опасность.

Ричард. Опасность? Какая?

Андерсон. Вам грозит участь вашего дяди. Виселица майора Суиндон а.

Ричард. Это вам она грозит, а не мне. Я ведь предупреждал вас, что…

Андерсон (перебивая его, добродушно, но веско). Знаю, знаю, мистер Даджен, но в городе все другого мнения. Наконец, даже если б мне угрожала опасность, меня здесь удерживает долг, которым я не могу пренебречь. Но вы человек ничем не связанный. Зачем вам подвергать себя риску?

Ричард. А вы думаете, велика будет потеря, если меня повесят?

Андерсон. Я думаю, что жизнь любого человека заслуживает спасения.

Ричард отвешивает ему иронический поклон. Андерсон кланяется в ответ так же шутливо.

Прошу к столу. Выпейте чашку чаю, это вас предохранит от простуды.

Ричард. Я замечаю, что миссис Андерсон не так уж настаивает на этом, как вы, пастор.

Джудит (ее душит негодование, которое муж, по ее мнению, должен был бы разделить, давая Ричарду резкий отпор за каждый его оскорбительный выпад). Прошу вас – ради моего мужа. (Берет чайник со стола и ставит его на огонь.)

Ричард. Знаю, что не ради меня самого, сударыня. (Встает.) Нет, пастор, я, пожалуй, не преломлю хлеба в вашем доме.

Андерсон (живо). Объясните, почему?

Ричард. Потому что в вас есть что-то такое, что мне внушает уважение и заставляет желать, чтоб мы с вами были врагами.

Андерсон. Хорошо сказано, сэр. На таких условиях я согласен быть врагом и вашим, и чьим угодно. Джудит, мистер Даджен выпьет чаю с нами. Садитесь, на огне быстро настоится.

Ричард смотрит на него слегка растерянно, потом садится и низко наклоняет голову, чтобы скрыть некоторое волнение.

Я как раз только что говорил своей жене, мистер Даджен, что дружба…

Джудит хватает его за руку и умоляюще смотрит на него, вложив столько пылкости в движение и во взгляд, что он сразу останавливается.

Ну, ну, ладно! Оказывается, я вам об этом не должен говорить, хоть тут нет ничего такого, что могло бы повредить нашей дру… то есть я хотел сказать – вражде. Джудит вам лютый враг.

Ричард. Если бы все мои враги походили на миссис Андерсон, я был бы самым добрым христианином в Америке.

Андерсон (довольный, хлопает Джудит по руке). Слыхала, Джудит? Мистер Даджен, оказывается, умеет говорить комплименты.

Кто-то приподнимает снаружи дверную щеколду.

Джудит (вздрогнув). Кто там?

Входит Кристи.

Кристи (останавливается и, вытаращив глаза, глядит на Ричарда). Это ты тут?

Ричард. Да, я. Проваливай отсюда, дурень! Миссис Андерсон не собирается угощать чаем все наше семейство сразу.

Кристи (подходя ближе). Мать совсем плоха.

Ричард. Что ж, она тебя послала за мной?

Кристи. Нет.

Ричард. Я так и думал.

Кристи. Она меня послала за священником, чтоб он сейчас же пришел.

Джудит (Андерсону). Выпей хоть чаю раньше.

Андерсон. Я с большим удовольствием выпью его, когда вернусь, дорогая. (Берется за свой плащ.)

Кристи. Дождя-то нету.

Андерсон (бросает плащ и берет с решетки шляпу). Где сейчас твоя мать, Кристи?

Кристи. У дядюшки Тайтэса.

Андерсон. За доктором ты ходил?

Кристи. Нет, она не велела.

Андерсон. Сейчас же ступай за ним, я тебя догоню у его дома.

Кристи поворачивается к двери.

Погоди минутку. Твой брат, верно, хочет, чтоб ты ему рассказал поподробнее.

Ричард. Вот еще! Он все равно ничего толком не скажет, да и мне ни к чему. (Свирепо.) Ну, марш отсюда, остолоп!

Кристи уходит.

(Добавляет несколько смущенно.) Мы и без него скоро все узнаем.

Андерсон. Ну хорошо. Тогда, с вашего разрешения, я сам расскажу вам все, когда вернусь. Джудит, ты напои мистера Даджена чаем и задержи его тут до моего прихода.

Джудит (побледнев и вся дрожа). Как, мне…

Андерсон (перебивает, чтобы скрыть ее волнение). Моя дорогая, я ведь могу на тебя положиться?

Джудит (делая жалкие усилия казаться достойной его доверия). Да.

Андерсон (прижимая ее ладонь к своей щеке). Вы уж извините нас, стариков, мистер Даджен. (Идет к двери.) Я не прощаюсь – надеюсь, что еще застану вас здесь. (Выходит.)

Ричард и Джудит следят за ним в окно, пока он не скрывается из виду, потом долго, молча, в замешательстве, смотрят друг на друга. Ричард, заметив, что у Джудит дрожат губы, первым приходит в себя.

Ричард. Миссис Андерсон, мне очень хорошо известно, как вы ко мне относитесь. Я не собираюсь навязывать вам свое общество. Покойной ночи.

(Снова направляется к очагу за своей курткой.)

Джудит (становится у него на дороге). Нет, нет, не уходите! Пожалуйста, не уходите.

Ричард (грубо). Почему? Вы ведь сами хотите, чтоб я ушел.

Джудит. Да, но… (В отчаянии ломает руки.) О, если я вам скажу правду, вы потом все время будете меня мучить.

Ричард (возмущенно). Мучить? Кто дал вам право так говорить? И после этого вы воображаете, что я тут останусь?

Джудит. Я хочу, чтоб вы остались, но только (с неожиданной злостью, точно рассерженный ребенок) вовсе не потому, что мне это приятно.

Ричард. Вот как!

Джудит. Да, и уж лучше уходите. Только не вздумайте перетолковывать мои чувства. Я вас ненавижу и боюсь; и мой муж это знает. Если он вас не застанет здесь, когда вернется, он подумает, что я его не послушалась и прогнала вас.

Ричард (с иронией). Тогда как на самом деле вы были так милы и любезны и оказали мне столь радушный прием, что я захотел уйти просто из упрямства. Так?

Джудит, почувствовав вдруг, что силы у нее иссякли, падает на стул и разражается слезами.

Перестаньте, перестаньте, сейчас же перестаньте. Не надо. (Прижимает руку к груди, как будто у него там рана.) Он меня поразил в самое сердце, выказав себя настоящим мужчиной. Теперь вы хотите еще растравить боль, выказав себя настоящей женщиной? Разве он не внушил вам, что вы, как и он сам, выше моих насмешек?

Она перестает плакать и, постепенно успокаиваясь, смотрит на него с боязливым любопытством.

Ну вот, теперь все в порядке. (Участливо.) Вам уже лучше, верно? (Подбодряющим жестом кладет ей руку на плечо.)

Она тотчас же встает, приняв холодный и надменный вид, и смотрит на него с вызовом.

(Мгновенно к нему возвращается прежний язвительный тон.) А-а, ну так-то лучше. Вы опять стали сами собой, и Ричард тоже. Что ж, сядем пить чай, как мирная, добропорядочная парочка, и будем дожидаться возвращения вашего мужа.

Джудит (ей немного совестно). Да, конечно. Я… мне очень жаль, что я так глупо вела себя. (Наклоняется к очагу за блюдом с гренками.)

Ричард. А мне очень жаль – из-за вас, – что я таков, как я есть. Позвольте… (Берет у нее из рук блюдо и несет к столу.)

Джудит (идет за ним с чайником). Пожалуйста, садитесь.

Он садится за стол со стороны шкафа; там стоит прибор-тарелка и нож. Второй прибор поставлен рядом, но Джудит садится напротив, со стороны очага, и пододвигает к себе поднос.

Вам с сахаром?

Ричард. Нет, но молока побольше. Позвольте положить вам гренки. (Кладет гренки на тарелку, стоящую перед соседним стулом, и потом передает ей вместе с ножом. Это сразу показывает, как хорошо он понял, что она умышленно села подальше от него, изменив своему обычному месту.)

Джудит (смысл его поступка ей ясен). Благодарю вас. (Передает ему чашку чаю.) И себе тоже, пожалуйста.

Ричард. Благодарю вас. (Кладет один ломтик на свою тарелку; она тем временем наливает себе чаю.)

Джудит (замечая, что он ни к чему не притрагивается). Вам не нравится? Почему вы ничего не едите и не пьете?

Ричард. А вы почему?

Джудит (нервно). Я вообще не люблю чай. Вы на меня не обращайте внимания.

Ричард (задумчиво оглядываясь по сторонам). Я все думаю… Чудно как-то. Я чувствую, как хорошо и покойно в этом доме. Я, кажется, никогда в жизни не отдыхал душой так, как сейчас; и все-таки я твердо знаю, что не мог бы здесь жить. Вероятно, домашний уют вообще не по мне. Но это очень хорошо; в этом есть что-то почти святое. (С минуту сидит в раздумье, потом вдруг тихо смеется.)

Джудит (встрепенувшись). Чему вы?

Ричард. Мне пришло в голову, что если б сюда заглянул сейчас кто-нибудь чужой, он принял бы нас за мужа и жену.

Джудит (обиженно). Вы намекаете на то, что по возрасту вы мне больше подходите, чем мой муж?

Ричард (изумленный таким неожиданным истолкованием). У меня и в мыслях ничего подобного не было! (Снова впадая в язвительной тон.)

Оказывается, домашние радости имеют свою оборотную сторону.

Джудит (сердито). Во всяком случае, лучше иметь мужем человека, которого все уважают, чем… чем…

Ричард. Чем Ученика дьявола. Вы правы. Но я думаю, что это ваша любовь помогает ему быть хорошим человеком; точно так же, как ваша ненависть помогает мне быть плохим.

Джудит. Мой муж так добр к вам. Он простил вам все ваши оскорбления и думает о том, как бы спасти вас. Неужели же вы не можете простить ему, что он гораздо лучше вас? Как вы смеете его унижать, ставя себя на его место?

Ричард. Я?

Джудит. Да, вы. Вы сказали, что если бы кто-нибудь заглянул сюда, нас приняли бы за мужа и… (Смолкает в испуге.)

В окно видно, как к дому подходит взвод солдат.

Английские солдаты! Господи, что им…

Ричард (прислушиваясь). Шш-ш!

Голос (за дверью). Стой! Четверым встать здесь. Двое – вперед, за мной!

Джудит привстает, вслушиваясь и расширенными глазами глядя на Ричарда, который берет чашку и самым прозаическим образом принимается пить чай как раз в ту минуту, когда на двери, резко звякнув, взлетает щеколда и в комнату входит английский сержант в сопровождении двух рядовых, которые останавливаются у порога. Сержант быстрым шагом подходит к столу.

Сержант. Прошу извинить за беспокойство, мэм, – служба! Антони Андерсон, именем короля Георга вы арестованы как мятежник.

Джудит (делая движение в сторону Ричарда). Но это не…

Он вскидывает на нее быстрый взгляд, не меняя выражения лица. Она закрывает рот рукой, которую подняла, чтобы указать на него, и стоит так, в безмолвном ужасе глядя на все, что перед ней происходит.

Сержант. Ну, пастор, надевайте сюртук и пойдем.

Ричард. Да, я иду. (Встает и делает шаг по направлению к своей куртке, но тут же спохватывается и, стоя спиной к сержанту, не поворачивая головы, медленно обводит глазами комнату, пока не замечает черный сюртук Андерсона, висящий на шкафу. С полным спокойствием подходит к шкафу, снимает сюртук и облачается в него. При мысли о том, что он выступает в роли пастора, ему становится смешно; он смотрит на свою руку в черном рукаве и лукаво улыбается Джудит, но ее побелевшее лицо говорит ему, что она мучительно старается осознать не юмор положения, а весь его ужас. Он поворачивается к сержанту, который в это время подошел к нему, пряча за спиной пару наручников, и говорит почти весело.) Вам когда-нибудь уже приходилось арестовывать человека в таком платье, сержант?

Сержант (с инстинктивным уважением отчасти к черному сюртуку, отчасти к безупречному тону и поведению Ричарда.) Да пожалуй что нет, сэр. Разве только армейского капеллана. (Показывает наручники.) Прошу извинить, сэр, но служба…

Ричард. Все понятно, сержант. Я здесь не вижу ничего зазорного. Благодарю за вашу деликатность. (Протягивает руки.)

Сержант (оставляя его жест без внимания). Джентльмен джентльмена понимает, сэр. Не хотите ли сказать перед уходом словечко вашей хозяйке?

Ричард (улыбаясь). Ну, мы ведь еще увидимся до того, как… э-э… (Он хотел сказать: «До того, как меня повесят».)

Сержант (громко, с преувеличенной веселостью). Конечно, конечно. Даме не о чем беспокоиться. Но все-таки… (Понизив голос так, чтобы слышал только Ричард.) Другого случая не будет, сэр.

С минуту они многозначительно смотрят друг на друга. Потом Ричард шумно переводит дух и поворачивается к Джудит.

Ричард (отчетливо и с ударением). Моя дорогая…

Джудит поднимает к нему жалкое, бледное лицо и хочет ответить, но не может, хочет подойти ближе, но не решается выпустить из рук край стола, за который ухватилась, ища опоры.

Этот бравый джентльмен настолько любезен, что дает нам возможность проститься.

Сержант деликатно отходит к своим людям, охраняющим дверь.

Щадя тебя, он хотел скрыть истину, но лучше тебе знать все. Ты меня слушаешь?

Она утвердительно кивает головой.

Ты понимаешь, что я иду на смерть?

Она кивает головой в знак того, что понимает.

Помни, ты должна обязательно разыскать нашего друга, который только что был здесь. Ты понимаешь?

Она кивает головой.

Ты должна сделать так, чтобы опасность не коснулась его. Ни за что на свете не рассказывай ему о том, что меня ждет; а если он все-таки узнает, скажи, что он не может меня спасти: они повесят его, но не помилуют и меня. И скажи ему, что я верен своей религии, как он верен своей, и что он может положиться на меня до конца. (Поворачивается и хочет идти, но встречает взгляд сержанта, в котором как будто мелькнуло подозрение. Секунду он соображает, потом поворачивается снова к Джудит, и тень проказливой улыбки появляется на его сосредоточенном, серьезном лице.) А теперь, моя радость, боюсь, сержант не поверит, что ты в самом деле добрая и любящая жена, если ты не поцелуешь меня на прощанье. (Подходит ближе к ней и раскрывает объятия. Она отпускает стол и почти валится к Ричарду на грудь.)

Джудит (слова душат ее). Я должна… это убийство…

Ричард. Нет, только поцелуй. (Тихо, ей.) Ради него…

Джудит. Я не могу. Вы…

Ричард (прижимает ее к себе в порыве жалости к ее мучениям). Бедная девочка!

Джудит с внезапной решимостью обхватывает его руками, целует и, выскользнув из его объятий, падает на пол в глубоком обмороке, как будто поцелуй убил ее.

Ричард (торопливо подходит к сержанту). Идем, сержант, скорей, пока она не очнулась. Давайте наручники. (Протягивает руки.)

Сержант (пряча наручники в карман). Не нужно, сэр, я вам доверяю. Вы настоящий человек. Вам бы солдатом быть, сэр. В середину, прошу вас.

Солдаты становятся один впереди, другой позади Ричарда. Сержант распахивает дверь.

Ричард (оглядываясь в последний раз). Прощай, жена! Прощай, родной дом! Приглушим барабаны и – вперед!

Сержант делает головному знак трогаться. Все четверо гуськом быстро выходят из комнаты.

Когда Андерсон возвращается от миссис Даджен, он, к удивлению своему, находит комнату как будто пустой и погруженной почти в полную темноту, если не считать отсветов от очага, – одна свеча догорела, а другая вот-вот догорит.

Андерсон. Что же это такое?… (Зовет.) Джудит, Джудит! (Прислушивается – ответа нет.) Гм! (Идет к шкафу, достает из ящика свечу, зажигает ее от едва теплящегося огонька той, что стоит на столе, и при свете ее с удивлением оглядывает нетронутую еду. Потом вставляет свечу в подсвечник, снимает шляпу и озадаченно почесывает затылок. Этот жест заставляет его нагнуть голову, и тут он замечает Джудит – с закрытыми глазами, неподвижно распростертую на полу. Он бросается к ней, становится на колени, приподнимает ей голову.) Джудит!

Джудит (просыпаясь; обморок ее перешел в сон. как следствие усталости после перенесенного волнения). Да? Ты звал? Что случилось?

Андерсон. Я только что вошел и вижу – ты лежишь на полу, свечи догорели, чай в чашках совсем холодный… Что здесь произошло?

Джудит (мысли ее еще блуждают). Не знаю. Я что, спала? Вероятно… (Растерянно умолкает.)

Андерсон (со стоном). Да простит мне бог, что я оставил тебя одну с этим негодяем.

Джудит сразу все вспоминает. С жалобным криком она хватается за мужа и вместе с ним встает на ноги.

(Ласково обнимает ее.) Бедная моя голубка!

Джудит (в исступлении прижимаясь к. нему). Что мне делать! О боже мой, что мне делать!

Андерсон. Ничего, успокойся, моя дорогая, моя любимая. Это я виноват. Успокойся, теперь тебе нечего бояться… и ты ведь невредима, правда? (Отпускает ее, чтобы посмотреть, в силах ли она стоять без поддержки.) Ну вот, ну вот, все хорошо. Только бы ты была невредима, остальное все неважно.

Джудит. Да, да, да! Я невредима.

Андерсон. Хвала господу! Ну, а теперь успокойся. (Подводит ее к креслу с резной спинкой, усаживает и сам садится рядом.) Сядь, отдохни, ты мне все завтра расскажешь (видя ее отчаяние и неправильно истолковывая его) или не расскажешь совсем, если это тебе тяжело. Ну, ну! (Весело.) Я вот тебе свежего чаю заварю, это тебя сразу подкрепит. (Идет к столу и выливает чай из чайника в полоскательницу.)

Джудит (напряженным, неестественным голосом). Тони!

Андерсон. Что, дорогая?

Джудит. Ты не думаешь, что это все нам только снится?

Андерсон (оглядывается на нее с тревогой, но продолжает весело и сосредоточенно хлопотать над чайником). Может быть, голубка, может быть. Но пусть уж тогда тебе заодно приснится чашка чаю.

Джудит. Перестань, перестань шутить. Ты не знаешь… (Закрывает лицо судорожно сцепленными руками.)

Андерсон (выдержка изменяет ему, он оставляет чайник и подходит к ней). Дорогая моя, что случилось? Я не могу больше, ты должна мне сказать. Это все моя вина; безумие было довериться ему.

Джудит. Нет, не говори так. Ты не должен так говорить. Он… нет, нет! Не могу! Тони, не говори со мной. Возьми мою руку, обе возьми.

Он берет ее руки недоумевая.

Заставь меня думать о тебе, а не о нем. Опасность грозит, страшная опасность. Она грозит тебе, а я не могу заставить себя думать об этом, не могу, не могу! У меня все время он на уме. Его надо спасти… Нет, это тебя надо спасти… Тебя, тебя, тебя. (Вскакивает, как будто намереваясь что-то делать, куда-то идти.) О господи, помоги мне!

Андерсон (не поднимаясь с места, мягко, но решительно удерживает ее руки в своих). Спокойней, спокойней, голубка… Ты точно не в себе.

Джудит. Может быть… Что мне делать? Что мне делать? (Вырывая у него руки.) Я должна спасти его. (Бросается к двери.)

Андерсон, увидя это, поспешно встает. Но дверь в эту минуту стремительно распахивается и в комнату, задыхаясь, вбегает Эсси. Это неожиданное появление настолько неприятно Джудит, что сразу приводит ее в себя.

(Резко и неприветливо она спрашивает.) Что тебе нужно?

Эсси. Мне сказали, чтоб я шла к вам.

Андерсон. Кто сказал?

Эсси (вытаращив на него глаза, как будто его присутствие кажется ей удивительным). Вы тут?

Джудит. Разумеется. Что еще за глупости!

Андерсон. Не надо так сурово, дорогая моя. Ты ее испугаешь. (Становясь между ними.) Поди сюда, Эсси.