Текст книги "Сердца живых"

Автор книги: Бернар Клавель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 21 страниц)

53

Жюльена разбудил кашель Каранто. Он понял, что товарищ его сидит и тщетно пытается унять жестокий приступ кашля.

– Франсис, что с тобой?

Каранто с трудом просипел:

– Найди мою зажигалку… И посвети.

Жюльен порылся в карманах шинелей, которыми они укрывались, и нащупал зажигалку – то ли свою, то ли товарища. Кашель Франсиса усилился, стал лающим, потом послышалось какое-то странное бульканье. Когда наконец вспыхнул язычок пламени, Жюльен увидел, что лицо и руки Каранто перепачканы кровью. Сперва он подумал, что того вырвало.

– Это мясо, – пробормотал Жюльен.

Но Франсис медленно покачал головой:

– Это кровь. Я знаю… Теперь я пропал. Господи, я пропал, слышишь, Дюбуа, пропал.

Лицо Каранто вдруг сморщилось, исказилось гримасой, и он всхлипнул. Жюльен увидел, как изо рта у товарища снова показалась струйка крови. Язычок пламени качнулся и погас. Каранто судорожно икал, кашлял, всхлипывал. Перепуганный Жюльен тщетно старался высечь огонь.

– Я пропал, – повторил Франсис.

Жюльен приподнял край полотнища. Вокруг стоял непроглядный мрак, свистел ледяной ветер.

– Опусти брезент, я замерз, – попросил Каранто.

– Тебе надо лечь.

– Не могу, задыхаюсь. Я околею, слышишь! Изойду кровью.

– Ты останешься тут, я укутаю тебя потеплее, а сам пойду за помощью. Может, нас и бросят в тюрьму, но тебя по крайней мере станут лечить.

– Нет, нет, не оставляй меня. Не оставляй меня, Дюбуа.

В голосе Франсиса слышался страх, он изо всех сил вцепился в рукав Жюльена. И замер в таком положении. Когда приступ кашля затих и кровь остановилась, Жюльен подложил под спину товарищу вещевые мешки и ранцы, чтобы тот мог, опираясь на них, оставаться в сидячем положении.

– Спасибо тебе, старик, – прошептал Каранто.

– Помалкивай. Тебе сейчас нельзя говорить.

– Поклянись, что, если я засну, ты меня не бросишь.

– Клянусь.

Жюльену казалось, что товарищ его внезапно превратился в беспомощного ребенка. И он заговорил с ним тихо и ласково:

– Это пустяки. У тебя лопнул сосуд. Случается. Будь у тебя чахотка, ты бы все эти дни кашлял. Так не бывает сразу.

– Ты думаешь?

– Уверен. Я уже наблюдал такой случай. Когда я служил в кондитерской, у одного ученика лопнул сосуд. Он потерял еще больше крови, чем ты.

Жюльен сочинил целую историю. Он чувствовал, что больной жадно слушает его рассказ. Время от времени Жюльен останавливался и прислушивался к ветру, завывавшему в деревьях. Бензин в зажигалках кончился, они не могли даже узнать, который час, время, казалось, застыло в ночной темноте, которую словно пригнал сюда северный ветер.

Перед самой зарей Жюльен забылся. Вслед за рассветом пришел ясный день, в воздухе приятно запахло весной. Каранто заявил, что он в силах идти, и они решили осторожно спуститься по склону, забирая все больше влево с тем, чтобы уйти подальше от деревушки, где они стащили мясо. Франсис нес только свой ранец и винтовку, на которую то и дело опирался. Жюльен завернул остаток бараньей туши в брезент и пристроил его на спине поверх ранца. Этот груз, увеличенный весом вещевых мешков и винтовки, больно впивался ему в плечи. Солдаты шли медленно и часто останавливались. Каранто говорил шепотом, старался не делать резких движений, и при взгляде на него Жюльен понял, что товарищ боится, как бы вновь не началось кровотечение. Заросшее щетиной лицо Франсиса было мертвенно-бледным.

Часов в десять утра они подошли к небольшому ручью. Солнце припекало довольно сильно, солдаты решили помыться и сбрить бороды. Впервые с того дня, когда они ушли из хижины дровосека, им представилась такая возможность. Поглядевшись в маленькое зеркальце, Каранто увидел, как он бледен.

– Чепуха, – успокоил его Жюльен. – Это все усталость, и потом ты здорово оброс.

– Но ты-то ведь не такой бледный.

– Такой же. Просто зеркало искажает.

Каранто ничего не сказал, но в глазах у него затаилась тревога. Они немного поели и перед тем, как тронуться в путь, развернули дорожную карту. На ней не были указаны лесные тропы, но солдаты решили, что они находятся неподалеку от дороги, ведущей из Каркассонна в Мазаме. Франсис все еще не утратил веру в свою способность хорошо ориентироваться на местности, а положение солнца в небе, казалось, подтверждало его слова. Они шли еще добрый час, пока не достигли узкой и очень каменистой дороги, которая отлого спускалась в небольшую долину, где виднелись красные крыши.

– Спасены! – вырвалось у Жюльена.

Друзья зашагали быстрее. Подойдя к повороту, они увидели человека, который шел, ведя велосипед. Заметив их, он остановился.

– Эй, послушайте! – крикнул Жюльен, подняв руку.

Незнакомец резким движением поднял велосипед, повернул его, вскочил в седло, помчался вниз по склону и исчез.

– Вот сволочь!

Солдаты переглянулись. Каранто без сил опустился на обочину дороги и забормотал:

– Мы пропали. Пропали.

– В чем дело? Он на нас донесет? Ну и что? Хуже, чем сейчас, быть не может… Даже в тюрьме они станут тебя лечить.

Франсис выпрямился, словно от удара электрического тока. Это было его первое резкое движение за весь день. На глазах у него выступили слезы, но взгляд засверкал мрачным огнем. Он быстро заговорил:

– Нет! Нет! Слышишь? Для меня лучше околеть, чем попасть в лапы к немцам. Слушай внимательно, Дюбуа. Один раз мы по моей вине заблудились, но тогда шел дождь. Вообще же я отлично ориентируюсь. Даже ночью выбираю верное направление. Хорошая погода установилась теперь надолго. Я чувствую себя совсем здоровым, ты был прав, это случайное недомогание. Мы либо найдем людей, которых ищем, либо вернемся к дровосеку.

Заметив, что Жюльен собирается что-то сказать, Каранто остановил его повелительным жестом.

– Не бойся, – сказал он. – Я поведу тебя напрямик. Взгляни на карту, видишь, ширина этого кряжа не больше десяти километров…

Он остановился. Снизу послышался треск мотоцикла.

– Должно быть, фрицы. Пошли скорей!

Солдаты кинулись в лес и стали карабкаться в гору.

Жюльен сгибался под тяжестью поклажи, и Каранто взял у него свой вещевой мешок, сказав:

– У нас выбора нет. Будем пробираться прямо к лачуге старика, не останавливаясь даже ночью. Брось к чертям этот брезент, он слишком тяжелый. – Франсис посмотрел на свою заржавленную, покрытую засохшей грязью винтовку, швырнул ее в заросли и крикнул: – И эта дрянь нам тоже ни к чему!

Жюльен немного поколебался, потом тоже бросил винтовку. Они торопливо отрезали несколько ломтей мяса, а остаток бараньей туши кинули возле брезента. Шум мотоцикла позади них смолк, но им казалось, что они слышат какие-то голоса.

– Времени терять нельзя.

Жюльен шел впереди, но часто останавливался, чтобы помочь Каранто, который с трудом дышал. Страх придавал им силы. Жюльен был уверен, что велосипедист поднял тревогу и теперь за ними гонятся немцы. Сейчас он оказался в том же положении, в каком был Вуазен на берегу реки Лу. Еще минута – и вокруг засвистят пули. Стиснув зубы, он карабкался вверх, слыша позади прерывистое дыхание товарища. И вдруг Каранто закашлялся. Жюльен замер на месте. Обернулся и увидел, что Франсис стоит на коленях, перегнувшись вперед и вцепившись обеими руками в какой-то корень; спина у него сотрясалась от надсадного кашля.

– Господи, Франсис!

По подбородку Каранто стекала струйка крови. Он судорожно икал, и при этом изо рта у него бил красный фонтан. Жюльен подхватил товарища, поднял и прислонил к дереву. Приступ немного утих. Но Каранто задыхался.

– Беги, – прохрипел он, – беги… Мне крышка.

– Не валяй дурака.

Снизу опять донеслись крики.

– Фрицы, – прошептал Каранто.

Жюльен отстегнул оба ранца – свой и товарища, присел на корточки и сказал:

– Протяни руки.

– Ты с ума сошел.

– Давай руки, я кому говорю!

Он выкрикнул эти слова. И ощутил пылающие ладони Каранто. Взвалил товарища на спину и выпрямился. Теперь Жюльен больше не шел в гору, он двинулся в обход, решив, что преследователи будут продолжать подъем. Франсис больше не: кашлял, но Жюльен ощущал на своем виске его жаркое дыхание, с хрипом вырывавшееся из груди. Жюльен то бежал, то шел шагом, спотыкаясь, задевая пни и скользя на корнях; он шел наугад, не разбирая дороги, и только чувствовал, как в висках у него что-то оглушительно стучит.

Он шел вперед до тех пор, пока не услышал вопль Каранто:

– Стой!

Это был не вопль, а скорее хриплый стон. И тотчас же Жюльен почувствовал, что на его плечо и шею потоком хлынула кровь. Он опустил Каранто и прислонил его к дереву. Но тот уже не мог стоять, и Жюльену пришлось положить его прямо на землю.

– Боже мой, Франсис…

Больше он ничего не в силах был выговорить. Глаза у Каранто закатились, лицо позеленело и было перепачкано кровью, он хрипел, в уголках рта выступали и лопались розовые пузырьки. Жюльен несколько раз вытирал кровь с его губ. Казалось, Каранто хочет что-то сказать, но ему не хватает воздуха. На глазах Жюльена выступили слезы ярости, они жгли его веки.

– Господи, Каранто! Франсис, ты не умрешь!

Жюльен поднял голову и прислушался.

Тишина. Только глухо шумел лес. Жюльен посмотрел вверх. Солнце еще освещало вершины деревьев, и они слегка раскачивались в прозрачном голубом небе, по которому плыли крохотные белые облака.

Каранто ухватился обеими руками за рукав товарища. Его бил озноб. Жюльен ласково успокаивал друга. Из полуоткрытого рта умирающего по-прежнему сочилась кровь, и Жюльену пришлось повернуть его голову набок.

– Франсис… Дружище, Франсис…

Каранто судорожно икнул и прошептал:

– Жоржетта… Жоржетта…

Во рту у него громко забулькало, а тело дернулось, словно под действием электрического тока. Жюльен почувствовал, что голова Каранто, которую он поддерживал руками, стала костенеть.

– Франсис! Франсис!

Все еще стоя на коленях, Жюльен принялся трясти товарища, словно надеясь вернуть его к жизни, но пальцы Каранто бессильно разжались, выпустив рукав Жюльена. Левая рука покойника упала на грудь, правая соскользнула на землю и будто указывала на долину, куда они собирались спуститься. Безотчетным движением Жюльен прикрыл секи Каранто и застыл над его телом, все еще шепча:

– Франсис… Франсис…

Ветер задул сильнее. Скрипнуло дерево. Жюльен стремительно поднялся. Его охватил страх. Сердце сжалось, судорога свела живот. Он бросил прощальный взгляд на Каранто и прислушался; ему показалось, что крики теперь неслись слева, и он кинулся прямо в гущу деревьев, ушибая руки и обдирая их в кровь; не помня себя, он устремился направо.

Позади него была смерть, он ощущал ее дыхание и убегал от нее; от страха живот его по-прежнему сводила судорога, а глаза ничего не различали от слез.

Часть пятая

54

Тюремная камера была небольшая – длиной в три и шириной в два метра, с таким низким потолком, что до него можно было дотянуться рукой. Маленькое слуховое оконце помещалось под самым потолком, разбитое стекло пропускало лишь немного света и тонкую струю воздуха. Дверь камеры выходила во двор казармы, и, прильнув к щели, Жюльен мог видеть его. Два раза в день дневальный приносил ему кусок хлеба и миску похлебки из мяса и овощей. Почти каждый вечер кто-то просовывал в разбитое стекло кусок сыра или полплитки шоколада. В первый раз Жюльен крикнул «Спасибо!», но за дверью только проворчали: «Молчи уж». Он припал к щелке, надеясь разглядеть неизвестного благожелателя, но тот уже скрылся за поворотом коридора.

В камере Жюльен сидел один. Перед тем как его привезли сюда, в Каракассоннскую казарму, он три дня провел под замком в помещении жандармского отряда. Когда он в первый раз проснулся в арестантской, стороживший его жандарм сказал:

– Тебе повезло, что ты к нам попал. Начальство пока не знает, как с тобой поступить, и запросило указаний. Может, тебя перешлют во французскую тюрьму.

Жюльен все еще не мог прийти в себя, он был в каком-то оцепенении, мысли блуждали, его бил озноб. В голове все смешалось: воспоминание о Каранто, неподвижно лежащем под деревьями, и о том, как он сам, потеряв голову, убегал от погони; жуткая ночь в лесу, когда, подстегиваемый страхом, он часами брел вперед, а потом отлеживался в канаве, точно зверь в норе. Он проблуждал в лесу целую ночь, день и еще одну ночь. Потом в его памяти образовался провал. Пришел он в себя только в жандармской машине… В казарму его привезли поздно вечером в закрытом грузовике. Прошло уже пять дней, а он все сидел в этой камере один, не видя никого, кроме дневальных, приходивших сюда под наблюдением сержанта и не отвечавших ни на какие вопросы.

На шестой день утром за ним пришел сержант в сопровождении двух солдат.

– Пойдешь к капитану, – сказал он.

Они прошли двором и поднялись на второй этаж. Капитан занимал небольшую комнату в казарме: в ней стояли походная кровать, стол светлого дерева, три стула и этажерка. Это был человек лет пятидесяти, высокий, худой, волосы у него были подстрижены бобриком, а над верхней губой топорщились седые усики. Отпустив сержанта и солдат, капитан несколько мгновений неподвижно стоял у стола, внимательно разглядывая Жюльена.

– Ничего не скажешь, хорош, – сказал он наконец.

Жюльен вытянулся перед офицером. Капитан подошел к нему, дотронулся пальцем до разорванной куртки и провел по длинной темной полосе, которая тянулась от плеча до пояса.

– Что это? Кровь? – спросил он.

Жюльен молча кивнул и понурился.

– Ты был ранен?

Юноша вздохнул, посмотрел на офицера, вперившего в него суровый взгляд, потом ответил:

– Нет, это не моя кровь.

– Тогда объясни, в чем дело. Ты дрался?

– Нет, у товарища, с которым мы были в горах, хлынула горлом кровь. Я тащил его на спине и перемазался в крови.

– Он что, серьезно заболел?

Жюльен снова опустил голову и тихо сказал:

– Он умер.

Наступило молчание; капитан глубоко вздохнул, как будто новость эта принесла ему явное облегчение. Потом положил руку на плечо Жюльена и сказал:

– Посмотри мне в глаза… Он умер, когда ты его нес?

Жюльен подробно рассказал о смерти Каранто. Офицер внимательно слушал, и лицо его прояснялось. Когда Жюльен умолк, капитан велел ему сесть и сам опустился на стул. Упершись локтями в крышку стола, он постукивал своей зажигалкой, вертел ее в пальцах, перебрасывал из одной руки в другую. Так продолжалось довольно долго. Скорчившись на стуле и уронив руки на колени, Жюльен не шевелился. Наконец капитан заговорил:

– Я просматривал твое личное дело. Ты родом из департамента Юра. Я тамошних людей знаю. Мой брат был учителем в Сен-Клоде, и я как-то ездил к нему. О бургундцах говорят: упрямые головы! Как в той прибаутке: «Эй, бургундец, сдавайся, чудак! – Нашли дурака! Как бы не так!» Да, я тамошних людей знаю. Сразу вспоминается Лакюзон. Твой друг Каранто родом из Савойи, там тоже крепкий народ. Мне было бы, – он подбирал слова, – мне было бы очень больно, если бы я узнал, что ты бросил товарища в беде…

Жюльен вскочил:

– Я?

– Мне хотелось самому убедиться.

– Значит, вы знали, что он…

– Знал. Труп Каранто подобрали еще до того, как тебя схватили.

И капитан рассказал Жюльену, что молодчики из так называемой подвижной республиканской охраны, преследовавшие солдат, наткнулись на тело Каранто, а потом потеряли след Жюльена.

– В сущности, тебе здорово повезло, – продолжал офицер. – Попадись ты к ним в лапы, они бы, по всей вероятности, тут же выдали тебя фрицам. Жандармы поступили лучше, чем можно было от них ожидать: они ничего не стали предпринимать сами, а предупредили меня. Правда, они ничем не рисковали. Они не обязаны были вас разыскивать. Просто задержали солдата и по документам установили, что он из моей части.

Капитан замолчал и на минуту задумался. Снова повертел в руках зажигалку. Вытащил из ящика стола пачку сигарет и протянул Жюльену; тот отказался. Закурив, офицер сказал:

– Ах да, верно, ты ведь спортсмен и не куришь. Кстати, это ты сбил с ног мясника?

– Да, – не колеблясь, подтвердил Жюльен. – И не жалею об этом.

Капитан рассмеялся.

– Смешно жалеть. Говоря по правде, так и следовало поступить. Эти мерзавцы тайно режут скот, а потом, ища покровительства, сбывают мясо бошам.

У Жюльена отлегло от сердца. Капитан, должно быть, заметил это, нахмурил брови и сказал:

– Надеюсь, ты не думаешь, что я на их стороне?

Взгляд Жюльена невольно остановился на белой повязке с черными буквами «ПГП», которую капитан носил на рукаве своего темно-синего мундира.

– Ты, может, воображаешь, что все мы их прихвостни, что мы сторонники сотрудничества с немцами? Неужели я дрался с бошами для того, чтобы теперь пресмыкаться перед ними! Ты, видно, из тех простофиль, которые думают, будто немцам сопротивляются только в Лондоне! Говорил себе, верно: наш капитан продался врагу!

Офицер вдруг замолчал. Он громко выкрикнул последние слова и теперь с опаской покосился на дверь. Жюльен смотрел на него во все глаза. Спокойно, почти мягко, капитан продолжал:

– Надо бы тебе как следует всыпать, да что-то не хочется. Ты и без того немало пережил. Смерть товарища… Я хорошо знаю, как это тяжело. Но одно я тебе все-таки скажу: ты еще молокосос. Вы оба вели себя как молокососы. Слишком поторопились. Не подумали… Каранто погиб зря… Можно сказать, по собственной вине… По глупости…

Он снова замолчал, закурил новую папиросу, потом, перегнувшись через стол, объяснил вполголоса:

– Нынешняя война – война странная. И отвратительная. Не сообразишь, что нужно делать, но терять голову мы не имеем права. Любое необдуманное решение может привести к ошибке, а за такую ошибку приходится дорого платить.

Жюльен опустил голову. «Каранто погиб зря… По собственной вине… По глупости». А капитан продолжал:

– Конечно, трудно винить и тебя и его, но выбрали вы не самый удачный способ действия. Если ты понимаешь, что ползком доберешься до цели скорее, чем идя во весь рост, приходится продвигаться ползком. Конечно, тащиться по грязи на животе не так почетно, как мчаться в атаку с высоко поднятой головой, но часто такая тактика оказывается куда более действенной. Понимаешь, более действенной. Надо терпеливо ждать своего часа. Так и поступает большинство из нас, мы вынуждены так поступать.

Офицер опять помолчал, потом прибавил с грустью:

– Теперь вернуться к службе на посту наблюдения ты уже не можешь. Но одно мы обязаны сделать – вырвать тебя из осиного гнезда, в которое ты угодил. Я недаром столько продержал тебя в одиночке, мне надо было все подготовить. Твое счастье, что сержант Верпийа – человек каких мало и на его солдат можно положиться. Я вызывал его сюда. По телефону о таком деле не поговоришь. Разговоры подслушивают. Он только вчера отбыл. Они тебя ждут.

– Но…

– Молчи. – Капитан говорил быстро. – В случае побега тебя будут искать либо здесь, в районе Каркассонна, либо у тебя на родине. Им и в голову не придет, что ты вернулся в Кастр, слишком уж это покажется неосмотрительным. Они, конечно, нагрянут к твоим родителям, но не думаю, что стариков будут преследовать.

Жюльен закрыл глаза… Сильвия! Теперь перед его мысленным взором стояла только Сильвия. Да еще скорбное лицо матери. Неужели боши посмеют?..

– Ты меня внимательно слушаешь?

– Да, капитан.

– Я знаю, что в Кастре у тебя есть штатское платье. На посту наблюдения тебя будут прятать до тех пор, пока все не забудется и для тебя не достанут фальшивые документы. Но придется скрываться. Понятно? Не наделай глупостей, не то на всех навлечешь беду.

– Капитан, я не знаю, как мне вас…

– Молчи. Я тебя не освобождаю от службы. Надеюсь, мы еще встретимся на Черной горе или еще где-нибудь. И в тот день…

Капитан остановился. Его взор вспыхнул. Казалось, он на минуту отдался мечтам. Потом спохватился, встал и подошел вплотную к Жюльену.

– А пока надо вести себя крайне осмотрительно. Ты дезертир, тебя разыскивают. Ты солдат вверенной мне части, и я добился права самому наказать тебя. Ничего не поделаешь: тебя ждет военный трибунал. Сегодня вечером я отправлю тебя в комендатуру. Ведь немцы все время за нами следят, понимаешь?

Жюльен кивнул. Он также поднялся со стула и стоял теперь перед капитаном, который держал его за пуговицу куртки. Капитан докурил сигарету; изо рта у него сильно пахло табаком. Он говорил тихо, четко произнося каждое слово:

– Хорошенько запомни то, что я говорю. Прежде всего скажи: восстановились твои силы за те дни, что ты просидел в камере?

– Да, капитан, так точно. Значит, шоколад – это…

– Помалкивай.

Глаза на худом и темном лице офицера улыбались. Жюльен узнал голос, доносившийся из-за двери: «Молчи уж!»

– Стало быть, ты в сносной форме? Хорошо еще, что ты малый крепкий и умеешь драться.

Капитан повернулся, снял мундир и повесил его на вешалку, прибитую к двери; потом вернулся к столу с бумажником в руке.

– Держи.

Жюльен заколебался.

– Кому я говорю, бери! Значит, так: я пошел за дневальным, а ты в это время стащил мой бумажник и взял из ящика стола пачку бланков.

Он протянул Жюльену несколько листков, положил один из них на стол, поставил в нижней части свой гриф, велел Жюльену заполнить бланк и подделать подпись.

– Если, на беду, тебя схватят, помни: все, кто помогал твоему побегу, должны остаться вне подозрений! Я тебе доверяю. Возьмешь все на себя. Идет?

– Так точно, капитан.

Жюльен посмотрел в глаза офицеру. Ему захотелось обнять капитана, но он не посмел. Капитан посвятил юношу в тщательно разработанный план мнимого побега. Дважды повторив все до мельчайших подробностей, он пристально взглянул на Жюльена и сильно пожал ему руку. Оба они были одного роста. После минутного молчания офицер сказал:

– Ни пуха ни пера!.. А впредь помни: главное – действовать с умом. И никогда не поступать опрометчиво.

Он шагнул к двери, вернулся и прибавил чуть дрогнувшим голосом:

– До скорой встречи… дружок.